АРТИЛЛЕРИСТ, ВОЕННЫЙ СТРАТЕГ И ПРОПАГАНДИСТ
Прижизненный портрет Е.И. Пугачёва, написан маслом поверх портрета Екатерины II. Этот портрет сделан в ставке Пугачёва в Берде. На его обороте надпись: «Сей лик писан 21 сентября 1773 г.».
Загадками пугачёвского восстания, как уже говорилось, некоторое время назад заинтересовался обозреватель газеты «Культура» Нильс Иогансен (см. его статью «А казачок-то засланный?», размещённую на сайте portal-kultura.ru 24 сентября 2013 года). Приведём цитату из этой крайне занимательной публикации: «Во времена Советского Союза в цейхгаузе Петропавловской крепости – Военно-историческом Музее артиллерии, инженерных войск и войск связи МО РФ, имелась специальная экспозиция, посвящённая конструкторским талантам Пугачёва.
На стенде висели чертежи некой артустановки, а рядом стояла странная пушка. “В войсках мятежников были самоходные артиллерийские установки (САУ) – своеобразные тачанки с пушками – на колёсном и санном ходу. Для тех времен – просто чудо. Причём их якобы придумал сам вождь – опытный артиллерист”, – рассказывает кандидат исторических наук, доцент кафедры истории МГТУ им. Н.Э. Баумана Борис Колобов.
Экспонат Оренбургского губернаторского историко-краеведческого музея: сохранился оригинальный деревянный лафет, кроме того, на орудии есть клеймо «Петр III» (такие стволы лили специально для армии восставших), этот был сделан на Ижевском заводе. Фото Нильса Иогансена.
Артиллерия той эпохи была медлительной и неповоротливой. Пушки неспешно подвозили, заряжали, они начинали вести огонь. Потом батарею (если её не уничтожили) долго сворачивали для того, чтобы передислоцировать. САУ пугачёвской армии с уже заряженными орудиями налетали, моментально разворачивались в нужную сторону, производили залп и, не вступая в контрбатарейную борьбу, отходили. Тактика середины ХХ века. Для тех лет – абсолютная фантастика».
34-миллиметровая бронзовая пушка. Длина 82 см., масса 51 кг. Ствол был отлит во второй половине XVIII века и укреплён на деревянном двухколёсном самодельном лафете коробчатого типа (колёса более позднего изготовления). Пушка находилась на вооружении пугачёвцев. В 1872 году это орудие под названием «Пугачёвская пушка» было представлено на Московской политехнической выставке.
Об артиллерийском образовании Емельяна Пугачёва свидетельствовали и его современники. Так, илецкий казак Максим Горшков, один из руководителей пугачёвского войска, впоследствии показывал: «Также знал он, как правильно палить из пушек и из других орудий и указывал всегда сам кананерам». Историк Михаил Жижка в книге «Емельян Пугачёв» (с. 94) пишет об этом прямо: «Многочисленные показания современников убедительно доказывают, что Пугачёв прекрасно знал не только артиллерийское дело, но и вообще военную технику своего времени […]. Во время штурма крепостей и в сражениях он применял разнообразные, весьма нестандартные для того времени, военные хитрости: производил ложные тревоги, делал внезапные и стремительные набеги, гнал впереди боевого отряда скот и под его прикрытием подходил прямо к стенам крепости, применял рассыпной строй и массированный огонь артиллерии». Советский и российский историк Николай Павленко в биографическом исследовании «Екатерина Великая» (с.153) описывает события 2 мая 1774 года: тогда, перед отходом с территории Белорецкого завода, «Пугачёв дал чудовищную команду: “… семейства крестьянские, престарелых, малолетних и женск пол гнать за своей толпой, а заводские и крестьянские строения выжечь”». Иначе говоря, Пугачёв использовал гражданское население в качестве живого щита, выставив его в арьергарде своего отряда с тем, чтобы наступавшие правительственные войска не открывали огонь. А чтобы «живой щит» не разбежался, дома крестьян были сожжены.
Пётр Михайлович Голицын, портрет работы неизвестного художника, 1770-е годы.
22 марта 1774 года состоялось сражение армии Пугачёва и правительственных войск под командой генерала-поручика Петра Голицына (15.11.1738 – 11.11.1775) у Татищевой крепости – находилась в 52 верстах от Оренбурга. В этом сражении Пугачёв потерпел первое серьёзное поражение. Многочасовой бой под Татищевой произвёл на П.М. Голицына столь сильное впечатление, что в рапорте, отправленном 24 марта на имя генерал-аншефа А.И. Бибикова, он сообщил: «… Я не ожидал такой дерзости и распоряжения в таковых непросвещённых людях в военном ремесле, как есть сии побеждённые бунтовщики». Николай Павленко (с.152), описывая ход этого сражения, замечает, что оно «началось с артиллерийской дуэли, длившейся три часа, но не принесшей успехов правительственным войскам». Трёхчасовая артиллерийская перестрелка была организована неграмотным донским казаком? И вы в это верите? Кроме того, Пугачёв прекрасно знал силу воздействия пропаганды. Прежде чем вступить в очередной населённый пункт он обычно посылал увещевательные манифесты, в которых обещал многочисленные вольности и просил администрацию и население о «добровольном приклонении». Когда уговоры не действовали, он прибегал к военной силе.
Автографы секретарей и атаманов пугачёвской армии (из книги М. Жижка, с.88).
Помимо этого, как пишет Михаил Жижка (с. 93), «Пугачёв был прекрасным оратором». В 1975 году московское издательство «Наука» выпустило увесистый том под названием «Документы Ставки Е.И. Пугачёва, повстанческих властей и учреждений». В этой книге собрано более 500 разнообразных воззваний и прокламаций. Причём, многие из них значатся как персональное творчество Емельяна Ивановича. А мы знаем, что тот, кто 10 января 1775 года был казнён в Москве на Болотной площади, считался неграмотным беглым донским казаком Емельяном Пугачёвым. Но нельзя быть военным стратегом, автором пропагандистских текстов и при этом – не уметь читать и писать! Как же так?
Один из указов Е.И. Пугачёва, написанный на татарском языке (из книги М. Жижка, с.101).
Возможно, после своего ареста Пугачёв скрывал свою грамотность. Но возможно и другое объяснение: тот, кого казнили в Москве и тот, кто реально руководил боевыми действиями в 1773-1774 году, были разными людьми. А Екатерине II, в силу репутационных причин, было выгоднее представить руководителя восстания человеком низкого сословия. И мы знаем, что сведения о необразованности Пугачёва распространялись, в том числе, с помощью Екатерины II. В ноябре 1774 года она писала в письме Вольтеру, что Пугачёв «не умеет ни читать, ни писать, но это человек чрезвычайно смелый и решительный». В качестве доказательства неграмотности Пугачёва приводились, к примеру, сведения, сообщённые женой Пугачёва – Софьей Недюжевой. Её аргументы (Пушкин, с. 133) в протоколе её допроса выглядят так: «Писем он к ней как со службы из армии, так и из бегов своих никогда не пресылывал: да и чтоб в станицу их или к кому другому писал, об оном не знает, он же вовсе и грамоте не умеет». Очень убедительно, что и говорить!
Так кем же, на самом деле, он был, этот «неграмотный» беглый донской казак Емельян Пугачёв? Откуда у него были деньги на ведение масштабных боевых действий?
БЮДЖЕТ ПУГАЧЁВСКОГО БУНТА: ДАННЫЕ А.С. ПУШКИНА
Свой знаменитый труд «История Пугачёва» Александр Пушкин начинает с рассказа о происхождении яицких казаков и первоначальном этапе их истории, завершая всё это кратким повествованием о казацком бунте на Яике 1772 года и его подавлении. Этому посвящена первая глава «Истории Пугачёва». Вторую главу Пушкин начинает так: «В смутное сие время по казацким дворам шатался неизвестный бродяга, нанимаясь в работники то к одному хозяину, то к другому и принимаясь за всякие ремёсла». Бродяга – это Емельян Пугачёв. Смутное время – это конец 1772 года. Заметим: Александр Сергеевич почти ничего не сообщает о том, чем ранее занимался Пугачёв.
Первое издание «Истории Пугачёвского бунта» (этот экземпляр книги находится в фондах Липецкой областной универсальной научной библиотеки).
Действительно, в конце ноября 1772 года Пугачёв приезжает в Яицкий городок. Он напросился в поездку с крестьянином Семёном Филипповым, который по своим делам 19 ноября выехал на берега Яика. В Яицком городке приезжие остановились на дворе казака-раскольника Дениса Пьянова, где прожили 7 дней. Эти сведения можно найти во многих исторических трудах, посвящённых истории пугачёвщины. Через одно предложение Пушкин сообщает, что в Яицком городке среди казаков Пугачёв вёл вольнодумные речи и подговаривал казаков бежать в области турецкого султана. Пугачёв уверял, что из этого региона с ним последуют и донские казаки. Пушкин, как и многие из его последователей-историков, называет конкретное географическое место, куда Пугачёв призывал бежать яицких казаков – на берега реки Лобы (Лабы). Лаба – это левый приток реки Кубань. Сегодня она протекает по территории Краснодарского края, между городами Майкоп и Армавир. Тогда эти территории входили в состав Османской империи. Зачем Пугачёв предлагает яицким казакам бежать в эти земли? Судя по всему, первоначальный план Пугачёва и его франко-османских «спонсоров» был таков: разведать умонастроения в среде яицких казаков, попытаться сколотить из числа сочувствующих небольшой отряд и двинуться на берега Лабы. Там, с помощью полученных денег, Пугачёв должен был увеличить численность своего отряда, нанять казаков донских, и уже с ними двинуться обратно на Яик, где и поднять восстание. Заметьте: всё это происходит в ноябре 1772 года – с момента подавления бунта яицких казаков не прошло и полугода!
Что Пугачёв обещает своим потенциальным наёмникам? Пушкин пишет об этом предельно откровенно. Емельян Иванович обещает каждому, кто пойдёт с ним, жалование по 12 рублей в месяц, он говорит, что на границе владений России и Османской империи у него оставлено товара на 70 000 рублей (товара гражданского или военного предназначения – неизвестно). Кроме того, там же у Пугачёва в надёжном месте хранятся деньги в сумме до 200 000 рублей. И, наконец, когда они придут на место, турецкий паша спонсирует их чуть ли не 5-миллионной суммой. Эти сведения, изложенные Александром Пушкиным, обычно всерьёз не воспринимаются. Дескать, Пугачёв обо всём врал. А если – не врал? Тогда, согласитесь, история принимает совсем иной оборот! Итак, в конце ноября 1772 года Емельян Пугачёв прибывает в Яицкий городок. Его цель – найти надёжных людей среди яицких казаков и уговорить их примкнуть к восстанию. Но что-то пошло не так: яицкие казаки ему не поверили и, как пишет Пушкин в примечаниях к «Истории Пугачёва», некоторые из них «хотели было его связать и отвести в комендантскую канцелярию, но он-де скрылся и находится, вероятно, в селе Малыковке». Так оно и произошло. Вместе с крестьянином Семёном Филипповым и присоединившимся к ним казаком-раскольником Денисом Пьяновым он бежит из Яицкого городка на берега Волги в ту самую деревню Малыковку. Ныне – это районный центр Вольск Саратовской области. Пушкин совершенно верно указывает новое название Малыковки как Волгск, как с 1780 года и примерно до середины XIX века назывался этот населённый пункт.
АРЕСТ ПУГАЧЁВА ПОД САРАТОВОМ И ЕГО ПОБЕГ ИЗ КАЗАНИ
В Малыковке крестьянин Филиппов делает на Пугачёва донос. О Филиппове Пушкин в примечаниях ко второй главе «Истории Пугачёва» делает такое замечание: «Крестьянин Семён Филиппов содержался под караулом до самого 1775 года. По окончании следствия над Пугачёвым и его сообщниками велено было его освободить и сверх того о награждении его, Филиппова, яко доносителя в Малыковке о начальном прельщении злодея Пугачёва, представить на рассмотрение Правительствующему сенату».
Очередной портрет Емельяна Пугачёва, рисунок с гравюры неизвестного художника (из книги М. Жижка, с. 20).
Пугачёва арестовывают и допрашивают с применением пыток. Пугачёв не отрицает, что вёл разговоры о бегстве казаков в Турцию, но утверждает, что говорил он это будучи пьяным, по невежеству, ничего серьёзного не имел в виду, и никаких денег никому не обещал. После чего Пугачёва в ручных и ножных кандалах отправляют через Сызрань в Симбирск (ныне – г. Ульяновск), откуда, без проведения допросов, он транзитом переправляется в Казань, где и оказался 4 января 1773 года. Через три дня Пугачёва доставляют на допрос, на котором он повторяет всё то, что ранее сказал на дознании в Малыковке. Важное обстоятельство: императором Петром III Пугачёв тогда себя ещё не называл, и эта тема на допросах не поднималась. На этом следствие, фактически, было завершено: Пугачёва отводят в тюрьму и более не тревожат. Казанский губернатор Яков фон Брандт большого значения делу Пугачёва не придал, сообщив о нём в Санкт-Петербург лишь 21 марта 1773 года. В своём донесении в первый департамент Сената Брандт предлагал в качестве наказания высечь Пугачёва кнутом и отправить на вечное поселение в Сибирь. Из Петербурга утверждённое решение суда было получено 24 июня 1773 года, в котором, как пишет Пушкин, Пугачёв был «приговорён к наказанию плетьми и к ссылке в Пелым на каторжную работу».
Но было поздно. За три дня до этого Пугачёв сбежал. Побег произошёл при весьма любопытных обстоятельствах. В казанской тюрьме, замечает Пушкин, Пугачёва содержали не строже остальных узников. Об обстоятельствах побега Емельяна Ивановича Пушкин сообщает следующее: «Однажды он под стражей двух гарнизонных солдат ходил по городу для собирания милостыни. У Замочной Решётки (так называлась одна из главных казанских улиц) стояла готовая тройка. Пугачёв, подошед к ней, вдруг оттолкнул одного из солдат, его сопровождавших; другой помог колоднику сесть в кибитку и вместе с ним ускакал из городу. Это случилось 19 июня 1773 года». Следовательно, один из солдат был сообщником Пугачёва. На самом деле, обстоятельства его бегства из Казани в июне 1773 года были более замысловаты, о чём Александр Пушкин, скорее всего не знал, так как ему не дали возможности ознакомиться с показаниями самого Пугачёва, данными им на следствии.
Яицкие казаки (гравюра с рисунка Вебера, из книги М. Жижка, с. 22).
В книге советского историка Михаила Жижка «Емельян Пугачёв» (а Жижка изучал показания Пугачёва) об обстоятельствах побега рассказано вот что (с. 31). «В Казани Пугачёв знакомится с товарищем по несчастью, казанским купцом Парфёном Дружининым, который находился в остроге за растрату казённой соли. Дружинин соглашается бежать с Пугачёвым, которому удалось завербовать одного из солдат охраны – украинца Мищенко. 19 июня Пугачёв и Дружинин получают разрешение сходить в город для «испрошения милостыни» к священнику Ивану Ефимову, который приходился Дружинину родственником. Пугачёва и Дружинина сопровождают два солдата – Мищенко и Рыбаков. В доме у священника Ефимова заговорщики споили Рыбакова и, как куль с песком, закинули его в кибитку, запряжённую лошадьми. Экипажем управлял старший сын Дружинина – Филимон. По дороге беглецы высадили пьяного солдата Рыбакова из кибитки и – были таковы». Это был четвёртый и последний побег Пугачёва из тюрьмы после его дезертирства из армии в мае 1771 года.
Сам Пугачёв на следствии о своём пребывании в Казани рассказывал следующее (Жижка, с. 30): «В оное ж содержание под караулом по порядочной жизни моей, от подаяния собрал около или больше тридцати рублей…». Заметим, что 30 рублей были весьма приличной суммой: на эти деньги можно было купить лошадь. И не одну. Как Пугачёв собрал эти деньги, почему люди охотно ему жертвовали? Вновь – цитата из показаний Емельяна Ивановича: «Многие на меня подавали. Некоторые вдруг по рублю и больше, спрашивая при подаче: – Кто же здесь Емельян Пугачёв? Вот-де ему рубль».
ПУГАЧЁВ И РАСКОЛЬНИКИ
О пребывании Пугачёва в казанском заключении также известно, что он при каждом удобном случае разыгрывал роль мученика и религиозного диссидента. Михаил Жижка (с. 30) об этом пишет так: «В казанском остроге Пугачёв быстро обжился и за короткий срок снискал популярность среди арестованных. В тюрьме он вёл трезвый образ жизни, часто и усердно молился “двуперстным крестом”». Донская жена Пугачёва, дочь казака Есауловской станицы – Софья Дмитриевна Недюжева – на следствии показывала прямо противоположное (об этом нам сообщает А.С. Пушкин в примечаниях к четвёртой главе «Истории Пугачёва», с. 132-133): «Веру содержал истинно православную; в церковь божию ходил, исповедался и святых тайн приобщался, на что и имел отца духовного, Зимовейской же станицы священника Фёдора Тихонова; а крест ко изображению совокуплял большой с двумя последними пальцами».
Был ли Пугачёв был старообрядцем-раскольником или всего лишь прикидывался таковым? Сложный вопрос. Но то, что он в момент подготовки бунта имел тесные контакты со старообрядцами – доказанный факт. В казанском заключении Пугачёв общался с купцом-старообрядцем Василием Щёлоковым, которого просил о помощи (Жижка, с. 30-31). Что конкретно предпринял Щёлоков – неизвестно. Но спустя неделю после свидания с купцом тяжёлые наручные и ножные кандалы, набитые Пугачёву ещё в Малыковке, были заменены на более лёгкие. А, самое главное, ему было разрешено в сопровождении караула ходить по улицам Казани и просить милостыню.
Не исключено, что старообрядцы могли принимать участие в финансировании, как минимум, подготовительного этапа пугачёвского восстания. Именно такой версии придерживается обозреватель газеты «Культура» Нильс Иогансен: «Старообрядцы – надсоциальное явление, по сути, русская camorra. Огромная организация с мощным влиянием и строгой иерархией. Более века гонений сформировали законспирированную и боеспособную структуру. Явно или тайно они держали под контролем большую часть российской торговли, им были должны многочисленные дворянские роды. На тайных скитах проживали “лихие людишки” – у организации имелись собственные боевики. Во внутренней напряжённости были виноваты сами власти. Ещё Петр Первый умудрился сцепиться с силой, победить которую ему было не дано. Екатерина II продолжила гонения этих людей – старообрядцев. Среди указов Петра III присутствовало и решение о прекращении преследований старообрядцев. Но императора убили, а Екатерина продолжила уничтожать “двуперстников”. Информация о несостоявшейся амнистии всколыхнула “беспоповцев”, и власти пришлось сделать встречный шаг. 15 сентября 1763 года императрица на общей конференции Синода и Сената произнесла речь “О старообрядчестве”. Но дальше этого не пошла – до 1905 года староверов продолжали считать раскольниками». Скорее всего, старообрядцы могли выполнять роль некоего передаточного звена в финансировании армии Пугачёва, преследуя, при этом, и собственные, далеко идущие цели политического и экономического характера. Всех интересующихся темой старообрядцев и пугачёвской войны я адресую к чрезвычайно интересной работе Н.М. Михайловой «Розыск о расколах», текст которой без проблем можно найти в Интернете. Но вкратце изложу выводы этого исследователя, относящиеся к нашей теме.
В 16-ой главе своей работы («Раскольничьи бунты. 1668-1774») Наталья Михайлова отмечает одну характерную особенность русских бунтов, в том числе – религиозных: они «поднимались не в центральных областях России с исконно православным населением и наиболее обездоленными русскими крестьянами, но на окраинах, заселённых казаками и инородцами, где жизнь была более вольная, более обеспеченная, а население питало традиционную неприязнь к Православной Церкви и Московскому Царству».
РАСКОЛЬНИКИ, МАСОНЫ И ЗАРУБЕЖНЫЙ ИНТЕРЕС: ВЕРСИЯ Н.М. МИХАЙЛОВОЙ
Пушкин, замечает Михайлова, в своей «Истории Пугачёвского бунта» более интересовался участием дворян в пугачёвщине, мало уделяя внимания раскольникам и масонам. Дело в том, замечает Н.М. Михайлова, что масоны в тогдашней России уже имели весьма сильное влияние: «Можно сказать, что во время пугачёвского бунта, затеянного раскольниками и ими финансируемого, “вольные каменщики” перехватили у “старообрядцев” знамя борьбы с Церковью и Царством, чтобы уже не выпускать его до своей победы в 1917 году. И хотя мы заняты выяснением роли раскольников, но нельзя не сказать, что Пугачёв был одновременно использован и масонами, а через них явился орудием чужеземной интриги.
По крайней мере, эту интригу не исключали современники, потому что уж слишком своевременно для врагов России она была охвачена внутренним мятежом. Ведь именно тогда шла победоносная и потому невыгодная для европейских политиков война России с Турцией».
Н.М. Михайлова, говоря о военной карьере Е.И. Пугачёва, отмечает тот факт, что среди окружавших Пугачёва высокопоставленных военных деятелей было чрезвычайно много масонов. Приведу большую цитату из работы Натальи Михайловны: «Когда ему было 17 лет, он был послан, вместе с другими казаками, в Пруссию и служил под началом графа Захара Григорьевича Чернышёва, масона с 20-летним стажем (Русск. Биогр. Словарь). Его сродник, тоже З.Г. Чернышёв, позднее стал декабристом […]. Когда началась Русско-турецкая война, он в чине хорунжего служил под начальством графа П.И. Панина, масона и родного брата Великого Мастера Ложи Англии Н.И. Панина, воспитателя наследника престола Павла I. Можно, конечно, не придавать подобным совпадениям особого значения, но только если не учитывать того, что оба Панина были великими мастерами интриги, плели против Екатерины II заговоры, мечтали усадить на трон Павла и устроить конституционную монархию по образцу английской и что сын П.И. Панина стал инициатором убийства Павла I. С масонской линией в пугачёвщине связан отмечаемый современным исследователем А.С. Мельниковым («К истории Пугачёва», Л., «Наука», 1987) “относительно высокий уровень организации”, который не могли бы обеспечить ни безграмотный Пугачёв, ни его ближайшие помощники, но только те шванвичи – перебежчики из дворян, коих было немало в рядах пугачёвского войска. Кстати, и Шванвич (прототип пушкинского Швабрина) служил под командой того же Чернышёва. А.С. Мельников отмечает следующие признаки внешнего организующего начала:
1) учреждение Государственной Военной Коллегии и Походной канцелярии;
2) распространение письменных Манифестов и Указов, в которых Пугачёв-Пётр III “жалует всех верноподданных вольностью”, отменяет все подати, “понеже каждый восчувствует прописанную вольность и свободу”;
3) зародыши центральной и местных органов власти;
4) наконец, применение в пугачёвском войске воинских знаков, символов и знамён, среди которых было найдено и “голштинское” знамя.
“Голштинское” знамя более всего напугало Екатерину II, потому что указывало на связь затеянного на берегах Яика бунта с Гатчиной, где жил наследник престола, сын Петра III, Голштинского принца. И в Европе, и в России многие политики прекрасно понимали, что такое предприятие, как пугачёвщина, могло быть организовано прямо из Петербурга масонами, мечтавшими с помощью «стихийного бунта» возвести на престол послушного их воле и ими же посвященного в масоны “брата” Павла.
Голштинское знамя образца 1762 года.
Известно, что развитию пугачёвщины будто сознательно очень долго не препятствовали, бунт охватил громадные территории. Но на завершающей стадии её подавления бывший начальник Пугачева, граф П.И. Панин, буквально вынудил Екатерину назначить именно его подавителем восстания. Он надеялся сам схватить Пугачёва и тут же умертвить неугодного свидетеля, но вышло по-другому, и первый допрос с него был снят другим человеком».
Правильно. Первый, кто допросил Емельяна Пугачёва был Александр Суворов. Но об этом расскажем в своё время. Короче говоря, заинтересованных сторон в пугачёвском восстании было немало: и старообрядца-раскольники, и масоны в лице российской дворянской оппозиции, и франко-османская группа. Всем интересующимся, как я уже говорил, крайне рекомендую ознакомиться с исследованием Н.М. Михайловой «Розыск о расколах». Даже краткое упоминание о движущих силах пугачёвщины, как мы видим, приводит нас к неизбежному выводу о том, что привычная большинству из нас версия о чисто крестьянском характере войны Емельяна Пугачёва при детальном рассмотрении не выдерживает никакой критики.
Но – вернёмся к нашему герою.
К ТОПОРУ!
Финальная же часть побега Пугачёва из Казани также весьма туманна. Несмотря на данные обещания, Емельян Иванович у села Сарсасы покидает бежавших с ним Дружинина и солдата-украинца Мищенко и подаётся к раскольнику Кандалинцеву, с которым познакомился в Казани, когда тот подавал ему милостыню. На хуторе Кандалинцева Пугачёв прожил до начала августа 1773 года. После чего за 20 рублей он купил у Кандалинцева телегу, запряжённую двумя лошадьми, и отправился на берега Яика к своему знакомому – Степану Оболяеву.
На небольшой умёт (хутор) Оболяева, затерянный в оренбургской степи, Пугачёв прибывает в последних числах августа. Прибывает весьма прилично, не по тюремному, одетый, с запасом продовольствия и лежащим в телеге ружьём. Здесь он начинает встречаться с яицкими казаками, объявляет себя императором Петром III, и через две с половиной недели, 17 сентября 1773 года, с хутора братьев Толкачёвых отправляется в поход на Яицкий городок…
Карта из работы Н.М. Михайловой «Розыск о расколах».
«История Пугачёва» Александра Пушкина для внимательного читателя представляет собой залежи чрезвычайно полезной информации. Не только сам текст «Истории…», но и примечания (их Пушкин выделил в специальный раздел, который так и назвал: «История. Часть вторая. Приложения») к нему очень важны. В них Александр Сергеевич делает подробные расшифровки: приводит имена собеседников и соратников Пугачёва, указывает конкретные даты тех или иных событий, а также делает ссылки на архивные источники, из которых он почерпнул свои сведения.
Объём ссылочного материала более чем в два раза превышает собственно текст «Истории Пугачёва». Причём, важность изложенных Пушкиным сведений не устарела и по сей день. И вот почему.
ЗАГАДКИ «ИСТОРИИ ПУГАЧЁВА» А.С. ПУШКИНА
Известно, что Александр Пушкин чрезвычайно интересовался историей. В том числе – историей царствования Петра I. В июле 1831 года с позволения императора Николая I Пушкину был открыт доступ к архивам для написания истории Петра Великого. Но в процессе работы Александр Сергеевич увлёкся историей пугачёвского бунта. Понятно, почему: этой грандиозной и весьма загадочной историей нельзя было не увлечься. Сегодня это покажется невероятным, но это факт: до Пушкина ни русские, ни, тем более, зарубежные историки к «пугачёвским архивам» доступа не имели.
Портрет Александра Пушкина, выполненный в 1827 году Орестом Кипренским (1782-1836), ныне находится в Государственной Третьяковской галерее.
Ариадна Тыркова-Вильямс, автор одной из биографий Пушкина, об этом говорит прямо (с. 353): «Два года, одновременно с материалом о Петре, подбирал он в архивах данные об одном из самых дерзких колебателей Российской Империи, о донском казаке Емельяне Пугачёве, который за 60 лет перед тем взволновал всю юго-восточную окраину России, всё Поволжье, от Каспия до Казани. Им ещё никто из историков не занимался […]. Пушкин совсем не был уверен, что его похвалят за его любознательность. Он подходил к Пугачёву молча, украдкой, как к запретному плоду». Текст «Истории Пугачёва» был готов к ноябрю 1833 года. Александр Сергеевич сомневался в том, сможет ли этот труд увидеть свет. Его сомнения были понятны: более 50 лет, ещё со времён Екатерины II, на имя Емельяна Пугачёва было наложено табу. Но дело разрешилось неожиданно. Переданную Николаю I рукопись Пушкина император внимательно прочёл, и дал согласие на её публикацию. Правда, на полях рукописи он сделал многочисленные пометки, в частности, как пишет Тыркова-Вильямс (с. 368), «название, “История Пугачёва”, он нашёл неприличным – “ибо мятежники не имеют истории”, и собственноручно написал на полях – “История Пугачёвского бунта”». И в декабре 1834 года книга Пушкина была отпечатана тиражом 3 000 экземпляров. Известно, что из государственного бюджета Пушкину были выданы значительные суммы, которые были им использованы на издание книги, сбор материалов и поездку по местам пугачёвского восстания. Насколько велики были эти суммы? В биографии Николая I, написанной российским историком Леонидом Выскочковым (с. 427), говорится о том, что после смерти Пушкина император распорядился заплатить все долги писателя: «“вместе с тем скинут долг Пушкина государственному казначейству 43 333 руб. 33 коп. асс.” из выдававшихся на издание “Истории Пугачёва”».
С момента прочтения рукописи императором (ноябрь 1833 года) до момента издания «Истории Пугачёва» (декабрь 1834 года) прошёл год. Почему Николай I одобрил публикацию истории «пугачёвщины» – сказать очень сложно. По сути, это был первый не беллетристический, а именно исторический очерк о Емельяне Пугачёве, написанный на основе изучения архивных материалов. Правда, Пушкину разрешили ознакомиться далеко не со всеми документами «пугачёвского архива». К примеру, его так и не допустили до материалов допросов Пугачёва. Могло ли быть так, что в рукопись Пушкина Николаем I были внесены более существенные коррективы, нежели те, о которых обычно упоминается в биографиях поэта? Не могло ли быть так, что Николаю по тем или иным причинам потребовалась, по сути, первая официальная, основанная на архивных источниках, история пугачёвского бунта, но – написанная в нужном ключе? Мог ли Пушкину быть сделан своего рода «социальный заказ» на написание истории «пугачёвщины» в определённом идеологическом ключе? Это предположение вполне возможно, если учитывать факт того, что Пушкин с начала 1830-х годов постоянно нуждался в деньгах: в феврале 1831 года он женился на Наталье Гончаровой, известной, скажем так, стремлением жить на широкую ногу.
Портрет императора Николая I, выполненный в 1852 году придворным живописцем Францем Крюгером (Franz Kruger; 1797-1857), находится в собрании Государственного Эрмитажа.
Тут, судя по всему, и в самом деле сошлись два обстоятельства. Николаю I нужен был историк (пусть и не профессиональный), обладающий бойким пером и любовью к предмету своего исследования. Пушкин обладал и тем, и другим, плюс – нуждался в деньгах. Фактически, Пушкин и стал придворным историком. Леонид Выскочков в биографии Николая I об этом пишет (с. 423) недвусмысленно: «В начале 1836 года Николай Павлович отказал Н.А. Полевому в его просьбе разрешить “составление летописи” (документированного жизнеописания) Петра I, наложив резолюцию: “Историю Петра Великого пишет уже Пушкин, которому открыт архив Иностранной коллегии; двоим и в одно время поручить подобное дело было бы неуместно”. После же смерти Пушкина Николай Павлович поручил работу уже профессиональному историку Н.Г. Устрялову, опубликовавшему затем “Историю царствования Петра Великого”». Должность придворного историка давала немалые финансовые плюсы, но и налагала массу ограничений идеологического характера. Косвенно в этом нас убеждают два обстоятельства. Во-первых, предисловие самого Александра Пушкина к «Истории Пугачёва». Первое предложение Александра Сергеевича выглядит так: «Сей исторический отрывок составлял часть труда, мною оставленного». Заметьте, Пушкин прямо говорит, что книга – только часть его труда: что-то из собранного им и, возможно, вошедшего в первоначальный текст «Истории…», осталось «за кадром».
Обстоятельство второе связано с гибелью Пушкина. Известно, что Александр Сергеевич был смертельно ранен на дуэли 27 января 1837 года поручиком Кавалергардского полка Жоржем Шарлем Дантесом, который являлся приёмным сыном голландского посланника Луи-Борхарда де Беверваарда фон Геккерна. Говоря о причинах дуэли между Пушкиным и Дантесом, Леонид Выскочков замечает (с. 425): «Вряд ли всё можно свести к какой-то одной версии, в том числе и к последней, согласно которой причиной дуэли послужили попытки Геккерна овладеть списком записок Екатерины II, находившимся у Пушкина. Действительно, барон был известен как делец на ниве антикварного бизнеса, а записки императрицы можно было выгодно продать за границу. Геккерну, к слову сказать, удалось овладеть каким-то другим списком». Пушкин и в самом деле имел возможность брать на время на дом некоторые архивные материалы для работы над историей пугачёвского бунта. Но какие именно материалы были в распоряжении Пушкина, помимо записок Екатерины II? Об этом можно только догадываться. Ещё раз процитирую биографию Николая I, написанную Леонидом Выскочковым (с. 426): «Узнав о безнадёжном состоянии поэта, Николай поручил В.А. Жуковскому “запечатать кабинет Пушкина” тотчас после его кончины, уничтожив все крамольные и непристойные рукописи. После смерти Пушкина список мемуаров Екатерины II был изъят».
Не исключено, что в находившихся у Пушкина документах могли содержаться более чем откровенные сведения об участии Османской империи и Франции (а, возможно, и внутрироссийской оппозиции масонского толка) в инициировании восстания Пугачёва. И публикация этих сведений вполне могла привести к нежелательным для России последствиям.
Оценили 12 человек
20 кармы