– Ты верь в себя!

По городской улице с частными домами летним днём шли двое мужчин: сухонький немолодой мужичок в клетчатой рубахе и долговязый парень в футболке и спортивных тренировочных штанах. Оба в руках тащили по сумке – инструмент для штукатурки.

– Ты не трусь, Юрка. О деньгах я говорить буду, а ты помалкивай. Мы не услужники какие, а работяги. Цену себе знаем. Тоже уважения пытаем. А то некоторые знаешь как – сделай ему все бесплатно, а он таких, как мы, и за людей не считает. Так что, не трусь.

– Да я чего сказал что ли, дядь Борь?

– Так ведь знаю, что думаешь. Думаешь: вот, лучше б на учебу свою поехал. А чего там получить -то можно с вашей учебы? У нас инженером вон женин брат работает, так жена ушла к другому, к плотнику-надомнику. Почему? Да потому что зарабатывает он нормально, а инженер– шиш. Вот тебе и учеба! А его пять лет родители кормили, думали – выучится, их кормить станет, а теперь сами кормют. А мы с тобой сейчас поработаем – копеечка в кармане.

– Да иду же. Чего Вы меня все уговариваете?

– Да ведь вижу, что с неохотой идёшь, что мать заставила. А зря ты с неохотой-то. Смотришь, мастерство освоишь, так и заживешь...

У Юрки вообще не было настроения разговаривать попусту.

– Где уж этот дом-то? – спросил он.

– Да вон там, первый по углу, высокий такой. Скоро..., – утешил дядя Боря и прибавил шагу.

Во дворе их двухэтажного старого дома стоял большой стол. Дядя Боря, сосед, сожитель матери Аркадий и другие мужики двора рубились там в домино.

В этом году закончил Юрка школу. Хорошо закончил, без троек, хоть и сопровождали они его все десять лет учебы. Но была у него мечта – стать летчиком. Увлекало его авиамоделирование. И не только увлекало, были у него и заслуги, и победы на соревнованиях. Вот там он был лучшим.

Как-то тренер сказал, что не быть ему летчиком из-за троек. Скрепил тогда Юрка зубы, забыл обиды на учителей, коих накопилось множество, и за последние два года вдруг перескочил в "хорошисты".

– А я всегда знала, что у тебя способности, Воронков! И была права, – радовалась математичка.

А Юрка понимал, что дело не в способностях, а в обстоятельствах и в мечте.

А обстоятельства были таковыми: кроме секции и школы Юрка никуда не ходил. Мать осталась одна с ним и сестричкой пяти лет, которую родила от недолгого сожительства. В маленькой двухкомнатной квартирке жили они вчетвером. Появился у матери ещё мужичок – Аркадий. Саше она говорила, что с ним полегче финансово, но Юрке так не казалось. Аркаша, кряжистый толстяк с широким носом, периодами попивал, работал на заводе простым рабочим, любил поесть и посидеть с друзьями.

Они с матерью рано уезжали на завод и приезжали уж после шести. А сестричку Люську из сада забирал Юра, сидел с ней дома, делал уроки, и лишь после шести убегал на секцию – дома вообще оставаться не хотелось.

Ещё осенью рассказал он матери о своей мечте. Зимой уж были собраны документы в военкомате: характеристики, справки...

А весной, когда все поняли, что Юрка и правда метит в лётное, дома начались такие разговоры.

– В летчики! Ха! Ишь ты..., – посмеивался хмельной сожитель матери, – От так колотишься колотишься всю жизнь, как глядь, уж и седой. А все почему? Потому что ради детей живём. Ради вас. А вам все мало, все ещё подавай.

– Я чего, прошу что ль чего?

– Понятно, что просишь. А билет, чтоб в Ставрополь тебя отправить?

– Билет военкомат оплатит, – ответил Юрка со знанием дела.

– Это ещё не факт, – сомневался Аркадий, – А с собой дать? Это ж сколько тебя мать-то кормить будет? Верзила вон вымахал, а все б книжки читать. А ты лучше на завод к нам иди, да по шабашкам побегай. Купи матери хоть шкаф новый. А то ... учи их...,– он со злобой воткнул вилку в соленый огурец и зажевал чересчур яростно, глядя в сторону с обидой.

– И верно, Юр. Ведь сам говоришь, что поступить трудно, так разе поступишь? А деньги зря прокатаешь. Поработал бы, а ведь уж осенью и в армию забрать могут. А там видно будет...

Юрка встал из-за стола, начал одеваться.

– Ну, чего ты, Юр... Чего? Мы ж как лучше для тебя хотим. Глупости это. Туда ведь только своих берут.

Андрей, его друг, тоже мечтал стать летчиком. Его мать, старательная и хлопотливая, уже все узнала об этом училище. Узнала она и подробно о нормативах по физо, отец гонял Андрюху, тренировал. А Юрка, узнавал нормативы эти от Андрюхи, и тренировался сам. Он подтягивался на любимой дубовой ветке во дворе, бегал кроссы, истязал себя упражнениями до мокрой насквозь майки.

Но иногда вдруг, когда становилось невмоготу, накатывала хандра. Зачем все это? Не поступишь ведь все равно ... Кто он такой, чтоб поступить в элитное училище? Да и как учиться, если поддержки нет?

И вдруг в мае, на медкомиссии в военкомате, выяснилось, что Андрюха – дальтоник. Путь в летчики ему был закрыт. Сначала он рыдал дома в подушку, а потом вдруг успокоился.

– Я на заочный пойду, в авиационный институт, и с отцом на заработки поеду, на вахту. И денег заработаю, и выучусь. Нечего время на учебу терять, можно и совместить все. Тем более, что в армию я не собираюсь. А в летку ты, Юрка, тоже вряд ли поступишь. Мать сказала – там связи нужны.

А дома продолжали накручивать все.

– Юр, пошел бы поработал, пошабашил. Вон, дядь Боря зовет. Хорошие деньги обещает. Ведь как нужен нам шкаф новый. Юрочка, да брось ты эти пустые мечты. Подумай о нас, о Люське, обо мне...

И все больше и больше накатывала на Юрку апатия. И верно, может работать пойти? И никакой тебе заботы. Плыви да плыви по течению. И в военкомате противный был военком, как только покажешься там – обязательно наорет, отбивая все желания.

И вот сейчас уговорила его мать пойти с соседом- штукатуром на шабашку. Уж больно хотела купить она шкаф. Он стоял в магазине – полированный с вычурной отделкой, антресолями и красивыми ручками. Мать туда уж привела и Юрку, открывала дверцы, показала свою мечту.

И Юрка неохотно отложил учебники, он ещё не готов был сказать себе, что простился с мечтой об училище, но почему-то поверил всем: не поступит.

– Да брось ты эти глупости.

Хотелось джинсы, новую осеннюю куртку и мотоцикл "Яву". И получить всё это было вполне реально, если начать работать.

Наконец, они с дядей Борей подошли к высокому двухэтажному дому современной постройки с глухим забором. Юрику показалось, что где-то в его окнах звучит музыка. Дядя Боря постучал в калитку, во дворе залаяла собака, заглушив звуки музыки.

Вскоре калитка отворилась, и они оказались лицом к лицу с брюхатым мужиком в длинном темно-синем бабском халате. Тот что-то жевал, так, жуя, и поздоровался.

– А-а, – протянул он, – Жду, жду. Ванну для раствора приобрел, как договаривались. Прошу...

Он пошел по каменной дорожке, дядя Боря как-то подобострастно семенил следом, бормоча:

– Да-да, ванну-то свою лучше иметь. Вон какой домина у вас, Георгий Иваныч. Штукатурить-то много... Метраж-то посчитать нужно. Не считали еще?

– Не-а, сами посчитайте.

– Оно конечно. У меня ведь опыт-то знаете какой ... Ого-го. Я ведь и директору завода нашего дом штукатурил, а ещё судье...

Они зашли в дом, прошли в просторную неоштукатуренную комнату справа. Странно, но тут уже стояла мебель, дорогая, богатая. На фоне кирпичных темных стен смотрелась она несуразно.

– Во-от. Пока эту. Грязи поменьше возите, когда раствор носить будете, – он грузно бухнулся на стул, – Не хочу я грязи. Чистоту люблю.

Дядя Боря уж прикидывал метраж, измерял глазомером, считал, как арифмометр.

– Тогда мебель прикрыть нужно, – сказал Юрка.

Он смотрел на комплект из шкафов. Вспоминал тот, о котором мечтала мать, и казался он ему таким убогим по сравнению с этими с виду дубовыми литыми громадинами, слегка отодвинутыми от стены.

– Нечем пока. Завтра, может, – ответил хозяин, – Сейчас я, соображу чего-нибудь. Вы как, употребляете?

Юрик было покачал головой отрицательно, но дядя Боря расплылся в улыбке, развел руки и быстро произнес:

– Ну, для знакомства чё не употребить.

И тут из соседних комнат послышалась фортепианная мелодия. Она прерывалась на каких-то мелких переборах и начиналась сначала.

– Дочка занимается, – оглянулся хозяин, – Я сейчас...

Вскоре на тяжёлом дубовом столе уже стояла бутылка водки, красовалась закуска. Они выпили по стопочке. Юрику вдруг стало спокойно, ушла скованность. Он всё больше и больше вслушивался в музыку за стеной. Эти звуки его волновали, будто буравчиком въедались в душу, теплело сердце от какой-то лёгкой грусти.

– Я дом построил, деревьев насадил. Сына не родил... Да-а... , – развалившись на стуле, чуть сверкая волосатыми ляшками, нараспев хвалился хмельной хозяин, – Но зато дочь у меня какая! Вот, в консерваторию готовится через год поступать. Учится в музыкальном училище при консерватории уже, в конкурсах побеждает, отличница. А я для нее в лепешку разобьюсь, чего уж...

– Вот-вот. Для детей и живём. Все думаешь – себе-то потом, всё им. А жизнь так и проходит, – поддакивал дядя Боря.

А музыка за стеной набирала силу, она уже не грустила, а торжествовала. Сквозь стены чувствовалась сила рук пианистки. И Юрка, глядя на хозяина, представил себе, почему-то, сильную, дородную девицу – его дочь.

По цене хозяин с дядей Борей договорились за рюмкой. Юрка не вникал, он слушал музыку. Зазвучали вальсы: раз-два-три, раз-два-три...

А когда хозяин убрал со стола и ушел, они начали замешивать раствор, готовить стены. Юрка постукивал молоточком и всё беспокоился, что он этим стуком мешает пианистке. Он старался стучать, попадая в музыкальные такты: раз-два-три, раз-два-три...

Но вскоре музыка затихла, и Юрка даже растерялся – как же работать без этого ритма музыки? А через несколько минут Юрка услышал за спиной:

– Здравствуйте, – с выбившимися из кос кудрями, большеглазая и очень симпатичная миниатюрная юная девушка в очках стояла в дверях, – Это кто мне подыгрывал постукиванием? – она мило улыбалась.

– Кажется, я..., – Юрке стало неловко. Зачем он это?

– Значит, у Вас хорошее чувство ритма. Вам не маляром нужно быть, а музыкантом.

– Да мы не маляры, девушка дорогая, – встрял, умничая, дядя Боря, – Мы ж не малярим, а штукатурим. Штукатурщик он.

– Да я в этом не очень разбираюсь. Но все равно, спасибо за музыкальную поддержку.

Она исчезла в дверях, растворилась также неожиданно, как и появилась. Когда музыка зазвучала вновь, стена была готова, они уже набрасывали раствор. И даже сейчас хотелось бросать и двигать шпателем в такты – то ритмичные маршевые, то лиричные вальсовые.

Юрка ничего не понимал в музыке. Слушал попсу, а эти все симфонии не любил.

Но когда шли на следующий день они в этот дом, дядя Боря рассуждал о перспективах оплаты, о планах на день, Юрий его не слушал. Он ждал именно музыку.

– Посмотрим подсохло иль ... если нет, левую стену начнем. Слышишь ли? Об чем думаешь-то? Опять в облаках летаешь, летчик ты наш, вертолетчик...

О его мечте знали во дворе все. И никто не верил в ее осуществление.

– В летчики? Да где уж нам... У нас залетчики только, – посмеивались старушки.

– Верно. Нашим мужикам все мешает. То геморрой, то ветер боковой... А к парню не приставайте, пускай хоть помечтает.

Вот и разуверили Юрку.

– Нет, я не летчик, я – штукатур, дядь Борь. Не вышел из меня летчик.

– А чего в штукатурах-то плохого? Смотри, и хозяин к нам с уважением – бутылочку поставил с почином, выпили... Значит, с почтением относится.

Навстречу им двигалась большая черная машина. Из ее окна им радостно помахала рукой дочка хозяина. Волосы убраны в высокую гульку, белая блузка.

И Юрий почему-то расстроился. Как будто приехал не на работу, а на концерт, который не состоится.

Бутылочка появилась и в этот день. Юра пить не стал, принялся за подготовку стены, прислушивался к разговору хозяина и дяди Бори.

– Да-а... Юрка учится ещё делу нашему. Но способный. Хороший мастер получится из него. А мастерство известно что, мастерство – это денежки. А ведь парень было в лётчики собрался. Да разве туда без денег-то возьмут.

– Молодежь! Всё им мечты подавай. Не думают ни о чем, – поддакивал Георгий Иваныч, – Моя тоже упёрлась с этой музыкой. В консерваторию, и всё тут. А музыканты -то кто? Нищие... А материна сестра – стоматолог, связи есть. Иди, говорю, в стоматологи – дело ж золотое. А она – " не могу я в чужом рту лазать, папа. И музыку люблю." Дурочка! Я уж мать всю изругал за то, что отдала ее на это пианино. Расхлебывай теперь.

– А где жена-то?

– В санатории. И хорошо. С ней бы не посидели б вот так, не выпили. Хотел и Лерку, так не поехала– конкурс у ней какой-то. Не хочет подводить педагога. Вот и стучит целыми днями по клавишами, аж башка трещит. Хоть уж привык я – не слышу порой.

– Так ведь нет бы на наших ошибках учились, так все на своих норовят. Вот и я Юрке говорю – в летчиках-то голова нужна, а разе у него голова? Так, пенек слабоумный!

Юрке было обидно, он набрасывал штукатурку со злостью, боролся с желанием подать голос. Лучше было делать вид, что не слышит. По опыту общения с мамкиными ухажерами уж знал – с такими выпивающими говорить, только психовать. Но обидно было очень.

Слабоумным он точно не был. Он любил физику, грамотно писал. Книги, правда, дополнительно читать приучен не был, но всю школьную программу почему-то читал от корки до корки, в отличии от того же Андрюхи. Увлекали Юрку и психология Раскольникова и терзания Безухова. А уж математикой так вообще в последнее время так увлекся, что математичка отправляла его на олимпиаду. Там он, правда, призовое место не занял, но баллы набрал неплохие.

Но из-за своей природной скованности знания свои выпячивать Юра не любил. Хотя скромность эта, возможно, и не была такой уж природной. Ещё в начальной школе он начал стесняться непорядка в одежде – коротких не по росту брюк, непростиранных рубашек, отсутствия того самого необходимого, что было у одноклассников, но не было у него.

Да, мама его частенько была занята чем-то более важным, чем сын. Сын рос сам по себе.

К обеду дядя Боря отправил его на улицу отдыхать, пока растворял новую порцию раствора. Юра стоял на крыльце, устало облокотившись и думал о том, что вот также он будет стоять и через пять, и через десять лет. Наверное, пристрастится к бутылке, как дядя Боря, к игре в домино во дворе. А его жена будет хотеть новый шкаф или ковер, или ... А какие ещё радости ждут его?

Андрея вот ждёт другая жизнь – он едет с отцом, а тот – геолог. Лера, живущая в этом доме – девочка из хорошего семейного дома с укладом и уютом, которого ему все годы так не хватало, тоже имеет свою будущую историю, свою мечту. И она, конечно, осуществится. Чего ей не мечтать?

И тут у дома остановилась машина, послышался лёгкий щебет девушки, и она зашла в калитку. Кучерявились по длинной шее выбившиеся пушистые волосы, в руках – портфель, светлая кофточка, меж бровей – складка.

Она думала о чем-то своем и не сразу заметила Юру.

– Ой, а ты чего тут?

– Да партию раствора замешиваем, вышел подышать, – ему было неловко, он отстранился, грязный, штаны в цементной пыли, а она – благоухающая свежестью.

– А-а, ну, ладно..., – она прошла в дом.

И Юрий подумал, что пахнет она тоже музыкой – какой-то смесью тонких высоких нот. Раз-два-три....

Через пару минут Лера высунулась на крыльцо.

– Слушай, а как тебя зовут? – она поправила пальцем очки на носу.

– Юрий...

– Юр, а пошли со мной перекусим. А то отец спит, а мне скучно есть одной.

– Да мы перекусывали с дядь Борей, ну... разве чаю, – он не ожидал приглашения, сомневался, но все же пошел с ней с охотой.

Она не спрашивая поставила перед ним тарелку, наложила овощное рагу, дала сосиску. С аппетитом принялась есть сама. Она уже переоделась, в цветастом халате на бретельках выглядела совсем по-домашнему, нисколько не выделывалась, была раскрепощена. И Юрка подумал, что раскрепощена она, потому что перед ней всего лишь парень–работяга из обслуги.

Чего таких стесняться?

И его скованность ушла тоже. А-а... Чего уж! Обслуга, так обслуга. Он взял вилку и тоже принялся есть с аппетитом, не глядя на хозяйку.

– Я вообще после занятий, голодная, как волк. Слона бы съела, – налегала Лера на рагу, – Будешь ещё?

– Не-ет, спасибо.

– Зря. А я ещё. У вас тоже работа трудная, так что есть нужно побольше. Не стесняйся, бери булки. Ты давно маляром, то есть, как его...штукатуром работаешь?

– Первый раз. Я только школу закончил.

– Правда? – она наливала молоко себе и ему в высокие стаканы. – А какую?

– Тридцать четвертую.

– Оо, далековато. А я тут, в двенадцатой, учусь. И ещё в училище музыкальном занимаюсь. В десятый пойду в школе ... Экзаменов боюсь, страсть. А ты как сдал?

– Математика – пять, сочинение – четверки.

– Ого! Здорово. И куда поступать думаешь?

Юрию хорошо было с ней вот так сидеть, тянуть молоко с булкой, болтать. Но почему-то о летной своей мечте говорить не хотелось. Привык к реакции – "да куда тебе, не поступишь!". Предполагал, что и она сейчас вытаращит свои красивые глаза, удивится и покачает головой.

Поэтому он ответил:

– Я ещё не решил.

Пряник застыл у нее в руке.

– Ты чего? Это как это не решил, уже ж скоро экзамены во всех вузах.

– Ну, я, может, сначала в армию схожу. Должен же кто-то и в армии служить, а то все убегут в вузы, – он улыбался.

– В армию и потом можно. Чего два года-то терять? Нее... Я вот уже сейчас определилась – буду пробоваться в консерваторию. А если не пройду – в музучилище останусь. Я там уж учусь, считай. Но на следующий год опять буду пробовать. На самом деле все говорят, что я не талантливая, а просто способная.

– Поступишь, – размеренный съеденным Юрий откинулся на спинку стула, – Отец поможет.

Лера напряглась, посмотрела на него как-то уже по-другому, встала из-за стола и принялась убирать посуду. Она молчала, была обижена. Он тоже встал, взял свою тарелку, перенес в раковину.

– Лер, я чего-то не то ляпнул, да?

– То. То же, что и все. Я ж ничего не сто́ю без папочки. Это он за меня учится, он на конкурсах по фоно побеждает. Я один раз на физре в длину дальше всех прыгнула, и услышала: "Ну, конечно, чего не прыгать, с таким-то папой богатым."

И Юрка всё понял. Да... перегнул он, наступил на больное. И просить прощения сейчас было совсем уж банально. Лера дулась, мыла посуду, отвернувшись к раковине.

И тут на него нашло что-то. Он никогда и ни с кем не был откровенен по той простой причине, что стеснялся своей семьи, своей матери, нужды, и даже их маленькой давным давно неремонтированной квартиры.

Но эта девчонка была из иного мира, но была проста и откровенна с ним. Никак нельзя было сравнить их, он – обслуга, она – дочь хозяина.

– Лер, это зависть. Такая защита, понимаешь. Такое оправдание своих неудач. Она, дескать, такая удачливая, а я – нет, потому что папа у нее такой, а у меня – нет. Ты знаешь, почему я здесь? Потому что у моей матери есть мечта – купить дешёвый шифоньер. Твой отец на такую мебель и не посмотрит, а у нее мечта. А у меня мечта, чтоб вот такой отец был, как твой, или, чтоб мать обо мне пеклась, как мать друга. Вот и всё...

– Шифоньер? Разве это может быть мечтой? – обернулась на него Лера.

– Может. Мечтой жизни может быть. Тебе не представить, а мать моя мечтает.

– Но это же... Это так мелочно...

– Я сейчас взаимно должен обидеться.

– Нет, нет. Пожалуйста, не обижайся. Я не то хотела сказать, – она отодвинула мягкий стул, встала на него на колени, – Просто, понимаешь, для меня мечта – это музыка. Я порой отработанное уже играю, а сама как будто не здесь, не на земле, а парю где-то в воздушном пространстве на невесомых крыльях, – она раскинула руки, закрыла глаза, – Улетаю во что-то невероятное, неосязаемое, – она помолчала, постояла так ещё с раскинутыми руками и закрытыми глазами, а потом взялась за спинку стула, открыла глаза, – А потом музыка кончается, и я – бац, тут, на земле... Я б плавала там вечность. Вот это мечта.

Юрий смотрел на нее, и ему казалось, что читает она его мысли, озвучивает то, что он озвучить не умеет.

Вот он запускает свою модель в воздух, самолёт взлетает, парит, а он – вместе с ним. И контролирует полет он уже не силой разума и расчета, а с помощью чего-то другого, внутреннего, светлого и прекрасного. И он уж там – в небе, со своим самолётом, рассекает свежее волнующее воздушное пространство, летящее, разбивающее его челку на лбу и парит... И видит внизу под собой поля, рассеченные дорогами, кромки леса, голубые реки. А потом выходит из этого состояния с трудом – вот он, земной, тяжёлый, и самолёт его – всего лишь фанерная модель.

Но это ощущение полета живёт в нем ещё долго, и, даже засыпая, он на секунды покидает землю и летает опять.

– Ты чего? Юр, ты чего? – Лера смотрела на застывшего собеседника, смотрящего в одну точку.

Он очнулся, соскочил из мечты на землю.

– Ааа, да так, задумался. Ты так хорошо рассказываешь, живо представил.

– Может в тебе тоже пропал музыкант? – спросила девушка.

Юрий рассмеялся.

– О, нет. Я вообще ничего не понимаю в музыке. Даже нот не знаю, и пою ужасно фальшиво.

– Петь тоже нужно учиться. Хорошо, шкаф – мечта твоей мамы, а у тебя самого есть мечта?

На кухню зашёл дядя Боря.

– Вот он где! А его на улице ищу. Ох и домина у вас, не найдешь сразу-то. Пошли, раствор стынет, – он махнул рукой Юрке.

Юрка пошел следом, обернулся к Лере.

– Сейчас моя мечта – доштукатурить вашу комнату, – он улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ.

Под звуки бравурных вальсов, раздающихся из комнаты Леры, работа шла быстрее. Раз-два-три, раз-два-три...

Так проработали они неделю.

В один из дней Лера попросила научить ее штукатурить, и пробыла с ними полдня. Они болтали о школах, об учителях, об экзаменах. Дядя Боря слушал их и вспоминал прошлое.

– А я вот в школу рабочей молодежи не пошел, хоть и звали... Думаю, чего время тратить, пойду работать.

– И успели? – спросила Лера.

– Чего?

– Ну, то, из-за чего спешили. Вы ж сказали, не пошли, чтоб время не тратить. А на что его потратили?

– Так на что... Работать пошел на завод, стаж вырабатывать. А теперь уж вот пенсионер, дочке помогаю. Всё успел.

– Я думаю со стажем и пенсией Вы б и так успели. Разве нет? – очки она поправляла запястьем.

– Так а чего время-то терять на школу эту? Жить ведь надо, жить...

– А разве, учась, не живут?

– Это ты так рассуждаешь, потому как за отцом живёшь, обеспеченная, – после этих слов дяди Бори, Юрий посмотрел на Леру, видно частенько ее отцом попрекают. Она спокойно ровняла штукатурку, молчала, – А у нас тогда другие коленкоры были. Жрать было нечё, так уж и не до учебы... Я вот и Юрке говорю – зачем тебе это лётное? Ты матери сначала помоги.

Лера взглянула на Юрку, спросила дядю Борю, не глядя в его сторону.

– Лётное? Он что в летчики хотел?

– Да-а, – дядя Боря выглаживал широкой рейкой стену, дышал тяжело, – С малых бедой этой грезит, хорошо хоть одумался... Вот, руками работает. И неплохо уж, способный он. Комната у вас будет, как куколка – зуб даю.

И как будто издеваясь, через некоторое время зазвучала из комнаты Леры знакомая мелодия: "Первым делом, первым делом – самолёты. Ну, а девушки? А девушки – потом."

– Ишь ты, девка... Это она тебе подарочек делает, – ухмылялся дядя Боря.

Вечером Юра не пошел с дядей Борей домой сразу, Лера вышла следом за ними проводить, и Юрка задержался у калитки. Ему хотелось, чтоб Лера хоть раз увидела его одетым не в рабочее, надеялся договориться о встрече вне этого дома. Ведь можно просто погулять вечером по городу. Она ему все больше нравилась.

Понятно же, что девушка это не для него. Но было с ней так легко и интересно.

– Значит, забил на мечту. Да? Сменил ее на шифоньер? – говорить пыталась легко, но было видно, что тема эта ее задела. Не зря ж песенку играла.

– А чего плохого в том, что я матери помочь хочу? – ответил он, уже собираясь в струну.

– Сравнил. Это же мечта детства, это – профессия на всю жизнь, это ... это небо, в конце концов. А ты..., – она обвиняла.

– Лер, ведь не факт, что поступлю. А деньги у нас не лишние. Я проезжу, а ...

– А мать шифоньер не купит, да? – перебила она,– Ай, ай, ай... Какая потеря!

И тут на Юрия напало зло.

– Да чего ты понимаешь в этом?! Чего?! Ты ж не нуждалась никогда! Носки не штопала, последние куски не считала, о куклах красивых, как сеструха моя не мечтала, и короткие рукава на пальто руками не придерживала, чтоб казались длиннее! У тебя всегда всё было! И хочешь, чтоб тебя никто не упрекал отцом? А сама... Что ты понимаешь в жизни таких семей, как моя?

Он развернулся и направился к остановке. Сейчас хотелось уйти отсюда раз и навсегда.

– Юрий, ты просто трус! Вот и всё, – крикнула Лера ему в спину, он развернулся, шел спиной, разведя руками, улыбался искусственно, делая вид, что ему смешны ее глупые слова, – Ты сдался, даже не попытавшись. Ты никогда уже не будешь летать! Не дано тебе!

Он отвернулся и пошел дальше, ругая ее про себя грубо.

В автобусе он вдруг понял, что рука его, которой держится он за поручень – дрожит. От работы? Нет... Это от слов этой самоуверенной богачки. Что ей деньги? Что вообще такое деньги, если они всегда есть – тьфу...да и только. А ему эти деньги ещё и заработать надо.

Но чем больше он думал об этом, тем больше понимал, что злится он совсем не на нее. Злится он на то, что слова ее – в общем-то, правда. Он сдался. Все отговаривали, никто не верил в него, вот он и отказался даже от попытки...

Чего она там кричала: "Ты больше никогда не будешь летать!" Так и есть. Никогда... Осенью загребут в армию, а через два с лишним года вся школьная программа вылетит из головы. Да и вообще неизвестно, что будет через два года...

Сейчас он вспомнил лицо дяди Бори, потирающего руки перед тем, как "употребить беленькую", вспоминал сожителей матери – мужиков, которые ищут лёгкую жизнь. Все они твердят по сути одно – "Как мы живём, так и ты проживёшь – от судьбы никуда не денешься."

Но почему же Лера так с ним? Она же совсем его не знает. Он всего лишь подсобник работяги, которого нанял ее отец. Что она в нем увидела? Почему поверила, что он сможет?

Почему? Почему? Этот вопрос мучил его всё воскресенье.

И разговор этот опять внёс смуту в сознание. До экзаменов осталось десять дней. Он уж должен был взять требование в военкомате, купить билет на поезд. Нужны были хоть какие-то деньги, с собой, да и на новые спортивные штаны, хотя бы...

Он ругал себя. Почему он не подумал о деньгах заранее? Ну, почему? Его одноклассники подрабатывали, копили. Он тоже работал прошлым летом, но все деньги потратил на свои модели – тут он не мог остановится. Глупый!

А сейчас нужны были деньги на мечту...

И Лерка. Зачем она так с ним? Нет... Она говорит так не из-за ненависти к нему. Это факт. Неужели она влюбилась? И он ... Ведь и он ... Но ведь они – не ровня, ее отец никогда...

А чтоб быть ровней, надо хотя бы стать курсантом лётки. А если уж – не судьба, доказать ей, что никакой он не трус. Ведь она и сама пошла против отца. Тогда он говорил дядьке Боре про стоматологию, про то, как упёрлась дочь...

А он сдался.

И теперь шкаф для матери действительно казался мелочью. Будет ещё у нее шкаф, и не один.

Но Юрка понимал, что в своих метаниях посоветоваться ему было не с кем, кроме Леры. Уходя от нее, он не хотел возвращаться, злился на нее жутко, а сейчас гнал время до понедельника, чтоб опять увидеть ее, чтоб поговорить. Казалось, что именно она, эта юная особа в кучеряшках, и способна поставить все точки над "и".

В понедельник он собирался на работу особенно тщательно.

– Вась-вась-вась... Ты чего эт вырядился? –встретил утром его дядя Боря.

– Да у меня с собой – рабочая...

– От те на! Ты уж не влюбился ли? Ооо, парень. Не на твой роток кренделёк. С ума-то не сходи. Неуж Иваныч за такого как ты девку свою отдаст?

– Дядь Борь, не начинай. Просто по делам мне потом, вот и оделся.

– Ох, ох... Не понимаешь ты, парень, уровень, на котором стоишь. Не понимаешь их уровень. Где уж нам. Нам попроще бабёнки нужны, – не унимался опытный в жизненных делах дядя Боря.

Но Леры дома не оказалось. Юре неловко было спрашивать – где Лера, и совсем без настроения он принялся за работу, без конца поглядывая в окно. И только уж к концу рабочего дня хозяин сам проговорился, что дочка поехала к бабушке.

– Взбрело ей. Там и пианина-то нет, и до училища дальше. Но вдруг соскучилась, – ворчал Георгий Иванович.

А Юрка догадался – из-за субботней их ссоры это. Вечером Юрка отправился к Андрюхе. Тот уж знал, что в училище ехать Юрка не собирается.

– Андрюха, а может всё же рискнуть? – спросил совета после банальной болтовни о том, о сем, – А то получается – струсил.

– Чего это ты вдруг?

– Да так..., – мялся Юрка.

Андрей задумался.

– Знаешь, мне б твои глаза и башку, я б не думал. Я б уже там был. Говорят, правда, тяжко там. Особенно – физо. Валят. Там есть какие-то тонкости.

– А чего тогда ты говорил, что и хорошо, что медкомиссию не прошел, что лучше – заочно и работать...

– Чего-чего? А то не понимаешь? Расстроился я ужасно... Вот и... В общем, если получится у тебя – осуществишь и мою мечту. Так-то, – Андрюха прятал глаза, они наливались предательской слезой.

Когда Юрка уходил, Андрюха вдруг метнулся в комнату и вынес методическое пособие по экзаменационным вопросам для поступающих в СВВАУЛШ, Ставропольское лётное училище.

– Держи. Мать ещё тогда достала, когда и я собирался...

– Спасибо, Андрюх...

– А справку-то ты сделал?

– Какую? – удивился Юрка.

– Медицинскую... О-о-о. В пролете ты, Юрка. Там столько врачей,анализы ... Форма специальная. За неделю не пройдешь.

– Облом... Я думал медкомиссии, что тогда, в военкомате, достаточно.

– Тебе совсем никто не помогает? Родители-то чего, узнать же надо было, – возмущался Андрюха – он имел в виду таких родителей, как его мать. Но у Юрки мать была совсем другой.

Дама она опять раскричалась:

– Какое... какое училище? Мы ж договорились уже. Ты же сам передумал...

– Мам, да не кричи ты. Сама говоришь – не получится, так может и вернусь.

– Так чего ехать-то тогда. Блат там сплошной, а мы – люди маленькие, нету у нас блата...

Но мать он не слушал. Была мысль – немного денег им уже заплатил Георгий Иванович, и он хотел просить дядю Борю, чтоб и за остальное проделанное им заплатили. Тогда денег на необходимое ему хватит.

На шкаф, конечно, не останется, придется забрать у матери назад то, что отложила она. Но это успеется.

А теперь ...справка...

Эта справка рушила все планы. Он договорился с дядей Борей, что пропустит день, просидел этот день в длинных очередях поликлиники и понял окончательно, что такую справку не реально сделать даже за неделю.

Руки опустились, уже ничего не хотелось. Он махнул на все рукой – опоздал. Сам и виноват. В военкомат за требованием не пошел.

Опять вышел на работу. И тут вдруг вернулась от бабушки Лера, она прошла на второй этаж. Он отработал, переоделся и направился сам к ней – надо было поговорить, рассказать, что он всё же попытался...

И тут Лера быстро вышла из комнаты, мельком посмотрела в окно, и быстро побежала со ступеней. Она почти наткнулась на него.

– Привет, Лер...

– Привет. Я вот чего подумала. Я не права была, наверное, ты прости..., – и Юрка понял, что бежала она к нему.

– Права, Лер. Права. Я струсил. И твои слова встрепенули, но, видимо, поздно. Я не смог...

– Пошли, – она потянула его за полы рубашки, – Пошли ко мне.

Они зашли к ней в комнату, тут было по-девичьи уютно, центральное место занимало фортепиано. Она усадила его на диван, держала за руку. И он ухватился за эту руку обеими своими, и так хорошо было держать ее ладонь в своих. Он держал и рассказывал.

– Та-ак... , – она смотрела куда-то в окно, думала, –Так дело только в справке?

– В ней, в гадине. Я день провёл в больнице – и только кровь сдал и одного врача прошел. А там их – двенадцать, и анализы ждать неделю.

– Погодь... Какая форма? У меня ж тетка врач. Стоматолог, правда, но у нее столько знакомств. Блат нам поможет..., – и они спустились к телефону.

На следующий день вместе уже ехали к тетке в клинику. Справка была готова через пару часов.

– Как думаешь, отец твой заплатит за всё мной сделанное до конца?

– Заплатит. Конечно, заплатит...

Но случился казус.

Юрка на радостях не удержался – провожая Леру, у калитки обхватил ее за талию и поцеловал в шею. Она расцвела, но по-девичьи немного оттолкнула его в грудь, а потом схватила за руку, сжала ее крепкими руками пианистки и, сверкнув очками, убежала в дом.

Вот только у окна стоял Георгий Иванович. Об отношениях меж штукатуром и его дочерью он даже не догадывался. Он так кричал на дочь, говорил ей гадости, требовал прекратить всякие отношения с "этим убогим нищим мальчишкой", грозился выгнать обоих работников и не заплатить им не копейки.

Лера плакала, пыталась что-то объяснить, но отец не слышал. Завтра же она должна будет уехать к бабушке, а работники завтра будут уволены!

– Отец! У него есть мечта, а ты ее сломаешь!

– Мечта-а? Мечта! Я уж понял, какая у него мечта. Дура ты! Он тебя вокруг пальца водит, а ты и растаяла. Мала ещё для любовей этих! Ух... Устрою я ему завтра!

Но Юрка об этом ещё ничего не знал, был счастлив. Справка была у него в кармане, он складывал документы и вещи, и утром уже собирался ехать в военкомат и за билетом на поезд.

Мать сопела носом, чистила картошку.

– Мам, ты не заболела?

– Не-ет. А чего спрашиваешь?

– Мне показалось, носом сопишь.

– Да это я так... Навалилось всё..., – и Юрка понял, что мама плакала. Что-то упустил он.

Но сначала он решил сказать о своем.

– Ты прости, мам, но... В общем, мам. Я куплю тебе не один, а два шкафа. В любом случае. Клянусь. А пока... Я поеду, мам. Я хочу попытаться сдать экзамены. Ну, не получится, так не получится... А пока я заберу свои деньги, ладно? Мне не в чем и ехать-то и с собой...

– Ох, Юрочка, – мать прикрыла тыльной стороной запястья глаза – в руке она держала нож, – Юрочка, а ведь денег-то и нет. У Аркадия такие проблемы... такие проблемы...

Оказалось, деньги мать отдала сожителю. Кому-то он был должен, ему угрожали ... Состоялся неприятный разговор. Юрка разнервничался, раскричался, мать оправдывалась и ревела.

Жалко было сестричку, которая все это, конечно, слышала. И Юрка закруглил эту ссору. Ладно... если Георгий заплатит, то денег хоть на что-нибудь хватит. Доедет...

Но поговорка "Беда не приходит одна" уже действовала. Георгий Иванович встретил их во дворе, с дворовой собакой на поводке.

Разговор был странным. Виноватым, вроде, был Юрка, а орали друг на друга дядя Боря и Георгий Иванович. Дядя Боря требовал оплату, а Георгий платить отказывался. Но все же сунул какую-то подачу, которая была меньше половины положенной суммы.

Дядя Боря был зол, по дороге ворчал на Юрку, обвинял, денег вообще давать не хотел, но в конце пути все же сунул совсем немного.

– Ох, дурень ты дурень! Вот уж не знал, что в любовь ты кинешься и испортишь все! Говорил же! Говорил, что не твоего поля ягода она... Такая шабашка! Такая шабашка! Чего я бабке-то скажу?

– Я отработаю, дядь Борь. Рассчитаемся. Теперь уж мне спешить некуда.

– А куда спешил? Жениться что ль?

– Нет. Я в училище хотел. И Лера тоже ...

– Чего-о? Опять – двадцать пять! Учишь вас учишь! Дурак ты, паря! Э-эх! Такая шабашка! Теперь уж точно с бабкой в деревню поедем. Делать нечо...

Но если прошлая неудача со справкой ввела его в депрессию, то сейчас, вспоминая, как искала Лера выход, как старалась она, он начал действовать. Сходил в военкомат, выписал требование на билет.

– Мужики, где денег можно быстро заработать? За день или за два, можно и за ночь, – он подошёл к играющим в домино.

– Сколько?

– Мне на штаны, и на поездку до Ставрополя.

– Всё-таки решил... Да молодец ты, паря! Ступай вон к Михалычу, он подскажет.

Два дня он таскал мешки на железнодорожном складе, грузил их в машины, обливаясь потом в самую жару. Взваливал мешок на спину и считал шаги, как музыкальные такты вальса: раз-два-три, раз-два-три...

В первый день, когда дали в руки деньги, по рельсам, шатаясь от непривычной работы и удушающей жары, направился на станцию и взял билет. План минимум был выполнен – послезавтра отъезд, завтра ещё день – с мешками.

Вечером следующего дня он не чувствовал ног и спины.

А утром в день отъезда вдруг понял, что не сделал главного – не нашел Леру. Как узнать адрес ее бабушки, он уже сообразил – знал поликлинику, где работает тетя Леры.

– О, Юра! Ну, слава Богу! А то Лера вас ищет. Она адреса вашего не знает, звонила даже в вашу школу, но там каникулы, все в отпусках – адрес ей не сказали. Она плачет у нас целыми днями, все на ушах! Уж и отца съели. И он не рад, и никак выйти на Вашего напарника не может.

– Дядя Боря уехал с женой в деревню.

– Ясно. Юра, как хорошо, что Вы приехали. Вот, позвоните Лере сами, я напишу телефон.

Юрка звонил из автомата.

– Лера! Это я...

– Юра! Юра! Юрочка... Господи...

– Не плачь. Я сегодня уезжаю. Я попробую воплотить мечту в жизнь, но...

– Не сомневайся в себе, Юр. Ты, главное, никогда в себе не сомневайся. Верь. Глаза закрывай и думай о том, что ты паришь где-то меж небом и землёй, есть только ты и ветер.

– Если я на экзамене по математике начну парить, будет не гут, Лер.

Она уже смеялась.

– Во сколько твой поезд, Юрка?

Мать на вокзал не поехала, время было позднее. Простились дома. Она где-то подзаняла деньжат, сунула ему в последний момент.

– Мам, да есть у меня чуток. Не надо?

– Бери, бери...

Юрка взял половину.

Никак не думал он, что приедет его провожать не только Лера, но и Георгий Иванович, и Лерина бабушка.

– Бабушка ему напомнила – во сколько лет он маму домой привел... Ага... Ей было пятнадцать, – шептала на ухо Юрию Лера.

– Держи, – протянул ему солидную кипу денег Георгий Иванович.

– Не-ет, – закачал головой Юрка, – Есть у меня.

– Да чего там у тебя есть! Там сунуть надо. Без "этого" не поступишь, – примирительно ворчал Георгий Иванович.

– Если без "этого" не поступлю, то с этим точно поступать не стану, – ответил Юрка уверенно.

– Ладно... Тогда вот, это за работу, – и он сунул ему одну бумажку.

Юрка кивнул – за работу можно, она честно сделана.

В поезде он читал физику, освежал память.

Оформился довольно быстро. Поселили его в летнем лагере, в палатках. Там жили все абитуриенты. Он думал, что есть у него ещё целых два дня и две ночи на подготовку, но времени было не столь много – уже был назначен распорядок дня. Но Юрий старался. Тут было много ребят, которые об экзаменах знали куда больше его. Теперь и он владел некоторой информацией.

На физике повезло – два вопроса, один из которых точно тот же, что попался и в школе. На математике старался не парить, и показались задания ему не столь сложными, как ожидалось. А сочинение по Толстому... по любимому герою – Безухову...

А вот на физо пришлось напрячься. Когда подтягивался, вспоминал, как таскал мешки на станции. А когда бежал километр, считал музыкальные такты: раз-два-три, раз-два-три. Перед финишем вдруг полетел на невесомых воздушных крыльях, обогнав сразу двоих.

А потом нужно было волноваться, ждать...

Когда стояли в строю, слушали приказ о зачислении, ему вдруг показалось, что он парит где-то меж небом и землёй. Вот сейчас...сейчас... два варианта – бац и опустится на землю, как говорила Лера, или...

– Воронков Юрий Александрович ...

Юрка думал о Лере. И звучала в голове – ее музыка.

Источник