«Верните танк Т-34!»
От моих многочисленных путешествий по Псковской области с различными проверками деятельности подразделений угрозыска в память врезалась провинциальная русская истина: «чем глубже в лес, тем толще опера». Точнее, не толще, а здоровее и увереннее в себе. В глубинке в русских людях просыпается что-то такое исконно-могучее, и чем глубже – тем сильнее.
Псковскую область я в эти командировки исколесил, наверное, всю. Загружались мы с моим хорошим товарищем – замначальника угрозыска Потаповым в служебную «Газель» - и в путь. Смотреть, как в чащобах народ живёт и государеву службу блюдёт.
Потапов был замом УУР по имущественным преступлениям. Настоящий такой розыскник старой советской формации. Это когда у людей вся жизнь на работе, а на первом месте не сытость брюха, здоровье и благополучие, а только лишь служебный долг. И ты себя не мыслишь в ином качестве. Ну, заодно – как и положено оперу, он человек компанейский, юморной, слегка циничный. И, конечно, был бедный, как церковная мышь. В те времена – это начало двухтысячных, причастность к уголовному розыску означала полуголодное существование. Государство тогда деньгами своих сатрапов не баловало, а мзду по большей своей части они не брали – считали, что это дико и западло.
Помню, в том же Пскове один из руководителей розыска был. Всю жизнь бандосов давил, авторитет имел в области непререкаемый. Многие мутные субъекты с началом перестроек и перестрелок пытались к нему подъезжать – мол, мы спонсоры, то да се, сговоримся. Были в ответ посылаемы далеко и надолго. А тут у него несчастье - жена заболела, притом врачи прогнозы давали самые неутешительные – счёт шёл на недели. Спасти можно было, но операция платная, недешёвая. А в карманах милицейского полковника шаром покати. Даже квартиру продать – не поможет.
И тут к нему коммерсы и братва подъезжают со сладкими речами:
- Мы операцию оплатим. Все будет чики-пуки.
- А отдавать чем? – интересуется полковник.
- Так спонсорская же помощь.
- Что-то потребуете взамен.
- Ну что вы как маленький. Ну, свои же люди. Какие счёты между нами. Ничего не потребуем. Слово даём.
В общем, так убедительно уговаривали, что было понятно – слово словом, но обязательства появятся непременно. И возьмут услугами – прикрыть глаза, что-то шепнуть на ушко, покрышевать слегонца уважаемые фирмы. А чего тут стесняться-то? Дело такое, в девяностые годы вполне себе обычное.
- Ну, если ничего, - усмехнулся полковник.
Идёт к начальнику УВД на приём. Объясняет ситуацию. И откровенно говорит:
- Я не могу жену потерять. Выхода у меня нет. Поэтому они мне операцию оплатят.
И выкладывает на стол рапорт на увольнение.
- А я ухожу. И спросить они с меня ничего не смогут.
- Да ты не суетись, - махнул рукой начальник УВД. – Давай вместе думать.
И надавил на все рычаги, которые смог. В результате администрация области все же оплатила операцию. Жена выжила. Полковник остался служить, При погонах и чести офицера, которая для одних лишь виртуальная реальность, а для других – единственно возможное и безусловное правило жизни.
Не знаю, мне кажется, сильно что-то изменилось в мироощущении моих коллег, да и всех наших земляков. Сегодня, по-моему, люди в погонах долго бы не рассуждали – ну, спонсоры так спонсоры, а потом посмотрим, как с ними вопросы решать. Но тогда люди были другой закалки. И угрозыск дольше всего держался в стороне от всего этого похмельно-разудалого, без краёв и чура, бешенного дележа бывшего общенародного пирога и заколачивания бабок, которое постепенно захватывало и нашу родную правоохранительную систему.
Вот и Потапов, и я, и мои коллеги были из того же теста. Так сказать, уходящая натура – ведь дикий капитализм постепенно стискивал все сильнее нашу систему, как змея анаконда сладкого жирного кабанчика. Это был длительный процесс привития госслужащим барыжной стяжательской идеологии, который продолжается до сих пор – к счастью, с переменным успехом…
Целый месяц мы долбали Псков на инспекторской проверке. Инспекторская - это такая катастрофа, которая обрушивается на областные управления раз в пять лет, и тогда татарской ордой налетают на провинциальный служивый люд проверяющие из всех служб. Признали мы состояние дел в службе уголовного розыска удовлетворительным, что для руководства уже счастье. А в следующий раз довелось мне приехать в град Псков через год.
В одном районе сидим с начальником отдела, вспоминаем, какие копья ломались в инспекторскую.
- Ох, - начальник отдела вытирает пот. – Тяжелее всего с тыловиками пришлось. Такие въедливые. И всё что-то хотят, смотрят, как голодный пёс на человека с мешком корма. Ну что поделаешь. Вот их главному пришлось машину подарить.
- Что?! – подпрыгиваем мы на стульях.
- Ну, ну не Мерс и даже не Жигуль. Просто в лесу нашли какой-то немецкий кубельваген – это легковушка чуть больше мотоцикла, типа нашего ГАЗ-69, тока похудее. А тыловик ваш собирает экспонаты, связанные со Второй Мировой. Вот отряхнули от грязи эту машинку и отдали.
Тут Потапов взвился:
- Слушай, ну что это такое? Машинку проверяющему. Вон, Илья, - кивает на меня. – Или я. Мы тебя проверяли. Мы чего, с тебя машинки просили? Или деньги? Рюмку налил за здоровье – и ладно.
- Ну, вы же уголовный розыск, - с каким-то озадаченным видом и вместе с тем въевшимся в подкорку у всех служивых в МВД уважением произнёс начальник ОВД.
Ну да, розыск гордый, но голодный. Такова наша суть тогда была. К сожалению, не у всех она сохранилось в первозданном виде – слишком силён был ураган новых времён, выдувший из многих такие эфемерные понятия, как неподкупность, принципиальность. Ну а тут и до избавления от химеры совести недалеко.
Правда, каюсь, все же и мне что-то досталось от путешествий по этим местам боёв. Один опер, занимавшийся поисковой работой на местах великих битв, преподнёс мне в подарок мятый немецкий армейский котелок с дыркой от пули и как ножницы скрещенные вместе немецкие вилку и ложку.
А однажды мне удалось вернуть государству танк времён войны, который откопали в болоте в Псковской области. Получил оперативную информацию, что деляги уже собрались под видом металлолома вывезти его за границу. А тогда был бум на военную технику, и такой танк стоил под миллион долларов. Там ещё в теме был замгубернатора одной из российских областей.
С утра пью кофе в кабинете, никого не трогаю. И тут звонок. Казённым голосом какая-то деваха сухо сообщает, что со мной будет беседовать сам замгубренатора. Его превосходительство меня радостно уведомляет, что я не должен думать о нем чего плохого, танк он спереть вовсе не собирался, а собрался поставить его на высокий постамент в родном городе. И факсом шлёт мне фоторепортаж с установки этого танка.
И как только прознали, гады, о нашем интересе. Но все хорошо, что хорошо кончается. И танк стоит на постаменте. И это мой вклад в сохранение исторической памяти России…
Наука виктимология.
Сколько мы накатали по Псковской области? В последнюю командировку на счётчике «Газели» было полторы тысячи километров.
Дороги, города, лица – ожидаемые или случайные.
Уж полночь близится. Едем на машине. На дороге голосует достаточно вульгарно, но стильно одетая молодящаяся тётка лет сорока. Пьяно покачивается.
- Виктимология, - говорит Потапов, сбрасывая скорость. – Наука о жертвах преступлений… Знаешь, кто это стоит?
- Кто? – спрашиваю я, считая, что он увидел знакомую.
- Это живая заява и строка в книгу учёта преступлений. Сейчас её, такую красивую, заезжие хачи запихнут в тачку, отъестествлят в неприличных формах. Хорошо, если не убьют. А у нас – висяк.
- Ну ты расписал.
- Да чего тут расписывать? Все пройдено не раз. Надо бы её до дома подвезти.
Тормозит, подаёт машину назад. Распахивает дверцу и с видом наивного и обаятельного котика спрашивает:
- Далеко везти, красавица?
- До Ленина. Дом двадцать, - с откровенным интересом смотрит дама на него.
Сто процентов – тётка не шлюха, не на заработках, но в том состоянии, что прямо притягивает разные хитрые приключения на своё мягкое место.
Садится в машину, оглядывается. И то ли встревоженно, то ли со скрытой радостью протягивает:
- О-о, вас много.
Я аж икаю от её внимательного взгляда.
В общем, шутки, прибаутки, минут через десять подкатываем к её дому. И она смотрит недоуменно:
- И чего, все?
- Ну, так приехали же, - говорит Потапов.
- Э-э, - вздыхает разочарованно тётка. – Не-к, вы мне не понравились. Единственно, кто мне понравился – это он, - она тыкает в сотрудника нашего Главка Мишу, съежившегося на заднем сиденье и сурово промолчавшего всю дорогу, поскольку от обилия выпитого на нашей гулянке он говорить не мог чисто физически – язык не шевелился.
Фыркая, дама идёт к подъезду.
- Сегодня заявы не будет, - хмыкает Потапов.
За связь без брака
А мы едем дальше по Псковской области. Машина крутится по сельским разбитым дорогам. И оторопь берет, что в непосредственной близости от западных границ, можно сказать, в самой цивилизованной части страны, есть такие чащобы и черные дыры.
Это начало двухтысячных. А впечатление такое, что Великая Отечественная война закончилась на днях. Дырявые дороги, обшарпанные дома. Развалины свиноферм. Обрушившиеся трубы. И как после боевых действий везде лежат ржавые скелеты техники – только не танков и пушек, а комбайнов и тракторов, которые туземцы пока не удосужились дотащить до пункта металлосбора.
В одном из районов мы не можем дозвониться до Пскова и сообщить, где мы. Нет телефонной связи. Офонаревшие от безделья и пьянства селяне время от времени выползают из своих фамильных усадьб и идут в набег за цветными металлами. После их реализации закупают самогон и пьют всей деревней до посинения.
На сей раз сняли полтора километра медного кабеля, оставив район без связи с центром.
Имя прошедшей через эту землю войны – Перестройка и демократизация. Какая-то депрессия над всем этим миром витает. Она просто физически ощущается. Неприятное чувство, что страна наша как субъект развитой цивилизации погублена навсегда.
Нищета, безденежье. Она видна во всём. Даже в сводках происшествий и в материалах оперативно-поисковых дел.
В каждом отделе листаю их до красноты в глазах, мелким почерком расписывая стандартные указания по активизации оперативно-розыскных мероприятий. В основном кражи. Притом мелкие, убогие, свидетельствующие о просто фатальном безденежье населения. Спёрли алюминиевый бак, три курицы, дырявую резиновую лодку, стог сена – и прочее в том же роде. Это не Москва с привычными мне хищениями картины Айвазовского в миллион баксов или коллекции марок за три миллиона. Все простенько, бедненько, тоскливо.
И вдруг дохожу до иной картинки. Украли – десять тысяч баксов (в то время для Псковской области это как сейчас лимон евро), две норковые шубы.
«Все, все, что нажил непосильным трудoм, все же погибло! 3 магнитофона, 3 кинокамеры заграничных, 3 портсигара» - вспоминается сцена с потерпевшим Этушем из фильма «Иван Васильевич меняет профессию».
Вскоре на глаза попадается ещё одна сводка – тоже упёрли имущества на полсотни тысяч долларов.
Поднимаю глаза на начальника криминалки Себежского района.
Тот сидит в своём начальственном кресле, накинув шинель на плечи. На улице мороз градусов двадцать, а в здании ОВД и раньше топили далеко не идеально, а в этом году что-то в отоплении окончательно лопнуло и потекло, так что температура в кабинете близка к нулю.
Спрашиваю:
- Таможенники?
- Ну а кто же ещё, - хмыкает подполковник.
Район это приграничный. Городок, как и все окрестные, находится в упадке. Покосившиеся дома и заборы. И среди них, как английские аристократы в толпе нищих кули, ярко торчат двухэтажные особняки, во дворах которых стоят гладкие и особо шикарные на фоне окружающей разрухи иномарки. Это таможенники строят – не могут удержаться, чтобы не продемонстрировать землякам обрушившееся на них шальное богатство.
Ну а самый шикарный дом в городке – конечно же, самой таможни. Зеркальные стекла, евроремонт и все такое. Просто другой мир с другими стандартами и из другого века.
Ну, время такое – таможня недаром ассоциируется с денежными потоками, которые так и норовят вильнуть сопричастным в карманы и разорвать их в клочки мощным напором. Таможня – это не просто большие деньги. Возникает ощущение, что это вообще все деньги, которые есть в стране с разрушенной промышленностью и мрачным будущим.
Впрочем, граница кормит не только таможенников. Много народу шастает туда-сюда, играя на разнице цен. Потому хорошие дома встречаются не только у таможенников, но и у других пригревшихся к кусочку государственной границы.
- И кто же этих таможенников так сурово и беспощадно обнёс? – спрашиваю я.
- Да были тут клоуны, - говорит начальник криминалки. – Сняли мы бригаду. В прямом и переносном смысле бригаду – она и воровская, и рабочая. То есть бригада Минсвязи нам тут провода тянула. Одновременно приглядывали ребятишки козырные дома – понятное дело, у нас такие только у таможенников. И чистили. У них эпизодов несколько десятков по всей области. И суммы ущерба внушительные – это тебе не стог сена у бабки спереть.
- Шли к успеху. Не подфартило… Всех взяли?
- Всех. Таможня может спать спокойно.
- Таможня берёт добро… Много проблем от границы?
- Да немало. В том числе личных моих, - хмыкает начальник криминалки. – Не знаю, как в кресле остался.
- А чего стряслось?
- Тормознул я несколько лет назад по оперативной информации колонну с контрабандным спиртом. Длинная такая колонна была. Дорогая. Протокол составили. Дело возбуждать готовимся. На все крики контрабандистов, что у них нереально крутая крыша и меня в блин раскатают, привычно не обращаю внимания. Они так всегда орут… А тут ко мне и заявляется сама эта крыша – высокопоставленные чудики из Службы безопасности Президента. Какой Президент тогда был – Ельцин, такая у него и служба безопасности была. Контрабанда спиртного – на эту тему они тогда крепко сели и конкурентов подчистили. Ещё афганский фонд и Русская православная церковь тогда этим занимались по крупному – им какие-то квоты раздали на ввоз спиртного и сигарет, под которые они всю страну спиртом залили… В общем, поимел я неприятностей. Колонну у меня забрали. Спасибо, с работы не выгнали… Не, сейчас такого нет уже – времена изменились. Но все равно головняк постоянный от границы…
В один из выездов границу мы перемахнули – с Белоруссией. Тогда я ощутил жуткую зависть к этой стране и что ими Батька правит. Чисто, ухожено, трактора не ржавеют, а по полям ездят. На окраине Полоцка, кажется, идёт шикарное по тем временам жилищное строительство.
Я видел, что, оказывается, порядок на осколках СССР очень даже можно поддерживать. Кто же мог подумать, что и у нас порядок начнут наводить. Тогда это казалось фантастикой. Притом ненаучной…
Медвежий угол
Народ на Псковщине мне очень нравится. Это место такое экстремальное всегда было – именно псковичи принимали на себя первые удары собравшегося идти в очередное завоевание на Русь западных орд. Именно они отбивали эти земли от псов рыцарей. Надёжные люди, с каким-то философско-спокойным взглядом на мир. Настоящие русские, закалённые в боях, умеющие работать, пережившие не одно лихолетье с честью. Я был уверен, что переживут и мерзкие времена безвременья и краха – и, кажется, оказался прав.
Особенно с благодарностью вспоминаю сотрудников угрозыска по нашей антикварной линии. Старший у них был – человек, трепетно любящий родной край и знающий о нём практически всё. Он лучше любого экскурсовода водил нас по старинным псковским церквям, в которых знал каждую икону. Да и ребята у него под стать – добросовестные, поднявшие немало самых серьёзных преступлений. С начала девяностых как на конвейере вычисляли и брали шайки и банды, промышлявшие по церквям. В эти бандформирования входили и священнослужители, и бывшие и действующие сотрудники милиции и спецслужб. И ничего, брали их тепленькими. Только вот кражу из Изборской крепости не подняли, а оттуда ушли уникальнейшие иконы…
Мы движемся в глубь края. Чем дальше, тем меньше удобств и комфорта. В одном районе останавливаемся в какой-то то ли гостинице, то ли турбазе на территории заброшенного военного аэродрома. На улице минус двадцать пять. Отопления нет – приходится бросать поленья в буржуйку. Когда это делать перестаёшь – то помещение тут же охлаждается, и высунуть нос из-по одеяла уже кажется совершенно кощунственным и даже сильно обидным.
А утром вспоминаю сказку «Морозко». В предбаннике висит на стене умывальник – ну это когда приподнимаешь носик ладонью, а тебе на руки льётся вода. Так вот – воде отсюда литься не суждено ныне. Весь умывальник покрылся толстой коркой прозрачного весёленького льда. Ну, чисто иллюстрация к сказкам про трескучую русскую зиму.
Хотя тут банька есть. Можно в ней со смаком и смыслом погреться, да ещё и отметить встречу с местными.
Доотмечались так, что Потапов и Миша, завернувшись в простыни, двинули за трезвостью и счастьем прямо по взлётной, занесённой снегом полосе аэродрома. Это в минус двадцать пять градусов! И босиком. И, самое главное, хоть бы носом шмыгнули после этого. В здоровом и проспиртованном теле – здоровый дух.
Так вот – продолжу, с чего начал. Чем глубже в леса, тем оперативный состав службы уголовного розыска здоровее и суровее. Это какой-то закон. В тайге выживает сильнейший.
И как всегда, самым здоровым придают самые уничижительные клички.
В одном райотделе самый младший по сроку службы и гоняемый лейтенантик носил кличку Малыш. Это был двухметровый верзила с юношеским стыдливым румянцем на щеках, скромный такой, ножкой шаркает. А видно, что в руках-кувалдах силища немеряная.
- За ним глаз да глаз нужен, - хмыкает с определённой гордостью начальник розыска. – Тут бандитов взяли. Они все на понтах, права качают, ругаются. Малыш одного за ухо взял и дёрнул. Не рассчитал – ухо так в руке и осталось. Скорую вызывали. Отписывались. Такой вот добрый молодец.
Следующая остановка – совсем глушь. Как всегда – объятия, приветствия, русская банька.
Эх, сколько я тогда в бани эти ходил – вспомнить страшно. Пивко, водочка, закуска, пар. И так изо дня в день. В тех краях гостеприимство воспринимается через неё – парилку.
Надоели эти баньки мне незнамо как. Когда из поездки по окрестностям мы в Псков вернулись, только, значит, я устроился уютненько в мягком кресле в кабинете, как заходит начальник одного из отделов УУР области:
- Хорошо, что вы приехали. Вовремя. У нашего сотрудника сегодня день рождения. Банька уже заказана.
Я думал, там и рухну. Но это будет уже позже. А пока мы в каком-то лесничестве.
Ночь, небо как в фантастической фильме – кажется, что рукой можно дотронуться до Млечного пути и провести по его шелковистой шерсти шершавой ладонью.. Хрустальная снежная тишина. Сосны. Воздух можно пить, как доброе старое вино – от него приятно кружит голову. И понимаешь в такие моменты, что, может, первобытным людям жилось и не так плохо. Мамонтятиной закусил. Сидишь, любуешься на Млечный Путь. Сказки сочиняешь, которые и через десять тысяч лет будут передаваться из уста в уста. Один на один с Вечностью и Вселенной.
Принимающая сторона – два брата. Это лесничество – их участок обслуживания. А лесник – их лепший кореш, который говорит:
- Не нужны мне эти города, шмотки, небоскребы. Мы живём красотой и природой.
Кстати, не врал. Ощущалась в ребятах нечто такое – сопричастность к Вечному. На уровне интуиции воспринималось.
Два брата – это участковый инспектор и оперуполноченнывй уголовного розыска. Они эту часть района вдвоем держали и были тут царями и воинскими начальниками.
Старшой брат рубаху в предбаннике снял – ну и здоров мужик! Плечи широченные, в поясе узкий, мышцы перекатываются – ну прям Шварценеггер. Он служил в каком-то спецназе КГБ – ещё при СССР. А потом подался в родные края, в угрозыск. Ну и братан ему под стать – такой же здоровяк.
Вопросы начинаю задавать, как у них с преступностью.
- Преступность? – удивлённо смотрит на меня опер. – А у нас её нет.
- Вообще?
- Ну, так держим местных в кулаке.
Кулак он сжимает, и я понимаю, что держит крепко.
Это такой шериф дикого запада. В глухих местах, где вопросы решаются не столько по закону, сколько по справедливости. И особое значение имеет, у кого ствол и кто сильнее физически и духовно. И, мне кажется, людям это по душе куда больше, чем извилистая и непонятная власть крючкотворов, адвокатов и прокуроров.
- Только залётные порой шалят, - сетует опер. – Тут вон риэлторы из Питера повадились.
В это время как раз шла активная утилизация «лишнего населения» – стариков, алкашей, одиноких и просто не вписавшихся в рынок, с целью завладения жилплощадями. Только что отшумели громкие дела – убийц-врачей со скорой помощи, жертвами которых стали десятки пожилых питерцев, квартирами которых потом бандиты завладевали. Притом в первый раз самый справедливый ельцинский суд кровососов вообще отпустил, после чего они продолжили мочить стариков. Докатились эти волны борьбы за питерскую недвижимость и до самых медвежьих углов Псковской области. Сюда упыри стали вывозить тех, кого по доброте душевной не стали душить, травить и растворять в кислоте.
- Представляешь, - разводит руками опер. – Привозят в халупу какую-то нежилую людей, чью квартиру отмели. Мразь такая на дорогой иномарке, с иголочки одет. И чего-то невнятное мне бормочет.
- И ты что?
- Да ничего. Взял гвоздь и проколол ему шины. Тот что-то начал верещать, а я ему: «Ещё раз увижу, ты из наших болот вообще не уедешь».
- Увидел?
- Да где там. Больше ни одного не приезжало. Кому охота дно болота исследовать.
Сурово. Зримо. Радикально. Ну а что – так и надо…
А потом – возвращение в шумную космополитичную Москву. С её суетой. Это как залезть в трансформатор – тут в воздухе ощущается, что сюда сходится энергия всего мира, и здесь, возможно, решаются его судьбы. Но маленькому, растерявшемуся человеку здесь страшновато, неуютно и тесно. И так порой хочется ласкового и безбрежного Млечного Пути над головой.
Ну а ещё, что и есть основное - после таких вот поездок все больше и глубже утверждаешься в мысли, что Россия – это целая Вселенная. И нет для нас её краше.
Оценили 39 человек
74 кармы