Что делать, если чье-то творчество оскорбляет. Художник Гор Чахал – о месте сакрального в современном искусстве.

– Икона всегда развивалась и менялась – но именно как искусство, прежде всего литургическое. Существовала также религиозная живопись, которая через трактовку религиозных сюжетов давала возможность художнику выразить свои мысли по этому поводу. Вписываются ли эти принципы в то, что принято называть христианским актуальным искусством?

– После того, как был сформулирован догмат об иконопочитании на VII Вселенском Соборе в 787 году, иконопись начала развиваться по своим специфическим законам примерно до XV века, когда на Востоке пал Константинополь и развитие искусства прекратилось, а на Западе началась эпоха «Возрождения». Это можно охарактеризовать тем, что люди «устали ждать» пришествия Царствия Небесного и занялись обустройством жизни на земле. Католическая Церковь начала активно адаптировать все новейшие достижения искусства своего времени.

Несколько лет назад в Третьяковской галерее с большим успехом прошла выставка шедевров Ватиканской пинакотеки, которая наглядно показала, как развитие западного искусства привело к его полной десакрализации. Я тогда охарактеризовал ее так – «Вниз по лестнице, ведущей вверх».

Выставка из коллекции музеев Ватикана – наглядная иллюстрация истории расцерковления католического искусства. Сначала приличные иконы. Потом они теряют надписание, становятся религиозными картинами. Под музыку ангелов с лютнями начинается эпоха «Возрождения». Вперед вылезает телесность и эмоциональность. Героев обуревают дикие страсти. Затем изображение постепенно стушевывается в сумерках психологизма, и сердце успокаивается астрономическими наблюдениями планет Солнечной системы в ночи. Школьников можно водить!

Такая ситуация сложилась, потому что подпольное искусство 80-х в основном питалось из европейских источников, далеких от религии. Европейские интеллектуалы тогда были большей частью радикально левыми: троцкисты и маоисты, подросшие дети революции 68-го года, к 80-м получившие значительную власть в культурных институциях и фондах.

Сам принцип творчества основан на вере

– Икона развивалась логично, это развитие базировалось на жизни художников внутри Церкви, на глубинном понимании традиции. Не было такого: «А давайте-ка я создам нечто новое», но в итоге новое получалось. Вы действительно считаете, что в церковном искусстве не должно быть модернизации? Какой путь взаимодействия иконописи и светского искусства вы предлагаете?

– Я противник «модернизации» иконописи по лекалам современного светского искусства. Литургическое искусство развивается по своим специфическим законам. Их иконописцам и надо придерживаться. Кстати, я совершенно не понимаю часто встречающейся критики: дескать, почему иконописцы обращаются к образцам древней иконописи, у нас, мол, XXI век на дворе. Обращение к архаичному художественному языку, к примитиву в светском искусстве называется авангардом, «актуальным» искусством, а то же самое у иконописцев объявляется мракобесием и ретроградством. Абсурд какой-то.

Когда я определял термин «христоцентризм», то писал, что этим термином можно охватить несколько кругов сакрального творчества современных художников, взаимодополняющих друг друга.

Первый и наиболее узкий круг – это круг литургического, канонического церковного искусства вокруг его центра – престола, алтаря. Сюда входит и авторская икона – направление, начавшее складываться в последнее десятилетие после прекращения гонений на Церковь прежней богоборческой властью, церковная утварь, литургическая музыка, богослужебная гимнография, храмовая архитектура.

С ним в какой-то степени пересекается более широкий круг неканонического или светского современного искусства, говорящего о христианской проблематике современным художественным языком. Оно связывает реалии и проблематику современного общества с исторической традицией, молитвословие с богословием, литургию с проповедью, миссией, исповедью, отражением личного духовного опыта.

Третий, самый широкий круг – искусство, связанное с христианством опосредованно, близкое ему по духу, мировоззрению. Творчество, характер которого сформировался в результате преображающего воздействия христианства на ландшафт всей мировой культуры.

Я не раз говорил, что, по сути, сам принцип творчества основан на вере. Поэтому, можно сказать, искусства без веры не бывает в принципе, и вопрос может стоять только о ее характере – человекобожеском или же богочеловеческом. Поскольку я христианин, то для меня богочеловеческий характер искусства и его идеал очевиден. И Церковь, разбираясь в вопросах веры гораздо лучше отдельных художников, пытающихся заново изобретать велосипеды, может помочь развитию современной культуры, направив его в нужное русло.

Вообще, тема религиозности искусства последнее время стала звучать у светских искусствоведов все заметнее. Очевидно, сказывается кризис секулярного мировосприятия. Спектр различных интерпретаций этой «новой» религиозности очень широк. В связи с чем стоит напомнить о замечании протопресвитера Александра Шмемана, что нет ничего проще, чем играть на абстрактной «религиозности».

Но неочищенная, непросветленная религиозность – и есть средоточие демонического в мире. Именно поэтому объединяющим центром сакрально-художественного пространства, интересующего нас, должен быть Христос – Спаситель мира, задающий направление вектора развития творческой личности, дороги к себе.

С другой стороны, как заметил иеромонах Макарий (Маркиш) на круглом столе по итогам выставки «Двоесловие/Диалог», и Церкви без современной культуры не обойтись. Церковь – организм богочеловеческий: человек меняется, и она меняется. Церковь сейчас становится силой, выходящей за пределы церковной ограды. И миссионерское начало Церкви замечательно соединяется с различными жанрами и аспектами современного искусства. Поэтому объединять литургическое и светское современное искусство, безусловно, нужно. Другое дело, как?

В 2013 году мы сделали в Московском музее архитектуры выставку «Дары», где светское и церковное современное искусство объединилось единой экспозицией, включавшей современную каноническую авторскую икону, храмовую мозаику, светскую христианскую живопись, скульптуру, объекты, мультимедийные инсталляции, работы как воцерковленных, так и невоцерковленных художников. Выставка имела рекордную для музея посещаемость, вызвала многочисленные положительные отзывы, особенно у верующей публики. На мой взгляд, эта выставка убедительно показала возможность конструктивного взаимодействия церковного и светского современного христоцентричного искусства в едином культурном пространстве.

Современный художественный язык – не препятствие для христианской культуры. Церковный и светский художественные языки не только не противоречат, но и дополняют друг друга, связывают реалии и проблематику современного общества с исторической традицией, литургическое действие и проповедь, молитвословие и богословие. Такую полифоническую форму экспозиции я считаю эталонной, наиболее актуальной для масштабных публичных художественных проектов, способной заинтересовать зрителей разных взглядов, стилевых предпочтений, жизненного и культурного опыта.

– Уже привычно, что современное искусство – это про эпатаж, про игру со смыслами и так далее. Может ли оно бережно обходиться с сакральным?

– Да, и примеров много. Это и проект РОСИЗО «Вне канона», включавший целую серию передвижных выставок по России в 2014-2016 гг., и проект Российской академии художеств «Византия.RU», организовавший фестиваль современного христоцентричного искусства в Херсонесе в 2015 году, сразу после воссоединения Крыма с Россией, и коллекция священника Андрея Юренева «Музей современного христианского искусства», и недавняя выставка молодых кураторов Антона Беликова и Кэти Меладзе «После иконы» в Храме Христа Спасителя, и мои художественные и кураторские проекты.

Например, «Апофатика». Центральное произведение художественного проекта, созданного специально для выставочного зала Зверевского центра современного искусства, представляет собой 5 двусторонних зеркальных пластин, из поверхности которых вырезано и удалено слово ИИСУС, одно из именований Божиих, напоминая таким образом о моей работе «Имя Бога», известной публике.

Отражающееся на остающейся поверхности пластин окружающее пространство, включая находящихся там зрителей, можно охарактеризовать визуально как пространство, где Иисуса нет. Мир без Бога. В то же время пустоты в пластинах, очерчивающие отсутствующее слово, сливаясь с атмосферой помещения, делают воздух «умным», приводят зрителя к ощущению невидимого присутствия Бога, повсюду разлитого в воздухе. Христос посреди нас.

Этапы развития диалога Церкви и современного искусства можно коротко обозначить и описать наглядно в выставках, которые организованы с моим участием.

Первый шаг. Выставка «Двоесловие/Диалог» в нартексе храма мч. Татианы при МГУ. Церковь открывает двери и пускает на свою территорию искусство актуальных художников, наглядно демонстрируя открытость и готовность к диалогу с современной культурой. Несмотря на местами достаточно ожесточенную полемику, выставка вызвала интерес и широкий резонанс у аудитории, как светской, так и церковной.

Второй шаг. Выставка «Искусство и религия в пространстве современной культуры» Российской академии художеств. На одной выставочной площадке, хотя и в разных залах, рядом экспонировалось церковное и светское современное христианское искусство. Выставка прошла мирно, не вызвав никакой негативной реакции у публики.

Третий шаг. Выставка «Дары» в Государственном музее архитектуры.

В 2016 году все проекты в этом направлении были по неизвестной мне причине свернуты. Но сейчас ситуация вроде бы потихоньку опять улучшается.

У верующего художника не может быть желания оскорбить Бога

– Человек, даже не зная богословия иконы, поймет, чей образ на ней изображен. В религиозной светской живописи тоже все в этом смысле понятно. Почему же к работам современного искусства часто требуются пояснения?

– Я не вижу здесь противоречий. Язык современного искусства понимают единицы. Мы жили под железным занавесом 70 лет, любые направления искусства, кроме социалистического реализма, загонялись в подполье, если буквально не уничтожались. В результате в стране тотальная культурная неграмотность. Поэтому, конечно, надо объяснять, по крайней мере то, что можно объяснить. Со временем необходимость отпадет, но вряд ли скоро.

– Где для вас проходит граница между свободой творчества и тем, что недопустимо?

– Сама постановка вопроса: где для меня лично проходит граница, бессмысленна, по-моему. У меня как верующего человека не может быть желания оскорбить Бога вообще. О какой границе может идти речь? В каждой своей работе я хочу прославить Его.

Что же касается оценок чужого творчества, то если я считаю, что чье-то произведение может быть оскорбительным для меня, я лично стараюсь не смотреть на такие произведения. Если же меня, как публичное лицо, просят высказаться об этом, я не ухожу от ответа.

При этом я, как христианин, всегда прислушиваюсь к мнению священноначалия.

У меня был случай в 2008 году, когда “Винзавод” потребовал у меня справки из Патриархии, что мои работы не вызовут возмущения верующих.

Я обратился тогда за помощью к отцу Всеволоду Чаплину, и тот посоветовал мне убрать две работы из экспозиции, сославшись на то, что, по его мнению и мнению людей, с которыми он посоветовался, они могут вызвать у определенной части верующих неприятие. Я послушался его и убрал эти работы. Впоследствии на круглом столе такие священники, как отец Валентин Асмус и отец Федор Котрелёв, не нашли в этих работах ничего предосудительного для верующих. Да и сам отец Всеволод Чаплин через несколько лет изменил свое мнение. Так что тут все относительно.

ПРАВОСЛАВИЕ И МИР