25 Особый образ Христа

Апокалипсис и по своему стилю,

как и по своему характеру, является

чужеродной книгой в Библии,

принадлежащей к определённому

литературному жанру определённой

эпохи. Однако она включена в Библию

как её органическая часть, существенно

необходимая.

(Прот. Сергий Булгаков. Апокалипсис Иоанна)

Апокалипсис написан в 68 г. нашей эры, пишет Э. Ренан.

А. Мень считает, что он написан не ранее гонений при Нероне в 64 году и не позже правления Домициана, то есть 95 год плюс минус 10 – 15 лет.

Фридрих Энгельс называет датировку написания Откровения достаточно определённо: это 68 г. или январь 69 г. нашей эры.

Эта дата не исключает, однако, возможности того, что некоторые фрагменты книги Откровения могли быть написаны позже и что сама книга может включать позднейшие вставки, которые не входили в первоначальный текст, и этим запутать вопрос об определении даты написания книги. Например, упоминание в трёх местах книги имени Иисуса Христа, в то время как в остальных местах речь идёт о некоем безымянном агнце, может дать повод для предположения о том, что фрагменты, в которых фигурирует имя Иисуса, как раз и могли быть вставлены в 90-е годы первого столетия, к каковому времени отдельные исследователи и относят дату написания всей книги. Всё же в настоящее время считается, что дата 68 – 69 гг. остаётся непоколебленной.

Есть мнение, что читать Откровение не просто необязательно для верующего, но и может быть опасно для его духовного здоровья.

Однако давайте посмотрим, что об этом пишет апостол Павел, во втором послании которого к Тимофею имеются следующие слова: «Все Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности…»

Следовательно, по мнению апостола, Откровение так же необходимо для чтения, как и остальные книги Библии.

В тексте Апокалипсиса нередко ищут зашифрованный в символах смысл, но весьма показательным в этом отношении является указание А. Меня по поводу обращения автора к семи церквям:

– То, что видишь, напиши в книгу и пошли церквам, находящимся в Асии: в Ефес, и в Смирну, и в Пергам, и в Фиатиру, и в Сардис, и в Филадельфию, и в Лаодикию.

А. Мень по этому поводу разъясняет, что имеющая место точка зрения об упоминании семи церквей как символов различных эпох в истории христианства, несостоятельна, т.к. упомянутые автором Апокалипсиса церкви существовали в описываемую эпоху и ничего символического в них не было. Вследствие этого, разъясняет А. Мень, «если бы послания к этим церквам мы стали прилагать к различным эпохам, то всегда нашли бы нечто общее, и это не случайно, ибо все послания относятся к каждой церкви, к каждому веку и к любому из нас».

На этом примере автор и предлагает оценить текст Апокалипсиса так, как он написан, не ломать голову над расшифровкой того, что в нём могло и не зашифровываться, т.к. оценивать эту последнюю книгу Священного Писания считаю, необходимо с позиции её рассмотрения именно как составной части Библии, не противоречащей, но гармонично сочетающейся с остальными книгами как Ветхого, так и Нового Заветов.

С этой целью оценим направленность книг Ветхого Завета. Разве в них заметна попытка что-либо зашифровать? Напротив, в них видна обратная направленность: не скрыть, но донести до иудеев информацию об их избранности, разъяснить, что взамен бог требует от них покорности и заставить их соблюдать условия договора, сиречь бороться за господство над язычниками и одновременно склонить голову перед богом. Не скрыть, но донести требования, и заставить их исполнять.

То же самое мы видим и в книгах Нового Завета. Теперь требования о покорности доводятся до язычников, которые должны осознать свою греховность, покаяться – и быть покорными своим начальникам, как светским, так и духовным.

На этом фоне попытка ввести в состав Библии книгу, где в виде символов зашифровывалась какая-либо информация, выглядела бы нонсенсом! В самом деле, людям рассказывают о новом учении, разъясняют требования, которые те должны исполнять и вдруг, в последней книге, дают некое зашифрованное послание – что, конечно же, дисгармонирует с общей направленностью всех предыдущих книг Священного Писания.

Но даже если это и так, мы невольно сразу же зададим вопрос: зачем? Что и зачем зашифровывать в Библии, идеологию которой распространяют среди людей с целью обращения их в новую веру? Разве можно себе представить такую ситуацию, когда в школе учитель, обучая детей грамоте, станет давать им среди прочих правил одно такое, смысл которого откажется им разъяснить? Наоборот, учебник будет составлен таким образом, чтобы ученики смогли освоить материал, а учитель видит свою задачу в том, чтобы разъяснить непонятные в правилах места.

Таким же образом и Библия составлена для того, чтобы приобщить людей к вере, а священники видят свою задачу в разъяснении непонятных мест Священного Писания – не так ли?

Другое дело, что обладая некоторым уровнем знаний, автор Откровения изложил материал таким образом, что мы, современные люди, не понимаем его, поэтому стараемся увидеть тайный смысл и конечно же, находим его…

Поэтому, исходя из вышеизложенного, автор предлагает в первую очередь изучить сам текст книги, авторство которой приписывают Иоанну Богослову, и только во вторую очередь оценить, насколько раскрывшейся картине соответствуют комментарии других авторов относительно смысла изложенного в Откровении материала.

В то же время необходимо, помимо идеологического обоснования содержания Апокалипсиса, вернуться к датировке написания этой книги и бросить взгляд на события того времени, которые могли оказать своё влияние на пророчества, излагаемые автором Откровения.

Легко догадаться, что историческая обстановка была такова, что уже сама по себе могла, а точнее говоря, не могла не оказать влияния не только на содержание, но и на весь дух и идею написания пророческой книги. В это время шла Иудейская война – жесточайшая кровопролитная борьба иудеев с Римом. Легко догадаться поэтому, какой был высокий накал антиримских настроений среди иудейского народа, которые не могли не стать источником настойчивых ожиданий о каре завоевателей, этой «вавилонской блудницы», само собой, в результате божественного вмешательства того, кто, собственно, и избрал иудейский народ для завоевания язычников и кто обещал дать иудеям царя, мессию, который и приведёт избранную нацию к победе.

Кстати, укажем по этому поводу, что в период между Ветхим и Новым Заветом была создана огромная масса апокалипсической литературы и т.о. книга Откровения Иоанна Богослова отнюдь не является чем-то исключительным или оригинальным, что выходило бы за рамки иудейской идеологии об их избранности и следовавшей из этого уверенности, с которой они ждали прихода царя из рода Давида, который приведёт их наконец к мировому господству.

Фактически книга Откровения есть квинтэссенция, вобравшая в себя дух ненависти к Риму, а также неукротимое желание мести и ожидание гибели Рима в самом ближайшем будущем.

Надежды эти, впрочем, не оправдались. Пророчества о конце света и гибели Рима не стали реальностью и ранним христианским общинам пришлось решать задачу мирного сосуществования с Империей. А заодно и решать задачи идеологического обоснования нового учения, связанного с именем Иисуса. И вот в этом, идеологическом обосновании учения и стала необходимой книга Откровения, т.к. в ней идёт речь про Иисуса Христа и жертву искупления, т.е. об идее, ставшей краеугольным камнем христианства.

Прот. Сергий Булгаков в своей работе «Апокалипсис Иоанна» пишет, что Откровение вошло в состав Священного Писания несмотря на то, что по своему стилю и характеру она является чужеродной книгой в Библии.

Причина этому заключается в следующем: «Однако она включена в Библию как её органическая часть, существенно необходимая. И это включение как известный библейский догмат сделалось настолько органическим, что оно заставляет позабыть исторические и специфические особенности Апокалипсиса».

Итак, книга Откровения включена в состав Библии на основании библейского догмата и с учётом требования о необходимости забыть её историческое содержание. Ради чего? Ради упоминания об Иисусе и жертве искупления, во-первых, ради догмата о Страшном Суде и гибели грешников – во-вторых, ради упоминания о рае, который теперь, в противоречии с книгой Бытие Ветхого Завета, перемещается с Земли на небо, – в-третьих.

Идеология иудаизма, изложенная в Апокалипсисе, была использована творцами христианства, приспособлена под создание своего, Нового Завета, корнями уходящего в Ветхий, о чём Сергий Булгаков ниже и пишет: «Эта юдаистическая по стилю книга синкретического характера восприняла черты христианского откровения, стала христианской книгой, органически войдя в состав Нового Завета как откровение о Христе и Церкви Его. Язык и образы его ассимилировались и преобразились здесь до полного перерождения, и мы, читая эту книгу, как часть христианского откровения Нового Завета, забываем об этом её происхождении и особых свойствах».

Но мы ни о чём забывать не будем, а подвергнем анализу книгу, ставшую учебником новой идеологии, наряду с Евангелиями и посланиями апостолов, и найдём ответ на вопрос: зачем «чужеродное» творение использовали создатели христианства?

Задумаемся. Имеются ранние христианские общины. Их создают апостолы, ученики Иисуса, которые рассказывают о его жизни, притчах и его казни иудеями. Христианство, с одной стороны, развивается, но с другой – апостолы вскоре оставят этот мир, следовательно, появляется необходимость составления письменного памятника, во-первых, о жизни Иисуса, во-вторых – о его учении. Так появляются книги Нового Завета: ученики пишут воспоминания, в которых излагают события и притчи Учителя, запавшие им в память. Они пишут далее, послания общинам, в которых также излагают догматы христианского учения. Но вот появляется необходимость включения в состав Нового Завета и книги Откровения, причём необходимость сия так велика, что преодолевает «чужеродность» стиля последней. Причину этой «снисходительности» нам указывает опять же С. Булгаков: «Есть синоптические евангелия, содержащие, хотя каждое со своими отличительными особенностями, единый синоптический образ Христа, есть и Иоанновский образ Христа, свойственный четвёртому Евангелию.

Но есть и свой особый образ Христа, хотя и Иоанновский, но имеющий свои собственные черты, отличающие его даже от Иоанновского же, но Евангельского. Такого особого образа Христа не имеют апостольские писания, хотя им и присущи отдельные черты догматического о Нём учения».

Вот оно что! В Апокалипсисе содержится образ Христа, и он таков, что подобного ему нет ни в Евангелиях, ни в посланиях апостолов, и наличие этого особого образа и стало тем фактором, который перевесил чужеродность книги, который заставляет забыть, а если называть вещи своими именами, проигнорировать конкретно-историческую обстановку, к которой, собственно, и привязывалось содержание книги – и всё это ради того, чтобы вырвав таким образом упоминание в Откровении имени Христа из контекста, показать этот самый особый образ Учителя, которого мы не найдём на в Евангелиях, ни в посланиях.

За скобками обсуждении мы оставляем такой щекотливый вопрос, как исключительность видения Иоанна. По логике повествования выходит, что сей апостол видел видение, с ним говорил бог, и вполне естественно, что Иоанн записал увиденное им и что книга его вошла в состав книг Нового Завета. Обоснование более чем аргументированное.

Но дело в том, что скажем, апостол Пётр тоже стал свидетелем Откровения, в котором Иисус шёл в сопровождении своих учеников, перед ними открывались картины рая и ада, а Учитель давал толкование увиденного. И тогда у нас возникает закономерный вопрос: почему Апокалипсис Петра не вошёл в состав Нового Завета вместо или вместе с Откровением Иоанна?

Потому что два Откровения на одну тему – неизбежного Страшного Суда будут мешать друг другу. Достаточно и одной книги. Но из этого следует, что Апокалипсис включён в Новый Завет не в силу откровения бога перед избранными им апостолаМИ, а в силу того, что христианское учение нуждалось в картине Страшного Суда, из нескольких вариантов был избран один, который и вошёл в состав Библии. А факт откровения бога с избранником – получается, не аргумент. Из чего в свою очередь рождается вопрос: а было ли откровение?

Быть может, Апокалипсис Петра был признан ложным, и Откровение Иоанна истинным? Но кто и посредством какого инструментария это определил?

В апокалиптическом жанре составлено также произведение «Пастырь» Гермы, относящееся ко II в., в котором явившиеся ангелы разъясняют христианину массу непонятных вещей. Первые христиане почитали «Пастырь» Гермы священным и боговдохновенным, на его авторитет ссылались Ириней, Ориген, Климент Александрийский.

И только в IV в. против канонизации «Пастыря» выступил Евсевий Кесарийский, который отнёс это сочинение в число подложных. Наиболее разумным обоснованием для такого решения автор настоящей книги видит аргумент, приведенный выше: христианское учение создано не Иисусом, а учителями Церкви после смерти Учителя; им нужна была книга, авторитетом Бога утверждающая неизбежность будущего Страшного Суда; из нескольких книг был выбран Апокалипсис Иоанна, следовательно, «Пастырь» Гермы автоматически становится подложным.

Наличие этого произведения в Синайском кодексе, древнейшем дошедшем до нас списке Нового Завета, для Евсевия не аргумент. Позиция отца Церкви понятна, и вопросов не вызывает.

Откровение Иоанна не было чем-то из ряда вон выдающимся произведением, написанным так сказать, по случаю, – в рассматриваемом случае, по поводу видения бога, сошедшего для беседы с апостолом.

Касаясь вопроса апокалипсической литературы, Э. Ренан, насчитывая не менее пятнадцати апокалипсисов, пишет: «при каждом критическом положении Израиля появлялся особый апокалипсис. Гонения Антиоха, римское завоевание, светское царство Ирода порождали пламенных ясновидцев. Неизбежно было, чтобы и царствование Нерона и осада Иерусалима вызвали против себя апокалиптический протест…» 

Олег Варягов.