ЭКОНОМИКА: ЧТО СКОЛЬКО СТОИТ?

Самый правильный ответ на вопрос «что и сколько стоит? » в экономике – это тавтология: сколько – столько «и». Если за стакан воды платят 100 рублей, то он стоит 100 рублей. Если тысячу, то тысячу. Если он бесплатно – то он бесплатно. Про такое говорят «рыночек порешал». На самом деле, конечно, порешал не «рыночек», а те, кто скрываются за этим псевдонимом.

Наивно полагать, что люди, вынужденные платить 100 рублей за стакан воды – хотят этого (как было бы, если бы действительно «рыночек» решал). Они не хотят. Они вынуждены. Они бы и рады получать воду бесплатно, но…

Почему стакан воды вдруг стал стоить 100 рублей? На это у капитализма есть свой ответ: «по кочану».

Теоретики умозрительно предполагали, что если будет социализм (если! ), то некая экспертная организация, не имеющая личной заинтересованности, научными методами будет вычислять объективную стоимость стакана воды исходя из общей пользы. Она объяснит, почему нужно платить столько-то - если нужно. И куда пойдут платежи, чтобы никому не обидно было.

Но всё это теоретические спекуляции о каком-то будущем, возможном мире, которые на практике нигде (включая и СССР) до конца не были реализованы.

Поэтому единственный научный ответ «цена такая почему? » - «по кочану»; а все другие ответы – сказочные, из области ненаучной фантастики.

Главная отличительная черта умозрительно предполагаемой разумной общности от капитализма – приоритет долженствования над ситуацией. 

Соответственно, главная, основополагающая формула самого капитализма: «есть то, что есть». Оно как сложилось, так и сложилось, а правильно или не правильно – «не тебе судить».

Ты, возможно, полагаешь, что количество денег у Ротшильдов несоразмерно их заслугам перед обществом, ты хотел бы их «раскулачить», и при социализме твои доводы, по крайней мере, выслушали бы. 

Но где тот социализм? Капитализм ставит тебя перед фактом: вот хозяин, и не тебе думать о том, за что и почему он стал хозяином. Так было надо – кому, не скажем, почему – не скажем, смирись и прими: «что есть, то и есть».

Нетрудно заметить, что это частный случай дарвинизма, суть которого «выживает тот, кто выживает»[1].

+++

Если вы меняете гвозди на болты, вино на сукно, доски на зерно, и т. п. – то в каждый момент времени у вас есть текущая норма обмена. То есть известно, сколько гвоздей полагается отдать, чтобы получить один болт, если сам болты делать не хочешь, а гвозди тебе делать сподручнее.

Важно: эта норма никогда не была в рыночной экономике устойчивой (да и в плановой попытки стабилизировать цены рождали множество проблем).

Постоянно возникают моменты, при которых продавец болтов выставляет новые расценки на свой товар. Поскольку он так «нехорошо» с вами поступил, у вас есть выбор:

1) Искать болты у другого поставщика
2) Самим начать их делать
3) Принять новые условия (скрепя сердце)
4) Отказаться от использования болтов
5) Нажать на болтореза силой, чтобы не «борзел».

Странно, что такие авторитетные и бывалые авторы, как Адам Смит и Давид Рикардо, когда описывают механизм ценообразования, обходят стороной пятый пункт. А ведь он самый распространённый!

Смит фактически разработал две различные теории стоимости. Одна из них определяет стоимость товара количеством труда, необходимым для его производства, по Смиту такое положение дел свойственно для «первобытного и мало развитого общество» (в действительности — простого товарного хозяйства, не использующего наемную рабочую силу).

Другая теория стоимости определяет стоимость товара количеством труда (живого или овеществленного), которое можно купить на данный вид товара, так дело обстоит при «развитом обществе» (капитализме), для которого, как отмечал Смит, характерно накопление капиталов и появление частной собственности на землю, а в силу этих обстоятельств — превращение труда в товар.

Стоимость товара определяется, таким образом, двояко: с одной стороны, трудом, затраченным на его производство, с другой стороны — трудом, покупаемым на данный товар. Второй вариант теории стоимости в свою очередь имеет две разновидности.

В соответствии с одной из них стоимость товаров определяется доходом товаропроизводителя, а в соответствии с другой — суммой доходов владельцев факторов производства, т. е. заработной платой, прибылью и рентой.

Давид Рикардо, хотя и первым показал, почему при совершенной конкуренции теория трудовых затрат не может полностью объяснить соотношение цен на товары, придерживался трудовой теории стоимости потому, что она, являясь грубым приближением к реальности, была удобна для изложения его модели. 

Главной задачей для него было не объяснение относительных цен, а установление законов, управляющих распределением продукции между основными классами.

Основные положения теории стоимости по Рикардо таковы:

Меновая стоимость зависит не только от количества и качества труда, но и от редкости товара.

Говоря о естественных и рыночных ценах, Рикардо писал: «Но если мы принимаем труд за основу стоимости товаров, то из этого ещё не следует, что мы отрицаем случайные и временные отклонения действительной или рыночной цены товаров от их первичной и естественной цены».

На уровень цен товаров наряду с затрачиваемым живым трудом влияет и труд овеществлённый, то есть «труд, затраченный на орудия, инструменты и здания, способствующие этому труду».

Меновая стоимость товаров не зависит от изменений уровня заработной платы у рабочих, меняется только соотношение между заработной платой и прибылью в стоимости продукта.

Повышение стоимости труда (заработной платы) невозможно без соответствующего падения прибыли.

Деньги как товары при снижении своей стоимости обуславливают необходимость роста заработной платы, что, в свою очередь, приведёт к повышению цен на товары.

Деньги как всеобщее средство обмена между всеми цивилизованными странами «распределяются между ними в пропорциях, которые изменяются с каждым усовершенствованием в торговле и машинах, с каждым увеличением трудности добывания пищи и других предметов жизненной необходимости для растущего населения».

Уровень меновой стоимости товаров обратно пропорционален использованию в их производстве основного капитала, то есть при приросте основного капитала меновая стоимость будет падать.

+++

Кратко резюмируя, и Смит, и Рикардо, и Маркс им вослед не хотели дать ответа о ценообразовании в форме «что сколько стоит – то столько и стоит». Они искали, и, как видим, неудачно, иные механизмы ценообразования, сверх и помимо произвола хозяев жизни.

Ответы, найденные ими, интересы с точки зрения абстрактной логики («как было бы, если бы…»), но к живой реальности совершенно неприменимы.

Рикардо, друг, высокую стоимость доллара США нельзя объяснить ни трудом, вложенным в его производство, ни его редкостью. Он нисколько не редкий (самая распространённая валюта в мире) и процесс его штамповки настолько отлажен, что даже бумажная его купюра стоит сущее ничто, не говоря уже об электронных, безналичных долларах!

Если цены в приказном порядке не устанавливает государство – это вовсе не значит, что цены в приказном порядке никто не устанавливает. Их могут устанавливать «командные» (но официально не административные) криминальные структуры, мафии, масонерии того или иного типа, частные банковские консорциумы (например, ФРС США), диктат иностранной державы (в рамках неоколониализма) и др.

На все ваши возражения "но это же неправильно" - вам ответят: кто ты такой, чтобы решать? Сколько у тебя дивизий? Если достаточно сломать силу силой - то да, "это неправильно". То есть вопрос опять возвращается к произволу сильного... 

Вы не волнуйтесь за командную систему – приказывать всегда есть кому. Проблемы обычно бывают с готовностью подчиняться, а уж командовать ценами желающих пруд пруди!

+++

Более всего в т. н. «классической политэкономии» мне претит – как бы это сказать? Магизм, что ли, или анимизм… Целиком рукотворные процессы экономики, создаваемые людьми – отделяются от людского произвола, высвобождаются от человеческой воли, и начинают «как бы сами по себе рулить», словно бы речь идёт об атмосферных фронтах или вулканической деятельности…

Ценообразование «классической политэкономии» как бы независимо от людей, от властей, от религий и культуры. Мол, "сукно само себя оценивает через рыночные спрос и предложение", что, конечно же, не так!

Потому что и спрос не свободен, и предложение не свободно. 

В теории некая очень могучая сила может свести цены к затратному учёту, определить их относительно затрат труда/сырья/времени – но и это будет произвольное решение очень могучей силы, а не действие свободного сопоставления предложений и спросов.

+++

Нечто приблизительное к тому, о чём говорит классическая политэкономия, могло бы образоваться, если мы – в лабораторно-чистых условиях – отсекаем т. н. «вертикальное ценообразование», и ведём только, исключительно горизонтальное. Т. е. между свободными друг от друга, равными по силе сторонами обмена.

Но такой ситуации можно достичь только в лаборатории, под контролем «высшей силы», которая будет в зародыше купировать неизбежно возникающие соблазны «вертикализации» ценообразования. Это когда с контрагентом незачем договариваться, потому что есть рычаг на него надавить.

Дело усложняется ещё и тем, что подлинный объём общественно-полезной деятельности В РАМКАХ ЦИВИЛИЗАЦИИ не может быть измерен ни объёмами труда, ни объёмами прибыли.

Было бы странным, если бы человек, весь день толокший воду в ступе, потребовал себе щедрой оплаты, на том основании, что сильно устал и много вспотел. Ещё более странно – вообразить себе наркобарона, требующего признать себя самым полезным обществу, на том основании, что прибыль от его грязного дела у него выше всех. А у М. Булгакова, при жизни ни копейки не получившего за роман «Мастер и Маргарита» - общественная польза от написания романа равна нолю…

Любые формальные шкалы производительности труда, по выручке за него или поштучные – отсылают нас то к толкуну воды в ступе, то к наркоторговцу или Мавроди с его сверхприбыльным МММ.

Таким образом, «честный и эквивалентный товарообмен» - это продукт развитого цивилизационного мышления, устанавливающего ценовые планки на основании огромной совокупности вводных и уточняющих факторов. 

Создатели атомной бомбы при Сталине формально никого не накормили, никого не обогрели, никакой выручки с потребительского рынка в казну не внесли, но важнее их труда в России-СССР никакого иного не было и нет.

+++

Если же речь не идёт о высокоразвитом цивилизационном мышлении, которое, представляя базовые цели цивилизации, подгоняет ценообразование под потребности их реализации, то получается, как с долларом США: сколько «продавили», столько и стóит.

Говоря иначе, материальные блага можно получить или в обмен на труд, или в обмен на террор, причём всё, что отходит в обмен на террор и шантаж – вычитается из оплаты за труд. Это и есть «вертикальное ценообразование», при котором взимаемая дань БЕСПЛАТНА для получателя, за вычетом расходов на первоначальное подавление данников.

Хотя наивные верования в то, что «на рынке обменивающиеся продуктами труда свободно договариваются» активно насаждаются мафиями, никакой научной основы это суеверие под собой не имеет, и для разумного человека странно. То есть как это – договариваются?! Со слабыми никаких переговоров не ведут, и на рынке труда тоже, и на рынке труда – в первую голову и сугубо.

Со слабыми разговаривают языком ультиматумов, даже и не пытаясь симулировать хоть какую-то видимость эквивалентного обмена.

Ситуация же, при которой стороны обмена настолько равны по силам, что им дешевле договариваться, чем пытаться сломать контрагента – крайне, исчезающее редки. 

В природе вообще очень мало равновесных предметов, попробуйте на аптекарских весах вымерить два абсолютно одинаковых весом яблока – и поймёте.

Это и объясняет бесконечные войны при капитализме, истоки которых – вовсе не в лихой удали вождей (что имело место при феодализме), а в микросоциологии взаимного подавления, неизбежной в нерегулируемой рыночной среде.

Одно дело, если суровый Сталин определил двум трудящимся прибыль в 100 рублей каждому, строго запретив превышать объёмы вознагражления. И совсем другое, если есть неопределённые по рукам 200 рублей, и если другого уломать на 50, то ты получишь 150, а если на 20 – то и все 180. Материальная заинтересованность в микросоциологическом пожирании человека человеком – не просто очевидна, она вопиёт, в условиях рыночной свободы (это когда блага не распределены заранее, по закону, отданы на личную удачу и личные пробивные способности).

Брейгель, Питер Старший.Большие рыбы пожирают маленьких.1565 г.

Вот батрак заработал у кулака рубль. Много это или мало? Батрак считает, что мало. Кулак, наоборот, что переплатил. Кто из них прав? В отсутствие сверху спущенных расценок (или хотя бы устойчивой традиционности платежа за традиционный труд) – этот вопрос, в сущности, неразрешим!

Всякий, кто пользовался услугами, например, штукатура – неизменно огорчён «наглостью» работника. «Ну и запросики у вас, а работал-то, каналья, некачественно! » Но должен помнить, что и работник не в восторге от хозяйской скупости.

Неопределённость распределения благ предполагает, что надо выжимать из ближнего – или будут выжимать из тебя. Этот конфликт неопределённости с микросоциологического уровня неизбежно, как гниль, ползёт по капиллярам социальности наверх. От конфликта «человек-человек» мы переходим к конфликту «отрасль-отрасль», «народ-народ», «страна – страна», «пролетарии – акционеры» и т. п.

Суть тут в том, что, пытаясь отстаивать свои преимущественные права на прибыль, люди сбиваются в группировки, принятые Марксом за «классы»[2], а на самом деле совершенно ассиметричные, разноформатные, неустойчивые, но при этом очень свирепые. В этих группировках главный вопрос «против кого дружим? ». 

Оттого германский пролетарий легко превращается в германского нациста, если его позвали «дружить с господами» против славян, порабощая их, а английский левеллер – в английского колонизатора, когда господа позвали грабить Ирландию[3] или Ямайку. 

Классовое разделение, которое Маркс принял чуть ли не за первоисточник всех конфликтов – на самом деле крайне неустойчивая групповщина, одна из тысячи линий экономического конфликта, в основе которого принцип «отберу у тебя, будет моё, отберёшь у меня – будет твоё». 

Не то, чтобы классов совсем не было – но они дьявольски легко изменяются во многие иные формы агрессивной групповщины: когда отрасль грабит другую отрасль, когда город грабит деревню или наоборот, когда нация грабит нацию, когда фавориты нового короля грабят фаворитов старого короля и т. п.

Конфликт ветвится, и от малозаметного микросоциологического превращается в военный конфликт государств, взаимно отстаивающих своё право на прибыль друг перед другом. Впрочем, "малозаметным" конфликт по линии «человек-человек» может быть только для праздного постороннего, а для двух его участников – это настоящая война, очень заметная, и очень жестокая. Для мышки и кошка зверь!

+++

Именно борьба за ценообразование в свою пользу, за повышение своих доходов за счёт понижения доходов смежников, тех, с кем связан отношениями обмена/приобретения – создала основной исторический конфликт, потому что цена – это произвол торжествующей силы, или, более культурно сказав – произвольное решение власти, инстанции, принимающей решения. Таким образом, борьба за власть есть борьба за личное богатство, и наоборот.

И этот кошмар может быть преодолён только в рамках социализма, в котором неопределённость распределения благ («кто успел, тот и съел») будет сменена разумным планированием доходов и деятельности. Дотуда нам ещё далековато, но:

Дорогу осилит идущий (Сенека),

и

«Путь в тысячу ли начинается с первого шага (Лао Цзы).

Вазген Авагян, экономист, команда ЭиМ

---------------------------------------

[1] «Выживает не самый сильный из видов и не самый умный, а тот, который лучше всех реагирует на изменения». Чарльз Дарвин.

[2] В письме к Иосифу Вейдемейеру от 5 марта 1852 года Маркс писал:

«Что касается меня, то мне не принадлежит ни та заслуга, что я открыл существование классов в современном обществе, ни та, что я открыл их борьбу между собою. Буржуазные историки задолго до меня изложили историческое развитие этой борьбы классов.

То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего:

1. Что существование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития производства.

2. Что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата.

3. Что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов».

[3] По словам К. Маркса, «... английская республика при Кромвеле в сущности разбилась об Ирландию».