Великая сила искусства

Вызывает намедни меня наш профсоюзный начальник и говорит мне:

- Все нынче по музеям ходят, по Эрмитажам там, всяким. И наш завод сталелитейный ничем не хуже. А как ты есть человек к искусству прислонённый, то мы тут обсудили и я решил, что тебе и водить группы от нас в музей. Чтобы, значит, мы над собой росли и до невозможных вершин искусства добраться могли. Америке назло, значит.

А ежели ты не согласен с чем, то я тебя быстренько в горячий цех переведу. Для воспитательных целей. Понятно?

- Чего же тут непонятного? Всё понятно, - говорю. - И к искусству я тягу с детства имею. Тем более, что не впервой мне. Газету я цеховую выпускаю. А значит, в курсе дела.

Сказано – сделано. И стал я группы наших работяг в Эрмитаж водить, и пялиться вместе с ними на картинки всякие и скульптурки. Иной раз стоишь, стоишь и на картину в золотой раме смотришь. Палочки там, всякие, черточки и полоски. И так наберёшься искусством этим самым… Ну прям подкатит под горло. И чувствуешь ты, что места больше, чем на сто грамм, уже в тебе не осталось.

Ну вот, пока остальные по залам ходят, я из Эрмитажа выскочу и в знакомую забегаловку-рюмочную загляну на минутку. Там знакомый продавец работает.

- А налей-ка ты мне сто грамм для начала, - говорю я ему. - А то так насмотрелся, что сил моих нет.

- А что же, - отвечает, - не налить хорошему-то человеку. - И сам подсаживается рядом. - Приятно, - говорит, - побеседовать с понимающим в искусстве.

И наливает себе и мне.

- Тут, - говорит, - много этих самых людей от искусства заходит. Вот вчера, например, двое были. По пятьдесят грамм заказали. Нормальные люди, когда вдвоём зайдут, чекушку для начала с колбаской берут, а эти давай выделываться. Один другому говорит: Ты, говорит, Семёныч, настоящий, конченный абсракционист, прости Господи. Я бы за такие речи ему всю физиономию расписал! А этот целоваться полез. Противно смотреть. Фу.

И продавец заплакал. И я заплакал.

А когда вернулся в цех. Прошу прощения, в музей, то наши недалеко ушли. В соседнем зале стояли и на картины смотрели, а служащая вовсю распиналась.

И тут я на скамеечке посреди зала кота увидел. Ей Богу. Самого настоящего. Сидел он и во все глаза на эту самую картинку смотрел. Ну, я, сами понимаете, восхитился. Сел рядышком с ним и завёл разговор об искусстве и жизни. Потому как по его физиономии сразу понял - кот понимающий и к искусству очень даже прислонённый.

Через пару минут залез он мне на руки и давай об меня тереться. Ну, взял я его и пошел. А придя домой, первым делом ему тарелку борща и кусок мяса. Потому, как от этого самого искусства очень аппетит взыграть может. У кота от такого обилия, смотрю, глаза сперва круглые стали, а потом квадратные. Поел он и рядом со мной на диван улёгся, да и заснул.

На следующий день опять я повёл группу в этот самый Эрмитаж. Походили мы, походили. И тут ко мне дамочка одна подходит. Фифа вся такая из себя. Но фигура очень даже художественная.

- А что, - говорит, - вы вчера нашего кота художественного забрали. Без него теперь, - говорит, - никакие такие художества уже так не смотрятся. Что, он, назад не просится?

- Какое такое назад, - отвечаю я фифе. - Он как борща с мясом поел, так про всякие ваши искусства забыл. Это у него с голодухи, на пустой желудок, интерес к картинкам вашим был. А на полный ему, теперича, это ни к чему. Ему и у меня хорошо.

- Вот оно значит как, - говорит фифа. - Давайте тогда знакомиться. Меня Мира Несмеян-Полоухина зовут, фамилие такое у меня, иностранный. Не слыхали?

- Не слыхал, - говорю. - А меня Петя родители назвали. И я тут, вон, с нашего завода группы привожу.

- Ой, хорошо-то как, - обрадовалась Мира. – Значит, и меня можете провести и рассказать про искусства всякие?

Ну, что ж не рассказать. И пошли мы с фифой по залам. А желудок у меня давай урчать. Урчит и урчит, собака. Ну, никаких сил нет. Вот я и говорю фифе:

- Мирочка. Мы с вами очень даже посмотрели. А не заскочить ли нам тут за уголком в одну столовую-бар. Там очень хорошие сосиски, и продавец наливает по полной с горочкой.

Посмотрела она на меня и сказала:

- Давно жду такого приглашения. Очень искусство плохо на голодный желудок двигается.

И, взяв меня под ручку, проследовала в знакомое мне питейное заведение.

Продавец, как нас увидел, так замельтешил:

- Чего, - говорит, - изволите?

Ну, я нам с Мирочкой сосисок и водочки по сто заказал. А она говорит:

- Мне бы, Петя, коньячку, грамм сто. А то непривычная я к водке.

А в кармане у меня, сами понимаете. Ну, думаю, в долг договорюсь с продавцом. Потом отдам. Знакомый ведь. А фифа меня по руке так похлопала и говорит:

- Вы, Петечка, за деньги не волнуйтесь. Я не только за себя могу заплатить, но и за вас тоже. Потому как я известная на весь свет художница новой волны. Так что, с деньгами проблем нет.

Продавец, как это услышал, аж засветился весь, как лампочка, и понёс.

Сперва коньячку нам с лимончиком и шоколадкой. Потом виски с сосисками, пюрешкой и солёными огурчиками. Потом, когда водочка с борщом пошла, он сам к нам подсел. Потому как, поговорить с людьми, понимающими в искусстве, первое дело.

Короче говоря, часа через полтора фифа на столе танцевала, а мы с продавцом рубашки поснимали и рядом танец живота изображали. Штаны оставили. Потому как, постеснялись.

Всё питейно-закусочное заведение к нам присоединилось, так как к этому моменту Мирочка всех наугощала принесённым соседской бабкой самогоном очень хорошего качества.

А когда назавтра нас из полиции выпустили, то встречали на улице нас репортёры всякие. И в центральной прессе так и было написано:

В одном из известных богемных питейных заведений, что направо от Эрмитажа. Вся художественная интеллигенция города праздновала день рождения известной художницы, Миры Несмеян-Полоухиной.

Художественная интеллигенция, чтобы вам было понятно – это мы с продавцом. Потому как, к тому времени штаны и рубашки на нас уже одели. Насильно. И выглядели мы, ну совершенно как художественно раскрепощённые люди.

И стали мы с Мирочкой встречаться. А вскорости… Через месяцок так, она мне и говорит:

- Ты бы, Петя, переезжал с котом ко мне, что ли? Только все свои вещи оставь на старой квартире, я тебе всё новое куплю.

Ну, я обрадовался и, приобняв Мирочку пониже талии, отвечаю:

- Это, конечно, очень приятное предложение, но вам ведь, Мирочка, надобно человека, в искусстве понимающего. А с меня какой такой художник? Сами знаете, мне бы поесть, погулять по воздушку, да кота погладить.

- Вот, вот Петя. Об этом я и говорю, - отвечает мне Мирочка. - Я ведь к вам неспроста тогда подошла. Я многих очень знающих в искусстве людей видела и художников, куда там, каких. Но, чтобы кто сел возле голодного кота и, уговорив его, потом украл из музея, накормил и дома оставил – это нет. Это первый раз в жизни. Так что, не думайте, Петенька. Это не вы меня, а я вас выбрала.

А значит, чтобы завтра к семи утра с котом у меня дома были. Пойдём вам костюмы и всякие кошачьи премудрости покупать.

Так началась у меня новая жизнь. Мирочка устроила меня по знакомству в Дом искусства, лектором.

Я теперь по заводам езжу и лекции про новую волну читаю. Специалист стал. А когда уж очень меня это самое искусство подопрёт, то захожу к старому знакомому. Ну, вы знаете. От Эрмитажа направо. Там закусочно-распивочная есть. Налей, говорю, человеку измученному искусством до невозможности. И такие, понимаешь, горячие сосиски с водочкой, пюрешечкой, горчичкой и огурчиками подают… Что забываю я про всё на свете.

Потому как, искусство – это такая великая сила, что, ежели ты человек понимающий, то оно тебе всю жизнь твою наизнанку выворотить может.

Это я, в хорошем смысле слова.

Автор: ОЛЕГ БОНДАРЕНКО