26-летний Пётр I. Портрет кисти Готфрида Кнеллера, подарен Петром в 1698 английскому королю
...В период правления Алексея Михайловича создавались «железные» заводы — в 1652-1655 годах 4 каширских, позже олонецкие. Мало того, в стране производилась выплавка высококачественной стали, которая исчезнет при Петре. Создатели петровской мифологии пишут, что при Петре развилась выплавка чугуна. И это правда. Первично переработанная на демидовских заводах руда в виде чугунных слитков по ценам сырья отправлялась в Англию, а оттуда Россия получала уже готовые изделия по запредельным ценам. При Алексее Михайловиче промышленность развивалась во всех направлениях. Росло число текстильных мануфактур — суконных, льняных, бархатных, сафьянных, шелкоткацких, причём это были крупные предприятия, в работе которых участвовали целые слободы. Так, на базе пятисот дворов московской Кадашевской слободы, издавна промышлявшей ткачеством, в пятидесятых годах была создана льняная мануфактура. В 1661 году открывается ещё одна крупная текстильная мануфактура — Государев Хамовный двор, работавший в обширном двухэтажном каменном здании. Мануфактуры при Алексее Михайловиче открывались не только в городах по всей территории станы, было и большое количество сельских. Так, в Ярославле существовало два ткацких села — мануфактуры Брейтово и Черкасово. Для нужд текстильной промышленности, продукция которой не только была востребована на внутреннем рынке, но и являлась важнейшей статьёй экспорта, при Алексее Михайловиче в южных районах разводится "бумажное семя" (хлопчатник), высаживаются вывезенные из Индии тутовые деревья. За время правления Алексея Михайловича было открыто два бумагоделательных предприятия, три стекольных и несколько поташных заводов, селитряные варницы, кожевенные, керамические, валяльные мануфактуры, большое количество рыбных производств. На обеспечение каменного строительства в городах, широко развёрнутого Алексеем Михайловичем, работало множество кирпичных заводов и предприятий, занимавшихся заготовлением строительного камня, а также мануфактур и заводов по производству других строительных материалов. Этими предприятиями ведало специальное министерство — приказ каменных дел. Только каждый из четырёх московских казённых заводов в шестидесятых годах выпускал по миллиону штук кирпичей в год, а ведь были ещё и частные кирпичные заводы, и при монастырях имелись крупные мастерские по производству строительных материалов.
Аполлинарий Васнецов «В Московском Кремле»
В интересах развития отечественной торговли в 1653 году издаётся Таможенный устав, которым взамен множества мелких таможенных пошлин, оставшихся со времен феодальной раздробленности, вводилась единая пошлина, равная 5% с покупной цены товара для русских купцов, и значительно более высокая для иностранцев. В 1667 году выходит Новоторговый устав, отразивший усиление протекционистской политики правительства в интересах отечественного торгово-промышленного сословия. Новоторговый устав жёстко регламентировал условия торговли иностранцев в России. Теперь они могли торговать только в приграничных городах и только в периоды проведения ярмарок. Этим же уставом ещё раз резко повышались таможенные пошлины для иностранцев.
После ликвидации английской монополии на русскую внешнюю торговлю Россия быстро освоилась на международном рынке. Во второй половине XVII века русские купцы успешно торговали на Балтике. Русские торговые корабли из Ниена направлялись в приморские города Швеции. В «Стекольне» — в Стокгольме — был образован русский торговый двор, и товарооборот между двумя странами был велик. Русские купцы ежегодно доставляли из России товары на десятки тысяч талеров, и это было не только сырьё, которое вывозили от нас англичане, не только мясо и рыба, но и промышленные товары, в частности, холст, сукно, кожаная обувь, юфть, мыло. Вывозили же из Швеции в Россию, в основном, медь и железо. И.П. Шаскольский, исследовавший русскую балтийскую торговлю XVII века, пишет следующее: «Русская торговля со Швецией в XVII веке, вопреки ранее существовавшему мнению, отнюдь не была торговлей отсталой сельскохозяйственной страны с передовой промышленной державой. Россия поставляла в Швецию разнообразные товары развитого ремесленного производства и сельского хозяйства и закупала в Швеции преимущественно полуфабрикаты (металлы), которые в России перерабатывались в готовые изделия городскими и сельскими ремесленниками и частично молодой русской промышленностью».
Итак, во второй половине XVII века из Ниена ежегодно выходило в Швецию около 50 русских торговых кораблей — карбасов — с русскими экипажами на борту.
Ниен — столица шведской Ингерманландии, имевшая крупный порт, удобно расположенный для морских сообщений — район нынешней Охты — будет до основания разрушен Петром Первым. Рядом, в максимально неудобном месте, им будет возведена на костях двухсот тысяч русских крестьян новая столица герцогства Ингерманландского, названная на иноземный манер Санкт-Петербургом — город, «царицей Авдотьей заклятый». Герцогом Ингерманландским Пётр поставит Алексашку Меншикова, который хоть и был неграмотным сыном конюха, тем не менее, сподобился стать главным фаворитом (любовником) императора.
А.Г. Венецианов. «Петр Великий. Основание Санкт-Петербурга»
Потом у Петра что-то не срастётся с дикой европеизацией, герцогство станет Ингерманландской, затем Санкт-Петербургской губернией, а «первый вор второй столицы» Алексашка Меншиков — губернатором. Возможно, перемены произошли из-за того, что во время Северной войны Пётр был жестоко разочарован в своих европейских партнёрах. «Какие негодяи!», наивно возмущался глава российского государства, когда англичане вывели свой флот в Балтийское море. Тогда Швеция была уже вконец измотана в войне почти со всей Европой, их великий полководец Карл XII уже умер, победа валялась под ногами Петра, но англичане не позволили ему победить шведов. «Как это не позволили победить шведов? — возмутятся воспитанные на мифах читатели. — Всем известно, что Россия победила в Северной войне, в результате чего она и получила выход к Балтийскому морю». А самые эрудированные читатели добавят: «По Ништадтскому миру России частично отошли Карелия, Ингерманландия, Эстляндия и Лифляндия». А вот так это не позволили победить. По Ништадтскому договору Швеции была возвращена завоёванная Россией Финляндия, а разорённая более чем двадцатилетней войной Россия за огромнейшие деньги — два миллиона ефимок (талеров) покупала у не менее разорённой Швеции перечисленные выше прибалтийские территории. К тому же Швеция получила право на беспошлинные закупки и вывоз из России хлеба на 50 тысяч рублей ежегодно. Если это не пораженческие условия для российской стороны, то хотелось бы знать, что в таком случае можно считать поражением. Во второй половине XVII века Швеция не была нашим единственным торговым партнёром на Балтике. «В рамках балтийского направления в XVII в. существовали две самостоятельные линии русской внешней торговли — торговля с Прибалтикой и через Прибалтику с Западной Европой и торговля со Швецией», пишет И.П. Шаскольский. Из Нарвы, Таллина и Риги русские торговые корабли выходили с товарами в порты Ганзеи, разумеется, с уплатой таможенных пошлин «господину Свейского моря» — Швеции. Придя к власти, Пётр уничтожил торговую флотилию русских на Балтике. А это были сотни крупных и мелких надёжных кораблей длительного срока службы — они оставались в рабочем состоянии около пятидесяти лет, так же как торговые судна Англии и Голландии того времени. Вместо этих «неправильных» судов Пётр построил шесть «правильных» торговых кораблей, которых ждала участь всего знаменитого петровского флота — они сгнили вскоре после постройки. После окончания Северной войны русскими купцами стала производиться лишь мизерная часть морской торговли на Балтике.
Однако миф о допетровской России, для которой Балтийское море было заперто на семь замков, до сих пор подкрепляет миф о Петре, который пришёл, в том числе и для того, чтобы дать нам море. По окончании более чем двадцатилетней Северной войны, стоившей нашей стране как минимум четверти населения, но которая, якобы, открыла России возможность торговать через Балтийское море, изменилось лишь соотношение шведской и английской торговли, а общее количество привезённых к нам и вывезенных от нас товаров осталось прежним. Если во второй половине XVII века товарообмен со Швецией и Англией соотносились как 2 к 1, то после Северной войны эта пропорция перевернулась с точностью до наоборот. Доход от морской торговли с появлением криво и косо прорубленного окна не вырос, а уменьшился, так как, оставшись без торгового флота, страна вынуждена была принимать условия наезжающих купцов. Пётр и сам понимал, что «изо всех государственных дел для него ничего нет труднее коммерции, и что он никогда не мог составить себе ясного понятия об этом деле во всей его связи». Но без «ясного понятия об этом деле» нельзя руководить страной! Впрочем, Пётр не обладал ни одним из качеств, обязательных для главы государства. В.О. Ключевский говорит о недальновидности Петра и отсутствии у него данных государственного деятеля: «он остался без всякого политического сознания, с одним смутным и бессодержательным ощущением, что у его власти нет границ... правитель без правил, одухотворяющих и оправдывающих власть, без элементарных политических понятий и нравственных сдержек... природа готовила в нем скорее хорошего плотника, чем великого государя». Иван Солоневич считал, что гений во власти — это хуже чумы, и, скорее всего, он был прав, но дурак во власти, причём в неограниченной власти, и не просто дурак, а дурак с инициативой и неукротимой, просто бешеной, энергией — это полная катастрофа. А если ещё присовокупить патологическую жестокость Петра...
Рассказать обо всех мировых дураках,
Что судьбу человечества держат в руках?
Рассказать обо всех мертвецах-подлецах,
Что уходят в историю в светлых венцах?
Георгий Иванов
Европейские политики, легко водившие царя-плотника за нос, разумеется, обливали его с ног до головы словесной патокой, но это — не более чем политические игры, а когда их слова не предназначались для царских ушей, они отзывались о нём совсем в ином ключе. Даниэль Дефо — тот самый, что написал «Жизнь и приключения Робинзона Крузо» — многолетний глава английской разведки и контрразведки, сделавший масонство самым эффективным инструментом тайной войны против государств-конкурентов Англии, разведчик, чьи основные принципы политической и экономической разведки по сию пору используют в большинстве стран, то есть человек по определению несентиментальный, называя Петра «нехристем», писал, что этот «неутомимый правитель» делает всё «по-зверски». Да и не пустили бы нас ни в какую Европу, даже если бы сохранился у нас на Балтике торговый флот. После «победоносной» Северной войны русская внешняя торговля снова оказалась в руках англичан, и они снова торговали беспошлинно — в этом и был смысл английской многоходовки в авантюре Северной войны. А также затяжная война с Россией должна была помешать Швеции вступить в войну за испанское наследство. В обеих этих войнах проиграли все кроме Англии. Эрудированный читатель сейчас может насупиться и предъявить суммы пошлинных сборов от балтийской торговли за 1724-ый год. В конце жизни Пётр, кажется, наконец, научился думать. Конечно, это слишком смелое предположение — думать? Пётр? Это в его-то состоянии постоянного лихорадочного возбуждения? Тем не менее, если Пётр сумел сообразить, что после того, как он сделал своё дело, ослабив Швецию, и в значительно большей степени ослабив Россию, ему пришла пора простудиться и умереть, он мог и призадуматься, возможно, впервые в жизни. Скорее всего, убедившись в измене Меншикова, Пётр, наконец, услышал то, что многократно говорил единственный, кажется, приличный человек в его окружении, дипломат князь Борис Куракин: англичане ведут с ним нечистую игру. У Меншикова обнаружились счета в Лондонских банках, равные двум годовым бюджетам России. К тому же выяснилось, что за спиной у «Mein Herz Peter», наградившего своего фаворита доведённым до полного абсурда праздничным набором — он и герцог, и светлейший князь, и фельдмаршал, и генералиссимус, и чёрт знает кто ещё — Данилыч вёл собственную игру с англичанами. А тут ещё и нешуточные альковные интриги Алексашки — в качестве очередного любовника он подставил императрице брата Анны Монс. А ведь эта бывшая любовница Петра была не обычной шлюхой с Кокуя (Немецкой слободы), но авантюристкой международного масштаба, хоть и неудачливой. Обломилось у семейки Монс пробраться к русскому трону с мужской половины, так Алексашка посодействовал, и повторный заход сделали с женской, тем более, что провернуть это было не сложно — её величество сильно пило.
Не нужен был больше Пётр Алексашке... Не... не Алексашка он вовсе, а первый россиянин, ставший академиком и членом Лондонского королевского общества! Сам сэр Исаак Ньютон в личном письме Меншикову сообщил об избрании его английским академиком. Это ничего, что академик так и не научился ни читать, ни писать, зато у него, видимо, имелись достаточные заслуги перед английской короной. Впрочем, Данилыч всегда был в своём роде академиком — академиком интриг, и в какой-то момент он смекнул, что пора менять хозяина. Партия, как говорится, переходила в эндшпиль, и Пётр с присущей ему импульсивностью начал мстить Англии, сначала укравшей у него победу в Северной войне, а потом поставившей не на него, а на академика Алексашку. Результат антианглийских конвульсий Петра не заставил себя ждать: спустя несколько месяцев он неожиданно так скончался, и уже скоро, во время фактического правления Меншикова при окончательно спившейся Марте Скавронской (в своё время подложенной под Петра всё тем же Алексашкой), англичане вновь обладали всеми льготами и преференциями, отобранными у них царём Алексеем Михайловичем.
Князь А.Д. Меншиков. Бюст. Скульптор Б.К. Растрелли. 1717 г.
Уже в середине XVII века, вернув себе контроль над Волжско-морским путём, Россия возобновила активную торговлю со странами Востока. С этой целью на нескольких верфях, расположенных по Волге и по Оке, был заново создан торговый флот, состоявший из особого рода большегрузных судов — бусов, — способных одинаково успешно ходить и речному мелководью, и по неспокойному Каспийскому морю. Каспийские бусы, очень большие судна с водоизмещением до двух тысяч тонн, выигрывали у современных им торговых кораблей Голландии и Англии, чьё водоизмещение не превышало 500 тонн. Суда этого класса тоже будут уничтожены по приказу Петра, а новое их строительство запрещено под страхом смертной казни. И потом долго не будет у России никакого флота на Каспии, ни военного, ни торгового. Северный флот, основу которого составляли кочи, а также поморские лодии водоизмещением до 500 тонн, ходивший по Студёному морю к устьям сибирских рек и в европейские страны, тоже будет уничтожен Петром. Этот чудовищный вандализм приведёт к тому, что Россия навсегда потеряет приоритет в северных морях. Благодаря северным кочам, судам ледового класса, не имеющим аналогов в мире, Россия без реальной конкуренции со стороны других стран осваивала Субарктику и даже Арктику, на кочах команда Семёна Дежнёва в царствование Алексея Михайловича обогнув восточную оконечность Евразии, совершила великое географическое открытие.
Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, какими соображениями руководствовался «царь-антихрист» (так Петра называли в народе), уничтожая весь русский флот. Понятно, что он действовал по указаниям своих наставников — английского резидента Патрика Гордона и загадочного «человека без прошлого» Франца Лефорта. Но даже такой неумный и необразованный человек как Пётр не мог не понимать, что, оставляя страну без флота, он обрекает её стать лёгкой добычей для колонизаторов, и, стало быть, рубит сук, на котором сидит.
«Орёл» (1667-1669) — первый русский парусный корабль западноевропейского типа, трёхмачтовый фрегат. Построен по указу Алексея Михайловича в селе Дединово Коломенского уезда. Предназначался для охраны русских торговых судов на Каспийском море.
Вообще, о том, кто был создателем русского флота, а кто его уничтожителем, нужно говорить отдельно. К приходу Петра русское государство имело десять крупных судостроительных верфей, способных строить как торговые, так и военные корабли — Россия без петровских истерик и выжимания последних соков из собственного народа спокойно и планомерно приближалась к тому, чтобы стать сильной морской державой. Но не сложилось: на страну обрушился топор «царя-плотника».
«Хорошо и прочно строится лишь то, что строится исподволь и постепенно, а не по „щучьему велению”, не путем конвульсивных и смелого разрушения старого дочиста... Это обстоятельство диктует нам внимательнее оглянуться на наше прошлое. Заботливое рассмотрение его показывает нам, что много хорошего было и в Московском государстве, и в России, попираемой ботфортами Петра. ...Пора оценить это ценное, заботливо поднять его семена и оживить силой мысли и напряженного труда. Выполнение этой задачи означает восстановление, сохранение и улучшение нашего национального лица».
Питирим Александрович Сорокин
О кошмаре, который у нас уважительно зовётся «два Азовских флота Петра», о роли петровского флота в ходе Северной войны, о том, каких неисчислимых жертв это «любимое детище Петра» стоило русскому народу, я тоже напишу.
Не на своих сынов работал, —
Бесам на торжество! —
Царь-Плотник, не стирая пота
С обличья своего.
Не ладил бы, лба не подъемля,
Ребячьих кораблёв —
Вся Русь твоя святая в землю
Не шла бы без гробов.
Марина Цветаева «Петру»
В правление Алексея Михайловича был создан мощный торговый флот, вернее, три флота: северный, каспийский и балтийский, а также о том, что в это же время была подготовлена база для строительства военного флота и совершён основательный задел в этом направлении. Все корабли, построенные искусными русскими корабелами и которые водили опытные русские моряки, были уничтожены Петром, и вместо них не появилось ровным счётом ничего. После Петра у России не осталось ни военного, ни торгового флота. Да и в Северной войне разорившие страну бесчисленные петровские фрегаты не сыграли сколько-нибудь заметной роли. Наспех слепленные из непросушенной и непросмолёной древесины английскими и голландскими мастерами, работавшими в интересах своих правительств (отнюдь не совпадавших с интересами России), зачастую сгнивали, ни разу не выйдя из порта — на них просто было опасно выходить в открытое море. (Вот только про Гунгут не надо! — это сражение было выиграно исключительно галерным флотом). Тем не менее, практически каждый житель нашей страны, включая детей младшего школьного возраста, твёрдо «знает», что основателем российского флота является Пётр I. Та же история и с образованием русской регулярной армии — кто иной, как не самый великий российский реформатор, мог её создать? Однако факты говорят о другом: формирование русской армии современного образца было завершено к 1682-ому году, когда царевичу Петру не исполнилось и десяти лет.
Во второй половине XVII века была создана регулярная армия, отменно обученная и прекрасно вооружённая. Около половины армии составляли так называемые полки иноземного строя, сформированные по западноевропейскому образцу. Алексей Михайлович не переводил всю армию на иноземный строй, так как использование двух видов организации войска — европейского и русского — давало дополнительные преимущества. На постоянной основе набирались рейтарские и драгунские полки. «Конница щеголяла множеством чистокровных лошадей и хорошим вооружением. Ратные люди отчетливо исполняли все движения, в точности соблюдая ряды и необходимые размеры шага и поворота. Когда заходило правое крыло, левое стояло на месте в полном порядке, и наоборот. Со стороны, эта стройная масса воинов представляла прекрасное зрелище», — в 1660 году писал о русских рейтарах польский хронист Веспасиан Коховский. Алексей Михайлович лично занимался вопросами организации армии, сохранилось штатное расписание рейтарского полка, выполненное самим государем. Его наследник государь Фёдор III завершил дело организации армии, он ввёл новую единую систему армейских чинов — при нём появились поручики, ротмистры, капитаны и полковники. Фёдор Алексеевич завёл систему военных округов — именно ею в нашей стране пользуются по сей день. Профессор истории Н.Г. Устрялов в XIX веке писал: «Россия задолго до Петра имела не только силу несметную, но и войско хорошо устроенное, регулярное». Основу армии составляли стрельцы — пожизненные высокопрофессиональные воины, которыми укомплектовывались полки нового строя, как пешие, так и конные. Стрельцы содержались государством, для чего собирался специальный налог, и, кроме того, им выделялся надел земли. Собственно, из-за нарушения обеспечения войска и возник стрелецкий бунт в начале самостоятельного царствования Петра в 1698-ом году. Стрелецкие полки, брошенные Петром в азовскую авантюру, затем были попросту забыты на полпути. Чтобы не умереть с голоду, стрельцы направили в Москву депутацию с требованием выплаты жалования или хотя бы роспуска по домам, где они могли бы обеспечить себе пропитание. Требования стрельцов были отвергнуты, и тогда они попытались найти защиту у царевны Софьи, во время фактического правления которой, как и при её отце, и брате Фёдоре, правительство уделяло армии должное внимание. Пётр воспользовался бунтом доведённых до отчаяния стрельцов как поводом, чтобы жестоко расправиться с ними. Стрельцы являлись реальной силой, при опоре на которую здравомыслящие люди во власти могли свергнуть Петра, к тому времени уже вполне обнаружившего свой нрав жестокого авантюриста. Заодно и Софью после стрелецкого бунта насильно постригли в монахини под именем Сусанны, тем самым Пётр навсегда отобрал у любимой народом царевны возможность взойти на трон.
Однако, частью уничтожив, частью разогнав стрельцов, царь обнаружил, что боеспособной армии у него нет. Недолго думая, Петр повелел записывать в солдаты без дозволения помещиков крепостных крестьян (пообещав несчастным, из которых вряд ли хоть один дожил до конца Северной войны, даровать волю после победы). Наспех составленные и плохо обученные полки, по выражению секретаря австрийского посольства в Москве, являлись «сбродом самых дрянных солдат», а брауншвейгский посланник Вебер назвал тех новобранцев Петра «самым горестным народом». Спустя несколько месяцев Пётр потерпел поражение под Нарвой и сильно расстроился — настоящая война оказалась непохожей на его «младенческое играние» в солдаты. Неожиданно выяснилось, что стрелять из пушек по крестьянским стадам и по самим крестьянам, работающим в полях, оставляя на местах «потешных» боёв десятки настоящих, а не потешных убитых и раненых, и воевать против вооружённых солдат противника — не одно и то же. (А ведь в ту пору царь был уже совсем взрослым 28-летним мужчиной!) Пётр так расстроился, что, бросив армию, позорно бежал, и потом ещё несколько месяцев страдал приступами паники. Нужно сказать, что под Нарвой русский царь имел 35-тысячное войско против 8-тысячного войска совсем ещё юного, восемнадцатилетнего Карла XII. Командовавший русской армией граф де Круа, один из тех иноземных проходимцев, что в изобилии были пригреты Петром, бездумно возведены на высшие должности, щедро одарены русскими землями и русскими «душами», легко сдался в плен. После сокрушительного поражения под Нарвой Пётр прилагал все усилия к тому, чтобы прекратить войну, в которую с подачи английского короля вступил, не зная броду. Напуганный царь обращался то к австрийцам, то к Людовику XIV за посредничеством в установлении мира на любых условиях, навсегда отказываясь от претензий на прибалтийские земли. Однако не для того Россию втягивали в войну со Швецией, чтобы потом легко её отпустить. После опустошительной Тридцатилетней войны в континентальной Европе оставалось только два сильных государства: Швеция и Россия, и они, по замыслам Лондона, (а его замыслы как правило удавались — вот что значит, отлично отлаженная деятельность разведки и тщательно проработанные методы ведения тайных войн!), должны были ослабить друг друга. К тому же Швеция держала под своим контролем крупные балтийские порты, через которые шла торговля российскими товарами. Англии, а также её младшему партнёру Голландии нужен был ничем не ограниченный доступ к российскому рынку, но самостоятельно избавиться от такого могущественного посредника, как Швеция, было бы слишком дорогостоящим и затратным в смысле людских ресурсов делом. Нужно было, чтобы русские допустили англичан и голландцев к своим закромам, заплатив за это своей кровью, а для эдакого кульбита требовался специально выращенный и специфически обученный русский царь...
Patrick Gordon: Tutor to Peter the Great (Патрик Гордон: наставник Петра Великого)
Делать было нечего, пришлось воевать дальше, и Пётр призвал остатки расформированных и сосланных на границы государства и в Малороссию стрелецких полков. Спустя 5 лет, вновь почувствовав себя великим полководцем, царь окончательно уничтожит стрельцов, после чего рекрутский набор крестьян и посадских станет принудительным, а Пётр завязнет в Северной войне ещё на 15 лет. По поводу итогов Северной войны В.О. Ключевский писал: «Упадок переутомленных платёжных и нравственных сил народа ... едва ли окупился бы, если бы Пётр завоевал не только Ингрию с Ливонией, но и всю Швецию, даже пять Швеций». Но дело ещё и в том, что, пожертвовав тремя миллионами русских людей, приведя экономику страны в полный упадок, Пётр абсолютно ничего не завоевал, а закончил Северную войну бесславной покупкой прибалтийских территорий, о чём у нас неприличным считается говорить. Об ухудшении положения на юге страны, пока Пётр, как и его исторический предшественник Иван Грозный, увязал в ливонских болотах, об экономических выгодах, которые в результате Северной войны получила не Россия, а Англия, о глубоком демографическом и культурном упадке, произошедшем в результате этой более чем двадцатилетней военной авантюры Петра, нужно писать отдельно. Парадоксально, но факт: выход России к Балтийскому морю способствовал новому процветанию Англии, которая, увеличив товарооборот по сравнению с довоенным уровнем в 10 раз, стала за бесценок вывозить из России природные ресурсы. В результате «победоносной» Северной войны Россия утратила свою экономическую и политическую независимость на целое столетие. Индекс жизненного уровня при Петре достиг своего минимального значения, равняясь 1,0, что было в два раза ниже уровня английского разнорабочего XIV века.
Крайняя бедность народа почти всегда бывает преступлением его вождей.
П. Буаст
Русская армия второй половины XVII века была вооружена не только по последнему слову техники, но и во многом опережая европейскую военную мысль того времени. Павел Алеппский, посещавший Россию во времена правления Алексея Михайловича, писал в своём сочинении: «У Царя в Кремле мастера изготовляют для него ежегодно по семидесяти тысяч ружей. Это в столице, — а сколько их изготовляется также для Царя в большинстве других городов, то безсчетно... Все войско Царя снабжено огненным боем». «Огненный бой», про который писал П. Алеппский — это винтовальные скорострельные пищали (винтовки), гладкоствольные ружья и кремнево-ударные шестизарядные пищали-револьверы (впервые появившиеся на вооружении армии именно в России XVII века). При Фёдоре Алексеевиче русские войска первыми в Европе получили ручные гранаты. Огнестрельное оружие XVII века большей частью было отечественного производства и по своим качествам превосходило европейские аналоги того времени.
Винтовка (винтовальная пищаль) Алексея Михайловича. 1654 год, мастер Григорий Вяткин.
При Алексее Михайловиче были сформированы артиллерийские части, обеспеченные пушками отечественного производства самого современного уровня. Государь лично курировал артиллерию; И.Е. Забелин приводит запись от 1659 года в дневнике секретаря датского посольства Андрея Роде: «Полковник показал нам тоже чертеж пушки, которую изобрел сам великий князь (Алексей Михайлович)». Российская промышленность полностью подготовила материальную базу для создания мощной армии, мало того, с середины XVII века Москва экспортировала орудийные стволы. «А где же русские мастера, делавшие в Туле, Серпухове и Кашире сталь-уклад еще в 1640-ые — 1650-е годы?! — мрачно вопрошает А.М. Буровский, рассуждая о потерях эпохи Петра Первого, и сам отвечает: — Думаю, неплохо бы поискать этих мастеров в свальных братских могилах... А уцелевшие не имели ни времени, ни сил, ни прав делать то, что они умеют. Московия первых Романовых вырастила этих мастеров; Российская империя Петра их погубила». К концу XVII века страна имела армию в 160 000 человек, а во время военных действий её численность возрастала по одним данным до 200 000 человек, а по сведениям, которые отыскал в архивах А.С. Пушкин, в первом крымском походе «армия состояла из 400 000». В управлении армией были изжиты остатки местнических представлений. В 1682 году при Фёдоре Алексеевиче было принято постановление, в котором говорилось, «что старшим офицером может стать и незнатный человек, но опытный и знающий, и все независимо от происхождения должны ему подчиняться». Так что не Пётр создал новую русскую армию. С той армией, которую как всегда в лихорадочной спешке настрогал царь-плотник, он проигрывал шведам одну баталию за другой, порой имея трехкратное превосходство в людях и артиллерии. Пётр не создал русскую армию, Пётр её разрушил, точно так же, как он разрушил русский флот.
Военные победы второй половины XVII впечатляющие, и главная из них — победа в войне с Польшей. В 1667-ом году по Андрусовскому миру Московское государство не только вернуло себе все утраты Смутного времени, причинённые Польшей — Смоленские, Черниговские, Брянские и другие исконно русские земли, но и расширило свою территорию в западном направлении. К Московскому государству были присоединены левобережная Малороссия с Киевом и отвоёванная у Литвы Белоруссия; Алексей Михайлович стал величаться «всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержцем». При Фёдоре III в результате войны с Турцией Россия распространилась на юг, присоединив обширную и плодородную чернозёмную территорию. Под сильную руку Москвы стала проситься Грузия, в подданство России был принят калмыцкий народ, чьи конники пополнили ряды русской армии. Но Пётр не желал становиться приемником Алексея Михайловича. «Ни один из офицеров армии Федора Алексеевича, великолепной армии, остановившей турок под Чигирином в 1678 году... не сделался генералом при Петре. Пётр ненавидел все, связанное с этой армией, с Василием Голицыным, с военной историей Московии до него, до Петра. Сказывался, наверное, и комплекс неполноценности — в отличие от Петра, Василий Голицын воевал очень профессионально, умел беречь своих людей», — пишет А. Буровский. А вот Петру беречь людей необходимости не было — их, как он считал, было ещё полно, поэтому в 1708-ом году очень удивился, когда выяснилось, что мужчины, подходящие для рекрутского набора (20-30 лет), кончились. Но это не беда, решил царь и повелел набирать шестнадцатилетних — чем они вам не пушечное мясо? Рекрутские наборы были огромными — людей загоняли в армию с «запасом». Подавляющая часть рекрутированных умирала от голода, холода и болезней, или даже не добравшись до мест сражений, или несла чудовищные небоевые потери на фронте. И вскоре Петру пришлось удивляться снова: крепких работников на земле почти не осталось, собирать налоги стало не с кого, армию, и до того несытую, стало вовсе нечем кормить. «Голодали уже и те, из-за которых голодала империя», пишет об этом времени историк М.И. Покровский. Подворные переписи петровского времени в 1911 году проанализировал историк М. Клочков:
1686 г. — 789.311 дворов
1710 г. — 635.412 дворов, убыль 20%
1716 г. — около 526 тыс. дворов, убыль 33%
Итак, к 1716-ому году убыль населения составила более двух миллионов человек. До конца Северной войны оставалось ещё 5 лет, до конца петровского правления — 9 лет, и нет оснований полагать, что потери этого времени существенно меньше. Обнаружив, что крестьянские дворы куда-то исчезают, а во многих оставшихся дворах бедуют лишь старики, женщины и дети, Пётр решил, что оснований для печали по-прежнему нет, и в 1718-ом году заменил подворное обложение подушной податью. Теперь налоги должны были взиматься со всех «душ» мужского пола, включая дряхлых стариков и грудных детей. Взять с голодающих крестьян было особенно нечего, но царь-плотник и тут не растерялся, возложив сбор налогов на саму армию. «Шесть месяцев в году деревни и села жили в паническом ужасе от вооруженных сборщиков... среди взысканий и экзекуций. Не ручаюсь, хуже ли вели себя в завоеванной России татарские баскаки времен Батыя», пишет в этой связи В.О. Ключевский. Гибли рекруты в огромных количествах не только из-за бездарного руководства петровских командиров (иноземных, а также «потешных» — преображенских и лефортовских), но и из-за отношения к ним как предназначенному на убой скоту. (Причём на смерть рекруты должны были идти молча — под страхом тяжёлых наказаний им запрещали кричать в атаке извечное русское «ура» и вообще издавать какие-либо звуки). Быть рекрутированным означало умереть лютой смертью, и от армии бежали как от чумы — в лес к разбойникам, за «Камень», на Дон, куда угодно, лишь бы не попасть в лапы офицеров-иноземцев и пьяных петровских изуверов, которые будут морить их голодом, избивать, унижать и «забывать» в мёрзлых болотах. По словам Ключевского, при Петре армия стала «морильней» и пугалом даже для тех, кто изначально хотел в ней служить. А ведь совсем ещё недавно — и при Алексее Михайловиче, и при первых двух его наследниках — служба в русской армии была престижна, ею гордились. При Петре армия стала настоящей каторгой — рекрутов клеймили и доставляли к месту боёв в кандалах. «Когда в губерниях рекрутов соберут, то сначала из домов их ведут скованных и, приведя в города, в великой тесноте, по тюрьмам и острогам, немалое время, и, таким образом еще на месте изнурив, отправляли, не рассуждая, по числу людей и далекости пути с одним и то негодным офицером или дворянином, при недостаточном пропитании; к тому же поведут, упустив удобное время, жестокой распутицей, отчего в дороге приключаются многие болезни, и помирают безвременно, другие же бегут и пристают к воровским компаниям — ни крестьяне, ни солдаты, но разорители государства становятся. Иные с охотой хотели бы идти на службу, но, видя сначала над братией своей такой непорядок, в великий страх приходят». (Выдержка из доклада Военной коллегии Сенату в 1719 году, в котором объяснялись причины «недобранных рекрут» в том году в количестве 45 тысяч и того, почему армия теряет ежегодно до 20 тысяч дезертировавшими).
Разумеется, чтобы практически с нуля создать сильную армию, требовались огромные деньги, и Алексей Михайлович знал, как можно получить дополнительные средства на военные расходы, не обдирая народ до нитки. Мощным источником пополнения казны стала торговля в Европе сибирской «мягкой рухлядью» — пушниной. О геополитических успехах Московского государства накануне явления царя-плотника не принято говорить, но ведь именно тогда русскими землепроходцами — «встречь Солнцу» — была освоена вся Сибирь до Колымы, Анадыря, Лены, Забайкалья, Приамурья и Камчатки. Государственное освоение Сибири началось при великом собирателе русских земель Иване III, который в 1483 году организовал первый поход в Зауралье. При его наследнике Василии III продвижение на восток, хоть и медленно, но методично, продолжилось. Следующий царь, которым стал Иван Грозный, Сибирь не осваивал, несмотря на то, что именно к периоду его правления относится так называемый поход Ермака. Похода, собственно, никакого не было. Была разбойничья шайка во главе с атаманом Ермаком, которая без разбору на своих и чужих грабила по Волге корабли. Нападение на персидских и бухарских послов, плывших вверх по Волге на приём к русскому царю, сорвало выгодные Москве переговоры, после чего на разбойников началась охота, они стали разбегаться, их ловили и вешали. Собрались тогда казаки «во единый круг думати думушку со крика ума, с полна разума». И спрашивал казаков Ермак Тимофеевич: «Куда бежать и спасатися?».
А на Волге жить? — ворами слыть.
На Яик идти? — переход велик.
Во Казань идти? — грозен царь стоит.
Во Москву идти? — быть перехватанными.
(песня)
В конце концов, пара-тройка сотен лихих казачков во главе с атаманом Ермаком оказалась в прикамской империи Строгановых, и магнаты решили бросить эту горстку головорезов против сибиряков, весьма им докучавшим — не победить, а отпугнуть. Приговорённым к смерти разбойникам некуда было деться с подводной лодки, они и пошли, куда послали. Они потревожили сибиряков, а потом, знатно пограбив местных охотников на пушного зверя, вернулись с богатой добычей. Узнав о вылазке Ермака, Иван Грозный сначала осерчал, направил Строгановым приказ впредь не чинить «задора с сибирским султаном», а воровского атамана выдать ему головой, но получив богатые дары «мягкой рухлядью», потеплел взглядом. Царь подумал-подумал и направил в подмогу разбойнику Ермаку 500 своих вояк, поднаторевших в «кромешных» грабежах. Этих ничтожных сил, разумеется, не достало бы для победы над сибирскими ханами, но для грабительского налёта они годились. Иван Грозный в ту пору по уши увяз в Ливонской войне, страна была разорена, и раздобыть деньжат, пусть и примитивным разбоем, вероятно, казалось ему хорошей идеей. Однако эта авантюра не задалась. Ермак со своими казаками погиб, а понесший большие потери от голода и болезней царский отряд бесславно вернулся на Русь.
При Борисе Годунове покорение Сибири происходило не столько военными, сколько дипломатическими усилиями. Об успехах в этом наиважнейшем для Московского государства деле — «богатство России Сибирью прирастать будет» — говорит список основанных по приказам Бориса Годунова сибирских городов (Тюмень, Тобольск, Томск, Сургут, Нарым, Берёзов, легендарная Мангазея и др). Потом наступило Смутное время — безвременье. Возобновилось освоение Сибири только в 40-ых годах XVII века, но пошло оно настолько лихо и эффективно, что всего за шестьдесят лет — срок одной человеческой жизни — огромные пространства всей Сибири стали принадлежать России. Английский ученый Дж. Бейкер писал по этому поводу: «Продвижение русских через Сибирь в течение ХVІІ в. шло с ошеломляющей быстротой... На долю этого безвестного воинства достается такой подвиг, который навсегда останется памятником его мужеству и предприимчивости и равного, которому не совершил никакой другой европейский народ».
Схема открытия пролива между Евразией и Северной Америкой C. Дежнёвым в 1648 г.
Пётр I, ничего не зная о географических открытиях времён своих предшественников, отправил датчанина Витуса Беринга открывать пролив между Азией и Америкой, открытый Семёном Дежнёвым за 75 лет до того. Следующий шаг в этом направлении будет сделан только при Павле I, одном из наиболее злобно оклеветанных российских государей — при нём начнётся освоение Русской Америки. Пётр вообще не знал истории страны, которую возглавлял. Учили его лишь зарубежной истории, и то по книжкам с картинками, где были изображены кораблики и пушки — и это не в нежном младенческом возрасте, а в ту пору, когда он вполне взрослым парнем готовился принять руководство огромной страной. Одними только личными качествами Петра нельзя объяснить тот огромный вред, который он нанёс России (хотя и личные его качества не противоречили роли разрушителя, к которой его целенаправленно готовили с детства). Получив в наследство страну, которая, находясь под английским игом, не могла оправиться от разрушений Смутного времени, Алексей Михайлович начинает эпоху крупномасштабных преобразований. Страна, которую он оставил после себя в 1676 году, была крепко организованной, способной противостоять любой внешней агрессии. Защитив свою экономику от экспансии англичан, Государь Алексей Михайлович уверенно взял курс на достижение высокого уровня жизни своих подданных. Австрийский посол Августин Мейерберг в 1662 году писал, что Московское государство настолько благополучно, что ему не нужно завидовать «никакой стране в мире, хоть бы и с лучшим климатом, с плодороднейшими пашнями, с обильнейшими земными недрами». Фёдор III продолжил дело отца по приведению народа к благоденствию, в течение короткого шестилетнего царствования он неоднократно снижал налоги и прощал недоимки, однако при этом страна продолжала богатеть. (Пётр повысил налоги в несколько раз, за недоимки назначил наказанием смертную казнь, а страна продолжала нищать.) Фёдор III предоставил небогатым людям беспроцентные кредиты на строительство жилья, и при нём только в одной в Москве появилось 10 тысяч каменных жилых домов.
В царствование Алексея Михайловича произошло структурное реформирование всех сфер государственной жизни, позже приписанное Петру I. Впрочем, неверно было бы считать, что благотворные перемены русского «золотого века» ограничивались временем правления только одного царя. Почва для преобразований была подготовлена в последнее десятилетие царствования Михаила Фёдоровича; достойным продолжателем дела Алексея Михайловича по восстановлению и приведению государства к благоденствию стал его сын царь Фёдор III. (После официального отказа польского короля Владислава от московского трона русские правители вновь получили право именоваться как полноправные монархи — «под номерами». В этом вопросе мы сталкиваемся ещё с одной распространённой ложью. Якобы между правлениями Ивана IV (Грозного), достойного правителя достойной страны, и Петра Первого, вновь заставившего уважать Россию, у нас и царей-то называли по имени-отчеству — даже не как Великих, а простых князей. А вот Пётр, нечеловеческим напряжением воли вздёрнув Россию на дыбы, добился присвоения ему «инвентарного номера», как это водится у монарших особ во всех странах. На самом деле это не так, и на знаменитом двойном троне десятилетний царь Пётр I сидел слева от «старшего» царя Ивана V).
Двойной трон, созданный специально для братьев-царей Ивана V и Петра I (хранится в Оружейной палате Кремля)
Не подвела отца и царевна Софья Алексеевна. Фёдор III здесь упоминался, и ещё будет упоминаться — его вклад в развитие страны заслуживает отдельной благодарности неблагодарных потомков. (От Фёдора III в истории остался только прочерк между датами рождения и смерти, да ещё попадается усмешливое упоминание его слабости, болезненности, а иногда и умственной неполноценности — и это несмотря на огромный объём проделанной им работы.) А вот о царевне Софье, одной из самых трагических фигур нашей истории, которую на своей картине так немилосердно изобразил прогрессивный художник Репин, и о деяниях которой благодаря стараниям иноземных «русских историков» XVIII века мы почти ничего не знаем, несколько слов скажу сразу.
И.Е. Репин «Царевна Софья Алексеевна» (Образ царевны Софьи создан Репиным из сочетания нескольких моделей. Основной моделью для фигуры в целом была некая домашняя портниха. Кроме нее Репин использовал также лица Е. И. Бларамберг-Апрелевой и В. С. Серовой, жены композитора и матери художника.)
Царевна Софья Алексеевна старые гравюры
Царевна Софья не проявляла собственных инициатив, но успешно продолжала начатые её отцом преобразования. В годы её фактического правления заработали несколько крупных заводов, в том числе «железных», активно продолжалось каменное строительство. Князь Борис Иванович Куракин, служивший Петру, но невысоко ценивший деятельность своего патрона, на склоне лет честно отдал должное его противнице: «Правление царевны Софьи Алексеевны началось со всякой прилежностью и правосудием всем и ко удовольствию народному, так что никогда такого мудрого правления в российском государстве не было; и все государство пришло во время ее правления через семь лет в цвет великого богатства, также умножилась коммерция и всякие ремесла, и науки почали быть восставлять латинского и греческого языку... И торжествовала довольность народная». Софья довела до завершения проект своего отца — открытие всесословной Славяно-Греко-Латинской академии, ставшую первым высшим учебным заведением России. В Академии должны обучали славянскому, греческому, латинскому и польскому языкам, богословию и «семи свободным искусствам» — грамматике, пиитике с риторикой, диалектике, музыке, астрономии, геометрии и философии. Финансовое и материальное обеспечение академии тоже было тщательно продумано: к ней приписывались доходы с дворцовых земель, ей передавалась бесценная царская библиотека. Именно в этом учебном заведении учился наш национальный гений М.В. Ломоносов, придя в Москву из Холмогор.
АННА ЭРДЕ
Оценили 10 человек
12 кармы