Мирная война-атомная бомба.

Гинеколог Стоян Адашевич: я уничтожил население целого города.

Общество обязано обеспечить врачебную, этическую и юридическую защиту детей... Ребенок должен иметь те же права, что и полнолетний.

Гинеколог Стоян Адашевич - первый сербский врач, отказавший делать аборты. Он первый из врачей публично назвал искусственное прерывание беременности убийством. Выйдя на пенсию он поделился своей историей и рассказал почему лучший специалист по производству абортов Белграда, сделавший 48 000 абортов, вдруг отказался делать аборты.

Стоян сам появился на свет, только благодаря тому, что врач делавший аборт его матери не справился со своей задачей. В последствии он стал учеником этого врача и превзошел в "мастерстве" своего учителя. Стоян стал лучшим специалистом по производству абортов Белгарада.

Этот день Адашевич запомнил на всю жизнь

Он учился тогда в медицинском институте и в кабинете врача приводил в порядок картотеку. В тот день он, как обычно, корпел в углу над бумагами, когда в кабинете начали собираться гинекологи. Не обращая внимания на студента, они рассказывали друг другу разные случаи из своей практики.

Доктор Радо Игнатович вспомнил об одной беременной пациентке, которая пришла к нему, чтобы избавиться от ребёнка. Аборт сделать не удалось, так как гинеколог не смог подвернуть шейку матки. Врачи говорили о дальнейшей судьбе этой женщины, и Стоян, который прислушивался к их разговору, оцепенел. Внезапно он понял, что та женщина, стоматолог из близлежащей поликлиники, о которой здесь говорили, — его мать.

— Она уже умерла, однако, интересно было бы знать, что случилось с тем ребёнком, от которого она хотела избавиться, — задумчиво произнёс один из гинекологов.

Стоян не выдержал:

— Я — тот ребёнок, — сказал он и поднялся. В комнате воцарилась тишина, а через минуту врачи, один за другим начали выходить.

Ещё не раз на протяжении многих лет доктор Адашевич мысленно возвращался к этому событию. Он ясно понимал, что живёт только благодаря тому, что врач плохо справился с абортом. Он сам никогда не допустил бы подобной оплошности. Ему тоже не раз попадались женщины, которым нельзя было подвернуть шейку матки, однако он всё же всегда справлялся с этой проблемой. Не было в Белграде врача, который бы делал аборты лучше него. Очень скоро он превзошёл в «мастерстве» даже своего учителя, доктора Игнатовича, благодаря некомпетентности которого он когда-то остался жив.

Доктор Стоян Адашевич

«Тайна успеха заключается в том, чтобы натренировать руку частыми операциями», — говорил Адашевич и часто цитировал немецкую пословицу «Übung macht Meister» («Дело мастера боится»). Верный этому правилу, он делал ежедневно по двадцать, тридцать абортов. Его рекорд составлял тридцать пять абортов в течение одного дня. Сегодня он уже затрудняется определить, сколько абортов он сделал за двадцать шесть лет своей практики. Эта цифра колеблется от 48 до 62 тысяч.

Долгие годы доктор Адашевич был убеждён, что аборт — это хирургическая операция, нечто вроде удаления аппендикса (так его учили на медицинском факультете, и так было написано в учебниках). Разница лишь в том, что удаляется из организма женщины: в одном случае это кусочек кишки, в другом — ткань плода.

Сомнения у него стали возникать лишь в восьмидесятые годы, когда в югославские клиники были привезены аппараты для ультразвукового исследования (УЗИ). Тогда на экране аппарата УЗИ Адашевич впервые увидел то, что до сих пор оставалось для него невидимым: внутренности женского лона, а ещё — живого ребёнка, который сосал пальчик, шевелил ножками и ручками. Как правило, уже через несколько минут куски тела этого ребёнка лежали рядом на столе.

— Я смотрел, но не видел, — вспоминает сегодня доктор Адашевич. — Но всё изменилось, когда у меня появились сны.

Сон доктора Адашевича

Собственно говоря, это был один и тот же сон, который повторялся каждую ночь на протяжении нескольких месяцев.

Ему снилось, что он идёт по освещённому солнцем лугу, вокруг растут красивые цветы, летают разноцветные бабочки, тепло и приятно. Однако, какое-то тревожное чувство не даёт ему покоя. Внезапно на лугу появляются дети, они бегают, играют в мяч, смеются. Возраст детей разный: от трёх-четырёх до двадцати лет. Все они необыкновенно красивы.

Лица одного мальчика и двух девочек кажутся доктору удивительно знакомыми, но он не может вспомнить, откуда их знает. Он пытается заговорить с детьми, но они, увидев его, начинают кричать и в ужасе разбегаются. За всем происходящим наблюдает человек, одетый в чёрное, с виду похожий на монаха. Он ничего не говорит, только пристально смотрит.

Каждую ночь Адашевич просыпался в холодном поту и не мог уже уснуть до утра. Не помогали ни отвары из трав, ни снотворное.

В одну из ночей во сне он попытался догнать убегающих детей. Одного из них ему удалось поймать, и тогда ребёнок пронзительно закричал: «Помогите! Убийца! Спасите меня от убийцы!». В этот момент человек, одетый в чёрное, подобно орлу ринулся в направлении Адашевича, вырвал ребёнка у него из рук и убежал. Доктор проснулся, его сердце стучало, как молот. В комнате было холодно, а он был разгорячённый и вспотевший. Утром доктор решил обратиться к психиатру. Так как все сеансы были уже расписаны, ему пришлось записаться на следующий день.

С наступлением ночи он мысленно решил, что во сне подойдёт к «чёрному человеку» и спросит, кто он такой. Так он и сделал. На его вопрос незнакомец ответил: «Моё имя тебе всё равно ничего не скажет». Однако доктор настаивал, и тогда человек сказал: «Меня называют Фомой Аквинским». Это имя, действительно, ничего не говорило Адашевичу. Он слышал его впервые. Человек в чёрном продолжал: «А почему ты не спрашиваешь, кто эти дети? Ты не узнаёшь их?». Получив отрицательный ответ, Фома сказал: «Зато они тебя очень хорошо знают. Это дети, которых ты убил, совершая аборты». «Как я мог их убить? — запротестовал Адашевич. — Они ведь большие, а я никогда не убивал рождённых детей». «Так ты не знаешь, что здесь, по эту сторону, все дети растут?» — спросил Фома. Доктор не сдавался: «Но ведь я не убивал двадцатилетнего человека». Фома ответил: «Ты убил его двадцать лет назад, когда ему было три месяца».

И тут Адашевич вдруг вспомнил, на кого похож этот двадцатилетний юноша и эти две девочки. Юноша был похож на близкого друга Адашевича. Он сделал аборт его жене как раз двадцать лет назад. В лицах девочек доктор узнал черты их матерей, одна из которых была его двоюродной сестрой.

Когда Адашевич проснулся, он решил, что больше никогда в жизни не сделает ни одного аборта.

Я держал в руке сердце, которое билось

В клинике доктора ждал его двоюродный брат со своей девушкой. Им было назначено заранее время для проведения аборта. Женщина была на четвёртом месяце беременности и хотела избавиться от своего — уже девятого по счёту — ребёнка. Адашевич отказался, но брат так долго его уговаривал, что, в конце концов, доктор уступил: «Ну, хорошо, в последний раз».

На экране УЗИ он отчётливо видел профиль ребёнка, сосущего палец.

Он раскрыл матку, ввёл щипцы, захватил ими что-то и вытащил наружу. Взглянув, он увидел, что держит в них маленькую ручку. Он положил её на стол. Нерв оторванной руки случайно попал в лужицу йода, разлитого на столе. И ручка вдруг начала двигаться. Медсестра, стоящая рядом, воскликнула: «Совсем как лягушачьи ноги на занятиях по физиологии».

Доктор вздрогнул, но операции не прервал. Ему надо было размозжить всё то, что ещё оставалось в матке. Но когда он снова вытащил щипцы, то увидел сердце. Оно ещё пульсировало, всё медленнее и медленнее, и, в конце концов, перестало биться. Тогда доктор понял, что убил человека.

У него потемнело в глазах. Он впал в состояние оцепенения и уже не помнил, сколько времени это продолжалось. Вдруг он почувствовал, как кто-то тормошит его за плечо, и услышал испуганный голос медсестры: «Доктор Адашевич! Доктор Адашевич!». Оказалось, что пациентка истекает кровью. Впервые за многие годы он начал горячо молиться: «Господи Боже! Спаси не меня, а эту женщину». Чудом женщина была спасена. Он снял перчатки, зная, что больше никогда в жизни не сделает аборта.

Саботаж против государства

Когда он объявил о своём решении заведующему отделением, это вызвало всеобщее недоумение. Никогда прежде не случалось, чтобы в белградской больнице какой-нибудь гинеколог отказывался делать аборты. На доктора Адашевича начали оказывать давление, пытаясь заставить его изменить своё решение. Ему в два раза снизили оклад, его дочь уволили с работы, сына завалили на вступительных экзаменах в университет. Доктора Адашевича атаковали в прессе и на телевидении. Писали, что социалистическое государство дало ему образование, чтобы он мог делать аборты, а он занимается саботажем.

Через два года такой травли доктор Адашевич был на грани нервного истощения. Он решил, что на следующий день пойдёт к заведующему отделением и скажет, что изменил решение. Однако ночью ему приснился Фома, который положил руку ему на плечо и сказал: «Ты — мой хороший друг. Не сдавайся и дальше». Назавтра доктор не пошёл к заведующему отделением. Он решил бороться.

Доктор Адашевич присоединился к движению по защите жизни нерождённых детей. Он ездил по всей Сербии, читал лекции. Дважды ему удалось показать по югославскому телевидению фильм Бернарда Натансона «Безмолвный крик», в котором показаны все подробности прерывания беременности, отслеживаемые на экране УЗИ. Благодаря инициативе доктора Адашевича в начале девяностых годов парламент Югославии проголосовал в поддержку закона о защите жизни нерождённых детей. Проект закона был представлен президенту Слободану Милошевичу, но тот не подписал его. Затем началась война, и до этого закона никому не было дела.

Когда речь заходит о войне, Адашевич рассуждает: «Чем ещё можно объяснить эту резню на Балканах, если не тем, что люди отдалились от Бога, а человеческая жизнь вообще перестала цениться?».

Ведро как инструмент для аборта

Чтобы не быть голословным, доктор Адашевич рассказывает о том, что практикуется в Сербии: «Поскольку нашими законами предусмотрено, что жизнь ребёнка находится под защитой лишь с того момента, когда он сделает первый глоток воздуха, или издаст свой первый крик, то разрешено делать аборты на седьмом, восьмом и даже девятом месяце беременности. Слово «аборт» здесь даже неуместно, так как, по сути, это преждевременные роды. Рядом с гинекологическим креслом стоит ведро с водой, и ещё до того, как ребёнок издаст первый крик, ему затыкают рот и погружают в воду. Официально это считается абортом, и ничто не противоречит закону — ведь ребёнок не успел сделать вдоха».

Адашевич цитирует Мать Терезу из Калькутты: «Если мать способна убить собственного ребёнка, что же может удержать тебя и меня от убийства друг друга?».

На сегодняшний день в Сербии большинство абортов совершаются в частных клиниках, которые не дают сведений о количестве совершённых в них «операций». По подсчётам доктора Адашевича, в двадцати пяти случаях зачатий рождается всего один ребёнок. Двадцать четыре живых существа уничтожаются: «Это настоящая война рождённых с нерождёнными, — говорит доктор. — В этой войне я выступал то на одной, то на другой стороне. Сначала, ещё до своего рождения, я был осуждён на смерть, потом сам убивал нерождённых, а теперь стараюсь их защищать».

В последнее время доктор Адашевич стал интересоваться Фомой Аквинским, о котором до недавнего времени не имел понятия. Он размышляет над тем, почему во сне он увидел именно св. Фому, а не какого-нибудь православного святого. В одном из трудов Фомы Аквинского доктор отыскал фрагмент, в котором святой утверждает, что человеческая жизнь начинается на сороковой день с момента оплодотворения в случае, если плод мужского пола, и на восьмидесятый день с момента оплодотворения в случае, если плод женского пола.

Тесты на беременность показывают, что у женщин, которые используют так называемые "спирали", зачатие происходит чаще. Но "спираль" всего лишь препятствует эмбриону попасть в матку, и, следовательно, он умирает где-то через неделю после зачатия. То же происходит и с противозачаточными пилюлями: они препятствуют нормальному развитию эмбриона, постепенно убивают его.

— А кем же является ребёнок в первые дни после зачатия? Никем? — спрашивает Адашевич и тут же отвечает: — Я думаю, что написанное Фомой не даёт ему покоя на том свете. И хорошо, потому что благодаря этому он не оставил в покое и меня.