К матери с опозданием

– Андрюш, ведь померла мать твоя, Маруся-то.

– Как....

– Три месяца уж, – а потом суетливо оправдываясь, – Мы звонили, а у тебя номер новый. Телеграмму отправляли. Найти не могли, понимаешь. И жене твоей звонили бывшей. И она не дозвонилась. Уж вот Николай Замелин помог, он, оказывается, в органах. А мы-то не знали ведь. Если б знали раньше ...

– Так заболела что ли?

– Нет. Ну как... Инсульт. Во дворе снег чистила и упала. Но живая ещё была. А потом в больнице три дня ... В общем, там, в больнице сказали – повторный инсульт. Знаешь же, больницу-то нашу. Разе они спасут?

Андрей молчал, не знал, что и говорят в таком случае. А потом ляпнул:

– Я Вам, наверное, денег должен?

– Денег? Нет-нет. Наоборот. Вернее... В общем у тети Маруси деньги были. Дома у неё, у вас ... нашли мы, в документах. Пришлось нам лазать-то, прости. На похороны-то хватило. И даже на поминки, и на девятый день пирожки у Васильича заказали, там вкусные пирожки-то. Разносили... И на сороковой. Вот разве что – памятник, могилку делать ... так не хватит уж там. Но все до копеечки у меня, и чеки везде брала, только вот священник же без чека, звали. Но как было не позвать-то? А ещё мужикам водку покупали, на кладбище, чтоб получше могилку-то поровняли, – чувствовалось, что звонившая переживала за деньги, волновалась, что потратили лишнее без разрешения.

– Хватило? Хорошо... Жаль мать. Не знал ведь я, – он уже представил, с кем разговаривает, но все никак не мог вспомнить имя собеседницы, хоть она и назвалась вначале разговора.

– Рада я, что дозвонилась, – облегчённо вздыхала собеседница, – А то уж не знала, что и делать. Дом-то... Коммуналка ведь. Квитанции-то забираю, а оплачивать мне зять запретил. Сказал – не твое дело. А я уж с этих денег оставшихся хотела... Маруся-то долги не любила. Царство небесное... Приехать бы тебе, Андрюш. В зиму-то дом без отопления нельзя оставлять. Надо б до зимы решить. Да и к матери, на могилку...

– Я перезвоню Вам. Хорошо?

– Да-да... Конечно-конечно. Рада я, что дозвонилась. Прям, гора с плеч.

Свой телефон он потерял ещё зимой, когда ехал из командировки. Искал, звонил в то кафе, где останавливался, заявление написал в отделении полиции, но не нашли. Привычка – совать телефон в задний карман штанов – плохая привычка.

Жаль было деловые и рабочие контакты. О матери тогда он думал меньше всего. И о сыне – тоже ...

Телефон приобрел новый, рабочие контакты восстановил. Помогла Лида, жена... или сожительница ... или женщина, с которой жил четыре последние года. Он ещё иногда раздражался, когда вспоминал, что нет того или другого номера ... нет тех контактов, которые требовались не часто, но требовались.

Отсутствие контакта с матерью не раздражало. Так, вспомнит порой, подумает, что надо обратится в службу связи, восстановить. И с сыном контакт надо восстановить. Конечно, надо. Но некогда пока. Это все откладывалось и откладывалось. Суета, рабочие дела, командировки заставляли забыть об этой детали. Потом позвонит, объяснит. Мать, конечно же, простит. Куда больше было значительных проблем, которые решать нужно срочно.

Мать он отучил звонить часто уже давно. Рыкнул однажды, когда звонок её раздался в неподходящее время. Теперь мать звонила с извинениями и лишь вечером в выходные дни.

– Андрюш, как у Антошки-то дела?

С Оксаной, матерью его сына Антона, он разошелся четырнадцать лет назад. Сначала звонил сыну. Но разговаривал тот неохотно, настроенный матерью против него. Поэтому разговаривал он с сыном раз в год – на его День рождения.

– Как дела, Антон?

– Нормально, учусь..., – сын, по-прежнему, был немногословен.

Андрей тоже был горд, не хотел навязываться. Ах, не нужен отец? Да и пожалуйста!

А бабушка так хотела слышать о внуке чаще.

– Андрюш, как у Антошки-то дела?

– Мам, да откуда я знаю! Нормально, говорит. Возьми да позвони ему сама.

– Так я звоню. Вот недели две назад поболтали чуток. Рассказал. А сейчас ...ну, мало ли, – мать просто хотела, чтоб сын чаще общался с внуком, безхитростно пыталась их помирить, – Говорит, эта... как ее ... сессия. Вот и хотела узнать, как экзамены-то?

– Я ему редко звоню. Не знаю, мам. Чего парня дергать? Учится и учится! Алименты плачу. На день рождения десятку присылаю. Если б деньги сильно нужны были, попросил бы.

– Ну да, ну да, – соглашалась мать. Вот только в голосе – грусть.

Вечно так – всех ей жалко. В детстве Андрей тягал домой котят. Мать ругала, а потом жалела. Котят оставляли на веранде, Андрей о них быстро забывал, отец ворчал, что по двору ходят пять кошек, а мать кормила их старательно, привязывалась и жалела.

Мать почему-то думала, что сын должен непременно тесно общаться с внуком. Непременно. Но в жизни не так все просто, как она себе придумала.

После звонка о смерти матери что-то надломилось в Андрее. На душе – скверно. Сначала ехать не собирался. Он – в Красноярске, а поселок, где жила мать и родился он, в Ивановской области.

Сюда он приехал на заработки сразу после развода. Запали в душу слова тестя, что не умеет он заработать, обеспечить семью, вот и поехал. И предложили должность по специальности его – геологической, и получилось зарабатывать вполне прилично.

Лида была уже второй женщиной, с которой жил вот так – гражданским браком.

Сначала она намекала на женитьбу, но он всегда находил причины, почему делать этого не стоит. Сначала ждал квартиру, и жениться было не желательно. Потом квартиру получил, сдавал, но жениться опять не спешил...

А Лида не настаивала. Была она скромна. Зарплата её педагога-музыканта была совсем мала, и Андрей понимал, что одной ей жить трудно. Он пользовался своим материальным превосходством, гордился этим и считал, что этого уже достаточно. Зачем жениться, если он и так практически содержит женщину?

Он чувствовал, что Лида тяготится этим, слышал порой её вздохи, когда чванливость его переходила некие границы, но менять ничего не хотел. Именно Лида посоветовала:

– Ты должен слетать туда, Андрей! Должен!

– Так ведь отпрашиваться надо, отпуск отгулял же.

– У тебя мать умерла. Должны отпустить! Да и дом...

И вот уже самолёт под крылом проносит земли с востока на запад. Деловая поездка, каких у него было много – поездка на могилу матери и по делам наследственным. Надо, значит, надо. У каждого в жизни случается такое. Жаль, что не похоронил, но что же делать, раз так сложились обстоятельства!

Москва, аэропорт, в метро, на железнодорожный вокзал. И вот уже поезд перелистывает картинки темного заоконья. Иваново, они подъезжали ... Стук колес отмеряет все медленней темп вальса. Раз-два-три, раз-два-три.

И Андрей вдруг почувствовал, что как-то щемит сердце? Что это?

Оказывается, путь к матери живой и к матери умершей – это совсем разные пути.

Такси...

Андрею становилось не по себе. Мама... Даже не ожидал он от себя такой тоски.

Когда-то он просыпался под шкворчание блинов сковороде, под мамины укоры кошке за шум, под мирный ход часов-ходиков. Когда-то у мамы с папой совсем сломались старые часы с маятником, и они купили похожие – на батарейках.

Часы не простые – по бокам деревянные стойки, похожие на древнегреческие колонны, и замысловатые узоры. Андрей всегда долго привыкал к ним, когда приезжал. Их бой был уж слишком громким.

Неужели эти родные места так влияют на него? И что ждёт его теперь? Пустой дом...

Ключи были у той самой соседки, которая и занималась похоронами. Как ее зовут Андрей так и не вспомнил, а спросить по телефону стеснялся. Позвонил ей, когда уже подъезжали к селу.

Улица, начинавшаяся сразу за трассой была тиха и пустынна. По левому краю её стояли новенькие столбы с голубоватыми чашечками изоляторов. Андрей уж отвык от такого утреннего безлюдья.

Такси подрулило к калитке. Соседка ждала его во дворе.

– Ну, здравствуй, Андрюшенька, – лицо ее было таким озаряющим память, какими бывают только лица, знакомые с детства.

Зина! – сразу вспомнил Андрей.

– Здравствуйте, тетя Зин.

– Как добрался?

– Хорошо.

– Ох, далеко уж больно ты забрался. Маруся все жалела, что далеко... Вот, вот ключ-то. Мы там убирались. Я сейчас только окно открыла, чтоб проветрилось. Так-то боюсь, закрытыми держу. Мало ли... У нас тут дачи недавно обнесли.

– Спасибо Вам огромное.

– Я там принесла и поесть с дороги-то. Холодильник ведь разморожен. Нету там ничего. Квитанции на столе, а с деньгами и чеками потом зайду. И на могилку провожу потом.

– Спасибо! – Андрей почему-то совсем забыл про могилу.

Видимо душа не хотела принимать то, что в доме – матери уже нет, что она где-то может быть ещё, кроме дома...

Тихая и довольная приездом старая Зина спустилась с крыльца, мелко зашагала через двор к калитке. Андрей скрипнул дверцей и зашёл в дом.

Бордовая ковровая дорожка по сеням, на ней солнечные блики. За сенями – гостиная.

Андрей бросил сумку, зашел. Мамин портрет у стены убран цветами. Добрый и мудрый взгляд – прямо ему в глаза, в душу. Лёгкая улыбка, – Здравствуй, сын.

Андрей скорей шагнул назад, смахнул накатившее страшное чувство. Шагнул в другую комнату.

Телевизор, который заказал он когда-то доставкой матери, смотрелся здесь странно. Лет восемь назад пожаловалась она, что сломался старый телевизор, и он решил блеснуть – сделал такой подарок. Ох, и переживала она потом. Пылинки сдувала и боялась устанавливать. Долго стоял телевизор в коробке.

Аккуратная кровать, сервант светлый, сервиз из фарфора по центру. Андрей смотрел на сервиз. Его доставала мама по семейным торжествам и в случае приезда долгожданных гостей. Доставала и в день его приезда. Всегда. А сейчас он стоял в серванте. Той, которая его могла достать, уже нет.

И льняной скатерти с васильками – нет. Лежит где-то на полках полированного шкафа.

На столе стояла кастрюлька. Чтоб согнать тоску, Андрей заглянул – тёплая картошка переброшенная маслом и зелёным луком, в тарелке малосольные огурцы, банка с компотом – тетка Зина позаботилась.

Он вздохнул как-то втройне, как будто воздуха не хватало, взял огурец, присел на табурет, захрустел. Мать — это сердцебиение любого дома, а без нее сердце не бьется. Проходить и располагаться в доме не хотелось.

Может ложь это все? Шутка? Он смотрел на дверь. Сейчас зайдет мама, стуча ведрами, вытаращит глаза, бросит ношу, всплеснет руками.

– Как же ты! И не предупредил!

Он вдруг очень явно представил себе улыбку матери, ее мягкую руку, и волна бессильной жаркой жалости прокатилась по нему от макушки до пят. Что это?

Тишина отдавалась в душе жалкой тоской. Взрослый пятидесятилетний мужчина вдруг почувствовал такую беспомощность, как будто был он сейчас шестилетним мальчишкой, которому требуются мамины объятия. И так они требуются, что просто хоть беги бегом по селу в поисках матери, чтоб уткнуться ей в подол, чтоб пожалела...

Он вскочил, почти забежал в комнату, где стоял портрет, присел перед портретом, разглядывал. Блюдечко, свечка. А потом уставился на мать, спросил удивлённо:

– Правда, мам? Правда?

Мать все также грустно улыбалась и молчала.

Андрей упал на пол. Он даже не помнил, сколько вот так пролежал, пробился, прорыдал, прося прощение у матери, что-то ей объясняя, оправдываясь... Прошло немало времени.

В пылу дрожащей рукой потянулся он к портрету, хотел погладить мать по голове, но портрет пошатнулся и чуть не упал. Он успел ухватить его. Лёгкий, холодный.

Это сразу привело в себя, вернуло рассудок.

Он встал, поправил все на столике, пошел в ванную, сунул голову под кран, умылся. Нужно идти на кладбище, мать там. Там, а не тут. Чего он расквасился перед портретом?

Он направился к тётке Зине. Глаза выискивали знакомые детали, сейчас все казалось особенно родным. Здесь бегал он извилистыми тропами босиком, а на грунтовой дороге собирали с мальчишками ногами тяжёлую с ночи холодную пыль. А вон там, у реки, стрекозы висели в воздухе целыми гроздьями.

Зинаида спала. Увидев ее усталость, Андрей уговорил её на кладбище не ходить, просто объяснить ему, где похоронили мать.

– А ты-то и не отдохнул с дороги, – Зина разглядела красные глаза Андрея, и это, почему-то, порадовало, – Ну, ступай, а я вечером стукну к тебе, может поспишь.

А на кладбище Андрея встретил тот же портрет. Видимо, фото матери, сделанное, когда ей было лет шестьдесят, размножили.

– Вот, мам, и приехал я. Знаешь уж – виноват...

Она была рядом с ним. И, конечно, слышала все то, что говорил он ей дома. По крайней мере сейчас Андрей был в этом уверен. Ноги сами понесли его в часовню, а там старушка помогла ему сделать все то, что делать в этих случаях положено.

Он вернулся домой. Сейчас уже он осознал окончательно, что мать не вернется. И как же это странно: мамы нет, а вещи её на месте. Стоят крема для рук, помада, висит халат в ванной. Как будто ждут возвращения хозяйки.

Он лег на диван, скрючившись, как маленький. Лежал и смотрел на мать. Казалось, что проваливается в безмолвную пустоту. Так, под взором матери, он не заметил, как уснул.

Проснулся резко, потянулся и зябко вздрогнул. Уже вечерело, на полу солнечный квадрат окна. Андрей посмотрел на портрет матери, и вдруг ему показалось, что улыбается она чуть больше. Улыбается и подзадоривает.

Он рывком сбросил ноги с дивана, вскочил. Осторожно на носочках, балансируя руками прошел по самой кромке солнечного квадрата. Прошел так, чтоб не упасть. Смотри, мол, мам, ещё могу, как в детстве. По правой стороне квадрата, где грело солнце, ногам было тепло, а по правой чуть холоднее. Точно также, как и тогда, в прошлой жизни.

Он прошел в туалет, перекусил холодной картошкой на кухне. И хоть грудь ещё и хранила слёзы, он вздыхал, но на душе стало легче.

Он опять сел перед портретом. Дом без мамы – и не дом вовсе. Между стекол равномерно стучал заблудившийся шмель. И тут Андрей понял, что в доме не идут часы. Он совсем не помнил, где мать могла хранить батарейки, начал открывать ящики, заглядывать в шкафы. Наткнулся на фотоальбом, перенес его на диван и просидел над ним больше часа.

– Мам, ты говорила, кто это. Но я не помню... Это..., – он смотрел на мать и вдруг вспоминал, – Точно! Брат твой двоюродный, дядя Миша. Он моряком был в армии, помню-помню....

Батарейки он все же нашел. Часы пошли. И теперь Андрею казалось, что часы остановились именно тогда, когда умерла мама. Они беспощадно отмеряли часы жизни мамы, осознанно заставляли взрослеть его, а за ним и сына Антона. Кому-то приходила пора умирать, кому-то стареть, а кому-то – взрослеть. Часы били и били...

Пришла Зинаида. Принесла деньги и чеки. Андрей пытался остановить этот отчёт, но понял, что Зинаиде это важно. Слушал, кивал.

А ещё смотрел на деньги и представлял, как копила их мать. С пенсии - урывками. Вспоминал, как мечтала она о подарках близким своим, как любила их делать, как радовалась ... Отчего-то подарки ему, Оксане и Антошке приносили ей куда больше счастья, чем когда дарили что-то ей самой. Она расстраивалась даже, махала руками, говорила, что не надо ей ничего, переживала, что потратились, и долго ещё охала потом.

Она б всех задарила. Но о других своих женщинах Андрей просто матери не рассказывал. И о Лидии мать не знала тоже.

– Вот за телевизор все переживала я, – жаловалась Зинаида, – Думаю, утянут... Ох, такой телевизор-то о у Маруси хороший! Мы тут все приходили, смотрели. Ты прислал. Говорила она. Все переживала, что потратился сильно, охала.

– Андрей кивнул.

А потом Андрей съездил в город, в жилищные конторы и в юридическую, уладил дела с наследством, нашел риэлторов, которые займутся продажей дома. Сходил опять на кладбище, дал задаток за уход и отделку могилы, когда осядет.

– Тёть Зин, приходите завтра, попрощаемся. Может и ещё кого позовете, просто маму помянем.

Андрей приготовился. Он закупил продуктов, вина и водки, достал фарфоровый сервиз, нашел скатерть, сварил картошки, нарезал овощей и колбас – накрыл стол.

Зинаида пришла не одна. С ней пришли ещё две пожилые женщины. Долго сидели, рассказывали. Они – о матери, о жизни в селе, о своих делах и бедах, а он – о себе.

– С женщиной живу. Да... Не зарегистрированы. Сын взрослый. Созваниваемся, но редко, – винился.

Перед матерью так не винился, больше правоту свою доказывал, а сейчас – винился.

– Маруся-то ведь так хотела, чтоб счастлив ты был. Так уж будь, – просили его старушки.

Тете Зине он подарил телевизор. Она, как и мать, махала руками, отказывалась, но он был неумолим. На следующий день помог установить. Другим соседкам перепали подушки, утюг, пылесос, одеяла и другие мелочи.

– А сам-то! Сам-то ничего что-ли не заберёшь?

– Заберу! Я много заберу! Часы вот, сервиз этот, фотографии... Все перешлю на днях. В городе есть доставка. А вот этот портрет сам повезу. Жене хочу показать, они ж не виделись. Дома хочу повесить. Размножу, чтоб сыну на память оставить.

***

Поезд стучал в ритме вальса, вез его на Москву. Андрей вышел в коридор, звонил сыну. Номер телефона был у матери.

– Привет, Антон! Как дела?

– Нормально, учусь...

– Про бабушку знаешь?

– Да, жаль её...

– А я телефон потерял в командировке, представляешь? Батя у тебя рассеянный. Сын, слушай, а я в Китае был... , – и Андрей начал рассказывать свои впечатления взахлёб, ему так хотелось, чтоб мать была довольна им сейчас, чтоб можно было сказать ей – " У меня все хорошо с сыном, мам."

– Здорово! Пап, а я, возможно, тоже за границу поеду. Учиться там хочу..., – и сын тоже говорил и говорил. И совсем не показалось Андрею, что сын не хочет с ним общаться.

А потом он позвонил Лидии.

– Лида, еду. Ты узнай там, когда ЗАГС работает. Приеду – зарегистрируемся.

Лида молчала.

– Лид, ты чего молчишь?

– Андрей, а ты точно этого хочешь?

– Очень! Я очень этого хочу, Лид... Только вот жалею, что не сделал этого раньше, что с матерью не успел тебя познакомить. Так жалею...

Он заглянул в чемодан, убрал вещи. А сверху – портрет матери. Она улыбалась уже не грустно.

Источник