В Баку ветренно
-Карабах! Карабах!
До сих пор этот шум стоит у меня в ушах.
Площадь Ленина – одна из самых больших в мире. Она была ограничена набережной, похожим на старинный седой замок Домом правительства и современными многоэтажными гостинцами-близнецами «Интурист» и «Апшерон». Её и избрали для своих игр митингующие.
Совершенно фантастическое зрелище – гигантская, гудящая, как улей, возбуждённая толпа. Говорят, там до миллиона человек собиралось. И огромное количество машин. Реют азербайджанские флаги, среди которых затесались и парочка турецких. Митингующие костры жгут метров двадцать высотой и в ритм орут: «Карабах, Карабах» И при этом впадают в какой-то транс. И так неделя, другая, без перерыва, ни на секунду не замолкая. Миллион глоток, костры – язычество какое-то. Или зомбирование сознания…
В Баку прибыл я в 1986 году по распределению в Военную прокуратуру Бакинского гарнизона. Очаровательный был город. Полностью интернациональный. Азербайджанцы даже не были там большинством, да и свой язык знали не слишком хорошо. Все общались по-русски, притом практически без акцента. Жили достойно, спокойно, своей восточной полуфеодальной жизнью с редкими вкраплениями социализма и руководящей ролью КПСС. Все на своих местах – русские нефтяники, армянские сапожники, азербайджанские колхозники и партноменклатура. Каждый, как положено в сословном и клановом обществе, занимал строго свою нишу, из которой выходить и не задумывался. К власти отношение было, как Богом данной – никто и не думал бузить. Коррупция и хищения были системные, вписаны в повседневную жизнь. Желание у всех довлело одно – заколотить побольше бакшиша, поэтому в магазине тебе не давали сдачи, а руководство обирало продавцов, готовя дольняшку своему начальству. Цеховики, хищения – все как положено на Кавказе, но как-то внешне достаточно безобидно, мол, а разве может быть по-иному? Такое тёплое болото, где, в общем-то, если не лезть напролом, было всем комфортно. Против Москвы бунтовать – такое никому даже в голову не приходило. В отличие от Грузии, которая всегда держала фигу в кармане.
Надо отметить, что в быту азербайджанцы, во всяком случае, бакинские, достаточно покладистые и добродушные люди. И в Баку был такой свой колорит, неповторимый дух, энергетика – старые улочки и дворики, чайханы, собрания уважаемых людей. Эх, ностальгия.
И тут на глазах все это начинает разваливаться. Весь уклад трещит по швам. И постепенно люди начинают звереть.
Говорят, Империя, как и пирог, сначала объедается по краям. Вот с этих краёв и начался развал Красной Империи.
Национальные противоречия там были всегда, как и по всей России. На бытовом уровне. Кто-то кого-то в должности обошёл, кого-то затирают, угнетают, где-то только землякам дают подниматься по карьерной лестнице. Но это все было достаточно безобидно. До определённого часа.
И вдруг как туча в «Мастере и Маргарите» на горд Ершалаим на Кавказ наползала тень Перестройки.
«Перестройка – мать родная,
Хозрасчёт – отец родной.
На хрена родня такая,
Лучше буду сиротой».
Как на дрожжах стали расти растерянность, агрессия и нищета.
Республики тогда снабжались куда лучше России. Поэтому в продовольственных, промтоварных магазинах в Баку было почти всё. Потом Горбатый со своим чёртовыми законами о кооперации, предприятии и внешнеторговой деятельности стал активно гробить финансовую систему, увеличивать денежную массу и вымывать из страны массовые товары. И всё начало пропадать.
Мне это напоминало чем-то выступление циркового фокусника – тот машет палочкой, говорит «пеки-феки-меки-хозрасчёт-перестройка», и с полок исчезает очередной товар.
Сегодня захожу в магазин – исчезли фотоаппараты, которых было полно. На следующий неделе куда-то делись цветные телевизоры – стоили они тогда громадные деньги, были очень неважные по качеству, но и их смели как хлеб в голодный год. Постепенно полки приобретали идеальную чистоту – наверное их для пущего эффекта пылесосили. Однажды зашёл в промтоварный магазин в центре Баку и не увидел там вообще ничего. Шаром покати. Хоть увольняй народ. Одновременно с этим рос чёрный рынок.
В один прекрасный день исчезли спички. Вообще – без объяснений и перспектив. Нет их нигде, и зажигай газ, чем хочешь. Доходило до смешного. Наши солдатики в войсковой части нашли лупу, фокусировали свет на вате, та загоралась, и они тогда прикуривали.
Одновременно начинался демонтаж силовой системы. Мало кто помнит, но демонизация той же милиции началась при Горбачёве. Валом шли статьи, что шибко много власти у ментов. Даёшь правовое государство, чтобы никто в тюрьмах не сидел, и мента можно было со смаком по матери посылать. Такие же наезды были на прокуратуру и суды. Закон слабел не по дням, а по часам. А на марше был гуманизм с нечеловеческим лицом.
Митинги, какие-то собрания идиотские пошли. Сначала официальные, потом полуофициальные, а затем запрещённые. Все это на фоне развенчания советской идеологии, которое проводили советские же газеты. Объявилась вдруг куча недовольных и обиженных.
И в возникающий идеологический вакуум, как воздух в насос, вдувался тешащий самолюбие обывателя национализм – мы же лучше, мы умнее, мы здесь хозяева, а все остальные пришлые завоеватели. Все залеченные в СССР националистические болячки обострялись. Из каких-то реликтовых националистических глубин общественного подсознания поднимались уже подзабытые исторические счёты, взаимное озлобление и претензии тысячелетней давности.
И народ постепенно распоясывался. И организовывался. Стройная устойчивая советская система начинала давать системные же сбои.
Что это было? Человек существо социальное. С детства он вырастает в рамках - «можно-нельзя». Воспитанием, потом законом, правилами, традициями, уложениями достигается баланс между этими понятиями, позволяющий жить и личности, и обществу уравновешенно и полноценно. А тогда пошёл процесс постепенного, пока ещё осторожного, расширения границ «можно». Неторопливо, шажок за шажком, чтобы подопытные успели привыкнуть и освоиться в новом качестве.
Можно советскому человеку идти на несанкционированный митинг протеста? Конечно же, нельзя. Как комсомол, партия, общество посмотрят… А тут оказывается, что можно, только если клянёшься в верности КПСС и затрагиваешь свои вопросики – развития национальной культуры. А можно выкликнуть лозунг – долой, даёшь? Нельзя?... Но теперь-то можно.
И так вот шаг за шагом территория «можно» расширялась за счёт «нельзя».
И всё это под заунывные завывания Москвы об активном политическом творчестве масс, под оголтелую огоньковскую антисоветскую пропаганду, под «Прожектор Перестройки» и «Взгляд». Ломались стереотипные взгляды, очернялись герои былых времён. Шла идеологическая антисоветская обработка под видом торжества нового мышления. Постепенно людей подводили к мысли, что они живут в хреновой стране. А вот за бугром настоящий рай со свободой и колбасой. И давно пора передавать бразды правления в правильные руки.
Потом территория «можно» вышла на уровень насилия. Оказывается резать чужих можно! И пошла резня.
Фергана, Казахстан – разгорались и тухли горячие точки – тогда ещё были силы глушить это всё.
Потом пришла очередь Кавказа. Карабах – это запал, который взорвал к чертям Закавказье и горит до сих пор.
Нагорно-Карабахская автономная область – это часть Азербайджана, где проживали в большинстве армяне. Армянские и азербайджанские соседи жили не то, чтобы душа в душу, но и не резали друг друга. И вот с середины восьмидесятых начался разогрев котла. Взаимные обиды росли, переходя в горячую стадию. И росло осознание – а ведь теперь можно!
Начала муссироваться идея о передаче НКАО Армении. Попутно нарастало взаимное раздражение и озлобление, вскоре перешедшее в погромы и убийства.
В феврале 1988 года внеочередная сессия народных депутатов НКАО обратилась к Верховным Советам Армянской ССР, Азербайджанской ССР и СССР с просьбой рассмотреть и положительно решить вопрос о передаче области из состава Азербайджана в состав Армении. И тогда началось – не опишешь в словах. Дана была отмашка взаимному уничтожению соседских народов.
Авторы этого проекта могут мастер-класс давать, как бытовое недовольство конвертировать в реки крови.
Не буду говорить, кто прав, кто виноват – оба хуже. Хотя симпатии к армянской стороне, стремившейся перекроить границы республик, не испытываю. При этом самим армянам Карабах был не очень то нужен. В том же Ереване карабахских армян считали людьми второго сорта, ласково называя «карабахскими ишаками». Но долг крови требовал встать на их сторону.
Взаимная резня – это надолго, если не на века. Те, кто довели до неё, прекрасно понимали, что отныне назад пути нет – между сторонами пролегает кровь.
А дальше пошло-поехало:
- Вы звери! Вы нас убивали!
- Нет, это вы нас убивали.
А убивали друг друга. Как накипь поднялись наверх неврастеники, скрытые садисты, уголовники. И за спиной каждой стороны был свой народ, своя республика. И теперь уже накопились такие взаимные новые счёты, которые можно погасить только ещё большей кровью.
После карабахских событий и пошли эти бесконечные митинги-демонстрации в Баку и Ереване. Начинались они с призывов покарать погромщиков и убийц. Затем пошли экологические требования – ну куда же без Гринписа? Азербайджанцы протестовали против строительства алюминиевого комбината в Шуше и вырубки вековых деревьев. Правда, потом выяснилось, что речь шла не о комбинате, а об одном цехе, и деревья не слишком пострадали, но это детали, кому они нужны?
Сдуру как-то разговорился на этой площади с митингующими, представился командировочным москвичом, благо был в гражданской одежде.
- А за что у вас в Москве борются? – вполне корректно спрашивают меня манифестанты.
- За разное, - мнусь я и перевожу тему. - А что с тем алюминиевым комбинатом?
- Строят! И наше Правительство свой собственный народ не слушает. Купили его армяне.
Притом с каждым днём правительство АзССР не устраивало националистов все больше. Потом стала не устраивать Москва. А далее и советская власть в целом – это в верном Азербайджане с ещё недавно полностью лояльным населением.
И все громче звучало:
- Если Россия не может навести порядок, то мы призовём Турцию…
А Москва? Ну а что Москва. Заняла созерцательную позицию – всё течёт, всё переливается и само утрясётся. Толком не работали ни спецслужбы – во всяком случае, активностью не прославились, ни партийные органы. Этот самотёк и бескрайнее расширение границ «можно» было вполне в русле горбачёвской беззубой политики.
Считается, что это было его личное безволие. Но, мне кажется, скорее всего, действовал продуманный план западных спецслужб, у которых эта петрушка была просто бездумной марионеткой. Хотя думаю, то же ЦРУ не надеялось развалить СССР, просто хотели устроить нам побольше головной боли. Но ситуация пошла вразнос.
Как и следовало ожидать, все закончилось большой кровью.
Сумгаит
В январе 1988 года меня направили в длительную командировку в Нахичевань. А в этот момент – в феврале, грянул Сумгаит. И после этого стало понятно, что маски сброшены. Что против страны и её территориальной целостности работают всерьёз. По-моему, это всем было ясно, как Божий день, кроме руководства СССР.
Сумгаит – это такой неблагополучный городишко с развитой химической промышленностью, где полно всякого отребья работало на вредных производствах. Было много «химиков» - не в смысле образования, а отбывающих наказание в колониях поселениях. Много было судимых. Из двухсот пятидесяти тысяч населения двадцать тысяч армян. В общем, местечко такое – отлично подходящее для масштабной провокации.
Когда говорят, что там вспыхнула спонтанно народная армяно-азербайджанская ненависть – всё это околесица. Боевики загодя составили списки армян, которых будут вырезать. Загодя готовили инструментарий. Брали трубы от нефтяных вышек, резали их на заточенные снарядики. Когда пошли схватки с войсками и ВВ, такая штуковина, пущенная умелой рукой, могла раскроить плексигласовый шлем или щит. Подготавливали бутылки с бензином. И всё это под чутким руководством лидеров-националистов.
Ну а в час Х жахнуло со всей дури. Пошли подонки по адресам – выкидывали людей из квартир, убивали, сжигали живьём, квартиры разграбляли подчистую – как гунны. Девушек массово насиловали.
Сколько там армян погибло – до сих пор неизвестно. Десятки, сотни? По официальным данным тридцать два человека, но мне кажется, цифра сильно занижена. Но отрабатывали адреса тщательно.
Толпы шастали по улицам, в среднем по двести-четыреста человек, а у автовокзала их скопилось до четырёх тысяч, при этом чётко подчиняясь заводилам и вожакам. Погромщики находились в таком угаре, когда перестаёшь быть человеком и становишься жалкой частичкой толпы. В таком состоянии можно сделать все – хоть живьём людей есть.
Читаю материалы из моего архива, и что-то во мне переворачивается. Вот свидетельские показания – бандиты раздели догола армянскую девушку, водили по улице, где все на неё плевали и били. Потом забили насмерть.
А вот показания курсантов Бакинского общевойскового училища, которых без оружия, с одними сапёрными лопатками, кинули утихомиривать погромщиков и, надо сказать, ребята действовали смело, напористо и спасли не одну жизнь:
«Из квартиры справа вышел мужчина с топором в одной руке и радиоприёмником в другой. Крикнул: «Мы всех их приговорили!», на что толпа ответила рёвом. Мы заломили ему руки и попытались сдать милиции, но та его не брала».
«Задержали парня в 4-м микрорайоне. Он хвалился, что в машине сжёг живьём беременную женщину-армянку».
«Хулиганы кричали: всех курсантов надо убить, они нам мешают».
«Нас окружила группа в семьдесят человек. Они стали кричать – есть ли у вас армяне? Один из наших курсантов сказал: «Ну, я армянин». Тогда погромщик с ножом произнёс: «Если ты армянин, обрежу твои уши и выколю глаза».
Что напоминает? Львовские погромы, которые устроили бандеровцы в 1941 году – тогда просто масштабнее было, немцы все это поощряли. А у нас не дали убийцам кровавые дела завершить – на подавление бросили внутренние войска, милицию.
Правда, к стыду своему, власти войска ввели через сутки после начала погромов. Местные власти и милиция в Сумгаите не делали ничего вообще. То ли были парализованы нерешительностью. То ли ещё по каким-то причинам. А может и душой, а то и телом, были с погромщиками.
Нашу контору тоже направили туда – фиксировать места преступлений и прочее. Сам не был, а вот друг мой Игорь из прокуратуры четвёртой армии, светлая ему память, там активно поучаствовал.
Чего только не порассказывал. Город бурлит, визги, крики, хаос. Он с дознавателем пробирается к точке сбора, тут на них наваливается толпа с палками и камнями. Они заскакивают в подъезд, а там сверху ещё такая же банда валит. Они на лестнице становятся спина к спине, стволы наизготовку. Дикари озадаченно хмыкают и идут искать более доступные цели.
На площадь подгоняют подразделение ВВ – со щитами, в касках. Молодые, здоровые красавцы - как римские легионеры, кажется, несокрушимые. Ну, у наших спокойствие появляется – уж эти-то парни сейчас толпу в бараний рог загнут.
Кидают ВВ на разгон толпы. Через некоторое время ребята возвращаются. Разбитые щиты. В крови многие, еле ноги передвигают. А кого-то и несут.
А перед этим «вовчиков» и пехоту активно накачивали командиры – не дай Бог кто выстрелит в мирных протестующих. А потом из автоматов у всех вояк, кто участвовал, затворы повынимали – боялись, что кто-то выстрелит случайно завалявшимся патроном. Ну правильно - как можно стрелять в советский народ? Да, какие-то дебильные иллюзии тогда ещё присутствовали, весьма выгодные для развала страны – мол, перед нами простые задурманенные люди, а не озверевшие нацисты.
Этот «народ», впрочем, не особо стеснялся. К майору в оцеплении подходит малец лет десяти:
– Дядя, а что это у вас?
- Бронежилет, сынок, - умильно говорит офицер.
Так гадёныш мелкий отводит бронежилет и снизу долбит под него из обреза. И под шумок смывается – он же ребёнок малый, стрелять вслед не станешь, да и не из чего.
Вот такая была там атмосфера. Под костры из машин и сжигаемых армян. И под вопли:
- Смерть армянам! Они приговорены!
Кое-как огромными усилиями всю эту катавасию передавили. Притом без пулемётов, хотя их там так не хватало – её Богу, никого из этой своры не жалко было бы.
Пострадало двести пятьдесят военнослужащих. Из Москвы огромная следственная группа прилетела – Генпрокуратура, ГУУР МВД, чекистов немеряно. Стали расследовать – и ни шиша не получается. Кого-то, кого с поличняком взяли, закрыли, а дальше – стена.
Доходило до того, что опер ко мне приходил, просил разрешения поговорить с нашими отловленными дезертирами. Которые в тех местах шарашились – может они чего видели.
Кого-то там осудили – не помню уже. Интересно посмотреть, что с этими осуждёнными стало и где они теперь. Не удивлюсь, если у них все по жизни сложилось хорошо, и они наверх поднялись.
Ни заказчиков, ни организаторов резни так и не выявили - во всяком случае, мне об этом ничего неизвестно. Самая мощная в мире правоохранительная машина, все эти ГРУ, контрразведки, угрозыск с агентами, резидентурами, прослушками, радиоконтролем не смогли продвинуться ни на шаг. Тяжёлый танк советской государственности невиданно забуксовал. А, может, просто было, на что закрыть глаза? Ох, вопросов масса, кто бы дал ответ. Теперь уже это история, а там чаще всего определённой истины нет, только трактовки и версии.
Атмосфера в самом Баку постепенно накалялась. Из месяца в месяц – не то, чтобы быстро, но как-то неумолимо. Все эти демонстрации на площади Ленина. Палатки с голодающими, которые обещали голодать, пока армян в Карабахе не перебьют всех до единого. В эти палатки и тайники холодное оружие, пики какие-то заносились для борьбы с МВД при будущем разгоне демонстрации. Какие-то безумные речи звучали.
Градус рос. Азербайджанская официальная пресса кишела антиармянскими статьями, и никто писак не укорачивал. Прибывали беженцы из Армении и подогревали ситуацию – а им было, о чем рассказать, ведь в Армении тоже резня шла. Стали бастовать предприятия и общественный транспорт. У нефтяников начались акции саботажа – в одну ночь как-то срезали несколько триста пятьдесят приводных ремней качалок на нефтевышках.
И вот уже промозглой осенью 1988 года объявлена националистами всеобщая забастовка. И шпана собираясь большими группами, бьёт стекла у автобусов, которые отваживаются выходить на линии. Кричит «Газават» - священная война. На головах молодчиков повязаны зелёные ленточки – мол, готовы умереть за Азербайджан. А самим «шахидам» лет по шестнадцать-восемнадцать. И их много. Очень много. Со всего Азербайджана они стекались. Коренные, бакинцы среди них затерялись и в большинстве своём хотели покоя, а не войны. Но сегодня аул на коне!
Подвозит меня по делам водитель-азербайджанец и возмущается:
- Совсем эти аульные одурели! У меня друг армянин. Почему он от них прятаться должен? Мерзавцы.
- Многие так думают?
- Да почти все бакинцы. А эти. Понаехали, сосунки!
По улицам носятся машины такси, из окон которых, высунувшись по пояс, несовершеннолетние дебилы размахивают флагами и ревут возбужденными павианами:
- Карабах!!!
Еду на работу утром. Толпа демонстрантов перекрывает улицу, начинают бить ладонями по автобусу, орать:
- Выходи! Давай с нами!
А русский дедок орёт азартно водителю:
- Чего встал? Дави этих дураков!
Закончилось всё это беснование, как и ожидалось, погромами. В ноябре 1988 года армян начали бить в Баку массово.
Мы как в осаде были тогда. Нам был приказ – в форме военной в городе не появляться. Переодевались на работе. Хотя я сдуру поперся в военной форме ночью – очень надо было, через самый бандитский район к вокзалу. И обошлось. Правда, все же наткнулся на какую-то шоблу, услышал вслед:
- О, лейтенант!
Но не прыгнули – тогда вообще к войскам и к русским относились относительно терпимо – видно же, что не армяне. Главная претензия к нам была, что мы защищаем армян.
Нашим прокурорским стали раздавать оружие для ношения. Морякам, прокуратуре четвёртой армии дали. А нам, гарнизонным, не нашлось лишних стволов. Выяснилось, что мы вообще безоружные, нас на какое-то там довольствие не поставили.
Тогда у нас многие сослуживцы из Афгана в контору прибыли. Они говорили:
- Пистолет при таких делах – дело бесполезное. Больше шанс, что он спровоцирует на расправу, чем спасёт. Вот это другое дело!
И вытаскивали из кармана РГД или эфку. Они вообще как пингвины ходили переваливаясь – все карманы были забиты гранатами. И правда иногда помогало – если смотришь угрюмо и обещаешь взорваться вместе с бандосами – как Володька тогда…
Дивизия Дзержинского
В тот ветренный ноябрьский день я ездил за город – нужно было взять справку на жулика в больнице. Застукал врача, когда ему всучивали за какие-то услуги увесистую пачку денег. Врач смутился и справку мне выдал с нереальной скоростью. И тут же отправился недополученные деньги получать.
А я на нашей ПКЛке (передвижная кримлаборатория на базе ГАЗ-66) уже по темну возвращался в город. Мимо аэродрома ПВО Насосный.
Сцена как в фантастическом фильме. Россыпь разноцветных огней на темной полосе. И движущиеся огоньки приземляющихся самолётов – бесконечные.
Один за одним на посадку заходили транспортники ИЛ-76, такое ощущение, что шли хвост в хвост. Садились, выбрасывали из своего чрева очередную порцию людей в камуфляже. Отруливали на стоянку. А за ними следующий.
Это перебрасывали из Москвы дивизию особого назначения имени Дзержинского.
Бойцов рассаживали по ИКАРУСам, отправляли в сторону Баку – на горячую работу. А у въезда в город уже стоял танк в компании с БМП.
У меня все в груди пело – вот теперь заживём, конец вольнице и погромам. Уж эти-то смогут всех к ногтю прижать.
Одновременно в город стягивали новые войска – десантников, пехоту. Похоже, готовился грандиозный гала-концерт по заявкам националистов и их жертв.
Какой-то слегка подвыпивший азербайджанец, помню, тем же вечером, когда вводили войска, привязался ко мне на улице:
- Э, брат. Что же творится-то? Вы же народ войсками хотите давить! Гусеницами!
И плачет навзрыд. Мне его даже жалко стало. Но народ-то его сильно разошёлся и жаждет крови.
- Нельзя народ войсками, я как человек с высшим образованием тебе говорю. И за Смугаит вы нас зря судите. Это же стихия народная. Неудержимая сила. Ну ладно, брат, извини, - говорит и бредёт к площади Ленина.
Надо же так случиться, в этот бардак у меня как раз мама приехала в командировку в Баку. Поселилась в гостинице «Апшерон» - как раз с видом на площадь Ленина и миллионную демонстрацию. Так что налюбовался я этим.
Ночью из окна её номера вижу такую сцену. На площади ночью оставались, как правило, десяток тысяч наиболее рьяных и бескомпромиссных борцов. Но Карабах орали без остановки. И всё жгли костры.
И вдруг слышится гул. Что-то такое приближается страшное и сильное.
И крики Карабах становятся как-то глуше и глуше.
А на площадь по обе стороны выползают танки – по-моему, Т-72. Сорок штук насчитал. По штату это танковый полк.
Занимают стальные монстры позиции по обе стороны площади. И глохнут.
И в этот же момент замирает вопль «Карабах», который звучал несколько недель, без перерыва даже на секунду.
Так продолжается несколько минут. Потом танки взрыкивают дизелями и неторопливо отбывают в пустую бакинскую ночь. И опять звучит «Карабах», но уже куда глуше.
К утру войска занимают в городе ключевые точки. И всё новые части прибывают.
И вот озвучивается долгожданное и назревшее решение об объявлении особого положения, назначении комендантом генерал-полковника Тягунова. На перекрёстках танки стоят. Дзержинска оцепляет площадь Ленина, но ещё не разгоняет митинг.
Особое положение объявлено. И как-то тепло и радостно становится на душе. Ощущение, что скоро весь этот бардак пройдёт, и будет как по-прежнему. Человек цепляется сознанием за привычную реальность. И иногда не понимает, что она изменилась необратимо. Старой не будет. Будет как-то по-другому, а хуже или лучше – зависит и от тебя самого…
- Надо разгонять, - сказал мне майор из дивизии Дзержинского. – Разгонять к чертям эту площадь. Само не утрясётся. Будут только все более экстремистские лозунги. И погромы.
Я ему верил. Вояки из дивизии Дзержинского получили прозвище – лягушки-путешественники. Зелёные, пятнистые и всегда летают. Фергана, Карабах – везде, где горит, там они. Работа у них тогда была – не позавидуешь. Всегда быть на пути озверелых масс, уверенных в том, что они имеют право на чужую кровь.
Войск а Баку нагнали много. Из Тбилиси припёрся, чтобы быть в первых рядах да на каурой кобыле, тогдашний прокурор округа – человек мягко так скажем, короткого ума, но длинного языка – бывший политработник. Несмотря на генеральское достоинство, больше выступал в роли клоуна, особенно на фоне своих умудрённых прокурорским опытом, хитрых и прожжённых замов. Помню, заходит однажды в наш кабинет, когда кололи солдатика, стырившего оружие. А солдатик не колется. Вот прокурор решил поучаствовать, показать своё значение.
- Я прокурор округа. Генерал. Ты понимаешь?
Воришка на него преданно и затравленно, как на кота мышка, смотрит, кивает испуганно – мол, понимаю, большой человек, генерал.
- Понимаешь, что правду надо говорить?
- Понимаю.
- Ну, говори.
- Говорю. Автомат не брал.
Прокурор смотрит на всех строго – работайте, мол, потом доложите.
Ну и поработали ребята наши – после звездюлей и автомат появился, и признание, и генеральского авторитета не понадобилось.
Ещё любил он родительские собрания проводить – собирать родителей, приезжавших к детям, и полоскать им мозги, что их чадо хреново преступления расследуют.
Такой был типаж странный, совершенно не нужный в военной юстиции, но зачем-то сделавший карьеру. И вот этот фанфарон прилетает в Баку, мол, проследить, как всё проходит. Его в позах ожидающих милости от правителя визирей с поклонами на полосе встречают прокуроры Каспийской флотилии, четвёртой армии и гарнизона. Он грозно сверкает очами на Медведя – это был такой армейскими прокурор, старый, прожжённый, ироничный и авторитетный служака.
- Сколько полков спецмилиции прибыло? – орёт прокурор округа.
А Медведю на эту спец милицию фиолетово, она ему не подчиняется. Но ответить что-то надо. Он вытягивается по струнке и рапортует:
- Два!
- Хорошо!
Потолкался прокурор денёк, засветился, создал ажиотаж и свинтил в Тбилиси. Странный был. И бесполезный такой.
Работали тогда войска в Баку активно. Но площадь пока не трогали.
Ту туда не ходи – там стреляют
Площадь Ленина оцепили бронетехникой, над ней летал вертолёт, а из мегафона время от времени кричали:
- По лицам, застигнутым с оружием, будет открываться огонь!
Потом в народе это трансформировалось - военные совсем одурели, обещают у кого нож заметят, будут на месте расстреливать. Вообще слухи тогда были очень эффективным оружием. Помню, армянка одна говорит мне:
- Народный поэт наш на митинге выступал. Так хорошо говорил. А ночью помер. Сердце не выдержало за народ. А, может армяне отравили. Я весь день сама не своя. Жалко. Ох, армяне!
А на следующий день живой и здоровый поэт выступает по телевиденью.
В слухах количество пострадавших от при погромах в Армении и Карабахе достигало фантастических масштабов – если так дальше пойдёт, то и азербайджанцев вскоре не останется.
Митингующих пока что не трогали, но число их заметно пошло на убыль. Маршей миллионов уже не было.
Однажды приказ, наконец, поступил, и в одну прекрасную ночь площадь Ленина была очищена силами ВВ. Без стрельбы, хотя наваляли всем неплохо, задержали кого-то.
С утра толпы идут на площадь Ленина. Их туда не пускают. И город вспыхнул. Начались массовые погромы и убийства.
Нас тогда обязали на все места происшествий выезжать – к местным доверия уже не было. После Сумгаитских и прочих событий границы «можно» расширились настолько, что народ начал бить местную милицию – раньше такое было представить невозможно. Милиционер – ведь это власть. А кто на Востоке на власть готов руку поднять? Раздавят же! Да и нехорошо это. Но тут милицию стали бить. И милиционеры стали бросать удостоверения – тоже невиданное зрелище. Чтобы в Баку устроиться в милицию, это несколько тысяч рублей надо было заплатить. А потом живёшь припеваючи, деньги собираешь с ларёчников и мелких спекулянтов. И с такой работы стали бежать – их страха, или тоже в националистичном раже.
- На труп! – слышу приказ.
С сотрудниками комендатуры садимся в машину. Мчимся в центр. А там бурление – весь город забит митингующими, погромщиками. В основном молодняк – эдакие навальянята с местным акцентом и колюще-режущими предметами. Глаза безумные. С транспарантами. Все чего-то орут. Палки и камни у многих. Там и огнестрельное оружие было. И все куда-то целенаправленно двигаются.
Едим по центру. И на выезде на улицу Шмидта наш военный зелёненький уазик с красной звездой на весь борт чуть ли не впиливается в такую вот толпу.
- Направо! – кричу.
Водитель наддаёт газу, и мы проскакиваем перед толпой, едва не сбивая кого-то. Впритирку. Вслед нам несутся обезьяньи визги.
В центре – типичный бакинский дворик. Перед ним две БМД, «таблетка» - военная санитарная машина, десантники стоят. А через улицу толпа ублюдков с палками и камнями зарятся на нас как-то зло и жадно, но приблизиться боятся.
Заходим в комнату. Там скрюченный труп седого мужчины лет пятидесяти. Вокруг родственники – женщины орут.
- Билет у нас на сегодня был. Ехать должны были. Они зашли! Говорят – покажи паспорт, что ты не армянин! А там и написано, что он армянин! Вот они его до смерти и забили!
Протокол составляет гражданский следователь. Сморим, чего он наработал.
Когда носилки с телом заталкивают в машину, обезумевшая взрослая дочь бедняги бросается вперёд и вцепляется в носилки. От её жуткого крика мороз по коже.
Не успел вернуться в контору, как новый выезд – десантники покрошили толпу.
Картина такая. По проспекту валит толпа в три тысячи человек – намерены громить нефтезавод, который, вот же работяги-гады, не присоединился к забастовке. Радостно визжит молодняк, красуются идиоты с камнями и ружьями. Толпе пытается преградить путь жиденькая цепочка безоружных курсантов. И понятно, что будет взаимная бойня, заслон сомнут.
И тут появляется колонна БМД, десантники на броне. Десантные части в Баку вводили те, что из Афгана выводили. И они как-то не были сильно озабочены мыслями о гуманизме, ценности жизни и здоровья врагов, пусть и из гражданского населения. Это вам не ВВ.
Газаватчкики орут:
- Не пройдёте!
Наиболее активные начинают ложиться на асфальт – как лежачие полицейские, с криками:
- Давите!
А у афганцев» боевая задача прибыть к месту дислокации. И им до фонаря, кто на асфальте лежит. Мы его туда не клали.
Инстинкт самосохранения победил. Идиоты малолетние выскакивают чуть ли не из-под гусениц. А потом начинают швырять в солдат на броне палки, камни. Да ещё добавили два выстрела из мелкашки.
Ну десантники и охолонили их слегонца – дали очередь по толпе. Кого-то ранили, один труп.
Я еду в прокуратуру Наримановского района и допрашиваю очевидца-азербайджанца. Такой лапочка правопослушный передо мной. На голубом глазу вещает, как всего-то хотел помитинговать на площади Ленина, но та оказалась закрыта. Потом случайно попал в толпу, которая всего-то шла завод громить. Затем понаехали военные и стали стрелять. И такая невинность на лице написана.
И прокурорские, менты, вместе с которыми я его допрашивал, так согласно кивают – мол, мальчик хороший, правду глаголет, так все и было. И я понял, что местные, в погонах или нет, на нас злы и считают, что они правы, что армян надо из Баку выкидывать, пусть и их хладные тела. И ещё понял, что процессы пошли необратимые.
Наш старший следак тогда это дело в производство принял. Ну, чтобы потом прекратить и создать ощущение законности и порядка. Приезжает со вскрытия весь бледный. У судебно-медицинского морга весь аул собрался. За руки его цепляют, орут истошно:
- Сволочь! Пюлю пришёл вытаскивать! Пюлю!
В смысле пулю пришёл извлекать. Чуть массовыми беспорядками не закончилось…
А тот проклятый день продолжается. На улицах погромы – бьют стариков, женщин, заподозренных в расовой нечистоте. Обкуренные щенки будто с цепи сорвались. Им сегодня дозволено все. У них, стервецов, газават сегодня. Праздник непослушания. Бей взрослых. Бей армян. Бей хоть кого-то!
- Боже мой, как же она кричала! Как кричала! – на следующий день плачет наша секретарша, которая стала свидетельницей избиения девушки-армянки полусотней напрочь отмороженных молодчиков с зелёными повязками.
Местные органы тогда работали безобразно. Или самоустранились, или вообще смотрели в сторону «народа». Подполковник Ефременко – наш военный судмедэксперт – был на всех вскрытиях убиенных. По тому армянину, на труп которого выезжали, местный эксперт ничтоже сумняще пишет:
- Умер от сердечного приступа…
Ну и по вредной привычке отрекламирую мою космическую фантастику
Илья Рясной
«Бои космического значения»
https://author.today/work/99943
О параллельных мирах
«Эффект Манделы»
https://author.today/work/series/22938
И еще новое бояр-аниме про очень странного попаданца
Илья Рясной «Барон с партбилетом».
https://author.today/work/394902
Оценили 10 человек
14 кармы