Московиты, поляки и шведы в Ингерманландии XVI века - Взор

И снова сведения из кладовых архивных. Дело было в Европе, когда век XVI близился к своему завершению. Близилась к завершению и Ливонская война.

"...Когда турок успокоился казнию Подковы, а с гданчанами пришли к полному соглашении, и сейм единогласно постановил предпринять против московита поход и поборы, король в светлый понедельник св. Пасхи 1581 г. из Варшавы отправился в Мсибов и Гродну, а сословия распустил, дабы они вооружались у себя по домам.

"Между тем пан Ласский с некоторыми другими польскими панами стал думать, как бы напасть на московита и со стороны моря. С королевского разрешения, послали они Лаврентия Миллера, доктора обоих прав, к королю шведскому и датскому разузнать какое бы участие они приняли в этом деле. Предположение было напасть на московита с моря, а для этого из за Норвегии и Корелии итти в Белое море будто в порт св. Николая и Холмогоры, а напасть на Соловецкий монастырь, куда, как слух идет, московский великий князь свез все свои сокровища; монастырь же хоть и укреплен, но гарнизона не имеет и потому может быть взят. Король датский отвечал, что он с московитом не только не находится в открытой вражде, но напротив имеет при нем в Москве свое посольство, потому, впредь до возвращения послов, ничего не может и сказать по этому делу. Но шведскому королю предложение это очень понравилось и он письменно дал такой ответ: Как его любезный зять, король польский, признает лучшим поступить, так и он не прочь поступить, а корабли, гавани, снаряды, съестные припасы и люди во всякое время имеются у него. Пусть король вспомнит, что его светлость Георг Ганс, пфальцграф рейнский, предлагал теже средства и пути, потому он, король шведский, и желает это дело со всяким старанием довести до конца.

(Итак, поляки решили нарушить хрупкое перемирие и прибрать к рукам своим часть (или даже более) земли московской. Пригласили в этом поучаствовать шведов и датчан. Шведы это предложение поддержали двумя руками. Зайти на русскую землю было решено с тыла, то есть с Соловков, заодно и казны русской прихватить)

В то время, когда пан Лаский и другие хлопотали об исполнении этих предположений, король в июне собирался итти прямо в московитскую землю и, оставив московские гарнизоны в Ливонии в стороне, осадить прежде всего Псков, что впоследствии и было исполнено. Приготовляясь к выступлению в поход, король дал денег на руки 4,000 татарам, чтобы они шли под предводительством старосты Черкасского (Вишневецкого), войною на московитов. [134]

Московит проведал про это, и дал тем же самым татарам денег вдвое больше, чтобы они шли войною против короля. Когда Черкасский прибыл на то место, куда были посланы его татары, именно на границу княжества Острожского, то татары ему изменили: к ним присоединилось еще несколько тысяч татар, и они задумали схватить Черкасского и выдать его московитам. Татары все полагали, что у Черкасского не много будет своего народа, а потому не могли воздержаться от грабежа; крестьяне князя Константина Острожского захватили в плен несколько грабивших татар, которые и выдали замыслы своей орды. Тогда князь Константин поспешил послать к Черкасскому несколько сот своих гофлейтов (надворного войска, конницы), да у Черкасского было своих хорошо обученых аркебузиров (пехоты, стрелков); с этим войском Черкасский и напал на татар. Татары, не привыкшие к польскому и немецкому строю, не смотря на свою многочисленность, были разбиты: множество их пало в битве, a прочие обратились в бегство. Не мало было взято в плен татарских князей и других. Но скоро они жестоко отомстили Речи Посполитой за это поражение. Проведав, что короля нет в крае, они внезапно переправились чрез Днепр, сожгли 24 города и множество деревень, захватили в плен несколько тысяч человек, угнали множество скота и всякой другой добычи. Татарин это такой враг, который расчитывает на бегство и на свою подвижность. Он неожиданно вторгается чрез границу с 15, 16 и более тысячами человек, хватает, кого не встретит, людей-ли или скот, уводит с собою и продает туркам. А как проведает, что на него идет погоня, то сейчас сворачивает на другую дорогу, на своих лихих конях делает по 30 и 40 миль в сутки; его не легко догнать, да он тогда и не останавливается .

(Наёмники, а в данном случае мы можем понимать татарское войско, как польских наёмников, - не всегда надёжны. Это и показали события. Татар перекупили, и они напали на своих же работодателей. Так что военные действия началом своим поляков не порадовали)

Ян Замойский

Главнокомандующим войска, направленная под Псков, король назначил великого канцлера Яна Замойского, а такое назначение усилило зависть и вражду, которую питал пан Ян Зборовский к великому канцлеру. Этот Зборовский был искусный и опытный воин; он много способствовал избранию короля Стефана и был главнокомандующим в гданской экспедиции. Его оскорбило предпочтение, оказанное королем пред ним великому канцлеру, которому пристойнее было бы сидеть в канцелярии, а не предводительствовать войском. Точно также обижался назначением и воевода Подольска, тот самый, что в походе под Великие Луки и Заволочье искусно действовал и был опытным воином.

Ян Зборовский

Не очень-то были искусны распоряжения великого канцлера, как то на деле оказалось: как пришлось действовать артиллериею, то ни пороху, ни снарядов не оказалось во всем королевском обозе. Пришлось с немалою опасностию посылать за порохом и [135] снарядами в Ригу за 50 миль. Если бы московит проведал про это обстоятельство, то пришлось бы полякам с потерею отступить от Пскова.

Полковник Фаренсбах осадил московитский монастырь Печоры, находившиеся недалеко от Пскова, и готовился взять оный штурмом. Но у монахов был гарнизон, они мужественно бились, а тут какой-то черт причинял неудачи осаждающим немцам и другим (монахи говорили, что их святая монастырская жизнь была тому причиною); они имели уже счастье в руках, и все-таки ничего не могли поделать с погаными чернецами, а те, что находились пленными в монастыре (между прочими племянник герцога курляндского), рассказывали, что монахи хотели было на другой день сдать монастырь, и с пленниками переменили обращение, хорошо угощали их, чтобы те заступились за монахов у своих земляков, но в эту самую ночь стража схватила какого-то ребенка, обходившего монастырские валы, и когда спросили ребенка, как он попал в монастырь, то этот ребенок отвечал: Господь Бог послал его в монастырь возвестить монахам, что у них крепкие стены, провианта, пороху и снарядов довольно, и бьются они невредимы, так что им за охота сдавать святой дом Божий немцам; пусть монахи продержутся три дня, тогда сами увидят, что неприятель отступит. Так и случилось, а дитя исчезло. Тогда монахи снова бросили пленных в тюрьму, со звоном и пением стали служить молебен, и в то же время открыли сильную пальбу по немецкому лагерю. После того они пожелали переговорить с королевскими людьми, вывели пленных немцев на вал, чтобы те говорили с королевскими. С королевской стороны выступил для переговоров венгерский полковник, по прозвании Борнемисса, а московитский полковник спросил его: "Какую такую обиду чернецы нанесли королевским людям, что они так осаждают и теснят монастырь? Коли королевские хотят быть настоящими воинами, то пусть свое мужество покажут под Псковом". Борнемисса отвечал на это: "Город Псков обложен великою силою и в скором времени с Божиею помощью будет в руках польского короля; пусть чернецы пораздумают: ведь ясно, что великий князь не придет им на помощь, так пусть они, чернецы, добровольно сдадутся королевскому величеству польскому, как христианскому государю, который не только будет хранить их свободу, но окажет им еще большую свою милость. Да и то еще непристойно, что они, чернецы, вопреки своего устава и ордена, действуют против королевских людей будто враги, либо воинские люди. Пусть-ка чернецы подумают о своем монастыре и поддадутся королю. Если не поддадутся, то королевские люди станут под монастырем еще с большими силами, чем теперь, тогда камня на камне не останется от монастыря и никто из [136] монахов в живых не останется, как то и было под Полоцком, под Заволочьем и под другими монастырскими замками во время прошлогоднего похода".

Псков и Монастырь в Печорах (на дальнем плане)

На это московит возразил: "Удивительно, как это королевские люди хотят рыцарствовать над этим монастырем; коли они хотят прославиться, то лучше бы им оставить бедных чернецов в покое и прежде овладеть Псковом. Коли они добудут, как желают, Псков и как скоро чернецы проведают, что Псков в королевских руках, то сами выйдут на встречу королевским и ключи принесут, а чтобы сдаваться до падения Пскова, то об этом раздумать еще надо, да оно и предосудительно чернецам. К тому же и то еще на мысль приходит, что обещаниям венгров верить никак нельзя: в Великих Луках обещали они дать московитам свободный выход, а как бедные люди стали выходить, то венгры бросились на них и часть убили, а остальных ограбили. И это было на правду так, король же отговаривался, что де то произошло без его ведома и приказа. А потому монастырские им не верят и стоят при своем, чтобы им биться до последнего человека, как то им и повелел Господь Бог в прошлую ночь. А чтобы королевские люди видели, что в монастыре довольно пороху и снарядов, то он, московитский полковник, сейчас прикажет сделать несколько холостых выстрелов".

Тогда Борнемисса сказал, чтобы не стреляли, пока он не отойдет к своим. Московит рассмеялся на это и сказал, чтобы он убирался поскорее. А те, что были в монастыре, открыли, такую пальбу, так начали звонить и кричать, и бросать огромные камни, что легко было видеть, имеют-ли они охоту сдаваться. Таким образом полковник Фаренсбах вместе с венграми оставили монахов в покое и принуждены были снять осаду.

Юрген фон Фаренсбах

Печоры — это монастырь, находящейся в миле расстояния от Пскова, там пребывают черные русские монахи греческой веры. Монастырь очень велик и там растут такие большие черные деревья, будто густой лес какой. Много там красивых зданий, а за первым валом выкопан глубокий и широкий ров, извне видны только крыши монастырских строении, и вообще монастырь может смело выдержать сильное нападение.

Под Псковом королевские люди не очень-то много славы получили: московиты делали смелые вылазки и показали, что у них довольно имеется хороших ратных людей. Московит сосредоточила во Пскове лучшие свои воинские силы и снабдил всякими снарядами и запасами, ибо всю свою надежду и утешение, счастие и несчастие возложил на спасении или падении этого города. В прошлом году московит не высылал в поле ратных людей и кто был в походе, тот знает, что в минувшем походе ни под Полоцком, [137] ни под Великими Луками, как и теперь под Псковом, московит не высылал своих ратников в открытое поле для отражения королевских людей, но все свои силы сосредоточил в городе, так что Псков, как свидетельствуют пленные, сделался Москвою и если бы королевские овладели Псковом, то овладели бы всем московским государством.

Осада Полоцка войсками Стефана Батория в 1579 г. Гравюра конца XVI в.

Город Псков находится в 50 больших милях от Риги; лежит он на прекрасной местности, окруженной невысокими плодоносными холмами, у красивой, богатой рыбою реки, из которой зимою, во время мира, отправляется до ста саней, нагруженных рыбою большею частию язи, окуни и корюшка, в Венден, Вольмар, Кокенгаузен и Ригу. Рыбу укладывают в большие сани, сделанные из широкого лыка, а укладывают ее живою слоями, пересыпая снегом. И хотя рыба замерзнет и в дороге пробудет суток двое, но, брошенная в воду вместе со снегом, оттаивает и оживает. Сам город велик, и как мне показалось, будет не меньше Парижа; он окружен довольно крепкими стенами, в некоторых местах в добрых три клафтера (сажени) шириною, укрепленными еще толстым частоколом, что для тех мест очень пригодно. Во Пскове много монастырей и церквей, с вызолочеными куполами, представляющими при солнечном блеске прекрасное зрелище. Выше было сказано, что королевское войско ничего знаменитого не совершило под этим городом; часть городских валов была пробита выстрелами; думали чрез эти проломы штурмовать город, но за валами находился крепкий деревянный больверк (частокол), так что из тех, которые чрез пролом бросились на штурм, не многие воротились обратно. При этом штурме был застрелен и убит знаменитый воин господин Бекеш, тот самый, который с королем Стефаном был в Семиградской земле и многия тяжкие войны вел. Как обыкновенно при осадах бывает, происходили под Псковом жаркие сражения: московиты крепко обороняли город и крепость, и ни за что не хотели выходить из них.

План Пскова 1581 год

В то самое время, когда король польский пробовал своего счастья под Полоцком и Великими Луками в прошлогоднем и под Псковом в нынешнем походе, король шведский также не бездействовал, ибо оба эти короля породнились между собою (они были женаты на двух сестрах короля Сигизмунда-Августа), и пришли к соглашению между собою такого рода, чтобы сообща воевать с московитом и что который возьмет у московита, то тому и принадлежать будет. Вследствие этого король шведский послал военачальника своего, Понтуса де ла Гарди, со шведскими и немецкими конными и пешими ратниками в Финляндию, которому посчастливилось не только отобрать у московита завоеванное им в последние годы, но занять порядочный кусок, миль на сто, московитской земли, даже до [138] Корелии, при чем он взял славный замок этой земли, Кексгольмом называемый.

Понтус де ла Гарди

Летом, когда польский король стоял под Псковом, король шведский снарядил свои военные корабли в поход против московита. Когда множество кораблей со всех мест прибыли в Стокгольм и Кальмар, король приказал арестовать их; большая часть этих кораблей должна была плыть с его кораблями и помогать перевозке людей и провианта, а другая часть оставалась в порте, пока все войско не отплыло по назначению. Тогда он послал тайно господина Понтуса с войском и достаточным количеством снарядов к Нарве. Господин Понтус, 4 сентября 1581 г., направил к Нарве 24 больших картауны (осадные орудия) и из них 12 поставил против одной стороны города, а 12 других против другой стороны, и открыл огонь из них. После трехдневного обстреливания, городские стены пали и сравнялись с землею, так что гофлейты и пешие ратники могли идти на штурм. 6 сентября 1581 г., Нарва была взята штурмом, при чем погибло 5,000 человек молодых и старых. В городе они нашли порядочный запас припасов и, что странно, нашли пороху больше, чем сами употребили на стрельбу.

(карта Карелии составленная де ла Гарди http://www.vsevinfo.ru/History... )

Господин Понтус немедленно же послал несколько войска к Ямгороду, милях в трех от Нарвы, где московиты имели склад своих товаров, отправляемых на мелких судах к Нарве. Шведы добыли Ямгород со всем, что в нем было, и направились к новому замку, который построил герцог Магнус, брат датского короля, когда был у великого князя. Замок этот лежал в красивой местности на берегу озера Пейпуса. Всем этим овладели шведы.

(http://tellis.ucoz.ru/news/...

В августе 1581 Делагарди вместе с адмиралом Флемингом по Финскому заливу и реке Нарове на кораблях прибыл к крепости Нарва и обложив её с трёх сторон, начал готовиться к штурму. Перед его началом Делагарди объявил своим войскам, что на приступ пойдут лишь те, кто заранее запишется у него, все же остальные будут лишены права участвовать в разграблении города, на которое им отводилось 24 часа.

6 сентября Нарва была взята, и за следующие сутки шведами было убито около 7 тыс. человек мирного населения, не считая русских стрельцов из гарнизона крепости...)

Замок против Нарвы есть крепость, расположеная на великой горе. Русские зовут эту крепость Ивангородом, купцы же называют ее русскою Нарвою, а самый город немецкою Нарвою. В Ивангороде находился гарнизон, состоявший из 3,000 московитов, не желавших сдаваться. Господин Понтус, предложив сдачу, дал им три дня на размышление, а по миновании этого срока, направил свои картауны на крепость и велел сделать залп на воздух поверх крепости. Московиты хорошо знали, что великий князь не приходил на помощь ни Полоцку, ни Великим Лукам, не придет и к Пскову, без всякого сомнения знали, что московитам был важен единственно Псков, могли также из крепости видеть, как обошлись шведы с московитами в Нарве, потому потребовали еще раз переговоров. Когда же им был дозволен свободный выход из крепости со всем тем, что могли унести на себе, то они и сдали весьма сильную крепость Ивангород господину Понтусу. Выходили они из крепости опечаленные, и когда им [139] пришлось проходить между двумя рядами шведских ратников, то никому в глаза не смотрели, а глядели на небо, и знаменовали себя, по их обычаю, крестом на лоб, грудь и оба плеча, наклоняли голову к земле и снова смотрели в небо. Их проводили до границы. В крепости нашли достаточно всякого провианта, но из больших орудий нашли не более шести, из чего можно заключить, какову силу неприятель сосредоточил в Пскове.

Вейзенштейн

Господин Понтус оставил в живых двух знатных московитских бояр, которые обещали ему, что, если их приведут к некоторым замкам, то замки те непременно сдадутся шведам по их одному слову. Понтус и пошел вместе с теми боярами к Вейсенштейну, также хорошей и сильной крепости, и ему удалось взять таковую.

В то время, когда Понтус так счастливо вел войну, поляки все еще стояли под Псковом. Наступала зима. Понтус решился распустить свое войско до весны, но, проведав, что в польском войске ощущается большой недостаток в порохе и снарядах и что между пехотинцами, в особенности между кнехтами Фаренсбаха, свирепствует большая смертность, предложить свою готовность явиться на помощь полякам со своими людьми, порохом, снарядами и исправною артиллериею. Немцы и ливонцы советовали принять предложение, но поляки, думая, что предложенная помощь послужит к их ущербу, отвергли предложение Понтуса, предпочитая заключение невыгодного мира с московитом принятию помощи.

Если бы поляки сохранили заключенный союз со шведами, то не только бы добыли Псков, но и совершенно бы обессилили и уничтожили московитов, ибо послы казанских и астраханских татар прошлым летом были у шведского короля, принесли с собою богатые подарки и обещали напасть на московитов со стороны Астрахани, что и сделали, потому что в то время, когда швед стоял под Нарвой и воевал в этих местах с московитом, а поляк осаждал Псков и русские были угнетаемы со всех сторон, татары те напали на московитские земли, жгли, опустошали их и ушли с огромною добычею. А в то же самое время князь Христофор Радзивилл подходил к самой Москве, опустошил и сжег там целую область, московит же не смел и глаз показать.

(что называется: "Когда в товарищах согласья нет...")

Но поляки, как ни были плохо снабжены в своем лагере, но предпочли лучше перенесть недостатки, чем принять шведскую помощь. Дела с московитом пришли к тому, что начали переговаривать о мире. Прежде на варшавском сейме поляки и слышать не хотели о возвращении московиту завоеванных земель, а ныне радовались, что возвращением можно кончить дело. Мир, при посредничестве папского легата Поссевина, был заключен на таких условиях: король возвратить московиту недавно завоеванное у него [140] княжество Великие Луки, а московит за то уступить полякам всю Ливонию в ее прежних пределах, с тем, однакоже что московские люди имеют право забрать с собою из замков все, что касается военных снарядов и припасов. И этот мир был заключен на 10 лет, при чем было условие, что, если который из договаривавшихся государей умрет раньше истечения 10-ти летнего срока мира, то оставшийся в живых государь волен с землею и людьми умершего государя поступить как неприятель и пр.

Московитам этот мир был очень выгоден, но полякам не принес большой славы: они имели было московита точно в мешке, и последуй только разумному совету военных людей, озаботься в свое время устранением недостатка в порохе, снарядах и деньгах и не отвергай из высокомерия и из зависти шведской помощи, то, конечно, заключили бы мир на более почетных и выгодных для себя условиях.

Московиты из всех замков, уступленных полякам, увезли с собою значительные запасы и хорошие орудия, так что замки эти ныне стоят обнаженные и обезоруженные и невидно чем бы вновь и когда поляки желали и могли вооружить те замки. Поляки при мирных переговорах не только не обращали внимания на союз, перед тем заключенный ими со шведами, но напротив им прискорбно было, что швед столь мужественно и рыцарски отобрал у московита Нарву и другие замки, и они в мирный договор включили: если поляк или московит отберут у шведов Нарву, то другому вольно пробовать своего счастия на этот город и мир чрез то не будет считаться нарушенным. Король по этому поводу писал в Польшу к воеводам: Так как в пункте о Нарве сказано, что в случае если московит отберет эту крепость у шведов, то польскому королю предоставляется право отбирать оную у великого князя, чрез что мир не нарушается, и на оборот, то не будет-ли выгодно, королю предупредить московита и осадить Нарву прежде его. Но дело это отложили до тех пор, пока король отступит от Пскова и московиты очистят Ливонии.

Когда договорились о мирных условиях, король уехал от Пскова, поручив великому канцлеру войско и окончательное заключение мира. Мир был заключен 15 января 1582 г. Московиты очистили все города, замки и дворы в Ливонии и сдали их полякам, а все большие и малые орудия, порох, снаряды и провиант увезли с собою и бедные ливонцы, ненемецкие крестьяне (латыши и эстонцы), должны были усердно помогать им в этой перевозке.

После заключения мира, король чрез Ливонии отправился в Ригу, ибо хотя город Рига был передан магистром короне польской прежде всей Ливонии, однакоже город не согласился на [141] подчинение, прикрываясь римскою империею, тем не менее в конце концов Рига последовала за всею землею и не задолго пред тем поддалась, присягнув воеводе виленскому, Николаю Радзивиллу, как представителю короля польского. На минувшем сейме в Варшаве, при нынешнем короле, город Рига имел своего синдика и эльтермана малой гильдии. Там на сейме за несколько новых привиллегий, они поступились старыми вольностями в величайшему предосуждению потомства. Они принуждены были принять наместника в рижский замок и в магистрат королевского бургграфа, чрез что добровольно упустили из своих рук старую свободу и право судить дворянина, совершившего преступление в городе, и таким образом из вольных людей обратились на вечные времена в служилых рабов. Для предупреждения всех подобных Риге республик служит следующей приговор, оригинал которого можно видеть во всякое время у автора этой книги. Из приговора этого видно, как плачевно древний, знаменитый город Рига, не покорившися перед тем всей силе московита, чрез своекорыстие и честолюбие своих же представителей, был унижен и в настоящее время вынужден подчиниться принуждению, угнетению и подчиненности. Названный приговор гласит так (У Миллера приговор этот приведен на латинском языке; здесь он помещается в переводе на русский язык. Прим. пер.):

"Георгий, Божиею и священной римской церкви милостию, пресвитер-кардинал Радзивилл, постоянный администратор виленского епископства, князь Олыкский и Несвижский, его величества короля польского в Ливонии наместник.

Объявляем всем вообще и каждому порознь, кому о том ведать надлежит, что позван был к нам и суду нашему почтенный и благомудрый Каспар Берг, бургграф рижский, по жалобе на него благорожденного, нам милого Андрея Плесса, на обиды, учиненные ему и словом и делом. Срок явки его к суду истекает сегодня, а он не явился. Вследствие сего мы, с ассесорами и советниками нашими обсудивши, что отговорка, приводимая названным бургграфом при назначении ему первого срока о неподсудности его нашему суду, не имеет никакого значения, ибо его величество король, коего наместником мы состоим в здешней провинции, имеет полное и неоспоримое право судить бургграфа и все судные его дела. А поелику он на два вызова и позыва наши к суду не прибыл и сегодня во весь день не явился, потому мы объявили и объявляем его непослушным и не покорным, а по жалобе вышеназванного Андрея Плесса, принесенной нам, объявляем его, бургграфа, виновным. Во первых приговариваем его, чтобы он взял [142] назад свои лживые клеветы, на уплату всех каких бы то нибыло убытков, понесенных Плессом, а также и всяких потерь, какие бы он доказал понесенными в Германии от проволочки в здешнем городе, когда нанял было уже корабль для себя и имел все в готовности к отплытию. Наконец, по поводу нарушения общественного спокойствия и нанесенных обид, приговариваем названная бургграфа к денежной пени, которая имеет быть обращенною на снаряжение рижского замка, исполнение чего предоставляем нам и суду нашему. Дано и совершено и пр.

Этот кардинал — молодой, ученый и разумный князь; в молодости он учился в лейпцигском университете, за религиозные дела никого не преследовал и позволял покойно жить каждому. За многочисленные добродетели он достоин всяческой похвалы. И хотя он доброжелательствовал рижанам и хотел, чтобы они лучше устроились, но, однакоже, изменить того не мог.

Король, пробыв несколько недель в Риге, поручил ему ввести в Ливонии хорошую полицию и порядок, а папский легат Поссевин и другие иезуиты ежедневно твердили ему, чтобы он, во славу Божию, способствовал утверждению вновь католической веры в Ливонии и помогал распространению ее.

Папа римский Григорий III

Король по этому поводу предположил: вместо архиепископа рижского и епископа дерптского поставить одного епископа на всю Ливонии, резиденция которого была бы в Вендене и чтобы епископ этот на свое содержание пользовался по своему сану доходами не с венденской области и ее замков, а с Вольмара, Трикатена, Буртнека и других урядов. Кроме того в Вендене предположено быть пробству, которое бы содержалось десятиною и др. доходами...

...В настоящее время ненемцы — это крепостные крестьяне в Ливонии; в старину вся земля в Ливонии наследственно принадлежала им, но бременские купцы и шкиперы, лет за 500 тому назад, проведали положение Ливонии, и узнав, что в ней живет языческий, варварский и грубый народ, силою забрали гавани этой земли и на небольшом острове близ Риги, называемом Кирхгольм (гольм значит остров), построили церковь. После многих сражений с этим народом, они покорили его своей власти и некоторую часть его обратили в христианство. Когда они почти совсем овладели этою землею и нашли ее пригодною для себя, сюда прибыли многие из Вестфалии, пока наконец папа основал здесь тевтонский орден. В орден вступили большею частию вестфальские дворяне, да и по настоящий день наибольшая часть ливонских жителей, владеющие бедными ненемецкими крестьянами, все вестфальцы. Ненемцами ливонские мужики потому называются, что говорят своими особенными языками, не похожими ни на московитский, ни на польский, ни на какой другой язык. У них говорят не на одном, а на трех разных языках. Те, что живут под Дерптом называются эстами и язык их эстонский; живущие под Ригой – суть ливы и язык их называется ливским; третьи же куроны и их язык зовется куронским. Между ними существует древний род, встарину управлявший всеми ими, а потомки этого рода зовутся куронскими королями. В настоящее время эти короли не что иное, как богатые вольные крестьяне, и старшина их имеет всегда под своею властию лен из 100 крестьян Но поляки при последних смутах в курляндской епархии (об этом будет речь ниже), почти совсем уничтожили этих куронских королей.

Ливы

Эсты

...Хотя король, в бытность свою в Риге, думал ввести нововведения в Лифляндии, но, однакоже, должен был отложить их до следующего сейма, который назначался в Варшаве на 4 октября 1582. На этот сейм должны были явиться и те лифляндцы, которые ходатайствовали о возвращении им имений, отнятых у них московитами.

Между тем король польский послал своего стольника (Kuchenmeister) италианца Доминика, а за тем в посольстве Христофора Варшевицкого к королю шведскому с письмом следующего содержания:

Король шведский благоволит вспомнить, что вся без исключения Ливония подчинилась наследственно короне польской и если недавно был заключен союз между шведским и польским государствами, направленный против московитов, то союз этот имел в основании ту мысль, что каждый из союзников может у московита отнять все то, что московит взял у него прежде. Швед достаточно приобрел в Финляндии, против чего поляк ничего не имеет, но когда польский король узнал, что швед подвинулся к Нарве, то предостерегает шведского короля, чтобы он не касался Ливонии, принадлежащей, как выше сказано, короне польской, достаточно, благодаря Господу Богу, сильной самой по себе. Король [146] шведский может, если желает, отбирать, у московита его земли как то делает король польский, но если король шведский овладел Ревелем и ныне взял обе Нарвы, Витенштейн, Везенберг, весь Вик, также Гариен и Вирланд с заложенными замками Гапсалем, Лотом, Леалем, взял области, почти самые лучшая в Ливонии, то таковые области король шведский должен уступить короне польской, получив справедливое вознаграждение за понесенные убытки, дабы не возникало никакой недружбы между обоими свояками.

Варшевицкий, посланный вслед за стольником, доверительно советовал королю шведскому согласиться на предложение могущественного и непобедимого короля польского и не давать себя проводить ливонцам, народу легкомысленному. Если король шведский желает сделать угодное польскому, то пусть старается искоренять немцев, а король польский также будет искоренять, чтобы избавиться от них. Этого искоренения желают многие коронные и литовские паны, как то можно видеть из речи подскарбия литовского пана Глебовича. Король шведский немедленно же дал знать ливонцам о сказанном ему на их счет Варшевицким, и не уважай король в нем посла, хоть и не рассудительного, то сделал-бы королю в Польше длинную реляцию о том.

Швед с обоими послами обращался по их достоинству: и с Варшевицким по его состоянии и званию, и с кухмистром, как с италианским кухмистром. Странным несколько казалось, что у короля польского не нашлось людей: по таким важным делам он послал италианского кухмистра. Швед не держал их у себя дома, а отправил в Польщу с письмом следующего содержания:

Королю польскому известно, что королю шведскому при бракосочетании его с королевною польскою была обещана знатная сумма денег в приданое и известно также, что Швеция дала в займы короне польской деньги под залог замков Руена, Каркуса, Гельмета, Эрмеса и др. Швед не получил ни приданого за женою, ни данных в займы денег, ни даже процентов с капитала не получил, а король польский все-таки владеет заложенными замками. Вследствие этого король шведский домогается своих денег вместе с понесенными расходами и потерями. А что швед занял Гапсал, Лот и Леаль, то ведь эти замки были заложены королю датскому. А когда московит позабирал все эти замки, причинив тем шведскому королевству много вреда, то никто не может вменять во зло шведу, если он свои убытки старался возместить на неприятеле, где только мог. К тому же он, король шведский, и его предки более сделали для Ливонии, чем поляки. Ибо если бы швед не стоял за Ревелем и не помог бы Вендену, то вся Ливония, по [147] вине поляков, подверглась бы мщению московита. О благодарности шведу и не думали, но еще шведские орудия задержали для Вендена. Шведский король хотя все это терпел, однако же, не молчал, но всегда своего требовал. Ныне король шведский был бы утешен, если бы его свояк, король польский, знаменитый своими воинскими подвигами, пришёл бы во всем к соглашению с ним, королем шведским, по родственному.

И то еще король польский благоволит вспомнить, что он со шведским вступил в союз против московита ради совместного нападения и общей прибыли: шведский не привычен к венгерским и италианским исключениям, условиям, предоставлениям и объяснениям, и утверждать, будто при союзе имелись в виду единственно наследственные московитские земли, а отнюдь не Ливония, нельзя, ибо того нельзя доказать ни единою буквою. Было бы очень нескромно со стороны шведского короля, если бы он предложил столь разумному польскому королю отдать ему то, что он добыл своим мечом. Словом, мнение шведского короля таково: он не только не уступит хоть бы пяди земли, но напоминает, чтобы ему отдали приданое и возвратили занятые деньги с процентами. И Господь Бог и весь свет не осудят, если шведский король будет домогаться своего другими средствами. Да к тому же, разве король польский не читал, как кимвры и готы вторглись в Италию, Рим разрушили и смелые подвиги совершили. Он ведь король тех самых народов и с Божею милостию владеет землями, которым присвоил титул королевства, а народ его, благодаря Господа Бога, имеет такое же мужественное сердце, какое было у его предков, чтобы не поддаться ни московиту, ни поляку.

Ответ этот задел за живое поляков, но те промолчали и не припоминали его.

В это самое время перемирие между Польшею, Ливониею и Москвой сохранялось до варшавского сейма, происходившего 4 октября 1582 г. На этом сейме большое московитское посольство подтвердило мир присягою.

Швед продолжал войну с московитом, но в поле ничего особенного между ними не произошло. Господин Понтус отправился в Швецию, а его наместник, которого он оставил под Нетенбуром (Орешек, сильная крепость, принадлежавшая московитам) вздумал испытать своего счастия, думая, в отсутствии Понтуса, дать доказательства своего прилежания. Но как он не имел на то ясного приказания и преступил пределы своего поручения, потому Господь Бог и не дал ему счастия, и он должен был отступить, не понеся, однако, потери.

После того московиты и шведы не раз заключали перемирие между собою – на два и на три месяца, московит всячески [148] уговаривал шведа уступить ему взятое, чтобы заключить пристойный вечный мир, но швед и слышать о том не хотел. Потому господин Понтус несколько раз делал походы даже до Блавенберга, но ничего особенного из того не выходило, пока наконец московит собрал много народа и двинул его в поле с большими орудиями, распустив слух, что идет под Блавенберг на богомолье каяться за смерть своего сына, которого не за долго до заключения мира он убил жезлом, на какой обыкновенно опирался.

Ревельцы и нарвцы не только не доверяли таким молитвам, но приняли особые предосторожности: подвинулись к Копорью, усилили гарнизоны в Нарве, Ревеле и других крепостях, ждали прибытия московита и изготовились.

Но московит, смекнув, что его замыслы и притворства разгаданы, с большим гневом отступил обратно, и то уже был его последний поход...

...Его королевское величество признает также необходимым следующее: многочисленность замков в Ливонии в военное время приносить более вреда, чем пользы, так как московит есть такой враг, который легко преодолевается в открытом поле, но как только он начнет забирать замки один за другим, как то и бывало, то при осаде в замках держится крепко и не легко вытесняется из них. Вследствие сего господа юнкеры (помещики) должны свои замки срыть, оставив для жительства лишь нижние этажи, оградив их лишь деревянным забором. Его королевское величество желает сам свои собственные казенные замки уничтожить и подать начало этому делу...."

Текст воспроизведен по изданию: Записки курляндского герцогского гофрата Лаврентия Миллера о временах Стефана Батория // Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края, Том IV. Рига. 1883

Източник http://www.vostlit.info/Texts/...

ЛАВРЕНТИЙ МИЛЛЕР

СЕВЕРНЫЕ ИСТОРИИ

ИЛИ ДОСТОВЕРНОЕ ОПИСАНИЕ ВАЖНЕЙШИХ ПОЛЬСКИХ, ЛИВОНСКИХ, МОСКОВИТСКИХ, ШВЕДСКИХ И ПРОЧИХ ПРОИСШЕСТВИЙ

LEIPZIG, 1585

ЗАПИСКИ КУРЛЯНДСКОГО ГОФРАТА ЛАВРЕНТИЯ МИЛЛЕРА О ВРЕМЕНАХ СТЕФАНА БАТОРИЯ