В некотором царстве, в некотором государстве жил да был богатый крестьянин. И было у того крестьянина три сына. Старший сын Федор был парнем умным, но ленивым – очень любил свою работу на других спихнуть. И умел это делать. Средний сын Степан был тоже ленивым, но красивым и до девок охочим. И эта страсть его была куда сильнее лени. Младшему Ивану ни ума, ни красоты от природы не осталось, зато здоров был необычайно. Чем старшие братья часто пользовались.
Как-то приснился богатому крестьянину страшный, да вещий сон. Будто бы пришло из заколдованного леса чудо-юдо поганое, змей о трех головах. Истоптал тот змей землю родную, испепелил дыханьем огненным, а людей и животину домашнюю сожрал! Закручинился богатый крестьянин, стал он думать – как беды избежать. И чудо-юдо поганое до жути боится, и хозяйство, тяжким трудом нажитое, бросать жалко.
На следующую ночь другой вещий сон приснился крестьянину. Пришел к нему во сне старый ведун, да и говорит ему:
- Течет между колдовским лесом и вашим царством-государством темная река. Вода в той реке мертвая. Если вступит в ту воду кто живой – вмиг умрет! Редкая птица долетит до середины той реки – падает замертво от тумана, который никаким ветром не развеять! И есть через темную реку единый мост – Калиновый. Не миновать того Калинова моста чуду-юду поганому. Пошли к Калинову мосту своих сыновей. Узок мост, и не то, что одного змея, рать целую можно у того моста сдержать!
Позвал утром к себе богатый крестьянин сыновей своих, да говорит:
- Сыны мои любимые! Много лет я растил вас, кормил да оберегал, пришло время и вам службу сослужить!
- В армию не пойду! – сказал старший сын.
- Пусть вон Ванька идет, - согласился сын средний, – у него здоровья больше, чем у нас двоих!
– Цыц! – сказал отец. – Я еще не все сказал. Служба ваша будет вот такая. Приснился мне вещий сон, что собирается напасть на нас чудо-юдо поганое из колдовского леса. Все истоптать, сжечь, а нас и скотину нашу сожрать. А еще приснился мне старый ведун, который посоветовал встретить Змея трехглавого у Калинова моста, что через Черную речку перекинут. Ту речку вброд не перейти, а мост узок. Если не пощадите живота своего - не пропустите супостата на родную землю. И нет у меня другой надежды кроме вас, сыны возлюбленные, ибо стар я уже для дел ратных…
Промолчал в этот раз Федор, так как ничего утешительного по поводу вещих снов и старых пердунов в них не мог отцу сказать. Лишь головой покачал. И Степан промолчал, потому как отвлекся от слов отца, про поповну Софью Игнатишну вспомнив. Иван же из всего сказанного понял лишь то, что за отца надо какому-то чуду рыло начистить. На что он был всегда готов.
- Не беспокойся батюшка, - ответил с поклоном младший сын, - мы с братьями супостата завернем. А заупрямится – свернем башку, или сколько их там у него? А, не важно!
Обнял богатый крестьянин своих сыновей, уронил слезу каждому на грудь, вручил по котомке со снедью и благословил на подвиг ратный.
Вот пришли братья к Черной речке, нашли они и Калинов мост, что был через нее переброшен. У того моста стояла старая замшелая избушка, наполовину в землю вросшая. Решили в ней остановиться. Сели за дубовый стол и стали решать – кому ночью в дозор первому идти. Предложил старший брат в «камень-ножницы-бумагу» сыграть. На раз-два-три Федор выкинул «бумагу», Степан – «ножницы», а Иван муху поймал.
– У нас со Степкой ничья, – сказал старший брат, - значит тебе, Ванька, первому в дозор идти.
Поужинали, чем Бог послал. Старшие братья спать на лавки легли, а Иван взял оглоблю, что из дома прихватил, да к мосту отправился. Уходя, он сказал братьям:
- Может быть, я на смертный бой иду, братья! Спите в полглаза, да слушайте в пол уха: как будет мне невмочь, свистну я богатырским посвистом – бегите выручать меня!
– Ну, свисти… - сказал старший брат.
– Прибежим, а как же! – согласился средний.
Вот пришел Иван к Калинову мосту, встал под ним, оперся на на оглоблю, да и задумался…
В полночь деревья зашумели, ночные птицы закричали, земля задрожала и Иван насторожился. Раздался страшный грохот и на мост въехал на вороном коне трехглавый змей. На середине моста конь под ним споткнулся, черный ворон на плече встрепенулся, позади черный пес ощетинился. Змей огрел шелковой плеткой коня по бокам, черного ворона по крылу, а пса по ушам:
- Что же ты, тварь копытная, спотыкаешься, ты, черное перо, топорщишься, ты, морда пёсья, щетинишься? Или почуяли Ивана крестьянского сына? Так он еще не родился, а если родился, так на войну не сгодился! Я его на одну ладонь положу, другой прихлопну – только мокрое место останется!
Тут из-под моста на кривых ногах выбегает Иван, пальцы веером, сопли пузырем и, размахивая оглоблей, говорит змею трехглавому:
– Ах ты ,тварь поганая, жертва генной инженерии! Я не только успел родиться, но и на собственных ногах сумел сюда явиться, чтобы тебе, уродина, из шей твоих косичку заплести!
- Ты погоди, добрый молодец, дубиной размахивать. Не лучше ли дело миром решить? Давай межу отсюда и до моря проведем. Все, что по правую руку – твоё, что по левую – моё. А чтобы ты не сомневался, я и договор писанный кровью заготовил. Вот, почитай…
Не умел Иван читать, да и умников не любил – родных братьев хватало. Махнул он оглоблей, да и сшиб змею голову. Зашипели оставшиеся две, огнем заплевали. А Иван где отскочил, где пригнулся – изловчился и отшиб змею вторую голову. Запросил тут змей поганый передышки. А Иван над ним надсмехается:
– Что ж ты, чудо-юдо поганое, только что похвалялся меня прихлопнуть, а лишь начав битву, отдыху просишь? Ну, ладно, сейчас оторву тебе третью голову, тогда и отдохнем…
Налетел на змея Иван, выбил чудище из седла, да и оторвал ему последнюю голову. Вороного коня словил, к перильцам привязал, а змея обезглавленного, под мост сбросил. Туда же и головы его закатил. После отвел Иван коня змея в ближайший овражек, стреножил и оставил на травке пастись, а сам в избушку воротился.
Приходит он и видит – спят братья богатырским сном. Свистнул тогда он молодецким посвистом, да только братья не проснулись. Лишь старший бросил в него лаптем, и проворчал спросонья:
– Не свисти, дурень, денег не будет…
Ничего не стал рассказывать Иван своим братьям. Вечером сели они опять за стол решать: кому в дозор ночью идти. Опять решили разыграть. На раз-два-три старший выбросил «камень», а средний - кукишь. Иван увидел кукишь и свалился от смеха под стол.
– Я выиграл, – сказал Федор.
– Конечно, старший брат, – задумчиво ответил Степан, шевеля большим пальцем, зажатым в кукишь, – только вспомнил я, что приглашала меня Софья Игнатишна эту ночь провести с ней в часовне, за молитвой…
– Молитва к Богу – это важно! – согласился Федор. ¬– Ничего, что до часовни десять верст – для бешеной собаки, сто верст не крюк… Видно придется тебе, Ваня, опять в дозор идти.
Иван уважал набожных людей, поэтому молча взял краюху хлеба, свою любимую оглоблю и отправился к Калинову мосту. Встал он, как и накануне, под мост и затаился.
В полночь деревья зашумели, ночные птицы закричали, земля задрожала и Иван покрепче сжал соё оружие. Раздался страшный грохот и на мост въехал на вороном коне шестиглавый змей. На середине моста конь под ним споткнулся, черный ворон на плече встрепенулся, позади черный пес ощетинился. Змей огрел кожаной плеткой коня по бокам, черного ворона по крылу, пса по ушам:
- Что же ты, тварь копытная, спотыкаешься, ты, черное перо, топорщишься, а ты, морда пёсья, щетинишься? Или почуяли Ивана крестьянского сына? Так он еще не родился, а если родился, так на войну не сгодился! Я его одним щелчком убью!
Выскочил Иван из под моста, пальцы веером, сопли пузырем и, покручивая оглоблю над головой, крикнул он змею:
– Ах ты тварь поганая, образина многорылая! Я не только успел родиться, но и на собственных ногах сумел сюда явиться! Не подстрелив ясного сокола — рано шкуру делить! Не узнав доброго молодца — в общем, сейчас сам получишь такого щелчка…
Налетел Иван крестьянский сын на змея и давай его по головам оглоблей молотить. Но только он одну голову оторвал змею, как тот подхватил ее, чиркнул по ней своим огненным пальцем – на обрубке шеи две головы вместо одной выросли! Дунул змей огнем на Ивана – чуть живьем не зажарил. Едва увернулся. Изловчился он, опять отхватил змею его новые головы. Вжик, и из шеи уже четыре головы торчат. Смекнул тут Иван, что нужно делать: начал он с этой стороны змею головы сшибать. Хоть и нелегко было от дыхания змеиного уворачиваться, но скоро из шеи чуда-юда уже торчало столько голов, сколько Иван и сосчитать не мог. Завалился чудо-юдо набок, упал с коня своего, сломал перильца моста, да и канул в Черную речку!
Поймал Иван чудо-юдова коня, собрал оторванные головы и сложил их под Калинов мост. Жеребца определил он пастись в тот же овражек, что и первого, а сам в избушку воротился. Братья спали на лавках, сладко посапывая во сне. Степан, успевший уже вернуться с молитвы, еще и выпячивал губы и причмокивал. Видно икону во сне целовал…
Вечером Федор подошел к Ивану, положил ему руку на плечо и сказал:
– Ты, Иванушка, у нас младший, третий брат. В эту ночь ты пойдешь в дозор по праву рождения! И помни, мы придем к тебе на помощь по первому зову!
Не нашел что ответить Иван, взял котомку с краюхой хлеба, положил на плечо свою верную оглоблю и отправился к Калинову мосту. Только отошел от избушки, смотрит, идет ему навстречу седой старец. Подошел он к Ивану и говорит:
– Нелегко тебе придется этой ночью, Иван. Старшего брата чудо-юдо девятиглавое ни меч… ни дубина не берет. Потому, что смерть его на конце иглы, а та игла – в яйце. А яйцо…
– Спасибо, дедушка, уж где яйцо у змея, я как-нибудь разберусь. Не дурак, чай…
Поклонился Иван старцу, да пошел своей дорогой. Спрятался он под мостом, сидит, оглоблю обнимает, да хлебушек жует. Вот в полночь деревья зашумели, ночные птицы закричали, земля задрожала. Раздался страшный грохот и на мост въехал на вороном коне девятиглавый змей. На середине моста конь под ним споткнулся, черный ворон на плече встрепенулся, позади черный пес ощетинился. Змей огрел железной плеткой коня по бокам, черного ворона по крылу, пса по ушам:
- Что же ты, тварь копытная, спотыкаешься, ты, черное перо, топорщишься, а ты, морда пёсья, щетинишься? Или почуяли Ивана крестьянского сына? Так он еще не родился, а если родился, так на войну не сгодился! Я дуну – от него только прах останется!
Тут выскакивает из под моста Иван, пальцы веером, сопли пузырем, оглобля над головой так и летает! Кричит он змею:
– Ах ты тварь поганая…
– Опаньки, Иван крестьянский сын собственной персоной! – удивленно воскликнул змей всеми девятью головами. – Что ты тут ночью делаешь?!
- Тебя чудо-юдо восьмиглавое встречаю!
– Девяти, вообще-то… А зачем?
– Чтобы не пустить тебя в наше царство государство тридесятое.
– Ну, со своей палкой ты разве что пса моего прогонишь. И то не факт…
– Твои младшие братаны тоже похвалялись, да только где они теперь?
– А и правда, где?
– Да вон же, в Черной речке купаются! – указал рукой Иван.
Повернул змей свои головы к реке, а Иван со всей дури как сунет ему оглоблю между ног! Змей и задохнулся. Посинел, позеленел и тихонько боком сполз с коня своего. Сковырнул его Иван палицей своей через перильца – не стал уж иголку искать. Решил, что, судя по виду змея, та сама от удара сломалась.
Поймал он вороного жеребца чуды-юды, из овражка двоих других прихватил и привел всех троих к избушке. А там старшие братья спят – от храпа стены дрожат. Разбудил он их, да и спрашивает:
– Сладко ли вам спалось, братья?
– Хорошо. Комары да мухи и те куда-то исчезли…
– Ну, пойдемте, покажу я вам, какие тут комары водятся!
Привел братьев к Калинову мосту, показал им головы змеиные и рассказал, что с ним в эти ночи приключилось.
– Дела! – почесал затылок Степан.
– Но ты не сомневайся, Иван, - сказал Федор, – если бы эти гады через тебя прорвались, мы бы со Степаном тебя не подвели! Считай, что мы тебя прикрывали.
– Да, мы же не виноваты, что они такие хилые оказались… – поддержал старшего брата Степан.
Обнялись братья, вскочили на коней и отправились домой.
Выслушав рассказ Федора об их подвигах на Калиновом мосту, богатый крестьянин решил, что его сыновья выросли. Передал он хозяйство старшему сыну, наказав младшим во всем ему помогать, а сам отошел от дел.
Обошел Федор обширное хозяйство отца, почесал в затылке, да и создал артель из деревенских мужиков. Теперь они все вместе пашут, сеют, да скот разводят. А Федор за всем этим смотрит: где добрым советом поможет, где твердой рукой поправит.
Молитвы поповны Софьи Игнатишны не пропали даром – послал ей Бог дочь, крепкую, да румяную, в четверть пуда! Как взглянул отец Игнат на внучку, так и позвал на исповедь Степана. Люто исповедовал – крестом и кадилом. И признался Степан на исповеди, что больше жизни любит он Софью Игнатишну, что во всех своих прежних девушках искал лишь ее чистый образ. И что примет дар Божий – девочку, с трепетом и любовью, как дочь родную. За свою душу честную, да светлую и любовь к Богу, стал Степан не только зятем батюшки, но и старостой церковным.
А Иван вскорости снова в избушку перед Калиновым мостом вернулся. А вдруг опять какая мерзость из Колдовского леса сунется? Только вот нечисть вся из тех мест разбежалась. Стали люди без боязни через лес ездить – купцы из других царств государств, странники… Иван каждого встречал на мосту, оглоблей не размахивал, но под рукой всегда имел. Видя здоровенного мужика с лесиной поперек дороги, люди осторожно спрашивали:
– Проехать-то можно?
– Та мооожно! – отвечал, радушно улыбаясь, Иван.
Всяк проезжавший через мост, обычно, чем-нибудь одаривал Ивана: то деньгами, то товаром каким. В память о подвигах его ратных. А как не одарить, если по-другому не проехать?
Оценили 0 человек
0 кармы