Сибирский тракт. В пути каторжники находились от года до двух.
* * *
Эта тема озвучена мной в видео, текст ниже:
Ссылка на видео: https://youtu.be/_EiJgHFlFbM
* * *
Сижу в полутьме архивного зала, кручу пленку; она время от времени мутнеет, и я прячу голову под черный чехол фильмоскопа, чтобы ученые соседи не увидели моих глаз…
Секретно
8 октября 1844 года.
От Главного управления Восточной Сибири, Иркутск.
Его Сиятельству графу А. Ф. Орлову.
«Бывший Енисейский Гражданский Губернатор Копылов довел до сведения, что государственный преступник Николай Мозгалевский после болезни, продолжавшейся четыре дня, 14 июня сего года умер…»
«Четыре дня»… Зачем эта ложь? Уйти от суда истории? Николай Мозгалевский заболел чахоткой еще в Нарыме и начальству это было известно - медленно, годами таял, пока не угас в Минусинске вечерней июньской зарей…
На докладе о смерти Николая Мозгалевского есть помета: «Его Величество сие читать изволили». Только осталось неизвестным, по этому поводу или другому, раньше или позже император изрек свою сакраментальную фразу:
«Их еще много».
Первым декабристом, умершим в том году, был Федор Вадковский, «северянин» и «южанин»; этот прапорщик Нежинского конноегерского полка был также поэтом, композитором, пианистом и математиком.
8 января 1844 года скончался в слободе Оек под Иркутском. В последний путь его провожал товарищ по каторге и ссылке Алексей Юшневский, бывший генерал-интендант 2-й армии. После отпевания друга в слободской церкви он подошел к гробу проститься и упал замертво.
6 июня на Енисее, в тысяче верст ниже Туруханска скоропостижно скончался «славянин» Николай Лисовский.
Царю не приходилось слишком долго ждать очередного доклада о, как он выразился однажды, «mes аmis de quatorze» («моих друзьях от четырнадцатого»)
Через два месяца после смерти Николая Мозгалевского из Тобольской городской больницы вынесли холодное тело Александра Барятинского: рваное платье и прочие вещи бывшего князя и адъютанта главнокомандующего 2-й армии были оценены в одиннадцать рублей…
25 января следующего, 1845 года умер в Ялуторовске затравленный лживыми доносами и потерявший перед смертью рассудок Андрей Ентальцев.
10 мая Вильгельм Кюхельбекер, срочно приехавший в Курган из Смоленской слободы, записал в своем дневнике:
«Сегодня в 3 часа ночи скончался на моих руках Иван Семенович Швейковский. При смерти его были фондер-Бригген и Басаргин».
Товарищи похоронили Ивана Повало-Швейковского рядом с Иваном Фохтом, умершим за три года перед этим.
3 сентября 1845 года в Енисейске простился с жизнью Александр Якубович, ровно через три месяца, 3 декабря, не стало заточенного в Акатуе Михаила Лунина, а 11 августа 1846-го в Тобольске ушел из жизни ослепший поэт-декабрист Вильгельм Кюхельбекер…
Не сохранилось достоверных свидетельств об августейших эмоциях при получении этих известий, но допускаю, что в те минуты царь мог даже скорбно вздохнуть и, как бы напоминая окружающим о бремени государственных забот, тотчас похолодеть глазами, которые Александр Герцен назвал «зимними», а Лев Толстой — «оловянными».
Великий наш поэт Федор Тютчев написал послед ему:
Не богу ты служил и не России,
Служил лишь суете своей,
И все дела твои, и добрые и злые, -
Все было ложь в тебе, все призраки пустые.
Ты был не царь, а лицедей.
Продолжаю читать подсвеченные документы: застилает глаза, и я чувствую, что от давних «благодеяний» и «милостей» сиятельного графа Орлова, оказанных сиротам декабриста Николая Мозгалевского, бывшего члена общества Соединенных славян, вот-вот разрыдаюсь…
«…Семья его не имеет никаких средств к существованию…». «…Остались дети: сыновья: Павел 13, Валентин 11, Александр 9 лет и Виктор 9 месяцев, дочери: Варвара 17, Елена 6, Пелагея 4 и Прасковья 3 лет…». «Мать их просит отдачи их для призрения и воспитания в казенные учебные заведения с тем, чтобы сыновья не были зачислены в военные кантонисты…»
Секретно.
16 ноября 1844 года.
С.-Петербург,
3-е Отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии.
"Дети государственных преступников, родившиеся в Сибири, записываются в ревизию для одного счета, и на них следует смотреть как на казенных поселян. Милость, оказанная в 1841 году детям преступников, рожденным от матерей-дворянок, последовавших за мужьями в Сибирь, помещением их, т. е. детей, в институты и корпуса, не может относиться к детям Мозгалевской, ибо она мещанка и тамошняя.
В кантонисты записываются дети преступников, поступивших в рядовые. — За сим детей Мозгалевской, по исключительному и беспомощному их положению, можно бы поместить в заведения Приказа Общественного Призрения или приюты, буде таковые существуют в Сибири, по усмотрению генерал-губернатора".
Секретно.
25 декабря 1844 года.
Его Сиятельству графу Алексею Федоровичу Орлову.
"Получив предписание Вашего Сиятельства от 16 минувшего ноября, долгом считаю довести до сведения Вашего, что воспитательных заведений, учрежденных от Приказов Общественного Призрения в вверенном управлению моему крае нет, кроме Иркутского училища, где воспитываются сыновья канцелярских смотрителей и бедных классных чиновников, где все ваканции заняты, и приемного дома при Иркутской гражданской больнице, куда поступают подкидываемые младенцы в первые дни по рождении, а потому, дабы дети умершего государственного преступника Мозгалевского не лишились изъявленной Вашим Сиятельством милости, я полагал бы необходимым испросить особое Высочайшее соизволение на помещение из числа их трех старших сыновей его в Бухгалтерское отделение Коммерческого училища в С.-Петербурге или же в школы: садоводства, шелководства, виноделия и земледелия, а младшего сына и дочерей, кроме старшей, в один из сиротских домов в Москве или других российских городах, на иждивении Приказов Общественного Призрения существующих.
Генерал-губернатор Восточной Сибири В. Я. Руперт".
Секретно.
29 января 1845 года. С.-Петербург. 3-е Отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии.
"Милостивый Государь Вильгельм Яковлевич! Обязываюсь ответствовать Вам, Милостивый Государь, что о подобном призрении детей государственного преступника, рожденных от жен сих последних из податного состояния, я нахожу с моей стороны невозможным предстательствовать.
Граф А. Ф. Орлов".
Документы эти публикуются впервые, они говорят сами за себя, но сохранились от тех давних времен и другие, декабристские.
Александр Беляев — Михаилу Нарышкину:
«Мозгалевский умер. Может быть, вы уже знаете? Наше маленькое имущество мы все оставили вдове…»
Еще в 1840 году братья Александр и Петр Беляевы добились перевода на Кавказ в тяжкую, рисковую, но хоть в какой-то мере амнистирующую солдатскую службу.
Это были настоящие русские люди.
Они смолоду обладали свободным и широким взглядом на жизнь и, к слову сказать, не принадлежа к какому-либо тайному обществу, сочли своим гражданским долгом выйти 14 декабря 1825 года на Сенатскую площадь.
Нелишне будет привести здесь слова Александра Беляева о том, чем для него стало сибирское изгнание:
«Ссылка наша целым обществом, в среде которого были образованнейшие люди своего времени, при больших средствах, которыми располагали очень многие и которые давали возможность предаваться исключительно умственной жизни, была, так сказать, чудесной умственной школою…»
И далее Александр Беляев пишет фразу, которая, при всей ее парадоксальности, отражает мнение определенной части сибирских изгнанников и многое говорит об авторе: «Если бы мне теперь предложили вместо этой ссылки какое-нибудь блестящее в то время положение, то я бы предпочел эту ссылку».
Навсегда прощаясь с Сибирью и зная, что едут под пули горцев, братья Беляевы, конечно, могли получить с какого-нибудь минусинского богатея крупную сумму за свои добротные постройки, племенной скот, ухоженную землю, сельскохозяйственные машины, семенной фонд, за все их отлично поставленное фермерское дело или же распродать хозяйство по частям, в том числе и на вывоз, и никто бы их, наверное, в том числе и самые строгие потомки, не осудил.
Однако они поступили в соответствии со своими высокими идеалами и понятиями о подлинном товариществе-оставили все хозяйство Николаю Мозгалевскому, бедному, многодетному и больному декабристу, которому - быть может, они это понимали - уже недолго оставалось жить, разделив будущие доходы истинно по-братски, на три равные части.
…Время от времени я, проезжая центром Москвы, заруливаю на Смоленский бульвар и приостанавливаюсь на минутку близ дома № 12. Это двухэтажный угловой дом со старинными закруглениями окон по первому этажу, с неприхотливым карнизиком по верху второго, ржавыми водосточными и нечастыми уже в Москве печными трубами над железной крышей.
В этом доме доживал свой век Александр Беляев, сюда приходил к нему из Хамовников Лев Толстой.
Они подолгу беседовали, вспоминали-перебирали знакомых, молча размышляли, должно быть, всяк про себя и вслух-друг для друга.
Толстой позже написал:
«Довелось мне видеть возвращенных из Сибири декабристов, и знал я их товарищей и сверстников, которые изменили им и остались в России и пользовались всяческими почестями и богатством. Декабристы, прожившие на каторге и в изгнании духовной жизнью, вернулись после 30 лет бодрые, умные, радостные, а оставшиеся в России и проведшие жизнь в службе, обедах, картах были жалкие развалины, ни на что никому не нужные, которым ничем хорошим было и помянуть свою жизнь; казалось, как несчастны были приговоренные и сосланные и как счастливы спасшиеся, а прошло 30 лет, и ясно стало, что счастье было не в Сибири и не в Петербурге, а в духе людей, и что каторга и ссылка, неволя - было счастье, а генеральство и богатство и свобода были великие бедствия…»
Возможно, Александр Беляев рассказывал Льву Толстому и о Николае Мозгалевском — это было последнее и очень приметное товарищество братьев-декабристов в Сибири, которое должно бы запомниться на десятилетия. Будучи уже глубоким стариком, Александр Беляев вспоминал о своем отъезде из Сибири: «…хозяйство с лошадьми и скотом передали нашему многосемейному товарищу Н. О. Мозгалевскому из 3-й части дохода… Он пересылал нам на Кавказ нашу часть, т. е. две трети».
Попутно попрошу читателя обратить внимание на одно слово в этом отрывке - «товарищ».
Обращаясь так друг к другу сегодня, мы не задумываемся, из каких корней оно вошло в наш язык.
За каждым русским словом, однако, есть историческая глубина; обращение «товарищ» явилось вроде бы в революцию, однако оно уже было в широком обиходе среди тех, кто готовил эту революцию, а впервые стало употребляться в почти сегодняшнем смысле среди декабристов, — чтобы убедиться в этом, прочтите их воспоминания, переписку, а также записки тех, кто имел счастье общаться с ними.
И у Толстого в приведенном выше отрывке внимательный читатель найдет это слово, и у Герцена, я же вспоминаю строчки Марии Волконской, от которых когда-то вздрогнул в самолете, летящем над Сибирью, - с этого началось мое путешествие в декабристское прошлое, и я их знаю наизусть:
«…через Читу прошли каторжники; с ними было трое наших ссыльных: Сухинин, барон Соловьев и Мозгалевский. Все трое принадлежали к Черниговскому полку и были товарищами покойного Сергея Муравьева».
Большой сибирский тракт
Значит, еще в том году, когда произошло это событие, слово «товарищ» уже жило в декабристской среде? Или, быть может, это слово-понятие вошло в «Записки» М. Н. Волконской позже, когда они писались? Но я где-то еще в документах декабристской поры встречал его!..
Долго вспоминал, рылся в своих карточках и блокнотах.
Да, да, конечно, вот оно, первое письмо Николая Мозгалевского, отправленное из Нарыма томскому другу 25 мая 1827 года.
Мне посчастливилось найти его в архиве Октябрьской революции совсем в другом, не декабристском деле, и оно еще не опубликовано.
Из тяжкой одиночной ссылки декабрист в упадке духа пишет, что лучше бы ему погибнуть, «как Пестель с товарищами…».
И нельзя здесь, конечно, не вспомнить бессмертных строк Александра Пушкина, написанных за семь лет до восстания декабристов:
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
А вот еще его же слова:
«Повешенные повешены, но каторга 120 друзей, братьев, товарищей ужасна…»
Не все, правда, сибирские изгнанники попали на каторгу, не все были его друзьями — многих он никогда не встречал, однако всех считал своими братьями и товарищами…
Было (Мозгалевскому) от роду сорок три, (когда он умер) из которых он полгода пробыл в Петропавловской крепости, а в сибирской ссылке - восемнадцать…
Это отрывки из книги - Память (Книга вторая), автор Владимир Алексеевич Чивилихин.
По теме:
Великий кандальный путь. В пути каторжники находились от года до двух.
ИСТОЧНИК: История Сибирского тракта. Фотографии и текст - Алексей Люткевич.
На этом всё.
Всего хорошего, канал Веб Рассказ, Юрий Шатохин, Новосибирск.
До свидания.
Оценил 1 человек
1 кармы