ПУГАЧЁВ - часть 2

ДАННЫЕ А.С. ПУШКИНА

Известно, что Александр Пушкин чрезвычайно интересовался историей. В том числе – историей царствования Петра I. В июле 1831 года с позволения императора Николая I Пушкину был открыт доступ к архивам для написания истории Петра Великого. Но в процессе работы Александр Сергеевич увлёкся историей пугачёвского бунта. Понятно, почему: этой грандиозной и весьма загадочной историей нельзя было не увлечься. Сегодня это покажется невероятным, но это факт: до Пушкина ни русские, ни, тем более, зарубежные историки к «пугачёвским архивам» доступа не имели. Свой знаменитый труд «История Пугачёва» Александр Пушкин начинает с рассказа о происхождении яицких казаков и первоначальном этапе их истории, завершая всё это кратким повествованием о казацком бунте на Яике 1772 года и его подавлении. Этому посвящена первая глава «Истории Пугачёва». Вторую главу Пушкин начинает так: «В смутное сие время по казацким дворам шатался неизвестный бродяга, нанимаясь в работники то к одному хозяину, то к другому и принимаясь за всякие ремёсла». Бродяга – это Емельян Пугачёв. Смутное время – это конец 1772 года. Заметим: Александр Сергеевич почти ничего не сообщает о том, чем ранее занимался Пугачёв.

Первое издание «Истории Пугачёвского бунта» (этот экземпляр книги находится в фондах Липецкой областной универсальной научной библиотеки).

Действительно, в конце ноября 1772 года Пугачёв приезжает в Яицкий городок. Он напросился в поездку с крестьянином Семёном Филипповым, который по своим делам 19 ноября выехал на берега Яика. В Яицком городке приезжие остановились на дворе казака-раскольника Дениса Пьянова, где прожили 7 дней. Эти сведения можно найти во многих исторических трудах, посвящённых истории пугачёвщины. Через одно предложение Пушкин сообщает, что в Яицком городке среди казаков Пугачёв вёл вольнодумные речи и подговаривал казаков бежать в области турецкого султана. Пугачёв уверял, что из этого региона с ним последуют и донские казаки. Пушкин, как и многие из его последователей-историков, называет конкретное географическое место, куда Пугачёв призывал бежать яицких казаков – на берега реки Лобы (Лабы). Лаба – это левый приток реки Кубань. Сегодня она протекает по территории Краснодарского края, между городами Майкоп и Армавир. Тогда эти территории входили в состав Османской империи. Зачем Пугачёв предлагает яицким казакам бежать в эти земли? Судя по всему, первоначальный план Пугачёва и его франко-османских «спонсоров» был таков: разведать умонастроения в среде яицких казаков, попытаться сколотить из числа сочувствующих небольшой отряд и двинуться на берега Лабы. Там, с помощью полученных денег, Пугачёв должен был увеличить численность своего отряда, нанять казаков донских, и уже с ними двинуться обратно на Яик, где и поднять восстание. Всё это происходит в ноябре 1772 года – с момента подавления бунта яицких казаков не прошло и полугода! Что Пугачёв обещает своим потенциальным наёмникам? Пушкин пишет об этом предельно откровенно. Емельян Иванович обещает каждому, кто пойдёт с ним, жалование по 12 рублей в месяц, он говорит, что на границе владений России и Османской империи у него оставлено товара на 70 000 рублей (товара гражданского или военного предназначения – неизвестно). Кроме того, там же у Пугачёва в надёжном месте хранятся деньги в сумме до 200 000 рублей. И, наконец, когда они придут на место, турецкий паша спонсирует их чуть ли не 5-миллионной суммой.

Эти сведения, изложенные Александром Пушкиным, обычно всерьёз не воспринимаются. Дескать, Пугачёв обо всём врал. А если – не врал? Тогда, согласитесь, история принимает совсем иной оборот!

Полотно Василия Перова «Суд Пугачёва» (1875, собрание Государственного Исторического музея).

Итак, в конце ноября 1772 года Емельян Пугачёв прибывает в Яицкий городок. Его цель – найти надёжных людей среди яицких казаков и уговорить их примкнуть к восстанию. Но что-то пошло не так: яицкие казаки ему не поверили и, как пишет Пушкин в примечаниях к «Истории Пугачёва», некоторые из них «хотели было его связать и отвести в комендантскую канцелярию, но он-де скрылся и находится, вероятно, в селе Малыковке». Так оно и произошло. Вместе с крестьянином Семёном Филипповым и присоединившимся к ним казаком-раскольником Денисом Пьяновым он бежит из Яицкого городка на берега Волги в ту самую деревню Малыковку. Ныне – это районный центр Вольск Саратовской области. Пушкин совершенно верно указывает новое название Малыковки как Волгск, как с 1780 года и примерно до середины XIX века назывался этот населённый пункт. В Малыковке крестьянин Филиппов делает на Пугачёва донос. О Филиппове Пушкин в примечаниях ко второй главе «Истории Пугачёва» делает такое замечание: «Крестьянин Семён Филиппов содержался под караулом до самого 1775 года. По окончании следствия над Пугачёвым и его сообщниками велено было его освободить и сверх того о награждении его, Филиппова, яко доносителя в Малыковке о начальном прельщении злодея Пугачёва, представить на рассмотрение Правительствующему сенату».

Очередной портрет Емельяна Пугачёва, рисунок с гравюры неизвестного художника (из книги М. Жижка).

Пугачёва арестовывают и допрашивают с применением пыток. Пугачёв не отрицает, что вёл разговоры о бегстве казаков в Турцию, но утверждает, что говорил он это будучи пьяным, по невежеству, ничего серьёзного не имел в виду, и никаких денег никому не обещал. После чего Пугачёва в ручных и ножных кандалах отправляют через Сызрань в Симбирск (ныне – г. Ульяновск), откуда, без проведения допросов, он транзитом переправляется в Казань, где и оказался 4 января 1773 года. Через три дня Пугачёва доставляют на допрос, на котором он повторяет всё то, что ранее сказал на дознании в Малыковке. Важное обстоятельство: императором Петром III Пугачёв тогда себя ещё не называл, и эта тема на допросах не поднималась. На этом следствие, фактически, было завершено: Пугачёва отводят в тюрьму и более не тревожат. Казанский губернатор Яков фон Брандт большого значения делу Пугачёва не придал, сообщив о нём в Санкт-Петербург лишь 21 марта 1773 года. В своём донесении в первый департамент Сената Брандт предлагал в качестве наказания высечь Пугачёва кнутом и отправить на вечное поселение в Сибирь. Из Петербурга утверждённое решение суда было получено 24 июня 1773 года, в котором, как пишет Пушкин, Пугачёв был «приговорён к наказанию плетьми и к ссылке в Пелым на каторжную работу». Но было поздно. За три дня до этого Пугачёв сбежал. Побег произошёл при весьма любопытных обстоятельствах. В казанской тюрьме, замечает Пушкин, Пугачёва содержали не строже остальных узников. Об обстоятельствах побега Емельяна Ивановича Пушкин сообщает следующее: «Однажды он под стражей двух гарнизонных солдат ходил по городу для собирания милостыни. У Замочной Решётки (так называлась одна из главных казанских улиц) стояла готовая тройка. Пугачёв, подошед к ней, вдруг оттолкнул одного из солдат, его сопровождавших; другой помог колоднику сесть в кибитку и вместе с ним ускакал из городу. Это случилось 19 июня 1773 года». Следовательно, один из солдат был сообщником Пугачёва.

На самом деле, обстоятельства его бегства из Казани в июне 1773 года были более замысловаты, о чём Александр Пушкин, скорее всего не знал, так как ему не дали возможности ознакомиться с показаниями самого Пугачёва, данными им на следствии.

Яицкие казаки (гравюра с рисунка Вебера, из книги М. Жижка).

В книге советского историка Михаила Жижка «Емельян Пугачёв» (а Жижка изучал показания Пугачёва) об обстоятельствах побега рассказано вот что. В Казани Пугачёв знакомится с товарищем по несчастью, казанским купцом Парфёном Дружининым, который находился в остроге за растрату казённой соли. Дружинин соглашается бежать с Пугачёвым, которому удалось завербовать одного из солдат охраны – украинца Мищенко. 19 июня Пугачёв и Дружинин получают разрешение сходить в город для «испрошения милостыни» к священнику Ивану Ефимову, который приходился Дружинину родственником. Пугачёва и Дружинина сопровождают два солдата – Мищенко и Рыбаков. В доме у священника Ефимова заговорщики споили Рыбакова и, как куль с песком, закинули его в кибитку, запряжённую лошадьми. Экипажем управлял старший сын Дружинина – Филимон. По дороге беглецы высадили пьяного солдата Рыбакова из кибитки и – были таковы. Это был четвёртый и последний побег Пугачёва из тюрьмы после его дезертирства из армии в мае 1771 года. Сам Пугачёв на следствии о своём пребывании в Казани рассказывал следующее (из книги Жижка): «В оное ж содержание под караулом по порядочной жизни моей, от подаяния собрал около или больше тридцати рублей…». Заметим, что 30 рублей были весьма приличной суммой: на эти деньги можно было купить лошадь. И не одну. Как Пугачёв собрал эти деньги, почему люди охотно ему жертвовали? Вновь – цитата из показаний Емельяна Ивановича: «Многие на меня подавали. Некоторые вдруг по рублю и больше, спрашивая при подаче: – Кто же здесь Емельян Пугачёв? Вот-де ему рубль».

ПУГАЧЁВ И РАСКОЛЬНИКИ

О пребывании Пугачёва в казанском заключении также известно, что он при каждом удобном случае разыгрывал роль мученика и религиозного диссидента. Михаил Жижка об этом пишет так: «В казанском остроге Пугачёв быстро обжился и за короткий срок снискал популярность среди арестованных. В тюрьме он вёл трезвый образ жизни, часто и усердно молился “двуперстным крестом”». Донская жена Пугачёва, дочь казака Есауловской станицы – Софья Дмитриевна Недюжева – на следствии показывала прямо противоположное (об этом нам сообщает А.С. Пушкин в примечаниях к четвёртой главе «Истории Пугачёва»): «Веру содержал истинно православную; в церковь божию ходил, исповедался и святых тайн приобщался, на что и имел отца духовного, Зимовейской же станицы священника Фёдора Тихонова; а крест ко изображению совокуплял большой с двумя последними пальцами». Был ли Пугачёв был старообрядцем-раскольником или всего лишь прикидывался таковым? Сложный вопрос. Но то, что он в момент подготовки бунта имел тесные контакты со старообрядцами – доказанный факт. В казанском заключении Пугачёв общался с купцом-старообрядцем Василием Щёлоковым, которого просил о помощи. Что конкретно предпринял Щёлоков – неизвестно. Но спустя неделю после свидания с купцом тяжёлые наручные и ножные кандалы, набитые Пугачёву ещё в Малыковке, были заменены на более лёгкие. А, самое главное, ему было разрешено в сопровождении караула ходить по улицам Казани и просить милостыню.

Не исключено, что старообрядцы могли принимать участие в финансировании, как минимум, подготовительного этапа пугачёвского восстания. Именно такой версии придерживается обозреватель газеты «Культура» Нильс Иогансен: «Старообрядцы – надсоциальное явление, по сути, русская camorra. Огромная организация с мощным влиянием и строгой иерархией. Более века гонений сформировали законспирированную и боеспособную структуру. Явно или тайно они держали под контролем большую часть российской торговли, им были должны многочисленные дворянские роды. На тайных скитах проживали “лихие людишки” – у организации имелись собственные боевики. Во внутренней напряжённости были виноваты сами власти. Ещё Петр Первый умудрился сцепиться с силой, победить которую ему было не дано. Екатерина II продолжила гонения этих людей – старообрядцев.
Среди указов Петра III присутствовало и решение о прекращении преследований старообрядцев. Но императора убили, а Екатерина продолжила уничтожать “двуперстников”. Информация о несостоявшейся амнистии всколыхнула “беспоповцев”, и власти пришлось сделать встречный шаг. 15 сентября 1763 года императрица на общей конференции Синода и Сената произнесла речь “О старообрядчестве”. Но дальше этого не пошла – до 1905 года староверов продолжали считать раскольниками».

Скорее всего, старообрядцы могли выполнять роль некоего передаточного звена в финансировании армии Пугачёва, преследуя, при этом, и собственные, далеко идущие цели политического и экономического характера. Есть чрезвычайно интересная работа Н.М. Михайловой «Розыск о расколах», текст которой без проблем можно найти в Интернете. Краткие выводы этого исследователя, относящиеся к нашей теме. В 16-ой главе своей работы («Раскольничьи бунты. 1668-1774») Наталья Михайлова отмечает одну характерную особенность русских бунтов, в том числе – религиозных: они «поднимались не в центральных областях России с исконно православным населением и наиболее обездоленными русскими крестьянами, но на окраинах, заселённых казаками и инородцами, где жизнь была более вольная, более обеспеченная, а население питало традиционную неприязнь к Православной Церкви и Московскому Царству». Пушкин, замечает Михайлова, в своей «Истории Пугачёвского бунта» более интересовался участием дворян в пугачёвщине, мало уделяя внимания раскольникам и масонам. Дело в том, что масоны в тогдашней России уже имели весьма сильное влияние: «Можно сказать, что во время пугачёвского бунта, затеянного раскольниками и ими финансируемого, “вольные каменщики” перехватили у “старообрядцев” знамя борьбы с Церковью и Царством, чтобы уже не выпускать его до своей победы в 1917 году. И хотя мы заняты выяснением роли раскольников, но нельзя не сказать, что Пугачёв был одновременно использован и масонами, а через них явился орудием чужеземной интриги. По крайней мере, эту интригу не исключали современники, потому что уж слишком своевременно для врагов России она была охвачена внутренним мятежом. Ведь именно тогда шла победоносная и потому невыгодная для европейских политиков война России с Турцией».

Н.М. Михайлова, говоря о военной карьере Е.И. Пугачёва, отмечает тот факт, что среди окружавших Пугачёва высокопоставленных военных деятелей было чрезвычайно много масонов. Приведу большую цитату из работы Натальи Михайловны: «Когда ему было 17 лет, он был послан, вместе с другими казаками, в Пруссию и служил под началом графа Захара Григорьевича Чернышёва, масона с 20-летним стажем (Русск. Биогр. Словарь). Его сродник, тоже З.Г. Чернышёв, позднее стал декабристом […].Когда началась Русско-турецкая война, он в чине хорунжего служил под начальством графа П.И. Панина, масона и родного брата Великого Мастера Ложи Англии Н.И. Панина, воспитателя наследника престола Павла I. Можно, конечно, не придавать подобным совпадениям особого значения, но только если не учитывать того, что оба Панина были великими мастерами интриги, плели против Екатерины II заговоры, мечтали усадить на трон Павла и устроить конституционную монархию по образцу английской и что сын П.И. Панина стал инициатором убийства Павла I. С масонской линией в пугачёвщине связан отмечаемый современным исследователем А.С. Мельниковым («К истории Пугачёва», Л., «Наука», 1987) “относительно высокий уровень организации”, который не могли бы обеспечить ни безграмотный Пугачёв, ни его ближайшие помощники, но только те шванвичи – перебежчики из дворян, коих было немало в рядах пугачёвского войска. Кстати, и Шванвич (прототип пушкинского Швабрина) служил под командой того же Чернышёва. А.С. Мельников отмечает следующие признаки внешнего организующего начала:

1) учреждение Государственной Военной Коллегии и Походной канцелярии;
2) распространение письменных Манифестов и Указов, в которых Пугачёв-Пётр III “жалует всех верноподданных вольностью”, отменяет все подати, “понеже каждый восчувствует прописанную вольность и свободу”;
3) зародыши центральной и местных органов власти;
4) наконец, применение в пугачёвском войске воинских знаков, символов и знамён, среди которых было найдено и “голштинское” знамя.

“Голштинское” знамя более всего напугало Екатерину II, потому что указывало на связь затеянного на берегах Яика бунта с Гатчиной, где жил наследник престола, сын Петра III, Голштинского принца. И в Европе, и в России многие политики прекрасно понимали, что такое предприятие, как пугачёвщина, могло быть организовано прямо из Петербурга масонами, мечтавшими с помощью «стихийного бунта» возвести на престол послушного их воле и ими же посвященного в масоны “брата” Павла.

Голштинское знамя образца 1762 года.

Известно, что развитию пугачёвщины будто сознательно очень долго не препятствовали, бунт охватил громадные территории. Но на завершающей стадии её подавления бывший начальник Пугачева, граф П.И. Панин, буквально вынудил Екатерину назначить именно его подавителем восстания. Он надеялся сам схватить Пугачёва и тут же умертвить неугодного свидетеля, но вышло по-другому, и первый допрос с него был снят другим человеком». Правильно. Первый, кто допросил Емельяна Пугачёва был Александр Суворов. Короче говоря, заинтересованных сторон в пугачёвском восстании было немало: и старообрядца-раскольники, и масоны в лице российской дворянской оппозиции, и франко-османская группа. Даже краткое упоминание о движущих силах пугачёвщины, как мы видим, приводит нас к неизбежному выводу о том, что привычная большинству из нас версия о чисто крестьянском характере войны Емельяна Пугачёва при детальном рассмотрении не выдерживает никакой критики.

Но – вернёмся к нашему герою.

Финальная же часть побега Пугачёва из Казани также весьма туманна. Несмотря на данные обещания, Емельян Иванович у села Сарсасы покидает бежавших с ним Дружинина и солдата-украинца Мищенко и подаётся к раскольнику Кандалинцеву, с которым познакомился в Казани, когда тот подавал ему милостыню. На хуторе Кандалинцева Пугачёв прожил до начала августа 1773 года. После чего за 20 рублей он купил у Кандалинцева телегу, запряжённую двумя лошадьми, и отправился на берега Яика к своему знакомому – Степану Оболяеву. На небольшой умёт (хутор) Оболяева, затерянный в оренбургской степи, Пугачёв прибывает в последних числах августа. Прибывает весьма прилично, не по тюремному одетый, с запасом продовольствия и лежащим в телеге ружьём. Здесь он начинает встречаться с яицкими казаками, объявляет себя императором Петром III, и через две с половиной недели, 17 сентября 1773 года, с хутора братьев Толкачёвых отправляется в поход на Яицкий городок…

Карта из работы Н.М. Михайловой «Розыск о расколах».

ЗАГАДКИ «ИСТОРИИ ПУГАЧЁВА» А.С. ПУШКИНА

«История Пугачёва» Александра Пушкина для внимательного читателя представляет собой залежи чрезвычайно полезной информации. Не только сам текст «Истории…», но и примечания (их Пушкин выделил в специальный раздел, который так и назвал: «История. Часть вторая. Приложения») к нему очень важны. В них Александр Сергеевич делает подробные расшифровки: приводит имена собеседников и соратников Пугачёва, указывает конкретные даты тех или иных событий, а также делает ссылки на архивные источники, из которых он почерпнул свои сведения. Объём ссылочного материала более чем в два раза превышает собственно текст «Истории Пугачёва». Причём, важность изложенных Пушкиным сведений не устарела и по сей день. И вот почему.

Портрет Александра Пушкина, выполненный в 1827 году Орестом Кипренским (1782-1836), ныне находится в Государственной Третьяковской галерее.

Ариадна Тыркова-Вильямс, автор одной из биографий Пушкина, об этом говорит прямо: «Два года, одновременно с материалом о Петре, подбирал он в архивах данные об одном из самых дерзких колебателей Российской Империи, о донском казаке Емельяне Пугачёве, который за 60 лет перед тем взволновал всю юго-восточную окраину России, всё Поволжье, от Каспия до Казани. Им ещё никто из историков не занимался […]. Пушкин совсем не был уверен, что его похвалят за его любознательность. Он подходил к Пугачёву молча, украдкой, как к запретному плоду». Текст «Истории Пугачёва» был готов к ноябрю 1833 года. Александр Сергеевич сомневался в том, сможет ли этот труд увидеть свет. Его сомнения были понятны: более 50 лет, ещё со времён Екатерины II, на имя Емельяна Пугачёва было наложено табу. Но дело разрешилось неожиданно. Переданную Николаю I рукопись Пушкина император внимательно прочёл, и дал согласие на её публикацию. Правда, на полях рукописи он сделал многочисленные пометки, в частности, как пишет Тыркова-Вильямс, «название, “История Пугачёва”, он нашёл неприличным – “ибо мятежники не имеют истории”, и собственноручно написал на полях – “История Пугачёвского бунта”». И в декабре 1834 года книга Пушкина была отпечатана тиражом 3 000 экземпляров. Известно, что из государственного бюджета Пушкину были выданы значительные суммы, которые были им использованы на издание книги, сбор материалов и поездку по местам пугачёвского восстания. Насколько велики были эти суммы? В биографии Николая I, написанной российским историком Леонидом Выскочковым, говорится о том, что после смерти Пушкина император распорядился заплатить все долги писателя: «“вместе с тем скинут долг Пушкина государственному казначейству 43 333 руб. 33 коп. асс.” из выдававшихся на издание “Истории Пугачёва”». С момента прочтения рукописи императором (ноябрь 1833 года) до момента издания «Истории Пугачёва» (декабрь 1834 года) прошёл год. Почему Николай I одобрил публикацию истории «пугачёвщины» – сказать очень сложно. По сути, это был первый не беллетристический, а именно исторический очерк о Емельяне Пугачёве, написанный на основе изучения архивных материалов. Правда, Пушкину разрешили ознакомиться далеко не со всеми документами «пугачёвского архива». К примеру, его так и не допустили до материалов допросов Пугачёва.

Могло ли быть так, что в рукопись Пушкина Николаем I были внесены более существенные коррективы, нежели те, о которых обычно упоминается в биографиях поэта? Не могло ли быть так, что Николаю по тем или иным причинам потребовалась, по сути, первая официальная, основанная на архивных источниках, история пугачёвского бунта, но – написанная в нужном ключе? Мог ли Пушкину быть сделан своего рода «социальный заказ» на написание истории «пугачёвщины» в определённом идеологическом ключе? Это предположение вполне возможно, если учитывать факт того, что Пушкин с начала 1830-х годов постоянно нуждался в деньгах: в феврале 1831 года он женился на Наталье Гончаровой, известной, скажем так, стремлением жить на широкую ногу.

Портрет императора Николая I, выполненный в 1852 году придворным живописцем Францем Крюгером (Franz Kruger; 1797-1857), находится в собрании Государственного Эрмитажа.

Тут, судя по всему, и в самом деле сошлись два обстоятельства. Николаю I нужен был историк (пусть и не профессиональный), обладающий бойким пером и любовью к предмету своего исследования. Пушкин обладал и тем, и другим, плюс – нуждался в деньгах. Фактически, Пушкин и стал придворным историком. Леонид Выскочков в биографии Николая I об этом пишет недвусмысленно: «В начале 1836 года Николай Павлович отказал Н.А. Полевому в его просьбе разрешить “составление летописи” (документированного жизнеописания) Петра I, наложив резолюцию: “Историю Петра Великого пишет уже Пушкин, которому открыт архив Иностранной коллегии; двоим и в одно время поручить подобное дело было бы неуместно”. После же смерти Пушкина Николай Павлович поручил работу уже профессиональному историку Н.Г. Устрялову, опубликовавшему затем “Историю царствования Петра Великого”». Должность придворного историка давала немалые финансовые плюсы, но и налагала массу ограничений идеологического характера. Косвенно в этом нас убеждают два обстоятельства. Во-первых, предисловие самого Александра Пушкина к «Истории Пугачёва». Первое предложение Александра Сергеевича выглядит так: «Сей исторический отрывок составлял часть труда, мною оставленного». Заметьте, Пушкин прямо говорит, что книга – только часть его труда: что-то из собранного им и, возможно, вошедшего в первоначальный текст «Истории…», осталось «за кадром».

Обстоятельство второе связано с гибелью Пушкина. Известно, что Александр Сергеевич был смертельно ранен на дуэли 27 января 1837 года поручиком Кавалергардского полка Жоржем Шарлем Дантесом, который являлся приёмным сыном голландского посланника Луи-Борхарда де Беверваарда фон Геккерна. Говоря о причинах дуэли между Пушкиным и Дантесом, Леонид Выскочков замечает: «Вряд ли всё можно свести к какой-то одной версии, в том числе и к последней, согласно которой причиной дуэли послужили попытки Геккерна овладеть списком записок Екатерины II, находившимся у Пушкина. Действительно, барон был известен как делец на ниве антикварного бизнеса, а записки императрицы можно было выгодно продать за границу. Геккерну, к слову сказать, удалось овладеть каким-то другим списком». Пушкин и в самом деле имел возможность брать на время на дом некоторые архивные материалы для работы над историей пугачёвского бунта. Но какие именно материалы были в распоряжении Пушкина, помимо записок Екатерины II? Об этом можно только догадываться. Ещё раз процитируем биографию Николая I, написанную Леонидом Выскочковым: «Узнав о безнадёжном состоянии поэта, Николай поручил В.А. Жуковскому “запечатать кабинет Пушкина” тотчас после его кончины, уничтожив все крамольные и непристойные рукописи. После смерти Пушкина список мемуаров Екатерины II был изъят». Не исключено, что в находившихся у Пушкина документах могли содержаться более чем откровенные сведения об участии Османской империи и Франции (а, возможно, и внутрироссийской оппозиции масонского толка) в инициировании восстания Пугачёва. И публикация этих сведений вполне могла привести к нежелательным для России последствиям.

Написание и выход в свет «Истории Пугачёва» Александра Пушкина нельзя рассматривать без отрыва от политической ситуации тех лет. В начале – середине 1830-х годов на западе и юге России обстановка была нестабильная. Только-только завершилась очередная русско-турецкая война 1828-1829 годов, не за горами была война очередная – 1853-1856 годов. Во Франции в июле 1830 года произошла очередная революция, в результате которой королём стал Луи-Филипп I. Наконец, обязательно надо учитывать факт польского восстания 1830-1832 годов. Попытки поляков добиться независимости Польши (значительная её часть по итогам Венского конгресса 1814-1815 г.г. вошла в состав Российской империи) были встречены с «пониманием и одобрением» во Франции и Англии. В прессе этих стран была развёрнута русофобская истерия, которая особенно сильно свирепствовала во Франции. Польские патриоты превозносились, а «русские варвары и дикари», творившие «жестокую» и «бесчеловечную» политику в «несчастной Польше» всячески поносились. Конечно же, в европейской прессе ничего не писалось о жестокостях «польских патриотов». Об унижении православных жителей Польши, о том, как у родителей отнимали детей и отдавали их на воспитание в католические монастыри, о том, как русских солдат пытали, сажали на кол, выкалывали глаза – об этом ни французская, ни английская пресса, разумеется, своим читателям не сообщала.

«Порядок правит в Варшаве». Французская карикатура Ж.Ж. Гранвиля и Э. Форе («Le Charivari», 1832 г.), по поводу террора в Варшаве, устроенного российскими властями после подавления польского восстания.

Политика двойных стандартов в отношении России со стороны «просвещённого Запада» – история, как мы видим, не новая. Когда в августе 1939 года СССР и Германия подписывают договор о ненападении – это очень плохо, так как «пакт Молотова-Риббентропа», дескать, развязал Вторую мировую войну. Когда в 1938 году Англия и Франция сдают Гитлеру Чехословакию – это нормально: печальная, но, увы, суровая необходимость. Да что там говорить! Венский конгресс 1814-1815 годов: не успели ещё отгреметь наполеоновские войны, а союзники – договориться о разделе территорий Европы, как 3 января 1815 года Англия, Франция и Австрия заключают против России тайный союз, который в 1853 году выльется в очередную войну Турции с Россией. На этот раз Англия и Франция уже открыто выступят против России на стороне Турции. Любопытная история: 26 февраля 1815 года Наполеон бежит с острова Эльба – начинается период, известный как «100 дней Наполеона». Бонапарт входит в Париж и занимает королевский дворец. Среди документов, оставленных при паническом бегстве Людовика XVIII, Наполеон обнаруживает текст «секретного протокола» Англии, Франции и Австрии против России. Наполеон быстро переправляет текст пакта российскому императору Александру I. Держа в руках этот договор, Александр принимает австрийского канцлера. На вопрос императора, как это следует понимать, канцлер молчит. Да и что он мог сказать?

Известно, что в приложениях к «Истории Пугачёва» Александр Пушкин добавил массу графического материала. Одним из таких материалов был и портрет Емельяна Пугачёва, который Александр Сергеевич почему-то заказал во Франции. Хотя, на первый взгляд, что общего было между восстанием Пугачёва и его «французским портретом»? «Восстанию Пугачёва европейская пресса уделяла немалое внимание. Многие европейские аналитики считали, что Пугачёв однозначно работает на интересы Турции. А Вольтер был уверен: непосредственное руководство пугачёвской спецоперацией осуществляет шевалье де Тотт, хотя Екатерина предпочитала этому не верить». Между тем, интерес Александра Пушкина именно к французскому портрету Емельяна Пугачёва можно объяснить вполне логически. Итак, к «Истории Пугачёва» Пушкин приложил ряд графических материалов, в том числе – портрет Емельяна Пугачёва. Портрет этот, как уже было сказано, почему-то был заказан им во Франции. На этот факт обратил внимание автор газеты «Культура» Нильс Иогансен, который как и в своё время Пушкин, проехался по «местам боевой славы» Пугачёва, посетив и город Оренбург. На его вопрос, почему Пушкин заказал гравюру Пугачёва во Франции, директор Музея истории города Оренбурга Роза Чубарева озвучила официальную историческую версию: «Потому, что в то время в России не было хороших художников». Такую версию автор газеты «Культура» легко опровергает: «Эта трактовка не выдерживает критики. В то время русская художественная школа, в том числе портретная, вполне состоялась. Рокотов, Боровиковский, Левицкий – это вообще конец XVIII века. Потом были Кипренский, Тропинин, Брюллов и другие мастера. Но, может быть, требовался точный портрет Пугачёва, почти фото? И поэт заказал его копию. Положим, из личного дела бунтовщика в архивах французской разведки». Такое предположение, согласитесь, выглядит не таким уж фантастическим. Тем более, что в имевшихся архивных описаниях внешности Пугачёва присутствовали разночтения.

Портрет Емельяна Пугачёва, заказанный Александром Пушкиным во Франции и приложенный им к «Истории Пугачёва».

Традиционное описание внешности Емельяна Ивановича выглядело так: строен, среднего роста, тонок в талии и широк в плечах, имел красивое продолговатое смуглое лицо и большие выразительные карие глаза; нос – тонкий, с небольшой горбинкой; тёмно-русые волосы пострижены по-казацки, чёрная борода клином, с редкой проседью. Один из ближайших сподвижников Пугачёва – яицкий казак Тимофей Мясников – впоследствии показывал, что Пугачёв «хотя и не толст, но очень тяжёл и силен, и, как бы лошадь ни крепка была, но не долго под ним бежать может». Наконец, в приложениях к «Истории Пугачёва» Пушкин приводит показания казаков В.И. Малохова и И.Г. Мелехова. В том, как они описывают внешность Емельяна Ивановича, имеются явные разночтения. Оказывается, смуглое лицо Пугачёва было рябым. Тонкий, с небольшой горбинкой нос, был слегка вздёрнутым. Карие глаза имели цвет «серые с желтиною».

Ещё один французский портрет Емельяна Пугачёва.

Скорее всего изучая архивы, Пушкин мог прийти к выводу, что истинным руководителем боевых действий был вовсе не Пугачёв, а совершенно иной человек. Возможно – подданный другого государства. К примеру, той же Франции. Вот почему Александр Сергеевич и пытался получить именно французский портрет Пугачёва.

Конечно, мысль о том, что Франция совместно с Турцией финансировала пугачёвский бунт, сегодня многим может показаться самым откровенным бредом. Особенно – людям либеральных взглядов. Но ничего необычного в этом нет. Тайное финансирование, подкупы тогда широко использовались иностранными государствами. Впрочем, как и сейчас – ничто не ново под Луной. К примеру, в трёхтомнике «История дипломатии» говорится о том, что уже в XVIII веке иностранные правительства тратили очень много денег на подкупы русских министров и сановников: «В 1725 году французскому консулу Кампредону было разрешено его правительством истратить до 60 000 червонцев на “гратификации публичные и секретные” всем лицам, которые были бы полезны для Франции, начиная с всесильного Меншикова, канцлера Головкина, Остермана и др. и кончая приближёнными к Екатерине I дамами». Да что там придворные дамы! Из-за рубежа руководителям внешней политики России выплачивались ежегодные пенсии, которые не гнушались принимать самые выдающиеся государственные деятели. Английский посол Уильямс в 1756 году доносил в Лондон о том, что канцлер Бестужев настоятельного просил у английского короля крупную пенсию, потому как в России ему ежегодно выплачивают всего лишь 7 000 рублей, что явно не соответствует его статусу. И Бестужев получил-таки из Англии пожизненную пенсию в 12 000 рублей в год!