Один знакомый лишенец по фамилии Нерыдайло мне предложил:
— Хотите пойти в наш клуб? Или боитесь?
— В какой клуб? — переспросил я с некоторой тревогой.
— В обыкновенный, — сказал Нерыдайло, — Клуб лишенцев.
И тут же прибавил:
— Вы не бойтесь. Это мы в шутку говорим клуб. А на самом деле, это просто частная квартира, где вечерком собираются трое, четверо лишенцев. Играем в шахматы, пьём чай, беседуем. Вот и всё.
Я не хочу сейчас долго, и длинно, и нудно оправдываться, почему я пошёл. Когда меня спросят об этом, я всё расскажу.
На турецком диване сидели два лишенца и любезничали с лишенкой.
Сейчас, подумал я, начнутся разговорчики, которые могут позволить себе только лишенцы. Послушаем — любопытно.
Но лишенцы продолжали свой невинный разговор о граммофонных пластинках.
«Надо их вызвать на откровенность», — решил я, — «может быть они при мне стесняются!» И я сказал, как можно радостней:
— Наша молочница, между прочим, сообщила интересный факт: на полях так мало снегу, что весь урожай может погибнуть.
— Тсс… — остановил меня лысый лишенец и посмотрел на меня неприветливо и строго.
— Почему же? — удивился я.
— Потому, — объяснила мне, нервничая, лишенка, — что если об этом громко говорить, то завтра же большевики навезут столько снегу, что о неурожае и думать нечего будет. Поняли?
Признаться, я ничего не понял. Но почувствовал некоторую неловкость и решил исправиться.
— Да, — сказал я, желая угодить лишенцам, — качество продукции всё падает. Вчера купил в кооперативе чайник, а он уже течёт.
— Тсс! — перебили меня лишенцы. — Пусть течёт! Молчите!!
— То-есть, — как? — возмутился я. — Почему молчать? Хороши хозяйственники, даже простой чайник сделать не могут. Дохозяйничались! — прокричал я.
— Это вас не касается! — строго сказал мне один из лишенцев.
Нерыдайло, должно быть, пожалев меня, заметил:
— Он не понимает, надо ему объяснить.
И тогда самый строгий, самый сознательный лишенец произнёс небольшую, но убедительную речь:
— Вы поймите, — сказал он мне, — что на тринадцатом году революции нельзя пользоваться теми же методами агитации, что в начале революции. Если тогда, когда мы, подчёркивая различные недостатки системы советской власти, ещё достигали некоторых успехов, то сейчас этот приём совсем отжил. Сейчас это только на руку большевикам. Они охотно прислушиваются ко всем отмеченным недостаткам и спешат их исправить. Вот почему, наоборот. Надо говорить, надо кричать, что всё хорошо, что недостатков никаких нет, и быть не может.
— А то ведь они такие: чуть что плохо, они сами же об этом начинают трубить в газетах. Понимаете? — объяснил шёпотом и лишенец, который сидел рядом с Нерыдайло, и тут же сообщил:
— С промфинпланом плохо… За первый квартал плановые задания не выполнены…
— Товарищи, спокойствие, — сказал на этот раз Нерыдайло, — об этом ни звука. Боже вас упаси проронить хоть одно слово, что с планом неблагополучно.
— Но как же об этом не молчать, — спросил я, — когда об этом в газете написано.
— Этого не может быть! — крикнули в один голос лишенцы.
— Ещё как пишут! — сказал я. — Большими заголовками на первой странице! — и я показал им газету. — Вот: «Большинство отраслей тяжёлой промышленности работало ниже намеченного плана»; «Урал-уголь выполнил программу всего лишь на 80,6 процента, Москва-уголь — на 88,4 проц.»; «Цементная промышленность…».
Самый строгий, самый сознательный лишенец прочёл и произнёс раздражённо:
— Обо всех своих недостатках пишут! Чёрт бы их драл!..
Б. Левим Журнал «Чудак» январь 1930 г.
Оценил 1 человек
1 кармы