Распоряжением губернского начальства в село NN перевели становую квартиру. Она разместилась в специально оборудованном под участок доме, Вскоре в село приехал служить становой пристав. Это был человек лет тридцати, сухощавый, лёгкий на ногу, с манерами настолько добропорядочными, что, казалось, он даже понятия не имел о сквернословии. Мундирчик (совсем неожиданного покроя) сидел на нём как вылитый, делая на талии ловкий перехват; показалось даже, что он стукнул шпорами, когда вошёл. По-французски он не говорил, но некоторые русские слова произносил в нос и этим вводил в заблуждение. Сверх того, он помадил волосы и, что всего трогательнее, назывался Милием Васильевичем.
Со слов Милия Васильевича, он получил воспитание…в училище для детей канцелярских служителей. По выпуске из оного поступил в губернаторскую канцелярию и там видя, ежедневно чиновников особых поручений его превосходительства, сумел воспользоваться этим, чтобы усовершенствовать свои манеры… Что же касается до его воззрений на жизнь и мир, то он черпал их из предписаний и циркуляров своего начальства.
ххх
На другой день становой пристав организовал приём урядников подведомственного ему стана. На этой встрече он намеревался подчинённым сослуживцам изложить собственные воззрения «на предстоящие ему обязанности, так же как и на ту роль, которая отведена в этих воззрениях обывателям введенного ему стана».
Утром следующего дня урядники собрались на дворе становой квартиры.
Вот речь, которую им произнёс становой пристав:
«Господа урядники! я собрал вас здесь, прежде всего, чтобы заявить во всеуслышание, что горжусь вами. Причём, конечно, ожидаю, что и вы, в свою очередь, будете мною гордиться.
Только взаимное и непрерывное горжение друг другом может облагородить нас в собственных глазах наших; только оно может сообщить соответствующий блеск нашим действиям и распоряжениям. Видя, что мы гордимся друг другом, и обыватели начнут гордиться нами, а со временем, быть может, перенесут эту гордость и на самих себя. Ибо ничто так не возвышает дух обывателей, как вид гордящихся друг другом начальников!
В этом заключается весь секрет истории!
Затем я считаю нелишним изложить перед вами вкратце мой взгляд на ваши обязанности. Прошу выслушать меня внимательно.
Во-первых, вы должны знать всё, что делается в ваших сотнях, потому что, только зная всё, вы получите возможность обо всём доводить до моего сведения. Я же обязан знать всё, потому что, в противном случае, многое осталось бы мне неизвестным, чего я ни под каким видом допустить не могу.
Чтобы знать всё, нет никакой необходимости во вмешательстве каких-либо сверхъестественных или волшебных сил. Достаточно иметь острый слух, воспособляемый не менее острым зрением — и ничего больше. В Западной Европе давно уже с успехом пользуются этими драгоценными орудиями, а по примеру Европы, и в Америке. У нас же, при чрезвычайной простоте устройства наших жилищ, было бы даже непростительно пренебречь сими дарами природы.
Но там, где слух и зрение оказались бы недостаточными, немаловажным подспорьем может послужить целесообразная и строго обдуманная система вопросов, которую я назвал бы системою вопрошения. Так, например, ежели вы встречаете идущего по улице односельца, то первый и самый естественный вопрос должен быть таков: куда идёшь? Если же вы встречаете на улице не односельца, но лицо неизвестного происхождения, то, кроме этого вопроса, надлежит предлагать ещё следующие: откуда? зачем? где был вчера? покажи, что несёшь? кто в твоей местности сотский, староста, старшина, господин становой пристав? И заметьте, господа, никто не вправе уклоняться от ответов на ваши вопросы, ибо факт уклонения уже сам по себе составляет неповиновение властям. Но, кроме того, он означает и косвенное признание не вполне чистых намерений уклоняющегося. Невинный человек отвечает немедленно, не ожидая подзатыльника; отвечает быстро, порывисто, отчётливо, твёрдо, звонко. Напротив того, человек, за которым водятся грешки, даже и по получении подзатыльника, путается, отвечает уклончиво, неохотно, а иногда прямо с дерзостью говорит: не твоё дело! Таковых надлежит, без потери времени, взяв за караул, представлять по начальству для исследования.
Господа! я не без намерения остановился на этом предмете больше, чем нужно, ибо он есть фундамент, на котором зиждется наша становая внутренняя политика. С помощью системы вопрошения, а также при посредстве слуха и зрения... а быть может, и обоняния... мы получаем такой богатый запас сведений и материалов, который стоит только надлежащим образом обработать, чтобы перед нами предстала картина современного быта, такая картина, которая заставит содрогнуться начальственные сердца. Итак, сначала напишем эту картину — и чем смелее, тем лучше, а затем, разумеется, подумаем и о том, как следует поступить, дабы превратить её неблагонамеренное содержание в благонамеренное. Имея ее в виду, мы бодро пойдем навстречу злоумышлению, и ежели находящаяся в наших руках ариаднина нить приведёт нас к дверям логовища, то уж, конечно, не для того, чтоб осрамиться в нём, но для того, чтобы несомненно и неминуемо обрести поличное!
Вторая ваша обязанность заключается в следующем: вы должны употребить все усилия, чтобы обыватели содействовали вам. Чтобы достичь этого, вы можете воспользоваться всеми имеющимися у вас преимуществами власти, начиная с увещаний и кончая требованиями, не терпящими возражений. Вы можете, в случае надобности, даже употребить мое имя. Помните, господа, что содействие, о котором я говорю, нам безусловно необходимо. Как это ни больно для нашего самолюбия,но должно сознаться, что если мы не будем иметь приспешников в обывательской среде, то не исполним и малой доли тех задач, кои нам предстоят. Это одна из тех печальных истин, с которыми мы сразу должны примириться, с тем чтобы потом и не возвращаться к ним. Но, называя этот факт печальным, я в то же время имею право назвать его и радостным, потому, во-первых, что он вводит нас в общение с обывателем, а во- вторых, и потому, что делает сего последнего нашим соучастником. Я согласен, что он умаляет тот ореол всемогущества, которым мы были бы окружены, если бы обладали таковым, но вместе с тем он ограждает нас от злоречия и гласит во всеуслышание о чистоте наших намерений. И вдобавок дает нам случай делать полезные наблюдения и над самими содействующими.
Но содействие, о котором идёт речь, может быть троякого рода. Во-первых, содействие действительное, плодоносящее и безусловно полезное; во-вторых, содействие, не особенно полезное, но и не вредное; и в-третьих, содействие, положительно вредное.
Действительного и истинно плодотворного содействия вы можете ожидать, по преимуществу, от господ кабатчиков. Я говорю это прямо и смело, хотя и знаю, что у нас принято называть это занятие зазорным. Я не разделяю этого предубеждения и, следовательно, не могу допустить, чтобы его разделяли и вы.
На свете нет зазорных ремёсл, ибо всякое ремесло вызывается насущною потребностью в нём. Господа кабатчики, независимо от их личной и всегда несомненной благонадёжности, драгоценны еще и в том отношении, что они находятся в непрерывном и тесном общении с представителями самых разнообразных слоёв общества.
В кабак стремятся все. Туда идёт и добродетельный человек, и злодей, и мирный земледелец, и храбрый воин, и помещик, и золотарь. Выпивши добрую рюмку водки, человек делается наклонным к сообщительности, а выпивши две таковых, он уже мало-помалу начинает давать этой наклонности и ход. Ещё стакан — и он готов. Спрашиваю вас: кто из присутствующих при этих метаморфозах может быть назван достоверным их свидетелем? — и с уверенностью отвечаю: кабатчик и только кабатчик! Всё кругом пьяно, даже сотский, скромно тут же сидящий, не всегда находится на высоте своего призвания; один кабатчик всегда и неизменно трезв. Он трезв, потому что должен удовлетворять разнообразным требованиям потребителей; он трезв, потому что такова задача его занятия. Одним словом, он трезв. Он один имеет возможность трезвенно проникать в глубины человеческих сердец, он один твёрдою рукою держит все нити злоумышлений, как приведенных уже в исполнение, так и проектируемых в ближайшем будущем. Вот почему мы так часто находим в кабаках целые склады краденых вещей. Но потому же самому мы обязаны от времени до времени прощать кабатчику его поползновения к сбыту таковых вещей и видеть в нём дарованное нам орудие, которое, при добром руководительстве, может не только облегчить наш труд неожиданными откровениями, но и сообщить изысканиям нашим совершенно непредвиденное направление.
Не особенно полезного, однако ж, и не вредного со¬действия вы можете ожидать от господ бывших помещиков, ныне скромно именующих себя землевладельцами. Сведения, добываемые этим путём, представляют, по преимуществу, плод досужей говорливости и потому должны быть принимаемы лишь с крайнею разборчивостью. Но, будучи очищены от того, что в них есть неожиданного и явно неимоверного, и они могут, по временам, проливать луч света на такие извилины человеческого сердца, которые без сего легкомысленного указания могли бы остаться навсегда закрытыми для нашего наблюдения.
Затем остается ещё третьего рода содействие, о котором я говорю лишь с болью на сердце и которое я уже ранее назвал прямо вредным. Господа! я не нахожу достаточно слов, чтобы предостеречь вас от услуг и предложений сих содействователей, и, дабы вы умели отличить их, скажу вкратце об их происхождении. В последние пятнадцать — двадцать лет, вместе с успехами наук и развитием форм общежития, у нас появился особенный класс злонамеренных людей, известных под именем газетчиков и сочинителей. Профессия эта, главным образом, направлена к тому, чтобы разнообразными путями вводить становых приставов в заблуждение, с целью испытания их способностей, а также и для осмеяния их нравов вообще. Люди эти, иногда очень серьёзно, сообщают нам различные как бы полезные указания и даже предлагают проекты реформ и законоположений, которые мы тоже, по чистоте нашей, принимаем за полезные, но на дне которых — увы! — лежит одна жестокая насмешка. В большей части случаев они действуют на нас не прямо, а посредством опубликования аллегорий, но тем успешнее увлекают в соблазн и опутывают нас своими сетями. Есть множество сочинений, написанных единственно с целью обмана, но притом с таким сатанинским искусством, что чины, действующие вдали от административных центров и, так сказать, предоставленные самим себе, ничего не в состоянии различить. Увлекаясь прекрасным слогом сих книг, они с точностью следуют злодейским советам, в них изложенным, и ожидают за сие от начальства наград. Каково же бывает их горестное изумление, когда вместо награды из губернии получается перевод в другой стан, а иногда и предложение подать просьбу об отставке!
К сожалению, я говорю об этом по опыту, ибо сам двукратно был вводим подобным образом в заблуждение. Однажды, когда, прочитав в одном сочинении составленный якобы некоторым городничим «Устав о печении пирогов», я, в подражание оному, написал: «Правила о том, в какие дни и с каким маслом надлежит - вкушать блины», и в другой раз, когда, прочитав, как один городничий на все представления единообразно отвечал: «не потерплю!» и «разорю!» — я, взяв оного за образец, тоже упразднил словесные изъяснения и заменил оные звукоподражательностью. И в оба раза вместо награды я получил от начальства выговор, с таковым притом внушением, что книжками этого рода следует пользоваться лишь для того, чтобы поступать как раз в противоположность содержащимся в них указаниям! Вот почему я и предостерегаю вас, господа урядники! Будьте вообще осторожны в выборе ваших руководителей, но в особенности опасайтесь льстивых сочинительских приманок, погоня за коими может ревностного урядника довести до исступления!
Третья ваша обязанность заключается в наблюдении за целостью и неприкосновенностью наших краеугольных камней. Вы знаете, о чем я говорю. Многие утверждают, что камни сии суть лишь недавнее изобретение становых приставов, но ведь для нас важно не то, когда и кем что изобретено, а то, что изобретенное получило надлежащий уход и что, следовательно, сила его для всех обязательна. Вы знаете эти камни, господа. Вы сами обладаете собственностью, сами имеете семейства, чтите начальство, ходите в храм божий, так что если б вы не были урядниками, то я сказал бы вам: идите, добрые люди, с миром, и бог да поддержит вас в ваших похвальных начинаниях! Но в качестве урядников вы не имеете права довольствоваться личным выполнением предписаний долга, но обязываетесь требовать, чтоб и другие с тою же мужественною непоколебимостью шли по стезе добродетели. Поэтому я приглашаю вас, а в крайнем случае даже приказываю, действовать в этом смысле с неукоснительностью и неуклонностью. Само собою, однако ж, разумеется, что если бы в районе ваших действий находились лица, не имеющие собственности, то нет нужды заставлять их приобретать земли или дома, но вы можете и даже должны требовать, чтобы лица эти, взамен обладания собственностью, утешали себя уважением таковой.
В-четвертых, я желал бы, чтоб вы как можно деятельнее сносились между собой и сообщали друг другу результаты ваших личных наблюдений. А еще лучше бы, если бы вы, хотя раз в месяц, собирались здесь, у меня, для совместного обсуждения возникающих в вашей практике вопросов и для получения от меня обязательных для вас разрешений и наставлений. Господа! я сам ничего больше, как первый урядник вверенного мне стана, и хотя в качестве станового пристава стою во главе вашей дружины, но пользуюсь моим титулом лишь для того, чтобы, подобно недавно встретившемуся со мной на станции генералу Фарафонтьеву, объявить вам: и я и вы — одна семья! Все мы под богом ходим, все тщетно спрашиваем себя: что сей сон значит? Будем же действовать единодушно и единомысленно! и встанем грудью против общего врага!
Засим, что касается до прочих обывателей, то прошу вас дать мне время осмотреться, прежде нежели я решу, как с ними поступить. Теперь же скажу кратко: есть обыватели благо намеренные и есть неблагонамеренные, есть благонадежные и есть неблагонадежные Подобно тому как и государства: бывают государства благоустроенные, но бывают и совсем расстроенные. Всё это, конечно, выяснится по мере ознакомления моего с здешнею местностью; а до тех пор предлагаю вам одно: действуйте неукоснительно, но приберегите решительный натиск, покуда я, обнажив меч, не встану перед вами с кличем: горе строптивым!
Вот все, что я имел вам сказать для первого знакомства. Кажется, не забыл ничего. Но если бы вы встретили в моих словах повод для превратных толкований, то прошу обращаться ко мне за разъяснениями: двери моей квартиры всегда будут открыты для вас. Мне даже приятно будет вас видеть сколь возможно чаще, потому что урядник, в ожидании разъяснений, может помочь моей прислуге нарубить дров, поносить воды и вообще оказать услугу по домашнему обиходу.
Прощайте, господа! Передайте мой привет сотским, и да благословит бог наши общие начинания!
Господа рассыльные! покажите пример!.
_______________________________________
PS.
Здесь воспроизведен отрывок из статьи М.Е. Евграфовича Салтыкова- Щедрина «Тревоги и радости Монрепо», напечатанной в журнале «Отечественные записки», 1879г., №2. Публикуется по тексту 6-го тома Собрания сочинений писателя (в десяти томах). Издательство « Правда», 1988г.
Примечание.
Становой пристав — полицейское должностное лицо в Российской империи, возглавляющее стан — полицейско-административный округ из нескольких волостей. Назначался губернатором, подчинялся исправнику, имел в своём распоряжении полицейских урядников.
Полицейский урядник — нижний чин уездной полиции, подчиненный становому приставу и ведающий определенной частью стана.
Сотский - в России выборное (обычно от 100 дворов) должностное лицо от городского посадского населения, государственных крестьян и всех категорий крестьян после реформы 1861г. для выполнения общественных, а также полицейских обязанностей.
Оценили 0 человек
0 кармы