Как знакома ситуация, когда честность и созидательный ум, которые могли бы сделать многое, принести немалую пользу народу и стране, сталкиваясь с наглостью и барской вседозволенностью людей ума невысокого, вынуждены, измучившись постоянными помехами своему труду, создаваемыми вторыми специально, оставить начатое дело недоконченным и отступить, спасая себя от дальнейшего унижения и не желая оказываться у таких людей в кабале.
Я увидела, как Перри без удовлетворения сообщает, что он был прав, когда делали по-своему, вопреки его правильному объяснению. Увидела, как это больно отдавалось каждый раз в его душе. А ведь человек приехал с мечтой о деле! Он приехал, как сторонник идей Петра, с которым он встретился в Голландии. Он так и пишет, что удостоился чести познакомиться с Петром.
Капитан-инженер из Глостершира
Джон Перри родился на юго-западе Англии в 1670 году. Подростком, жаждая странствий и славы, вступил в королевский флот и, отличившись недюжинной отвагой и глубоким знанием мореходного дела, вскоре, в апреле 1689 года, был представлен к чину лейтенанта.
Годом спустя получил ранение в руку во время боя с французским капером. Под жестоким обстрелом восьмифунтовыми гранатами и цепными ядрами-книппелями, в гуще отчаянного сражения с абордажной командой противника Перри оставался на посту до тех пор, пока последний корсар не был выброшен за борт.
Однако необработанная во время рана воспалилась, и судовой лекарь, дабы спасти жизнь впавшему в горячку юному лейтенанту, вынужден был отнять руку.
Списанный на берег офицер не пал духом. Возглавил и успешно провел строительство сухого дока для больших судов в Портсмуте.
В награду получил чин капитана. И брандер под команду. Однако, в 1693 году, после годичного похода в Вест-Индию, его судно было атаковано у берегов Ирландии двумя французскими каперами. На этот раз, застигнутый врасплох, Пери был вынужден сдаться. В соответствии с практикой того времени, по возвращении в Англию его за потерю корабля предали военному суду и приговорили к 10 годам лишения свободы.
Перри заточили в тюрьму Маршалси, но в июне 1697 года после обращения в Совет Адмиралтейства помиловали и оправдали.
Он добился славы, занимаясь мирным обустройством доков, шлюзов и каналов. Это и вызвало интерес к нему побывавшего в Англии в 1698 году русского царя Петра. После личных бесед царя со шлюзовых дел мастером и совместного изучения каналов и доков, устроенных Перри в Англии и в Голландии, посланник граф Фёдор Головин предложил капитану 300 фунтов стерлингов в год за работу в России. Кроме того, русское правительство взяло на себя уплату путевых расходов, обязалось выдавать деньги на содержание во время исполнения служебных поручений, а затем, после окончания дела, назначить известное вознаграждение, способное удовлетворить мастера." (Източник: http://retro.zp.ua/nature/rive... )
Джон Перри капитан и инженер
ЗАПИСКИ КАПИТАНА ПЕРРИ О БЫТНОСТИ ЕГО В РОССИИ С 1698-го ПО 1713 ГОД.
"Когда Его Царское Величество находился в Англии в 1698 году и изучал нашу систему строить и вооружать корабли, между многими особами, имевшими познание о делах сего рода и удостоенными чести его знакомства, был и я, рекомендованный маркизом Кармартеном, что ныне герцог Лидс, в г-м Думмером, бывшим тогда морским инспектором, а также и некоторыми другими, как человек, который может быть ему полезен в разных отношениях, при намерении его устроить в России флот, учредить внутреннее судоходство, и проч. – Переговоривши со мною, особенно о средствах сделать сообщение между реками Волгою и Доном, принял он меня в свою службу через посла своего, графа Головина, который условился со мною, чтобы мне получать по 300 ф. ст. ежегодно жалованья; кроме того платить мне издержки на путешествия, какие обязан я буду делать, и в добавок давать содержание, когда буду при должности, при достаточной награде особо за каждую оконченную мною работу.
Вскоре после нашего договора, Е. Ц. В. уехал в Голландию, и я находился при его свите. В Голландии собрал я, какие успел, замечания, после чего был отправлен прямо в Москву, с повелением [228] поспешить в Астраханскую область, удаленную от Москвы на тысячу верст (верста, или миля Русская, 3,504 Англ. футов, около двух третей Английской мили, а миля Английская, как известно, около трети часа езды). Мне поручили работу, проэктированную Царем, которою занимался уже инженер, и целью коей было соединение Волги с Доном, так, чтобы купеческие и военные корабли могли ходить в Черное и Каспийское море. Река Волга, протекая от 3-х до 4000 верст, впадает в Каспийское море, а Дон, коего течение вдвое меньше, в Черное море, посредством Палуса Меотидского, или Азовского моря, составляющего обширнейший морской залив.
Две упомянутые мною, великие реки удалены одна от другой на 140 верст, но сие расстояние весьма уменьшается двумя небольшими реками, из коих одна, Иловля, впадает в Дон, а другая, Камышинка, сливается в Волгу. На сих-то двух реках надлежало сделать шлюзы, дабы устроить по оным судоходство, после чего оставалось только прорыть канал, в том месте, где сии реки сближаются наиболее одна с другою, на расстоянии не более 4-х верст. Если бы сии работы приведены были в исполнение, выгоды для России оказались бы весьма значительны, особливо на случай воины с Турками, Крымскими Татарами и Персиянами, а также с народами, живущими окрест Каспийского моря. Проект канала можно видеть на карте, приложенной мною при сем сочинении. (Мы почли не нужным прилагать сию карту при нашем переводе; она весьма груба и неверна. Пр. Пер.)
Каналы Брекеля и Перри времен Петра I. Справа: остатки Волго-Донского канала времен Петра I.
Работы начаты были Брекелем, Немецким инженером, бывшим полковником царской службы. [229] Он славился в Московии своими познаниями в крепостной фортификации и других работах сего рода, но, кажется, имел весьма недостаточные сведения в том, за что взялся, ибо предположил канал самым нелепым образом. Первый сделанный им шлюз был построен на воздухе, так сказать, ибо он оставил под ним пустоту, сквозь которую вода потекла, только что заперли ворота шлюзные. Такая неудача была причиною, что, приехавши зимою в Москву, Брекель выпросил паспорт одному из своих служителей, которого будто бы посылает зач-то необходимым для его запятий за границу, и сам со взятым паспортом тайно убрался из Московии.
Царь узнал о том бывши в Англии, что и заставило его отправить меня поспешнее вперед, дабы осмотреть поскорее, есть ли возможность производить работы. Прибывши на место по царскому повелению, я осмотрел все в тот же год, когда вступил в царскую службу, всему составя план и образцы, что и имел честь немедленно представить Царю в Москве, по возвращении его из путешествия. Я доказал, что работа, начатая Брекелем, была вовсе бестолкова. Е. Ц. В. все очень хорошо выразумел, приказал мне заняться работою, начиная канал в другом направлении, мною предложением, более удобном, и где было менее труда, а особливо менее копанья земли, когда между тем устройство шлюзов было легче.
Три года сряду был я занят сею работою. Я требовал для нее по 30,000 человек в год, но никогда не давали мне и половины, а в последний год было у меня рабочих не более 10,000. Недоставало также и материялов. Каждую зиму, [250] возвращаясь в Москву, подавал я записки самому Царю о необходимости быть лучше подкрепленным в моих работах, особливо при постройке шлюзов. Но Царь потерял тогда битву под Нарвою, и с Швециею продолжалась война, требовавшая множества войск и денег. Царю было не до меня, и в конце 1701 г. получил я повеление прекратить мои работы на некоторое время, оставя для надзора за ними одного из бывших при мне офицеров, дабы наблюдать за тем, что уже сделано; с остальными офицерами велено мне явиться в Москву, хотя шлюзы канала были почти кончены и самый канал наполовину выкопан. Меня отправили в Воронеж для другого дела. Царь сменил правителя Астраханского царства, князя Бориса Алексеевича Голицына, ибо соединение Волги и Дона происходило в его Астраханской области, и изъявил ему гнев свой за явное пренебрежение дела и недоставление мне людей и материялов. Князь Голицын был так раздражен сею немилостью, что сделался моим непримиримым врагом, и как он принадлежал к знатным людям, то его влияние нанесло мне много вреда по моей службе под начальством других впоследствии.
Кроме общего неудовольствия всех старых бояр против всяких предприятий, начинаемых Царем по совету иностранцов и прежде в России неслыханных, у князя Голицына была еще особенная причина неблагоприятствовать делу. Когда Брекель столь дурно устроил первые шлюзы и увидел свое невежество в занятиях сего рода, то, боясь последствий, бежал он, как я говорил о том. Но с тем вместе написал он Царю жалобу на Голицына, где доказывал, что ему никогда [231] не доставляли необходимого для работы, и что Голицын всячески препятствовал делу, даже однажды ударил его палкою и грозил повесить. Царь был тогда в отсутствии. По возвращении жестоко упрекал он Голицына за неподдержание сделанной ему доверенности. Голицын решительно восстал против работ соединения, говорил об них, как о деле невозможном, представлял их бесполезным отягощением государства, по причине множества требуемых для того людей, и употреблял все усилия представить их даже грехом, ибо, говорил он, если Бог положил известное течение рекам, безрассудно человеку стараться дать им другое направление.
По приезде моем в Москву, вследствие полученного приказа, представил я просьбу о выдаче мне должного жалованья, коего не получал я еще ни одной копейки, кроме 25 рублей (рубль сто копеек Русских, из коих каждая равнялась прежде Английскому пенсу, но после реформы Царя в монете, она стоит уже не более половины) в месяц, выдаваемых на прожиток, по особому приказу Царя, сверх 300 ф. ст., следуюших мне по договору.
В то время, Апраксин, коему не задолго до того Царь передал надзор за работами соединения Волги и Дона, имея притом главное начальство над строением кораблей, почему в последствии и был он великим адмиралом, вздумал переговорить со мною о царских кораблях, находившихся в Воронеже (городе на реке сего имени, впадающей в Дон). Построенные из сырого леса, корабли испортились в краткое время, так, что когда хотели их кренговать, то едва тронулись за них, они почти все разваливались. Я отвечал, что есть средство [232] которое можно употребить; что можно поставить их на сушь, не причиняя им большой ломки; что для того надобно перегородить реку, сделавши шлюз для ввода в загородку кораблей, когда шлюзом через другую загородку выльют из загороженного места воду. Апраксин отвечал мне, что если я могу исполнить предлагаемое мною, то окажу тем большую услугу, уверяя, что доставит мне вполне людей и материялы, и не только заплатит мне все следующее жалованье за бытность мою при нем, но будет мне покровителем в получении прежнего жалованья, если моя работа окажется удачною, чем принесу я великую выгоду в устройстве флота, предназначаемого Царем против Турков.
И так послан я был в Воронеж, в 1702 г., выбрал в устьи реки удобное место для поднятия воды, дабы можно было поставить тут корабли на подмостки, и в шестнадцать месяцов кончил мою работу весьма удовлетворительно; 15 кораблей, из коих иные были в 50 пушек, выдвинули мы на подмостки, починили их, переменили у многих обшивку, а потом принялись за другие.
Между тем, когда начал я просить следовавшего мне жалованья, несмотря на изъявляемую благодарность, вопреки данному обещанию, Апраксин отсрочил платеж, пока а не кончу другой работы, обещая тогда все заплатить сполна.
Царь приехал сам в Воронеж. По осмотре дела велел он мне исследовать: нельзя ли сделать шлюза выше по Воронежу, дабы большие, пушек в 80, корабли могли сюда плавать, ибо ему хотелось строить такие корабли иа Воронежской верфи.
Я осмотрел место и донес о возможности дела. Царь приказал начать его немедленно. Я принялся [233] в 1704 г., и на следующий год все кончил весьма хорошо. Шлюз был 43 фута в ширину, и вода в нем так глубока, что 80-ти пушечные корабли проходили свободно. Ворота сделаны были достаточные для стока воды, которая весною при таянии снегов чрезвычайно наполняет реки в Московии и мчит льдины с невероятною силою. Но шлюзы мои оказались прочны и хорошо построены, так, что водополье не только не разрушило их, как все опасались, но даже нисколько не повредило. Многие из находящихся ныне в Лондоне особ видели мою работу и подтвердят мои слова.
Исполнивши в Воронеже все предположенное, я просил Апраксина о моем жалованьи, но увидел, что он не слишком готов сдержать данное мне обещание, ибо отговорился по прежнему, и я был так же, как прежде, далек от получения следующих мне денег. Он уверял меня, что постарается все заплатить, что мне теперь нет особенной надобности в деньгах, что сверх того без графа Головина ему нельзя свести со мной счета, а Головин находится с Царем. Правда, что не желая привести меня в совершенную безнадежность, по окончании работы сделал он мне подарок, стоивший сотни две с половиною фунт. стерлингов.
Легко сделать шлюзы для учинения реки судоходною и способною для небольших судов, на коих перевозят внутренние произведения, при чем надобно удержать небольшое количество воды и разлив ее бывает невелик. Такие работы везде производятся. Но я не знаю, был ли где пример, чтобы реку сделали судоходною для кораблей столь огромной величины, как сказано выше. Дно реки, где надлежало поставить последний шлюз, было столь притом [234] неудобно, и из земли выходило так много воды, когда я начал копать, что всеми насосами, какие у нас были, не могли мы ее вычерпать, желая поставить шлюз в надлежащую глубину. Я принужден был отложить работу на шесть недель, пока приго-товил машину, беспрерывно работавшую несколько месяцов, и выбрасывавшую воды от 10-ти до 12-ти бочек в минуту. Когда начал я ею действовать, Царь опять прибыл в Воронеж, приходил ко мне много раз, в сопровождении своих вельмож, и был весьма мною доволен. Такую машину в первый раз сделал я в Портсмуте, 23 года прежде, когда я был еще лейтенантом на корабле Монтагю, который надобно было починить.
Я занимался сим трудом в Воронеже, когда явился туда Поляк, принявший Греческую веру и употребленный для сооружения верфи в порте Таганрогском на Азовском море. Там предполагали содержать царские корабли, но как против порта был мыс, воды оказалось недостаточно и гавань засыпало песками, то и принуждемы были бросить все уже в половину конченное, да и Таганрог по последнему миру отдан Туркам. Упомянутому Поляку приказано переделать верфь Воронежскую, так, чтобы на ней строились корабли в 80 пушек и ходили камели для препровождения судов по Дону и перевода их через Азовские мели, находящиеся в 1000 верстах от устья Воронежи. Царь распорядился тем бывши в Воронеже, незадолго до окончания моей работы.
Тогда была зима. К Царю прискакал курьер из Польши, и Е. В. ночью поспешно отправился в путь, приказавши письменно Апраксину потребовать от меня замечания, касательно водополья на будущий [235] год, и взять от меня и трех корабельных мастеров, Англичан Козенца н Ная и одного Москвитянина, заметки касательно места, где предполагали заложить новую верфь Воронежскую. Мнения всех были противны моему, как в выборе места на пещаном грунте, так и касательно постройки по методе вовсе неудобной. Я настоял у Апраксина, сначала словесно, изъявляя мои опасения о будущей опасности, по негодности избранного места и по неудобству предположенного строения, предсказывая, что при первом большом разливе река размоет все строение и даже повредит самые корабли на верфи, если их заложат, что потом и сбылось. Но Апраксин думал, что я спорю из упрямства, и доверился совершенно строителю верфи, уверявшему в прочности дела. Апраксина увлекли особенно один Московитский архитектор и еще одна знатная особа. Тот и другой интересовались постройкою вопреки мне, ибо по близости назначенного места было селение, принадлежавшее упомянутой знатной особе, и постройка обещала ему большие выгоды. Таким образом слов моих не слушали, и для оправдания своего решился я изложить все в записке, которую отдал Апраксину. Я изобразил неизбежную непрочность постройки, по негодной местности и по дурной методе; указал на другое место, изъяснив и другую методу строения ; приложил притом и рисунок, где показал количество воды, какое должна выдерживать верфь, сравнительно с высотою весеннего водополья – важное обстоятельство, расчетом коего доказывал я основательность моих возражений.
Но, невзирая на все мои представлееия, Апраксин велел строить там, где, и так, как ему говорили мои противники. Положили, чтобы верфь, [236] где сооружались царские корабли, перенесть из Воронежа несколько верст ниже. Царский дом, а равно и домы разных чиновников и вельмож, деревянные, как обыкновенно строят в Московии для легчайшей переноски, перенесли туда, вместе с жилищами работников. Новую верфь окружили большими укреплениями и правильными бастионами с наивозможною поспешностью, но истративши нисколько сот тысячь рублей, после трехлетних бесполезных усилий и работ, принуждены были наконец все бросить, ибо река при каждом водопольи подмывала основания и разрушала работы. Вследствие сего Апраксин начал опасаться касательно меня, боясь, что когда-нибудь Царь узнает о начале им дела вопреки моему мнению. Случилось, что гораздо прежде сообщил я ему мысль мою о том, как в мирное время предохранить от гибели построенные в Воронеже корабли, и Царь был весьма недоволен, что мнение мое Апраксин передал ему неверно. Подробности сего дела скучно было бы здесь означать, и довольно сказать только, что потому и другому обстоятельству Апраксин был против меня весьма предупрежден и вовсе не расположен отдавать мне справедливость.
Я составил для своей безопасности изложение обо всем, что касалось постройки Воронежской верфи, приложив и планы, дабы показать невыгодные последствия непринятия моего совета, и утверждая, что время убедит в истине слов моих. Все показал я г-ну Витворду, Английскому послу при особе Царя, консулу нашему, г-ну Гудфеллоу, и другим Англичанам, что происходило в 1706 г., за два года до того, когда противники мои приметили свою погрешность, принуждены были оставить [237] работу, и устроили в другом месте верфь для постройки небольших судов, без сооружения бассейна, что предполагалось в начале.
Кончивши занятия мои в Воронеже, жил я несколько месяцов в Москве, не получая никаких приказаний. Тогда Е. В. вздумалось привесть в исполнение мой проэкт, о коем я упомянул выше, для предупреждения погибели кораблей Воронежских в мирное время. Я предлагал поставить их в сухом доке, устроивши шлюз, коим можно бы вводить и выводить корабли по желанию, наполняя док водою и спуская ее. Корабли надлежало разделить, и поставить их в каждом отделении по 10, или по 20, как найдут за лучшее, выдвигая каждый корабль на подмостки, как делается в Англии, дабы, когда в последствии доски отстанут от сухости и конопать ослабнет, можно было и то и другое отделить от корабельного основания, оставляя в все время стоянки люки и амбразуры открытыми.
Мое предположение основывалось на том, что всякое деревянное строение, подверженное переменам погоды, скоро повреждается. Особенно суда, претерпевающие туман и дожди зимою, а жары летом, находясь в воде, от которой проникает в них влажность между обшивкою, куда нет прохода воздуху, по сим причинам должны особенно подвергаться гниению. С другой стороны, все прикрытое от перемен воздуха, и всегда находящееся постоянно в воде, или всегда сухое, может сохраняться долее и лучше. Потому предполагал я, что, сохраняя корабли совершенно сухими в мирное время, можно было вдвое более продержать их без исправлений. Кроме того рассчитывал я, что сухой док, находясь в удобном расположении, кроме средств [238] сохранения судов в мирное время, представляет еще удобство в военное время для вооружения и починки. Мой опыт устройства дока в устьи Воронежа служил доказательством; вся разница была в том, что в нем нельзя было вдруг спустить на воду всех потребных кораблей, для чего следовало приготовить место обширнее, оградив его для безопасности от огня и злонамеренных людей стенами и рвом. Таким образом значительно уменьшались труды и издержки, потребные каждый раз, и то, что издержали бы для устройства и содержания дока, было ничтожно в сравнении с ежегодными расходами на поддержание флота.
Апраксин, которого просил я представить о моем предположении Царю, вызываясь притом принять на себя работу, сделал представление весьма невыгодное, как о деле невозможном. Но добрый приятель мой, г-н* Генрих Стиль, поднес о том объяснение противное, и изложенная на бумаге мысль моя была принята и вполне одобрена Царем. Потому и вызван был я в Москву для свидания с Е. В., но проживши без дела несколько месяцов, не мог его дождаться, и получил, наконец, от него повеление из Польши ехать на Дон и приискать удобное место, где можно б было привести в исполнение мой проэкт.
Немедленно отправился я и осмотрел положение пяти рек, впадающих в Дон. Возвратясь в Москву, представил я Апраксину мое донесение о выборе места, и расчеты о том, сколько потребно мне людей и материялов. Ехавши тогда в Петербург, Апраксин взял мою записку, а по приезде в Москву обратно известил меня, что Е. Ц. В. отвечал приказом готовить лес, не начиная, [239] однакож работы, пока он сам не осмотрит назначенного мною места и не даст на то особого приказания.
Апраксин сказал мне еще, что ему нелепо заплатить мне часть жалованья, и что он приказал одному из чиновников счесться со мною; вскоре надеялся я после сего получить мои деньги. Апраксин казался ласковым со мною и однажды в разговоре сказал мне, что Царь весьма озабочен войною в Польше, и, вероятно, пройдет много времени, пока он приедет в Москву, отправится на выбранное мною место и велит начинать работу. Что же вы будете делать между тем? прибавил Апраксин с улыбкою. Я отвечал, что если работа отложена и мне теперь нечего делать, не позволят ли мне съездить в Англию, повидаться с друзьями, а по возвращении моем, месяцов черезь восемь или десять, тем ревностнее примусь я за дело. Апраксин одобрил мысль мою и велел мне подать просьбу об отпуске, после чего, говорил он, напишете он о том к Царю.
Просьба моя была хитростью, употребленною для моей погибели со стороны моих врагов. Апраксин представил Царю, что я хочу оставить его службу, что предложение мое сохранять корабли в сухом доке передал я Английскому посланнику, дабы употребить его в пользу Англии, и что, узнавши о моих неприязненных намерениях остановил он выдачу мне и жалованья. Сам Апраксин признавался мне потом, что его действительно во всем том уверили, и что он, охраняя себя, должен был все вполне передать Царю.
Между тем оставался я в Москве без денег и без дела. Наконец Апраксин сказал мне, что [240] ответ Царя получен, в просьбе моей отказано, и велено употребить меня, но он не может мне сказать где и как, пока не подпишу я договора, коим обяжусь служить Царю всюду и как ему угодно будет повелеть, а без того не велено отдавать мне жалованья, да сверх того приказано мне выдать новою монетою без расчета лажа, так что я терял 38 на 100. Почитая себя обиженным, и не желая на век остаться в России, я отказался от нового договора, вследствие чего Апраксин, отъезжая в Петербург, не велел выдавать мне денег на прожитие, отнял у меня деньщиков, или солдат, данных мне для прислуги, и обвинял меня в преслушании царского приказа. Изложив в записке все оказанные мне несправедливости, решился я тогда же оставить Россию, уже не требуя должных мне денег, но и сего мне не позволили, говоря, что я должен дождаться возвращения Царя в Москву.
В то время Король Шведский, низвергнув Короля Польского, принудил его заключить мир по воле победителя. Царь остался единственным соперником Короля Шведского. Говорили, что Шведы из Саксонии пойдут прямо в Москву. Приказано было укрепить столицу, устроивши бастионы подле второй каменной стены ее. Два главных инженера были к тому назначены: Корчмин, урожденный Москвитянин, и Споритор (Sporitor). артиллерийский подполковник. Некоторые из бастионов устроивались на речке Неглинной, впадающей в реку Москву, где грунт земли весьма слабый; видя, как производят работу, я сказал однажды подполковнику, что фундамент положен им плохо, не выдержит тяжести насыпанной на него земли, и бастионы рассыплются, прежде нежели их кончат. Разговор был при [241] Английском посланнике и г-не Гудфеллоу, и я думаю, что они его припомнят. Желая показать мое усердие Царю и обличить неблагонамеренность врагов моих, составил я записку и послал к Апраксину, который оставался моим начальником, хотя жил в Петербурге, командуя там войском и флотом. Я предлагал мои услуги в постройке бастионов, но Апраксин пренебрег мое предложение. Работу продолжали, как начали, и через шесть недель бастионы развалились, недостроенные даже и в половину; их перестроили снова, но они опять разрушились, хотя уменьшили высоту их, чрез что сделались они вовсе бесполезны для защиты. Правда, что вскоре они были уже во все не нужны, ибо обстоятельства переменились. Король Шведский, действительно, явился из Саксонии в Россию с войском, состоявшим из 36,000 отборных солдат, но он не успел в намерениях своих против Царя, хотя легко мог бы успеть, по мнению многих знающих людей, и принудил бы Царя заключать мир невыгодный, если бы не слишком торопился и более остерегался. Поелику сим двум причинам приписывают все испытанные им в последствии несчастия, полагаю, любопытно будет читателю узнать некоторые подробности дела....
Достоверно, что если бы Царь потерял Полтавскую баталию, не только казаки, но и Москвитяне во многих местах восстали бы, ибо многие из них негодовали на Царя, жалея своих прежних суеверий и невежества, жалуясь на иностранцов, коих пригласил Царь в Московию, и на налоги, необходимые, как по причине продолжительной войны, предпринятой Царем, так и для разных предприятий его, как то: постройки крепостей, содержания войска, устройства флота и внутренних сообщений по рекам, о чем прежде в Московии никто не помышлял....
Здесь-то заблагорассудилось Е. Ц. В. употребить меня для сообщений Волги с Петербургом, посредством Ладожского озера, дабы легко можно было перевозить водою все потребное с берегов упомянутой великой реки, орошающей самые обильные области Московские, в Петербург, новый и любимый Царем город на Балтийском море. Лишаемый столь долгое время моего жалованья, несмотря на мои просьбы, я решительно не хотел ни за что приниматься, пока не заплатят мне всего, что были должны. Тогда с удивлением услышал я мнение некоторых, будто мне ничего платить не должно, ибо я жил в Московии без дела и сообщение Волги с Доном, за которое я взялся, не было кончено. Принужден я был составить против такого обвинения записку, показал ее г-ну Витворту и г-ну Гудфеллоу, а потом, переведя ее на Московитский язык, подал Апраксину, прося представить Царю и оказать мне правосудие. Прошу извинения, что прилагаю здесь точную копию с сей записки. Хотя в ней найдутся повторения уже сказанного мною, но она необходима для полного пояснения дела.
«Покорнейшее представление о неприятностях и стеснении, какие нижеподписавшийся Джон Перри претерпел со времени вступления своего в службу Е. Ц. В. в Англии до сего 1710 года. [245]
В. Апреле 1698 г., Федор Алексеевич Головин, посол Е. Ц. В., учинил со мною словесный договор в Англии, о вступлении моем в службу Е. В., с ежегодным жалованьем по 300 ф. ст., с выдачею мне особо ежемесячной платы на содержание, и с особенным награждением за каждую работу, какую окончу я, по части устройства реке, портов, молен, бассеинов и шлюзов. После сего отправлен я был из Англии осмотреть работы, начатые для сообщения между Доном и Волгою полковником Брекелем и оставленные им, составя об них донесение. Исполнив сие поручение возвратился я в Москву в том же году, представивши планы мои и смету о расходах на исполнение их. Мое представление было одобрено и Е. Ц. В. повелел мне его исполнить. Тогда просил я о платеже исправно каждые полгода моего жалованья, и чтобы выдано было мне особо 8000 рублей, когда я дело кончу. Князь Борисе Алексеевиче Голицын возразил мне тогда, будто г-н Головин писал ему из Голландии, что я должен предпринять работу не получая жалованья, и не надобно мне платить его, пока я работу не кончу. Я протествовал против того, и 10-го Марта 1699 г. представил Е. Ц. В. просьбу, изъясняя несправедливость означенного требования, говоря, что я не соглашусь взяться за дело с таким условием, и покорно прося препоручить мне другое дело или выдать мне увольнение. Е. Ц. В. изволил неоднократно после сего уверять меня, в присутствии гг. Стиля, Лойда, Клеверта и других Английских купцов, что я должен быть на его царское слово надежен в том, что жалованье будут платить мне ежегодно, а содержание помесячно, и по окончании работы выдадут особенное награждение. Е. [246] Ц. В. изволил прибавить, что Брекель забрал много денег, чем оправдывается сомнение Голицына, а потому должен я дать поручительство, что не поступлю подобно Брекелю, после чего обещает он мне платеж жалованья производить каждые полгода вперед, если я захочу.
Удовольствовавшись столь милостивым обещанием, и соображая что я, никому неизвестный и вновь прибывший ипостранец, ни от кого не могу ни ожидать, ни требовать за себя ручательства, видя притом, что в год или в два могу показать мои способности и усердие к делу, после чего опасение, что я оставлю занятие столь важное и честью своею не подорожу, совершенно рассеется, решился я приняться за работу, ибо и без ручательства надеялся тогда выдачи мне жалованья сполна.
Но приехавши на место, пашел я дело в неожиданном положении, что меня весьма изумило и могло совершенно отвратить от всякаго занятия. Во-первых, не собрали требованных мною работников и материялов. Во-вторых, я и помощник мой, Лука Кеннеди, так грубо встречены были князем Голицыным, что он указал нам на виселицу, когда мы начали рыть не в прежнем направлении, где рыл Брекель, хотя мы поступали именно в силу точного повеления Е. Ц. В. Узнав о том, князь Голицын приказал мерять снова в обоих направлениях, на что я согласился, зная свою справедливость, и по измерению вышло, что надобно бы вынимать 20,000 кубических брассов Московских (Московский брасс 7 ф. и одна десятая часть Английского дюйма. Пр. Соч.) лишнего, кроме неудобства для шлюзов, если [247] следовать прежнему Брекелевскому плану. Но и после сего неудовольствия и препятствия продолжались, не смотря на мои жалобы и требования в Приказ, (Приказ (Precause), бюро или канцелярия, где следуются и решаются всякие дела, касательно какой-либо области или места. Пр. Соч.) что и вынудило меня представить прошение Е. Ц. В. удостоить меня аудиенции и рассмотреть лично дело, без чего не вижу я возможности окончить возложенную на меня обязанность.
После подачи моей просьбы князь Голицын велел мне представить новое прошение в Приказ, говоря, что меня снабдят всем что нужно. Обрадованный тем, надеялся я, что дело впредь пойдет лучше, но и второе лето протекло по-прежнему; мне не давали ни людей, ни материялов; различные части работы оставались неоконченными и, следственно, могли разрушиться, что отчасти и произошло от недостатка материялов. Видя, что нет никакой надежды добиться чего-нибудь представлениями в Приказ и просьбами князю Голицыну, долгом почел я, 23-го Января 1701 г., вторично представить просьбу Е. Ц. В., где расчетом доказал, что если бы 12 человеке рыли по одной брассе кубической в день, то все что вырыли мы в два лета, могло быть вырыто в 15 дней, при назначенном мною числе рабочих. Я представлял сверх того, что у меня всегда недоставало материялов, орудий, лесу, без чего строить шлюзы невозможно. Я заключил тем, что если бы число людей и материялов дали мне вполне, несмотря ни на какие препятствия, работу кончил бы я в три, или по большей мере, в четыре года. [248]
Поесле сего даны были, как я узнал, более строгие приказания доставлять мне все исправно, и Е Ц. В. приказал мне сочинить новые рисунки постройкам, что и вручил я Е. Ц. В. во дворце его, в Преображенском. Однакожь в конце третьего лета, князь Петр Иванович Дашков (knez Peter Ewanvich Dashcoff) (Он начальствовал над воинским прикрытием работ и над работниками. Пp. Соч.) письменно известил меня, что правители городов по берегам Волги, коим послали копии моего рисунка, представили письменные сказки (scascoes), или свидетельства жителей, о том, что леса, потребного для построек, какой я назначил, нигде по берегам Волги нет.
Принужден я был поесле сего потребовать отряд драгунов для охранения от Татар, и отправился в лес, находившийся в двух днях езды от места наших работ. Менее, нежели в две недели, нашел я там достаточное количество леса, способного для устройства шлюзов. Я донес о том адмиралу Апраксину, присланному обозреть производство дела, представя притом всегдашний недостаток работников, не смотря на все мои требования. Удостоверившись во всем лично, он обещал мне представить о том Царю, обещая быть моим покровителем и засвидетельствовать усердие мое к службе.
Сентября 2-го 1701 г. получил я повеление оставить на месте работ одного из моих помощников, с письменным наставлением о том, что должно делать и как сохранять сделанное, а самому с другими товарищами отправиться в Москву. В начале 1702 г. послан я был из Москвы в Воронеж, где на реке Воронеже устроил место, куда, можно [249] было по произволу впускать и обратно выпускать воду, для починки на суши кораблей Е. Ц. В., разрушавшихся от невозможности починить их. Работа сия была кончена в 1703 г., и с тех пор починка кораблей в Воронеж производится по моей методе. Потом поручили мне работы для учинения реки Воронежа способною к плаваиию по ней 80-ти пушечных кораблей, от самаго города до устья означенной реки. Имея работников и потребные материялы, исправно выполнял я поручение, хотя шлюзы здесь должно было сооружать огромные, ибо разлив весною бывает в десять раз более, нежели в Камышинке, следственно, постройка требовалась гораздо прочнее, дабы воспротивиться силе воды, что было для исполнения весьма затруднительно.
По окончании сей работы приказано мне явиться в Москву, в Феврале 1706 г., и в Сентябре послан я был на Дон, для выбора места, где можно было устроить особенное укрепление для предохранения от гнилости царских кораблей. С тех пор, по возвращении моем в Москву с донесением о выборе мною места, просил я неоднократно о заплате мне следующего жалованья, употреблении меня в должность или увольнении из службы, но ни жалованья, ни решения не получаю, ни из Казанского, ни из Адмиралтейского Приказа. Все ограничивается тем, что в Приказе составили счете, по которому следует мне получить за шесть только лет, считая по 300 ф. ст., по по крайней несправедливости, даже и из сего, по сделанному расчету следующего мне, вычли все, что получил я в шесть лет на содержание, и Московские копейки считали по курсу, так, что мне приходится по 38-ми на 100 убытка. Сверх того объявили мне, что никакой уплаты мне не [250] будет, если я не подпишу нового договора, условия коего во все для меня невыносимы.
Изобразив истинное положение моего дела, покорнейше прошу рассмотреть правосудно: 1-е, что совсем не по моей вине сообщение Дона с Волгою столь долгое время не оканчивается, и 2-е, что по приезде моем не было мне предложено никакого условия в платеже жалованья, кроме опасения, что я уеду за границу, не исполнивши своей обязанности, что уже достаточно опровергнуто опытами верной службы моей в течение 12 лет. Если благосклонность и милость Е. Ц. В. простираются на всех иностранцов, в службе его находящихся, льщу себя надеждою, что я не представлю собою единственного несчастного примера неблагосклонности и невинного раззорения, доверяя в течение стольких лет милостивому обещанию, что жалованье будете мне заплачено, когда между тем лучшие годы жизни моей и все мои способности посвятил я службе Е. Ц. В., исполняя всегда все, что было мне приказываемо. В Москве, 15 Февраля, 1710 г. – Джон Перри».
Отдавши прошеиие мое Апраксину, приготовил я список с него для представления лично Царю. Князь Меншиков, в губернии коего надлежало мне производить новые работы, советовал мне однакож лучше объясниться с Царем словесно, не тревожа его бумагами, и обещая подкрепить заступлением мою просьбу. Случилось, что в тот же день имел я честь обедать с Царем, в небольшом обществе. Меншиков говорил обо мне. Е. В. милостиво сказал мне, что когда я осмотрю места, где можно устроить водяное сообщение с Петербургом, то не приступая к работе, получу все мое жалованье. Полагаясь на слово Царя, когда надлежало только [251] осмотреть места, a не заключать нового условия, решился я исполнить волю царскую.
Обозрение мое касалось обширного и полезного предприятия Е. Ц. В., предположившего перевесть заморскую торговлю из Архангельска и других мест в Петербург, новый город при устье Невы, которая вытекает из Ладожского озера и впадает в Балтийское море.
Для того, когда я приехал туда, нашел уже я построенные обширные магазины и множество переселенных отвсюду жителей. Но то было только всему начало, и в числе дальнейших предположений Царя находилось предприятие строить еще другой городе, на острове Ретузари, в 40 верстах от устья Невы и в 5-ти от Ингерманландского берега, где хотел он соорудить большой порт для купе-ческого и военного флота. Все сии предположения, умножая торговлю п власть Россип на Балтийскоме море, представляли однакож большие затруднения и могли быть тягостны народу, если бы Царь не думал в то же время об устройстве водяного сообщения с изобильными областями в России. Причина тому была та, что внутреннее сообщение к Петербургу весьма отдаленно и затруднительно. Надлежит ожидать умножения воды в реках от дождей, ибо без того за маловодием во многих местах нет прохода. Кроме того суда и плоты, идя по рекам, часто сталкиваются и разбиваются на утесах и водопадах, при чем груз гибнет. Сухопутной перевозке препятствует недостаток хлеба и сена в северных областях. Потому хлеб и другие запасы, перевезенные сухим путем, приходятся в трое и в четверо дороже того, как покупают их в Рыбне (Rebnu) и Казани, отстоящей на 1000 [252] верст от Петербурга и находящейся на Волге. Оттуда привозят также в Петербург лес и другие материялы для постройки кораблей, ценность коих умножается чрезвычайно перевозкою, так, что дубовые корабли, строимые ныне в Петербурге, хотя железо и спасти все туземные, и плата рабочим весьма не велика, стоят почти то же, что купленные в Англии.
Устраняя все сии затруднения, угодно было Е. В. указать мне на три различных направления от Ладожского озера до Волги, с приказом осмотреть течение различных реке, места, где они соединяются одни с другими и истоки их, для устройства посредством оных сообщения. Я исполнил повеление и осмотрел все пространство земель до Волги, измеривая падение, или различную высоту рек, как впадающих в Волгу, так и текущих в Ладожское озеро, и присовокупляя к тому все нужные замечания. По окончании сей обязанности возвратился я в конце 1710 года в Петербург, где находился тогда Царь, и представил ему составленные мною планы, объяснения о местах, где предполагал сообщение более удобным, и смету о времени на то потребном, а также и расчет издержек, в двух направлениях: первое через реку Ковжу (Koefsha), озеро Белое (Beila) и реку Шексну (Shaesna), впадающую в Волгу, близ города Рыбни; второе через озеро Онежское, и реки Вытегру (Whitigor) и Свирь, впадающие в Ладожское озеро, где потребно было не более 22-х шлюзов и один канал, который вырыть было весьма легко, ибо он простирался бы не более 3-х Английских миль в длину.
Для любопытства тех, кто любит подобные [253] предметы, упомяну здесь о некоторых подробностях. Во-первых, когда я осматривал землю, идя по течению рек Сязи и Тихфины, до высоте, где вытекаете Тихфина, я нашел, что здесь много водопадов, и что на протяжении 184 верст до Ладожского озера река падаете на 897 Англ. футов. С другой стороны, от сих высот до места, где впадаете в Волгу Шексна, реки Чагодоща (Chadocoshea) и Молога склоняются на 562 фута. Второе, по реке Мсте (Emsta), озеру Ильменю и реке Волхову, впадающей в Ладожское озеро, я нашел падение на 568 футов, при протяжении на 550-ти верстах. С другой стороны, к югу, сходя по рекам Твери и Волге, до устья Шексны, падение составляете 233 фута, на протяжении 720 верст. В третьем исследованном мною месте, следуя по рекам Вытегре, озеру Онеге и реке Свири, впадающей в Волгу, нашел я протяжение земли на 278 верст, а падение воды было только на 445 футов, начиная с самых главных высот, где реки сближаются, и следственно, надлежало рыть канал. С другой стороны, следуя по рекам Ковже, озеру Белому и Шексне, впадающей в Волгу, на протяжении 418 верст, падение оказалось только в 110 футов.
Поелику здесь земли ровнее и ниже всех других мест, а водопадов по рекам немного, следственно, и шлюзов потребно менее, когда притом реки Свирь и Шексна, и большая часть Ковжи и Вытегры уже и без того судоходны для небольших грузов, которые плавают здесь взад и вперед, то и представил я Е. Ц. В. сообщение здесь предпочтительнее всех других.
Когда явился я с моими отчетами, получили извет, что Турки, по наущению Шведского Короля, [254] объявили России войну, что было причиною оставления всех других дел, и того, что о сообщении думать Царю было некогда. Апраксин, со многими офицерами и моряками, послан был в Воронеж. Отвсюду двинулись в Турцию полки и велено произвесть новый набор. Царь сам поехал в Москву для совещаний в Сенате, учрежденном им за год прежде и составленном из девяти бояр, а потом спешил он в армию. Я остался ожидать неизвестного времени окончания новой войны.
Как ни поспешен был отъезд Царя, я возобновил однакож мои просьбы о платеже обешанного мне жалованья, но мне выдали его только за один год, проведенный мною в осмотре земель между Волгою и Петербургом. Платеж произвел мне князь Меншиков, ибо в губернии его предполагалось учинить водяное сообщение. Об остальном жалованьи моем сказали мне, что должно дожидаться возвращения Апраксина, ибо я с ним считался и от него должен быть удовлетворен...
Сии беспокойства были причиною, что Царь снова отложил до благоприятнейшего времени производство работ по сообщению. Я послан был тогда осмотреть некоторые из небольших рек, впадающих [259] в Неву, дабы устроить док, где можно б было спускать на воду корабли, повредившиеся от стоянки на суше, и починивать их, как сделано было мною в Воронеже.
Осмотреве местность около Петербурга, избрал я удобное место в устьи реки Славянки (Slavenka), где грунте земли оказался хороше, ибо рывши здесь на четырнадцать футов ниже уровня воды, находил я сухую почву. Обрадованный тем, и полагая, что труд мой на берегах Балтийского моря, куда сходится множество кораблей, будет лучше оценен знатоками, нежели в глуши Воронежской, когда увидят 60-ти и 70-пушечные корабли, прямо приходящие с моря и ставимые на верфь без пособия прилива и отлива, коих в Балтийском море не бывает, так что их можно будет починивать столь же удобно, как починивают в Англии в бассейнах, готов я был с радостью приступить к работе.
Между тем, в Мае 1712 г. получено приятное известие, что Султан ратификовал трактат, и заложники Московские находились на свободе. Известясь о том, Царь сказал мне, что постройку доков отлагает он до другого времени, а теперь надобно поскорее думать о водяном сообщении с Волгою, ибо потребность его более и более становится ощутительною. Вскоре, отъезжая в Померанию, велел он мне явиться в Сенате, тогда уже переведенный в Петербурге. Здесь вопрос о сообщении был рассматриваем, и планы, расчеты и сметы мои обсуживаемы пункт за пунктом. Решено было нарядить на работу 10,000 человеке, с достаточным числом мастеровых, а мне велено представить счет материялов и приступить к делу немедленно. Тогда осмелился я подать Царю заготовленную мною [260] прежде просьбу, где покорнейше просил заплатить следующее мне жалованье, напоминая о договоре моем и неоднократных обещаниях выполнить сей договор. Просьба моя была прочтена в собрании Сената. Царь велел передать ее Апраксину. И так опять попался я к главному неприятелю моему, поставлявшему всевозможные препятствия против уплаты следующих мне денег. Я говорил уже о внушениях Апраксина Царю, будто единственная цель моей настойчивости о расчете со мною, происходила от намерения моего, по получении платы, немедленно уехать в Англию. Он и теперь утверждал свое прежнее мнение, хотя подозрения его были совершенно несправедливы. Напротив, я уже располагал тогда остаться навсегда в России, ибо хотел жениться на одной любезной особе, к которой издавна питал чувства сердечного уважения. Выдача мне жалованья дала бы мне средства основаться моим хозяйством. Но Апраксин все разрушил. Он начал предложением мне 4,000 рублей за каждый прошедший год, то есть, именно трети того, что мне следовало, с условием, что остальное заплатят мне в последствии, и что я получу особенную награду, когда кончу мою работу, с дозволением возвратиться тогда на родину, если только пожелаю. Но главное – прежде уплаты даже и по 4,000 рублей, я должен был подписать обязательство, по коему должен был оставаться в службе царской, пока не окончу предположенные сообщения. Хитрость состояла в том, что Апраксин знал мою нужду в деньгах и полагал, что я на все соглашусь, только иметь бы некоторую льготу в моем недостатке.
Я отвечал с огорчением, что, посвятив лучшие годы жизни моей службе Е. Ц. В., столько раз [261] слышал я обещания его, г-на Апраксина, что более уже не хочу им верить, требую платы всего, что должны мне по договору, и впредь постоянной и исправной выдачи жалованья каждые полгода, а без того, не только ни за какую работу не примусь, но прошу уволить меня вовсе от службы.
Апраксин два раза присылал ко мне чиновника, объявляя именем царским, что меня принудят заняться работою, если я продолжу мое упрямство. Я оставался при своем требовании, и опасаясь, что Апраксин действительно решится на какие-нибудь неприятные для меня меры, прибегнул я к покровительству нашего посла, г-на Витворта, бывшего в то время в Петербурге. Между другими объяснениями, он изъявил требоваиие о защите меня и удовлетворении по договору. Не видя успеха и боясь оставаться долее в Московии, как подданный Английский, просил я г-на посла при отъезде в отечество взять и меня с собою, предоставя ходатайство за меня Английскому резиденту и не получивши не только денег, но и надлежащего позволения оставить царскую службу.
Между тем некто Корчмин (Corchmin), инженер Московский, которого назначали мне в помощники, представил, что работа по сообщение с Волгою и без меня обойдется, и что он может все выполнить по моим планам. Вследствие сего отправлен он был с несколькими Голландскими офицерами, но встреченные им затруднения принудили его отказаться от занятия. Слышал я потом от приехавших из Московии, что после того предприятие было оставлено, и они же мне сказывали, что Царь приказал в Петербурге устроить место для стоянки [262] кораблей, но постройки дока не предпринимали. Г-н Витворт, оказав мне свое покровительство, долго и горячо переговаривал с графом Головкиным, великим каццлером, обо мне, представляя ему стеснения разного рода, мною испытанные, и то, что вследствие жалобы моей, он должен был принять на себя мою защиту. Тогда Апраксин вздумал предложить, что если г-н Витворт даст за меня письменное, даже хотя словесное ручательство, то со мною учинен будет вновь договор и прежнее жалованье мне заплатят. Когда я советовался о том с г-м Витвортом, то он сказал мне, что если бы он и согласился дать за меня ручательство, тем не менее буду я подвержен гонению людей, которых восстановил против себя, и они найдут случай вредить мне, в чем он уже никакой помощи оказать мне не будет в силах. Вследствие сего принужден я был отправиться с ним в Англию.
Мне рассказывали, что по отъезде моем умели обвинить меня перед Е. Ц. В. так, что он не однажды изъявлял свое неудовольствие против меня. После спуска корабля Полтава, на веселом обеде, потрепав по плечу одного из корабельных мастеров, Англичанина, он сказал: «Люблю тебя от всей души, за то, что ты не походишь на Перри – идешь, куда тебе велят идти, и делаешь, что тебе велят делать, а не ворчишь и не жалуешься».
Таково было многолетнее пребывание мое в Московии. Все, что говорил я здесь, можете подвердить г-н Витворт, находяшийся ныне послом в Регенсбурге, и г-н Карл Гудфеллоу, бывший несколько лет резидентом покойной королевы в Московии, а [263] также и многие соотечественники, знавшие меня во время пребывания моего в царской службе.
Текст воспроизведен по изданию: Записки капитана Перри о бытности его в России с 1698-го по 1713 год // Русский вестник, № 5-6. 1842
Източник http://www.vostlit.info/Texts/...
*******
История канала "Волга-Дон"
"Стремясь найти выход русским судам в Черное море, Петр I завоевал в 1696 г. турецкую крепость Азов и приказал строить Волго-Донской канал. Проект был составлен голландским адмиралом Крейсом и одобрен Парижской академией наук.
В 1697 г. иностранцу Брекелю было поручено руководство строительством канала. В помощники ему Петр назначил астраханского губернатора Голицына. Однако суеверный губернатор ни в малейшей степени не разделял гениальных идей и начинаний Петра. Он ненавидел порученное ему дело и открыто заявлял: «Один бог управляет течением рек, и дерзко было бы человеку соединить то, что всемогущий разъединил». Естественно, что такой «помощник» не мог способствовать успеху огромного дела. Крепостные люди, работавшие на канале, оказались в таком же тяжелом положении, как и солдаты Селима. От голода и повальных болезней они умирали сотнями. Сам Брекель сбежал и скрылся за границей. О том, как «помогал» ему Голицын строить канал, мы узнаем из письма Брекеля царю, в котором он пишет, что Голицын скверно к нему относился, бил палкой и обещал... повесить.
После бегства Брекеля руководство по сооружению канала было передано английскому капитану Перри, который по новому проекту в 1704 г. построил канал. Но в это время разразилась война со шведами, в которой русские потерпели поражение под Нарвой. Азов пришлось вернуть туркам, и канал Перри потерял свое прежнее торговое и стратегическое значение. Канал разрушился и пришел в полную негодность.
Время шло. Идея рационального соединения Волги с Доном продолжала волновать немало умов.
Со второй половины XIX в. начинают появляться смелые проекты нового канала, составленные инженером Крафтом, французом Леоном Дрю (1887), Пузыревским (1911) и др." (но это уже - другая история) http://stepnoy-sledopyt.narod....
(на заставке Староладожский канал)
Оценили 15 человек
18 кармы