Сообщение полковника П. В. Шатова о трагических событиях в Златоусте, вошедших в историю России наравне с Ленским расстрелом и событиями 9 января 1905 года.
12-го сего марта, около 7-ми часов вечера, я, губернатор и прокурор окружного суда прибыли в гор. Златоуст, в виду происходящих здесь рабочих беспорядков. При встрече на вокзале и. д. [11] помощника моего ротмистр Долгов доложил: что большая часть рабочих Златоустовского завода забастовала, что сегодня происходят беспорядки, что около 10 ч. утра толпа свыше 1000 человек осаждала его квартиру, настойчиво требуя освобождения арестованных рабочих – Симонова, Филимошкина, Курочкина и какого-то в действительности не находящегося под стражей Тютева; что с 4-х часов пополудни той-же толпой по настоящее время осаждается квартира исправника.
Эти беспорядки были подтверждены мне встретившимся по дороге в гор. Златоуст исправником. Как ротмистр Долгов, так и исправник, видимо, под впечатлением крайне тревожного дня и угроз освирепевшей, - по словам ротмистра Долгова толпы, - находились в нервно-возбуждённом состоянии.
Подъезжая к городу, слышны были крики и шум, по-видимому, массы народа; при въезде на Арсенальную площадь, я увидел, что к дому горного начальника с криком и свистом действительно бежит толпа народу, а когда сани, в которых сидел я, прокурор, ротмистр Долгов и жандармский вахмистр Титов, выехали из-за собора, направляясь к подъезду дома горного начальника, то были встречены теми же криками, свистками толпы, причём многие бежали вслед за санями вплоть до подъезда.
Тут оказалось, что дом горного начальника осаждается толпой настолько, что затруднительно было подъехать к крыльцу и выйти из саней. Тот час по нашем приезде, в наружную дверь дома стали раздаваться звонки и стуки, а толпа неистово что-то орала, почему губернатор предложил исправнику выйти в наружу и узнать, в чём дело; исправник доложил, что требуют губернатора. Вновь через исправника было объявлено, что губернатор со всей толпой говорить не может, чтобы были выбраны депутаты, которые явились бы утром, а чтобы теперь все, за поздним временем, шли бы по домам.
Шум и крики усиливались, толпа не расходилась. Возвратясь, исправник доложил, что толпа разойтись не желает, а настаивает видеть губернатора. Пришлось Его Превосходительству выйти к толпе, я вместе с другими сопровождал его. Наружная дверь охранялась помощником исправника, несколькими полицейскими надзирателями и двумя жандармами – вахмистром Титовым и унтер-офицером Изергиным, причём все они, видимо, с трудом сдерживали натиск толпы на дверь. При выходе губернатора, он был встречен тем же шумом и галдение толпы с трудом было несколько остановлено. Его Превосходительство объявил, что говорить с толпой не может, высказав при этом, что он не желает видеть в них бунтовщиков, просьбы их выслушает завтра от депутатов, которых они выберут, если они сейчас разойдутся по домам, а утром выйдут на завод работать. Всё это было встречено криком, что говорить хотят все, сейчас, тут же слышны были требования об освобождении арестованных, кричали и о расчётных книжках и что-то ещё, - вообще безобразия со стороны толпы переходили границы. Губернатору удалось ещё высказать надежду на их благоразумие и предложил разойтись по домам, в виду позднего времени. За губернатором с трудом затворили двери, так как передовые наровились ворваться в переднюю.
На новые требования губернатора вышел исправник, которому кричали, что желают подать губернатору прошение, требуют освобождения арестованных, без чего не разойдутся. Его превосходительство вынужден был выйти на крыльцо, тут всунуто было прошение, а в переднюю толпа втолкнула 2-х баб с грудными младенцами и двух рабочих. Губернатор сказал им, что рассмотрит прошение и просил снова толпу разойтись. Бабы оказались – одна жена арестованного Филимошкина, а другая – не знаю кто.
Как бабы, так и двое вошедших рабочих первым долгом заявили, чтобы освободили арестованных, что толпа требует этого и без этого не разойдётся и рабочие не выйдут на завод. На все увещания и доводы губернатора, мои, прокурора и других лиц, эти ходатаи, бабы с рёвом и плачем и всевозможными причитаниями, твердили одно и тоже. Я говорил им, что разберём дело, если возможно – освободим; вообще старался их успокоить и чтобы толпа разошлась. С большим трудом пришлось выпроводить их из прихожей и, выйдя, одна из женщин обратилась к толпе, говоря – «что разберут и просят разойтись». В ответ раздались снова неистовые крики – «освободить», - «не разойдёмся».
Положение становилось в высшей степени серьёзным, и Его Превосходительство вынужден был потребовать воинской охраны дома, для чего была вытребована из Арсенала дежурная рота Мокшанского резервного батальона. Это было, кажется, около 12 час. ночи. Толпа расходилась и бушевала с теми же требованиями. В это время к горному начальнику пришёл его помощник горный инженер Жиголковский [12], которого, между прочим, толпа пропустила беспрепятственно. Тут, спустя некоторое время, он вызвался поговорить с толпой, а я и кто-то ещё поддержали его в этом, я, зная, что ему по его службе приходится часто иметь дело с рабочими и может быть они его послушаются. Жиголковский вышел и, по его словам, уговорил толпу разойтись, одновременно с этим, как говорят, пришла из Арсенала рота.
Только этим путём положен был предел безобразиям и осаде дома горного начальника, продолжавшимся сряду несколько часов. Вынужденные ходом дел, все мы остались переночевать под караулом взвода солдат в квартире горного начальника, в ограждении себя от возможного насилия со стороны разбушевавшихся рабочих.
Утро 13-го марта не предвещало, конечно, ничего хорошего. Я с прокурором встал в 6 ч. утра и из окна видел толпу рабочих собравшихся у завода, которая росла всё более и более.
В 9 часов утра вся толпа числом тысячи 1 – 2 двинулась к дому горного начальника и тут, надвинувши к крыльцу, остановилась. Послышался крик, шум и по-прежнему стук и звонки в дверь. Немного погодя вышел губернатор вместе со мною, прокурором, горным начальником, ротмистром Долговым, товарищем прокурора Дьяченко, исправником и другими. Губернатор обратился к толпе со словами увещания, старался разъяснить, что вопрос о расчётных книжках передан на разрешение министра земледелия, что же касается арестованных, то дело о них будет рассмотрено, и просил рабочих разойтись по цехам на работы, вспомнить о семьях и необходимости заработка, в виду предстоящих праздников. Все увещания губернатора остались тщетными. Я тоже обращался к рабочим, они требовали освобождения арестованных; я говорил, что будет рассмотрено дело и может быть будут освобождены, на что получил окрики: - «когда вы там освободите», требовали немедленно выпустить, объясняя, что они будто бы их депутаты; тут же метались крики о книжках, о земле и проч., но в общем толпа галдела об освобождении.
Некоторые выслушивали меня спокойно, видимо, соглашаясь, но в конце-концов под настойчивым влиянием массы присоединялись к тем-же требованиям. Со стороны прокурора и других лиц сделаны были неоднократно попытки успокоить толпу, разъяснить предлагаемые ими вопросы, но толпа волновалась всё более и слышались угрозы. Но ничего нельзя было сделать, и я с другими принуждены были войти в дом. Я выходил к толпе несколько раз, убеждал, но не мог добиться… (не ясно – сост.) толпа надвигалась к крыльцу и вообще всё приняло угрожающий характер.
Тут прокурор окружного суда предложил мне поехать с ним в тюрьму для допроса арестованных, надеясь, что это произведёт благоприятное впечатление на рабочих. Когда были поданы лошади, то прокурор вышел и объявил, что он и я едем сейчас в тюрьму опрашивать арестованных, но на это последовали крики, чтобы арестованных доставили сюда из тюрьмы и рабочие не допустили лошадь к подъезду. Прокурор объяснил, что подобное требование не может быть исполнено, и согласившаяся с этим часть рабочих провела лошадь к подъезду. Когда же я с прокурором вышел и хотел сесть, толпа закричала: «зачем ехать, ступай пешком»; я всё-таки сел в сани, приказал вахмистру Титову сесть на козлы, прокурор же не успел ещё сесть, как раздалось новое требование – «ехать только двоим», которое сопровождалось неистовым рёвом и глумлением.
Лишённый насилием этим исполнить служебную обязанность, я вошёл в дом, а прокурор обратился снова к толпе, стараясь успокоить и вразумить разбушевавшуюся толпу в неуместности их требований. Затем толпа перешла границы в своих безобразиях, плотно сомкнулась, надвинулась на дверь, впереди очутились те же вчерашние бабы с грудными детьми и ещё какие-то и стали неистовствовать – ломились в дверь и угрожающе кричали. Положение становилось критическим.
Губернатор принуждён был вновь выйти к толпе с увещеваниями, пройти от крыльца уже не было возможности, я остался у дверей. При появлении губернатора все заревели, его слова не оказывали действия, он был со всех сторон окружён рассвирепевшими рабочими и только благодаря немедленному содействию помощ. исправника, 2-х жандармов и полицейских, губернатору удалось отойти к дверям дома. Оставалось только предупредить, что если толпа тотчас же не разойдётся, то будет приказано войскам стрелять, о чём губернатор громко неоднократно и объявил, прося немедленно разойтись. Толпа ещё больше сплотилась и надвигалась с угрозами и требованиями.
Губернатор приказал подпоручику Великопольскому дать знак войскам, причём крикнул, что это сигнал для стрельбы и что сейчас будет дан второй, а затем и третий, если толпа сейчас же не разойдётся. В это же время, стоявший рядом с губернатором прокурор, объявил о том же и просил толпу скорее уйти. Настроение толпы, крики, угрозы и брань из неё, достигло невероятного предела, почему был дан второй знак, причём губернатор снова крикнул разойтись, но, видя уже полную невозможность избегнуть насилия со стороны толпы, приказал дать войскам третий – для открытия стрельбы.
Губернатора едва успели втянуть в переднюю и захлопнуть двери перед хлынувшей массой передних рабочих, намеревавшихся ворваться в дом. Тут раздался залп и вместе с этим открыл огонь и взвод внутреннего караула, который по приказанию караульного офицера стрелял в верх входных дверей. Толпа бросилась бежать, разбивая стёкла окон нижнего этажа дома горного начальника. Стоявший у дверей жандармский унтер-офицер Изергин легко ранен в висок около глаза, а помощник исправника – в палец руки, видимо, револьверными выстрелами, произведёнными из толпы.
ЦГИА РБ. Ф. И-187. Оп. 1. Д. 65. Л. 37 – 39. Подлинник, рукопись, черновик
[10] Начальник Уфимского губернского жандармского управления полковник Павел Васильевич Шатов (См.: Адрес-календарь Уфимской губернии на 1901 год. Уфа, 1900. С. 118). Ушёл с должности в конце 1903 г.
[11] Исполняющий должность.
[12] Помощник горного начальника, горный инженер Адам Викентьевич Жигалковский.
Оценили 4 человека
12 кармы