Эта тема озвучена мной в видео, текст ниже:
Ссылка на видео: https://youtu.be/obY8WrH4YZg
* * *
Выдающийся отечественный учёный Владимир Пропп - советский филолог, фольклорист, профессор Ленинградского университета писал об уникальном явлении духовной жизни:
«Миф же есть рассказ сакрального порядка. В действительность рассказа не только верят, он выражает священную душу народа».
* * *
С принятием христианства монахи-летописцы стали вписывать историю возникновения славян в ветхозаветные предания. К счастью, несмотря на все старания христианства навязать нашим предкам библейский миф об их происхождении от Адама и Евы, в Белоруссии сохранился древний языческий миф о происхождении всего славянского племени.
Миф этот впоследствии распался на ряд легенд, первая из которых была записана в 1820—1840-х гг. на территории белорусского Подвинья:
«Когда-то еще мир только начинался, так ничего нигде не было. Везде стояла мертвая вода, а среди воды торчал то ли камень, то ли еще что. Один раз Перун так разыгрался и давай швырять стрелы в этот камень. От его стрел выскочили три искорки: белая, желтая и красная. Упали те искорки на воду; с этого вся вода замутилась, и мир замутился, как тучи.
Но через некоторое время, как все просветлело, ясно стало — где вода, где земля. А чуть позже завелась и всякая жизнь — и в воде, и на земле. И леса, и травы, и звери, и рыбы, а после и человек завелся: или он пришел откуда или вырос тут.
Потом он стал заводить свои человеческие порядки.
Долго ли он так жил, или коротко, но имел он уже свою усадьбу, имел много жен, а еще больше детей. Было ему имя Бай. А как пришел час его смерти, тогда созвал он своих сыновей и разделил все имущество. Только одного сына забыл. Тот в это время был на охоте и с ним были любимые собаки отца - Ставры и Гавры.
Звали этого сына Белополь. Вскоре после смерти отца вернулся Белополь с охоты. А братья ему говорят:
— Вот отец разделил среди нас все свое имущество, а тебе он завещал своих собак, и еще сказал, чтобы ты пустил их на волю: одну — в правую сторону, а вторую — в левую; сколько они земли обегут за день, так эта вся земля твоя будет.
Вот пошел Белополь и поймал двух птиц, прилетевших одна с южного моря, другая с западного. Пустил одну птицу на юг, да и говорит одной собаке:
— Бери!
Пустил вторую на запад и говорит второй:
— Хватай! Как полетели эти птицы: одна в одну сторону, вторая в другую… Как побежали собаки за птицами, так даже земля задымилась…
Как пошли те собаки, так и до сих пор не вернулись, а по их следам две реки протянулись, в одну сторону пошла Двина, в другую сторону — Днепро.
Вот на этих просторах Белополь и начал селиться да заводить свои порядки. У этого Белополя от разных жен его развелись разные племена под названием белорусы. Они и теперь там ходят, земельку пашут и жито сеют»
(Легенды i падант. Минск, 1983, с. 78–79.)
Из книги - Духовная прародина славян. Автор Серяков Михаил Леонидович.
* * *
Всякий раз надо ударять себя по рукам, когда тянешься к мифу, собираясь его развинтить, понять, как что работает, что за что зацепляется.
Миф, древняя легенда - это не полигон для изучения технологий.
* * *
Когда я оказался в Йошкар-Оле, меня познакомили с человеком, который оказался очень необычен и своим образом жизни, и образом мысли. Те, кто представлял меня ему, объяснили: возможно, мы поговорим и поможем друг другу разобраться в тех вещах, которые нас волнуют.
Знакомые звали его Клим. Но я в силу разницы в возрасте предпочёл торжественный и полный вариант его имени – Климент Германович.
Климент Юадаров работал тогда преподавателем марийской культуры в педагогическом училище Йошкар-Олы. Я знал его фамилию – видел её на обложках нескольких брошюр, рассказывающих о разных сторонах жизни горных марийцев.
Я запомнил барак на улице Соловьёва с квартирой Юадарова на втором этаже. Маленькие комнатки, прожорливая на дрова печка. Тесовый туалет через двор наискосок. Во дворе я запомнил юадаровский сарай. В нём – мастерская. Всё свободное время Юадаров плёл корзины. Если честно, таких красивых корзин я не видел ни у кого. Были среди них крохотные – для кукол. Были плоские, чем-то похожие на широкие лодочки корзинки на стол для хлеба или пряников. Были корзины огромные, с двумя ручками…
– Умею. Деньги в училище платят плохо, не вовремя, зарплата вообще стала смешная. Вот я наплету, возьму сколько смогу, сяду в ночной поезд и – в Казань. Рынок там рядом с вокзалом. Два часа – всё продано. Жить, конечно, надо, деньги требуются. Но и копить их надо.
– На квартиру?
– Ты смеёшься что ли? Какая может быть квартира? Это сколько жизней надо прожить, чтобы такие деньги заработать!.. Я на издание книг деньги собираю. Очень многое хочется людям рассказать, что знаю. Вот плету корзины – думаю, как буду дальше новую книгу писать. Пишу – заленюсь, думаю: надо передохнуть – пару корзинок сплести.
О Юадарове мне приходилось слышать от разных людей разное.
Говорили: непростой у него характер. Другие мягки, любезны, сглаживают углы. Этот идёт напролом. Никого ни о чём не просит. Не признаёт авторитеты. Если кому-то удаётся уговорить чиновников профинансировать своё издание, найти спонсоров, то Юадаров начисто лишён таких способностей. С одними он уже насовсем испортил отношения – резко сказал то, что показалось ему правдой. Ко вторым просто не знает, как подойти – стесняется. Нет, уж лучше он, человек бедный, заработает на свои книги сам. Лучше он их издаст страшненькими – с убогой серой обложкой, в самом блеклом полиграфическом исполнении.
Двадцать собственных книг, в их числе – словари. Многое увидело свет только благодаря таланту плести корзины. Но этого Юадарову было мало. Он принялся, как и всё прочее небольшим, в несколько сотен экземпляров тиражом, издавать свой горномарийский научно-популярный журнал. Сетовал: нет пока такого издания, а оно требуется. Заказывал статьи авторам, рассылал им публикации. Хотел, чтобы всё там было интересно, ярко.
В одном из номеров позволил себе рассказать о том, кто он есть и что думает о жизни. Повод был очень серьёзный, и его вполне отразил заголовок статьи "Мне – пятьдесят". Нашёл, что дата эта этапная, пора подводить итоги и размышлять, за что его будут помнить потомки.
– Вот как Николая Оглоблина, например, помнят, – пояснил он как-то.
Оглоблин – человек, написавший о древностях Васильсурска и его окрестностей несколько статей и даже брошюр в начале XX века. И, как мне казалось, забытый всеми, тем более, что следы его потерялись после революции – скорее всего за границей России.
Был он в этом краю приезжим человеком. Уроженец Киева, сын настоятеля Софийского собора, Оглоблин получил богословское и историческое образование, был сотрудником одного из столичных архивов, написал работы о том, как продвигалось Русское государство в Сибирь, как жила Запорожская сеть, попал в энциклопедию Брокгауза и Евфрона.
И сорока лет бросил все свои учёные занятия после конфликта с новым директором архива, стал странствовать по Поволжью. Но на самом-то деле перелистнуть страницу в своей биографии и стать другим почти невозможно. Николай Оглоблин начал писать очерки для журналов, открывая для себя и для читателей Ветлугу, Светлояр, Вятку, Суру. Он слушал рассказы старожилов, пытался вникнуть в местные загадки. И сумел о них написать – точно, интересно, иногда иронично.
– Оглоблин был этнограф серьёзный и знал он многое из того, что сейчас уже никто не расскажет – нет больше людей, кто такое помнил бы. Ответы на многие вопросы надо искать у него. Он очень хорошо знал старину. И знал тайную жизнь Васильсурска. Его надо внимательно читать – и найдёшь тут многое. Он видел своими глазами, что там делается в ночь на 11 сентября.
– А что там делается?
– Туда идут люди – сотни людей с востока. К Супротивному ключу… До сих пор идут. Однажды я специально приехал туда в эту ночь. Они не заходят в Васильсурск, прямо на родник. Оставляют подарки, просят, если у них что-то не так. Супротивный ключ – это древняя резиденция бога Кугу Юмо. И его главный день – 11 сентября по новому стилю. Это передаётся в сёлах из поколения в поколения: был город Цепель, была его главная святыня – по сути – святыня целого народа. Вот видишь: пятый век уже города нет, а к ней продолжают ходить.
Но стараются сделать всё так, чтобы не привлечь чужое внимание.
* * *
Супротивный ключ
Он чист и свеж и свят уже века - Журчит тихонько направляясь в реку.
Но нет ценней другого ручейка Ни одному в округе человеку.
Его назвали Супротивный ключ Ведь он всю жизнь навстречу солнцу мчится.
Он тих и незаметен, и могуч К нему идут попить и полечиться.
Он немощному силы предаёт, очистит от коросты от душевной
Блажен и благодатен будет тот, кто смог испить водицы той волшебной.
* * *
Ехать до Омыклид оказалось с полчаса. С асфальта свернули на полевую дорогу, в конце которой у кромки леса уже стояли к этому времени – четвёртому часу утра штук пять легковушек.
– Тут и оставлять? – спросил водитель.
– Тут. Да никто здесь ничего не сделает – место такое.
Мы долго шли тёмным ещё оврагом вниз, пока широко не заблестела впереди река. Тропика вильнула, и вышла на поляну в полугоре. Она была похожа по-своему на террасу в Кадницах – не обрывалась в сторону реки, а заканчивалась невысоким валом.
На поляне справа стоял грубо сколоченный деревянный навес, напоминавший по конструкции те, которые стоял у деревень на остановках. Под навесом лежали кучами булыжники. На полотенцах, на бумаге была еда – пироги, овощи, домашний хлеб.
Горели свечи. Их огоньки отражали, поблёскивая, жёлтые и белые монеты, которые были сложены горстками на ткани. Поляна была широкой.
Посередине неё горел костёр, в котором шевелил дровишки пожилой мариец. Слева от костра на брёвнах сидели мужчины – их было человек пятнадцать, в основном степенные старики, которые вели мирную спокойную беседу. Понимал я не всё в ней. Но было ясно: разговор шёл о войне, о том, как тогда жили, о знакомых из соседних сёл – у кого как дела, кто приболел, кого нет уже. Перед людьми тоже лежала еда и стояли простецкие эмалированные кружки, наполненные кипятком с заваркой из трав.
Юадаров вынул из сумки хлеб и положил под навес. Мы тихо поздоровались и сели рядом с мужчинами. Несколько человек пожали Юадарову и – потому что я ним пришёл – мне руку. Разговор, остановившись на минуту, пошёл дальше. Юадарова спрашивали, как он живёт, что пишет, видит ли там, в Йошкар-Оле президента. Говорили: президент Зотин, он ведь и сам из горных марийцев, и сюда даже на катере заезжал – любопытно ему стало, что тут, на святом месте.
Напротив на брёвнах сидели только женщины, и у них был свой разговор, наверное, похожий.
От поляны тропа вела вниз. Там на площадке стояла у обрыва старая берёза, и возле неё тоже лежали деньги. А совсем внизу у воды был источник – святой ключ.
– Эх, не поднимали бы больше воду в этом Чебоксарском море. Уж и так всё затопило – ещё и святого ключа не будет! Ведь беды от этого происходят. Утонул святой ключ, а его никто не навестит, никто ему слова не скажет там, под водой…
От поляны тропа вела вниз. Там на площадке стояла у обрыва старая берёза, и возле неё, как и под навесом, лежали деньги. А совсем внизу у воды был источник – святой ключ.
В ложбине, из горы шли два желобка: повыше и пониже. Вода Омыклид, наверное, самая вкусная, какую приходилось пробовать за всю жизнь. И при этом её вкус в двух желобках был совершенно разный!
Люди подходили в Омыклиды по нескольку. Первым делом – к навесу, оставляли там часть содержимого сумок, кланялись, шептали что-то и садились рядом или шли вначале к ключу. А кто-то уже уходил с поляны – поднимался по горе вверх.
Те, кто приходил часов в семь, вели уже себя немного иначе, чем ночные паломники. Они крестились на навес, на берёзу, шли, шепча молитву, к ключу. Но тоже садились потом рядом. Мужчины – слева, женщины – справа.
Часов в восемь на поляну спустился поп.
Он аккуратненько разгладил бородку, достал из саквояжа своё блестящее облачение. А молодой человек, пришедший с ним, держал в руках тумбу, которую затем принялся устанавливать на манер кафедры, подкладывая под неё камни.
Многие из тех, кто сидел на брёвнах, не привлекая к себе особого внимания, стали подниматься и уходить. Другие, наоборот, оживились и потянулись навстречу священнику.
– Ночью сюда приходят те, кто верит в наших древних богов, – стал объяснять Юадаров. – А потом сюда идут уже христиане, и для них на ключе проводится молебен. Это уж они давно так. Они, конечно, говорят, что это язычество. Но этот парень, который с попом пришёл – потом деньги-то отсюда все соберёт и еду тоже, которая понравится… А многие тут верят и в Христа, и в Кугу Юмо, считают, что это один бог. Может, и так – кто скажет?…
Я ждал, что сейчас наступит кульминация этого ночного паломничества. Только появление православного священника никак на неё не тянуло. Наоборот, оно многое как-то тихо завершило на поляне в это утро.
– Всё было так, как обычно? – спросил я Юадарова.
– Именно так всегда и бывает, – ответил он и, словно почувствовав мой незаданный вопрос, продолжил. – Я думаю: люди уже забыли, как надо правильно молиться своему богу, как это раньше делалось. Картов, которые бы вели моления, у горных марийцев давно уже не осталось – возможно, с тех самых времён, когда началось их крещение.
Людей от своей веры отучали уже много поколений подряд, в их веру вмешивались, объясняли им, что она неправильная, что не способна помочь.
Но их всё равно тянет в святое место. И здесь они всё равно найдут случай сказать, что их беспокоит, и слова найдут.
А так с виду они просто сидят и пьют чай из святой воды… И к Супротивному ключу так же ходят.
Ключ назван Супротивным потому, что "вытекает супротив восхода солнца"…
Из книги - Боги Лесного Заволжья. Автор Николай Морохин.
* * *
Не следует относиться к мифам, как к некоей выдумке.
На этом всё, всего хорошего, канал Веб Рассказ, Юрий Шатохин, Новосибирск.
До свидания.
Оценили 0 человек
0 кармы