Сразу оговорюсь: это личное. Мой последний разговор вослед ушедшему. Из того, что почему-то не смог сказать у гроба и у могилы. Хотел, но не смог. Что-то держало слова в горле комом, который так и не вышел наружу. И повод вроде бы был подходящий, хотя и печально-страшный. И люди вроде бы вокруг нормальные оставались жить. Но вот не случилось, и все тут.
...А он ушел в прошлое воскресенье. Хоронили же его в среду, в День Конституции Украины. И в этом был некий изощренный и удивительный смысл и символизм. Для меня. И может быть, поэтому ничего и не сказал. Не поверил, что поймут и что уместно. Вместе с ним хоронили и ту свободу слова, к которой он стремился, в которой работал какое-то время и которая якобы гарантирована этой самой Конституцией и сейчас. Гарантирована, но, как говорится, есть вопросы, ответы на которые он уже не получит. Разбираться с непонятками остается нам. И помнить его – Сергея Макаровича Правденко.
До последних дней он был ректором Украинского института повышения квалификации работников телевидения, радиовещания и прессы. До этого работал журналистом, народным депутатом Украины трех созывов, голосовал за независимость Украины в 1991 году. Но для меня он – мой редактор и Учитель. Да-да, именно так, с большой буквы. Последний редактор и последний учитель в журналистике. Тот, кто не только так или иначе отшлифовал умение подавать информацию, но и научил следовать принципам журналистики и этике общения с читателями, слушателями и зрителями. То есть подавать им максимальную правду, неизъеденную и неподпорченную политической цензурой, партийным контролем или какой-либо иной целесообразностью, «унавоженной» деньгами, запретами, угрозами или даже собственными страхами и конъюнктурными расчетами.
Летом будущего года исполнится 30 лет, как я опубликовал свою первую газетную статью. Но по жизни в журналистике таких учителей у меня было три. Один в Москве – Геннадий Селезнев. Да, тот самый экс-глава Госдумы России, который пришел в высокую политику из журналистики и с которым я начинал в «Учительской газете» в 1989 году. Двое в Киеве. Юрий Семиволос, редактор киевской комсомольской газеты «Молода гвардія», с которой сотрудничал в 1989-1990 годах. И Сергей Правденко, редактор «Голоса Украины», где я продолжил писать в 1991-1994 годах. После было фрилансерство, уход на телевидение, сотрудничество с радио разных стран и даже редакторство более 10 лет в известном еженедельнике «Киевский телеграф».
Но чувство опустошения пришло не тогда, когда мне в моей стране последние годы со всех сторон стали намекать, что я «нежелательный элемент», и подвергать негласному запрету на профессию «за контрреволюцию». Нет, это ерунда, досадные укусы тех, кто умеет только жевать. А жвачные – существа в природе детерминированные ее логикой и полезные, но мне почему-то не страшные – мне их жаль, не более того...
Дело в другом. Двое моих учителей умерли раньше, а теперь вот ушел последний. Из тех, кто в своих газетах научил меня, что журналистика – это не бла-бла на словесном поприще. И даже не служение правде, чем все журналисты высокопарно прикрываются даже тогда, когда ложь торчит белой костью скелета из мешка неправды, который они сами и сварганили. Своей работой. Эти люди научили меня тому, как нужно брать ответственность на себя и в работе идти наперекор сложившимся привычкам и обстоятельствам. Если того требует работа. И та же правда.
Все трое моих учителей – выходцы из той, еще советской журналистики, как сейчас принято говорить, задавленной цензурой и потому представляющей самый негативный пример и образец. Эх, знали бы нынешние, как было тогда. И представляли бы ушедшие, что сделают с журналистикой после господства гласности, которая очень быстро стала и живительным гумусом для талантов, и естественной средой обитания для журналистов, и с их помощью духовным строительным материалом для всего, чем мы сегодня пользуемся. Профукали (не сказать бы грубее) мы, современные журналисты, то, что получили, в чем жили и чем могли помочь своим согражданам. Да и себе тоже. Ведь самое страшное – это ложь, в которой приходится жить. И совесть, которая приходит после этой лжи. Вы думаете, почему советские журналисты были одними из самых пьющих при «проклятом совке»? Да потому, что тогдашняя цензура заставляла врать. Постоянно. Когда в большом, когда в малом. И это откладывалось тяжелым нравственным грузом в душах даже тогда, когда следование цензуре и выполнение заказов, как тогда говорили, «партии и правительства» становилось щедрой и прибыльно синекурой. И давало и хлеб, и икорочку на него. Но запивали все это дело водкой. Чтобы снять стресс. И отогнать, заглушить совесть, приходящую по ночам.
И не было для совести никаких преград. Как нет их и сейчас, когда журналистика практически низведена до профессии информхолуя «чего изволите», до проплаченной агитации и пропаганды, но тоже приносит дивиденды верным служащим. Совесть затаилась. Но она придет и к нынешнему поколению журналистских «пост-яппи», которые, может, и не пьют, следуя правилам ЗОЖ, а верно служат, прагматично получая зарплаты и откладывая их на преимущества безвиза. Обязательно придет. И горе тому, к кому она придет ночью, например, на выслуженном шикарном дорогущем курорте... Ой, сколько тогда понадобится ведущему здоровый образ жизни (ЗОЖ) дорого вискаря, чтобы унять это что-то ноющее то ли в голове, то ли где-то в груди...
Но не об этом я. При Селезневе мне, например, удалось первым опубликовать в «Учительской», сколько стоят в рублях выборы народных депутатов в СССР. Все думали, что это секретная информация, а он сказал мне: «А ты пойти и узнай». И оказалось, что запреты подчас сидят в запуганных людях, а не в реальной жизни. Я пошел, узнал, а редактор опубликовал. То же самое было потом с выборами депутата Верховного Совета СССР в Киеве, где было 33 кандидата на место и Михаил Горбачев осерчал: «Что они там себе думают, до Нового года избирать?». И все струхнули, а Селезнев послал меня, и «Учительская газета» была единственной, кто из газет на союзном уровне рассказал, как в Киеве побеждал Владимир Черняк, будущий «отец экономической программы» Руха. Или с только-только зарождающимся движением гагаузов за свою независимость в тогдашних советских Молдавии и Украине. Все опасались, а Селезнев нет...
Семиволос же возглавлял «Молоду гвардію», которая вообще издавалась на деньги киевского горкома КПСС. Но когда я в 1990 году, при СССР, принес в газету проект закона о запрете КПСС, подготовленный оппозиционным депутатом Верховной Рады Украины Степаном Хмарой, то редактор поставил его в полосу. И только сказал как-то грустно: «Ой, малой (а я тогда не был таким толстым), что ты со мной делаешь? Я уже и так седой...». Но, повторяю, поставил, ибо чувствовал, что надвигается на страну, какие перемены грядут. И кончину партии приближал за ее же деньги. А вы можете сегодня представить, чтобы вестники или телерупоры Кабмина напечатали или огласили проекты актов об отставке кабинета или импичменте президента? Вот то-то же, а вы говорите: свобода, свобода... СССР и КПСС еще успели отомстить Семиволосу: его сняли с работы, долго били и «песочили», приближая уход в страну, где все уже счастливы навсегда. Но я-то это помню...
Сергей же Правденко вообще создал газету «Голос Украины» (тоже еще при СССР), которая стала олицетворением не только политико-идеологического плюрализма, который был представлен в тогдашнем парламенте, но и рупором новых тенденций в жизни страны и общества. «Голос Украины», издаваемый за советские деньги, пропагандировал одновременно и сохранение СССР, и боролся за независимость Украины. Потому что этого хотели разные части украинского общества, в разных пропорциях представленные в Раде. И это соревнование идей и взглядов, общественных импульсов и партийных заморочек окончательно выявило победителя и победившую идею. Но что при этом прочувствовал каждой клеточкой своей нервной системы, слышал в своей адрес и с чем сталкивался главред, можно только представить. Я видел это и знаю, потому что огребал он подчас и из-за меня – я тогда в эйфории гласности, как говорится, нередко краев не видел...
И пишу я это не для того, чтобы подчеркнуть собственную крутость. То, что тогда делал, – это была НЕ ТОЛЬКО МОЯ заслуга. Это была РАБОТА, ОТВЕТСТВЕННОСТЬ И НАКАЗАНИЕ ЗА НЕЕ МОИХ РЕДАКТОРОВ. Они были моей «крышей», как сказали бы сегодня. Или стеной, за которой можно было скрыться от бурь и наездов, как было тогда. И так было, а я развивался как журналист...
Все три мои учителя были щедры. Во всех отношениях. И профессионально, и духовно, и материально. И на передачу собственного журналистского опыта, и даже на приобретение моего собственного опыта за счет редакции. Если моя работа, конечно, сулила газетам даже не сенсацию, а только вскрытие маленькой доселе неизвестной или умышленно кем-то скрытой правды. Да, кто-то может сказать, что, мол, легко руководить, оплачивать любые командировки, раздавать жилье (в «Голосе Украины» я получил бесплатно свое первое жилье, которое мне СССР вообще-то обещал, но не гарантировал никогда), денежные премии и другие поощрения, если за СМИ кто-то платит и они не поставлены в жесткие условия рынка, когда каждую копейку нужно зарабатывать. Я не буду с этим спорить. Но, с одной стороны, именно рынок превратил нынешние СМИ в жесткую агитационно-пропагандистскую информобслугу «кошельков» по принципу «кто платит, тот и танцует деффачку». С другой – даже в условиях рынка и щедрой проплаты «кошелька-хозяина» много ли можно вспомнить редакторов, которые взломали бы сложившиеся устои и вышли за рамки спрятанной за красивое словосочетание «редакционная политика» жесточайшей и всесторонней цензуры? Нет и еще раз нет...
Конечно, изменились экономические, политические и, следовательно, духовные реалии. Обществу навязали рынок, а уже он, рынок, потом навязал обществу и отказ от СМИ, как от «цепного пса демократии», «социального аудита», контролера, чистильщика, «четвертой власти». И вернул журналистике ее извращенную суть «второй древнейшей профессии». Дескать, раз мы банкуем, то сами и решаем, сколько кому и какой правды мы отсыплем. А кто не согласен, сдавайте диктофоны и идите в асфальтоукладчики или в... Интернет – там всех примут. И понятно же, что в таких условиях свобода слова есть: сколько хозяев – столько и свобод. И слов. Но вот СВОБОДА СВОБОДНОГО СЛОВА – это исчезающе малая величина, которая пульсирующе мерцает в памяти когда-то в нее посвященных и ностальгически тоскующих по «золотым временам».
Так уж сложилось, что даже крик души в СМИ сегодня не превращается в затухающее эхо в сотрясенном воздухе. Его изначально могут окрестить «черным пиаром» и утопить в клоаке разборок, подозрений и ответных обвинений с налетом встречного компромата. А как называется место, где одно, извините, дерьмо встречается с другим и борется за место под солнцем в четко очерченном отверстии стульчака? Правильно – нужник. Даже если он патриотично окрашен в модные и национальные цвета...
...И как хорошо, что я уже достаточно стар и у меня уже не будет новых редакторов, которые мною командовали бы. У меня уже были редакторы. И я до сих пор чувствую их пульс, живу их наукой, переживаю старыми чувствами и довыясняю былые непонятки, а совесть по ночам приходит, но не за работу в журналистике. Спите спокойно, Сергей Макарович, земля вам пухом. Спасибо вам! А там потом и договорим, и доспорим – у вечности нет горизонтов, даже когда затухает память...
http://versii.com/news/366299/
Владимир Скачко
Оценили 11 человек
11 кармы