Вся Сахиб-Гиреева рать: битва на Оке

В 1541 году крымский «царь» Сахиб-Гирей пошёл войной на Московское царство, где на троне восседал юный Иван IV. В середине лета к берегу Оки подступило огромное татарское войско, серьёзно превосходящее своего противника в числе. Здесь, у реки, должна была разразиться нешуточная буря. Что же помешало Сахиб-Гирею осуществить свой план и почему он вернулся из похода ни с чем?

Гроза надвигается

5 июля 1541 года, если верить Семёну Бельскому, Сахиб-Гирей выступил на север. Примерно в середине июля его полки были замечены русскими сторожами. 21 июля весть о появлении татар от стоявшего под Зарайском воеводы князя С. И. Микулинского достигла столицы. 25 июля в Москву прискакал станичный голова Гаврила Толмач. Он сообщил, «что посылал его князь Петр Иванович Кашин к Святым горам, и они до тех урочищ еще не дошли, а наехали верх-Донца Северского люди многие Крымьскые и гоняли за ними день цел, а идут тихо; и тою приметою чаяти, царь идет».

Для возглавлявшего правительство боярина Ивана Бельского стало очевидно, что приближается «момент истины» и большая татарская рать движется к русской «украйне». Памятуя о том успехе, которого достиг Мухаммед-Гирей в 1521 году, в Москве более чем ответственно отнеслись к тревожным известиям, поступившим с юга. Оборонительный рубеж по «берегу» должен был стать главным — именно здесь нужно было любой ценой остановить неприятеля. По этой причине Иван Бельский, посовещавшись с боярами, от имени великого князя отложил экспедицию на Казань. И. В. Шуйскому во Владимире было приказано изготовиться к выступлению на помощь «береговой» рати, а бывшему казанскому «царю» Шах-Али, что находился на Мещере, и воеводе Ф. И. Шуйскому в Костроме — спешно идти во Владимир. В районе Костромы ещё в конце зимы были собраны крупные силы. Согласно разрядным записям, рать, собранная в начале весны 1541 года под Костромой, насчитывала до 3500 ратных людей. Вместе с полками И. В. Шуйского (до 4,5 тысячи) и мещерской ратью (порядка 2–3 тысяч) это составляло около 10–11 тысяч ратных людей, что позволяло достичь численного равенства с татарами.

Однако, пока войска собрались бы во Владимире, пока они дошли бы до берега, прошли бы дни, а то и недели, а времени уже не оставалось. Вслед за Гаврилой Толмачом в Москву «пригнал» другой станичник, Алексей Кутуков, сообщивший, что он «видел на сей стороне Дону на Сновах многих людей, шли черезо весь день полки, а конца им не дождался…». Из сообщений станичников следовало, что хан идёт на Москву кружным путём, не на Серпухов, а на Коломну. Замысел хана стал окончательно ясен 28 июля, когда Сахиб-Гирей с ратью подступил к стенам Зарайска.

 Сахиб-Гирей подступил к Зарайску.
Миниатюра из Лицевого свода

Строительство крепости в Зарайске, отсутствовавшей в 1521 году, началось по приказу Василия III в 1528-м и завершено тремя годами позднее. Эта возведённая в короткие сроки небольшая крепость надёжно перекрыла путь, по которому татары могли выйти к Оке. И для хана и его мурз Зарайск оказался неприятным сюрпризом. Летопись сообщала, что «июля же 28, в четверток, пришел царь Крымскои со многими людьми Крымскыми и с Нагаискими и с Турки, со многим с великим нарядом с пушечным и с пищалным на Осетр к городу к Николе Заразскому, и начаша Татарове приступати к городу». Зарайский воевода Н. Глебов вместе с севшими в осаду немногочисленными детьми боярскими и горожанами отбил все попытки татар взять город. Более того, в плен было взято 9 татарских воинов, отправленных в Москву.

Штормовое предупреждение

Допрошенные с пристрастием пленники показали, что «царь пришел с сыном, и со многими людьми Крымскыми и с Турскими и с Нагаискими, и князь Семен Бельскои, и многие люди прибыльные, и с велиим нарядом пушечным и пищалным, а хочет реку прелести с великою похвалою и со многою гордостию Московские места повоевати». Хан действительно не собирался ограничиться простым захватом ясыря — ему нужен был «царский» приз, Москва, а нажива в случае, если бы ему удалось повторить успех своего старшего брата, всё равно никуда бы не делась.

На спешно собравшемся заседании Боярской думы, где присутствовал и митрополит Иоасаф, после долгих споров было принято решение малолетнему великому князю (Ивану в ту пору шёл 11-й год) и его брату остаться в Москве. Город же переводился на осадное положение.

Москва готовится к осаде.
Миниатюра из Лицевого свода

Опыт «крымского смерча», когда столица была застигнута врасплох и не была готова к обороне от внезапно появившихся под её стенами татар, был усвоен, и правительство И. Ф. Бельского не собиралось повторять ошибки прошлого. Одновременно на помощь Д. Ф. Бельскому с тыловой позиции на Пахре выступил «полк» татарского «царевича» Шах-Али и князя Ю. М. Булгакова, а на их место был срочно выслан из Москвы остаток двора великого князя под началом сразу трёх воевод. На «берег» же был послан великокняжеский дьяк И. Ф. Курицын с посланием к воеводам и детям боярским. Это послание от имени великого князя бояр и митрополита призывало ратных людей, чтобы те:

«за православное христианьство крепко пострадали, а розни межь ими не было, послужили бы великому князю все заодин, поберегли бы того накрепко, чтобы царю берега не дати, чтобы, дал Бог, царь за реку не перелез: «а перелезем царь за реку, и вы бы за святые церкви и за крестианьство крепко пострадали, с царем дело делали, сколко вам Бог поможет, а яз не токмо вас рад жаловати, но и детей ваших; а которого вас Бог возмет, и аз того велю в книги животныя написати, а жены и дети жаловати…».

Войско встретило послание единодушно: «Ради есмя государю служити и за крестианьство головы свои класти, и готовы есмя, въоружены, хотим с Татары смертную чашу пити». Ободрённый таким единомыслием, Д. Ф. Бельский начал «разряжати полки»: воеводам были разосланы приказы срочно сниматься с мест и идти под Коломну, в район заброшенного старинного города Ростиславля. Здесь ожидалась попытка противника форсировать Оку — не только потому, что тут был один из немногих бродов через реку, но ещё и потому, что князю Семёну Бельскому были известны эти места. В 1529 году он был воеводой на берегу и возглавлял заставу, выставленную на броде близ устья Осетра, а неподалёку от этого места и находился брод у Ростиславля. Так что появление татар здесь было вполне ожидаемо.

Битва. Начало

30 вёрст, что отделяли Зарайск от Ростиславля, татары без особого труда могли преодолеть менее чем за день, и неудивительно, что ранним утром (в «третьем часу дни», т. е. в 9-м часу утра) в субботу 30 июля передовые части татарского войска вышли на берег Оки. Но здесь их уже ожидали конные сотни Передового полка под началом воевод князей И. И. Турунтая-Пронского и В. Ф. Охлябинина. Однако крымский «царь» вовсе не пал духом. Обозрев с высокого прибрежного холма, на котором была устроена ханская ставка, расположение неприятельских сил, «царь» поначалу остался доволен: казалось, его план застать русских врасплох и разбить их по частям сбывался. Противостоявшая ему утром 30 июля русская рать отнюдь не выглядела многочисленной, не было видно ни русской пехоты, ни артиллерии.

 Выход Сахиб-Гирея к Оке.
Миниатюра из Лицевого свода

Всё складывалось, как могло показаться на первый взгляд, как нельзя лучше, и Сахиб-Гирей приказал своим воинам начинать форсирование Оки. «Татарове же видевшее передовой полк и чаали что все люди пришли, напрасно на берег многими людми и в реку побрели, и на тары почали садитися», — писал русский летописец. Однако служилые люди передового полка, ожидавшие неприятеля, засыпали его ливнем стрел, отбив первую его попытку переправиться на левый берег реки. С ходу форсировать Оку не удалось, и Сахиб-Гирей «повеле ис пушек бити и ис пищалей стреляти, а велел отбивати людей от берега, а захотеша за реку лезти».

Ясно, что малочисленный передовой полк (не больше 1000–1500 ратников) не мог долго сдерживать попытки неприятеля под прикрытием огня артиллерии и стрелков переправиться через реку — тем более если татары знали брод. Русским воинам оставалось или отступить, «дать берег» татарам, или же выполнить свою клятву и испить с татарами смертную чашу. Изнемогая под давлением превосходящих сил неприятеля, осыпаемые градом стрел, пуль и ядер, они начали подаваться назад, давая «берег» татарам. Ещё немного, и, казалось, повторения событий 1521 года не избежать. Однако в этот критический момент на подмогу ратникам воевод И. И. Турунтая Пронского и В. Ф. Охлябинина пришли сотни полка воевод князей С. И. Пункова-Микулинского и В. С. Серебряного, что стоял ранее у Зарайска.

Их прибытие ненадолго остановило татарское наступление, а спустя некоторое время на берегу объявился с частью Большого полка воевода князь М. И. Кубенский, потом другая часть полка во главе с князем И. М. Шуйским и, наконец, главные силы с самим Д. Ф. Бельским (и, надо полагать, с государевым двором). Поскольку Кубенский в прежних походах отвечал не только за наряд, но и за гуляй-город, то вполне вероятно, что вместе с воеводой на берег Оки прибыли и гуляй-город, и наряд. Таким образом, постепенно на северном берегу Оки собралось до 8–10 тысяч русских ратных людей, сбить которых быстро и без серьёзных потерь уже не представлялось возможным.

 Перестрелка между русскими воинами и татарами.
Миниатюра из Лицевого свода

В перестрелке через реку прошёл день, и к вечеру 30 июля на высоком левом берегу Оки собрались против татарского войска уже практически все полки Д. Ф. Бельского (летописи не называют в числе прибывших только Сторожевой полк воевод князей Ю. И. Темкина Ростовского и В. В. Чулка-Ушатого). Ожидался подход с Угры полка князя Р. И. Одоевского и И. П. Фёдорова-Челяднина (ещё около 2–2,5 тысячи всадников). В ночь на 31 июля «пришол великого князя болшой наряд, и повелеша воеводы пропущати пушки болшие и пищали к утру готовити…». Тогда же, судя по всему, к месту дневного сражения прибыла и рязанская рать во главе с воеводой М. А. Трубецким «со товарищи» (около 2000 ратников).

Загадка промедления хана

Но почему хан не бросил в бой все свои силы, а медлил? Почему он упустил момент, пока «берег» занимали немногочисленные русские силы, которые можно было опрокинуть одним решительным натиском? Сахиб-Гирей был храбрым и решительным воином, и такое промедление было на него непохоже. Русские летописи и разрядные книги молчат о причинах. Ответ на этот вопрос даёт придворный ханский летописец Реммаль-ходжа. По его словам, во всём был виноват ногайский «князь» Бакы-бек. Внук Менгли-Гирея и племянник Сахиб-Гирея, известный своим неукротимым характером, храбростью и честолюбием, этот ногайский аристократ был знатнейшим «князем» мангытов, одного из влиятельнейших и сильнейших ногайских кланов. Сахиб-Гирей в своей борьбе с племянником Ислам-Гиреем счёл за благо воспользоваться поддержкой Бакы и осыпал его милостями после того, как тот устранил Ислам-Гирея.

Однако Сахиб-Гирей очень скоро понял, что в лице ногайского «князя» он обрёл соперника едва ли не более опасного, чем Ислам-Гирей: уже хотя бы потому, что Бакы-бек был сыном Хасана, правнука Едигея, родоначальника мангытов, «великого князя ординьского», который «все царство Ординьское един дръжаше и по своей воли царя поставляше». На словах демонстрируя приязнь к ногаю, «царь» испытывал к нему глубокое недоверие, искусно подогреваемое могущественными ширинскими «князьями», чьим позициям в Крыму и при ханском дворе угрожало возвышение Бакы-бека и его клана. И вот, когда татарское войско вышло к Оке и начало переправу, по свидетельству Реммаля-ходжи, некие «доброхоты» донесли Сахиб-Гирею, что мангытский «князь» якобы готовится убить его во время переправы, как только хан вступит на плот. Крымский «царь» потребовал от Бакы-бека, чтобы тот во главе своей дружины первым начал переправу, на что мангыт ответил отказом. Пытаясь заставить Бакы всё-таки исполнить его приказание, Сахиб-Гирей раз за разом посылал к нему гонцов, но безрезультатно — потомок Едигея вовсе не собирался класть головы своих нукеров и ослаблять себя ради своего дяди.

Пока Сахиб-Гирей и Бакы-бек переругивались и решали, кто же первым начнёт переправу, обстановка на другом берегу Оки менялась, и явно не в пользу татар. С холма на правом берегу реки татарским военачальникам было хорошо видно, как прибывали русские полки, чего, по расчётам хана и его советников, не должно было случиться: ведь неверные урусы должны были отправить своё воинство на Казань, а тут по ту сторону реки появляются всё новые и новые сотни русских детей боярских. «И призва царь князя Семена Белского и князей своих: «сказали ми есте, что великого князя люди х Казани пошли, а мне и встречи не будет, а яз столко многых людей и нарядных, — писал русский летописец, — ни кутазников, ни аргумачников не лучися видати в одном месте; а старые мое татарове, которые на многых делех бывали, то же сказывают, что столко многих людей нарядных в одном месте нигде не видали». Ещё бы, ведь государев двор давно уже не имел дела с татарами, и встреча с отборными воинами государева двора крайне неприятно поразила хана и его приближённых! К тому же, если верить русским летописям, московские пушкари в артиллерийской дуэли оказались искуснее татарских, «многих татар побиша царевых добре и у турок многие пушки разбиша».

Битва. Отступление хана

К вечеру 30 июля Сахиб-Гирею стало ясно: его план быстро форсировать Оку провалился. Поразмыслив и прикинув шансы на успех, хан отдал приказ начать отход. Под покровом ночи, «пушки и пищали пометаша и телеги и всякую рухляди воискои», татары начали поспешное отступление. Согласно Реммалю-ходже, прежде чем повернуть назад, его повелитель попытался сохранить лицо и отправил Ивану IV послание, которое в передаче турецкого хрониста выглядело настолько примечательно, что заслуживает того, чтобы привести его здесь. Крымский «царь» писал «московскому» следующее:

«Проклятый и отверженный беззаконник, московский пахарь, раб мой! Да будет тебе ведомо, что мы намерены были, разграбив твои земли, схватить тебя самого, запрячь в соху и заставить тебя сеять золу. Как мои предки поступали с твоими прадедами, так и я хотел поступить с тобою, даже еще более оказать тебе внимания: я, заковав тебе ноги в колодки, велел бы тебе копать отхожие места. Благодари же Всевышнего Бога, что у тебя еще остался в этом мире кусок хлеба: этому причиной Бакы-бек, по вине которого не состоялась переправа через Оку; воссылай за него молитвы! Теперь я сначала убью этого волка, замешавшегося среди моих овец, зарою его в навоз на задворках моего сада, а потом расправлюсь и с тобой».

 Бегство Сахиб-Гирея.
Миниатюра из Лицевого свода

На обратном пути, пытаясь хотя бы частично сгладить позор поражения, крымский «царь» по совету своих «старых татаровей» решил отыграться на пограничном Пронске. Утром 3 августа подступил он к Пронску. Город был «срублен» на возвышенности «на реке на Проне и на речке на Пралье» осенью — зимой 1535 года на месте заброшенного городища. Оборону города возглавили воеводы В. Жулебин и А. Кобяков «не с многими людми», помогали которым горожане и жители окрестных сел и деревень, сбежавшиеся под защиту деревянных стен Пронска.

Разбив свою ставку «за рекою за Пронею близко города», хан велел своему «войску приступати к городу с пушками и с пищалми и градобитными снарядами». Летопись сообщала, что в течение всего дня 3 августа «татарове приступиша всеми полки к городу, ис пушек и ис пищалей начала по городу бити, а стрелы их аки дождь полетеша, и к стенам града приближишися; з града же против начаша пушки и пищали на татар пущати, а которые татарове к стене приступиша, и тех з города кольем и камением отбиша».

 Татары штурмуют Пронск.
Миниатюра из Лицевого свода

Не сумев взять крепость с ходу, Сахиб-Гирей попытался добиться сдачи города иным путём. Посланные им парламентёры предложили воеводам сдать город на «царскую» милость, в противном же случае они обещали, что хан будет вести осаду до победного конца — «не взявши царю города прочь не ити». В. И. Жулебин же на это предложение ответствовал: «Божиим велением град ставится, а без Божиа веления хто может град взятии? А пождал бы царь мало великого князя воевод, а великого князя воеводы за ним идут». И действительно, на следующий день к прончанам пробрался гонец от Д. Ф. Бельского, который сообщил, что помощь уже идёт, а татарские сторожи донесли Сахиб-Гирею, что в степи они встретили русские разъезды. Это известие неприятно поразило хана. Столкновение с русской ратью отнюдь не входило в его планы, и он, приказав уничтожить весь изготовленный к тому времени осадный «наряд», утром 6 августа снялся с лагеря и поспешил к Дону. Подошедшие спустя некоторое время к Пронску русские воеводы обнаружили лишь брошенный татарский лагерь, остывшие угли, следы от тысяч копыт и тележные колеи, уходившие к югу.

Известия о победе и отступлении хана и его ратей были с облегчением встречены в Москве. Гроза миновала. «И бысть тогда радость на Москве велия, — и государь бояр и воевод жаловал великим своим жалованием, шубами и купки».

 Празднование победы в государевом дворце в Москве.
Миниатюра из Лицевого свода

Что касается Сахиб-Гирея, то ему удалось уйти от государевых воевод, но на его сыне, калге Эмин-Гирее, сполна отыгрался удельный одоевский князь В. И. Воротынский «с своею братию». Атаковав внезапно подошедшего было к Одоеву неприятеля, Воротынский обратил Эмин-Гирея в бегство, положив на месте многих татар, а 45 человек взяв в плен — их он и отослал в Москву в подтверждение своей победы.

Источник