Разбор
Я не помню мерзавцев, в штабах оглупевших от лени,
Я не помню кричащих от страха – до рвот,
Но я помню парней, что не стали в беде на колени
(С. Шабовта “Песнь ветеранов”)
К обеду на атомоходе была уже толпа посетителей. Прибежали флагманские специалисты дивизии, за ними повыше – штабные, с флотилии. Последними спешно прибыли офицеры из штаба и Технического управления флота.
Каждому, по принадлежности к боевой части или службе, нужно было все рассказать, предъявить документацию для проверки и немедленного устранения выявленных замечаний. В ожидании московской комиссии им нужно было успеть подчистить и свои хвосты, чтобы не попасть под раздачу. Все они были предупредительны, вежливы и даже ласковы. То ли из сочувствия, то ли от желания предотвратить нежелательную для ни информацию наверх. Приехали без фляг за пазухой, обычных на инспекторских проверках, и спирта не просили. К концу дня не спавшие несколько суток корабельные офицеры вообще ошалели от наплыва гостей, бесконечных объяснений, предъявлений и наставлений – что и как говорить москвичам.
Физики доказали, что реакторы в рабочем состоянии, что их можно было ввести, и, довольные собой, убыли с корабля. Командир дивизии Караваев был еще в море на стрельбах и, похоже, возвращаться не торопился.
— Володя, ну ты как? – опекал Калисатов механика, черного от копоти и с красными от бессоницы глазами.
— Пошел ты, Борис Аполинарьевич, знаешь куда! — хмуро огрызнулся Малых, раскуривая “Беломор”.
Папироса, сломанная у мундштука, не хотела затягиваться, механик в сердцах швырнул ее за борт и пытался грязными от копоти пальцами выковырить из мятой пачки новую. И уточнил, куда должен пойти Калисатов…
Командир ушел в штаб дивизии на совещание к Устинову.
К вечеру, когда гости наконец покинули корабль, экипаж повалился спать. Назавтра, когда прибыли москвичи, целый день пришлось давать показания и им — комиссиям Особого отдела и Технического управления ВМФ.
Заместитель флагманского механика Борис Аполинарьевич Калисатов, вызванный на собеседование вместе с механиком Малых, заявил, что рапорта с полным перечнем замечаний от последнего он не получал и никаких документов на этот счет не имеет.
— Есть акт о приеме подводной лодки и в нем подпись Малых. В акте серьезных замечаний, как вы видите, нет, иначе мы бы в море их не выпустили.
— Да как же, Борис Аполинарьевич, вот эти замечания. Они же были у на столе, у вас перед глазами…, — Малых вынул из кармана репсовой робы скомканные бумажки с замечаниями, — вы же их сами…
— У меня их не было и нет! – отрезал зам флагмеха. — Володя, ну ты что? Разве там есть моя подпись? — Малых молчал.
Подписи Калисатова на перечне замечаний не было.
ВСТРЕЧА
Мне все надоело — разлука, быт неустроенный наш,
Тоска – безысходная мука, что гложет меня каждый час
(Юрий Диаментов )
— Ну, наконец-то! — Настя поднялась навстречу Андрею, когда он открыл дверь. — Ну что там у вас? Впрочем, я уже все знаю. Это трагедия! И что же теперь будет? – обнять Андрея она так и не решилась, потому что он не успел отмыться как следует, от копоти на лице и руках и от него веяло запахом гари. Андрей был еще в ступоре после всех событий последних дней и бессоницы.
— Знаешь, я Алешку оставила у мамы. 1-го сентября он пошел в школу, там, рядом с нашим домом. Мы все были! Все было так торжественно и красиво — этот первый звонок на ленточке, музыка! Правильно я сделала?
— Погоди, Настя, дай мне раздеться хотя бы… Я сейчас… помоюсь…
— Ну вот, я приехала, а ты даже не хочешь меня слушать. И так всегда!
– Я хочу, но не могу пока прийти в себя. Извини…
— Ну, вот опять – твои дела, твоя служба, твои проблемы, а семья для тебя…
— Семья для меня, Настя, все…, — Андрей опустился на стул.
— Где же все? Я тебе о сыне, а ты мне о своих делах. Ты к сыну относишься как к чужому…, — Настя накручивалась.
— Настя, перестань, пожалуйста… Не говори глупости!
— А разве это не так? Мы тут с Алексеем для тебя как бесплатное приложение. Для тебя — чтобы было, как у всех! Но другие к своим детям относятся…
— Настя, я смертельно устал…Дай мне…
— Что? Не нравится? Тоже мне, герои-подводники! Какие вы герои? Угробили доктора!
— Настя!!! Ты… как ты можешь?
У Андрея перед глазами вдруг явилось лицо погибшего Ревеги, и он вскочил.
— Какие вы герои? Мне особисты рассказывали…, я знаю… — женщина распалялась.
— Что тебе рассказали особисты и с каких пор ты черпаешь сведения у них? — но Настя уже поняла, что под злую руку наговорила лишнего.
— Говори, что ты знаешь…, — Андрей достал из холодильника бутылку водки, налил полный стакан и выпил залпом, не закусывая.
— Нам с тобой давно нужно поговорить! Вот – опять пьешь! — пыталась перейти на другую тему Настя.
– О чем?
— О нашей жизни, о перспективах.
— Что? Прямо сейчас? Какие перспективы? Ты что, не понимаешь?
— А почему бы и нет?
— Знаешь что…
— Что? Я вижу, ты не очень рад моему приезду! Хочешь, чтобы я уехала? — в волнении выпалила Настя, не осознавая, что сама осложнила обстановку, как будто какой-то внутренний голос ее к этому подталкивал.
— Я этого не сказал! Но если ты…, — вяло вспылил Шарый.
— Мне все надоело, Андрей! Это не жизнь, а сплошное ожидание жизни, вперемешку с твоими неприятностями…
— Надоело? Уезжай! Я тебя не держу… Вообще, я очень устал!
— И уеду!
Поссорившись, спали врозь. На другой день Настя, еще не остывшая после вчерашней размолвки, все — таки уехала. Все жизненные сомнения, мучившие ее так долго, сошлись в этом отъезде. Казалось, нужен был только повод. Искра.
И она возникла…
Выводы
Светлой памяти доктора атомной ПЛ К-8 старшего лейтенанта Арсения Соловья
— А память?
– Черная шинель Фуражка, китель, горсть медалей, ″Парадка″, смятая постель
Пустой причал… Любили… Ждали…
(Vitalij 073, мичман Сайт www Flot.com)
Догадывались, что всю вину, как обычно, свалят на экипаж, но такой финал все — равно застал врасплох.
С должностей сняты командир корабля Гиви Капанадзе, механик Малых и… гулявший в отпуске у самого синего Черного моря флагманский механик Хапов. Капитан 2 ранга Малых за ”непринципиальность при приеме материальной части″. Флагманский механик Хапов — за …“плохую организацию электромеханической службы дивизии”. Шарый предупрежден о “неполном служебном соответствии”.
Заместитель флагманского механика Калисатов сказал Андрею:
— Это тебе как медаль на грудь! Гордись! За одного битого двух небитых дают! — и хохотнул.
Он, вопреки всему, что случилось, остался в должности. Однокашник по училищу взбодрил еще проще:
— Ты, чудак, остался жив, а все вы были на волоске! Забыл, как все это совсем недавно было на восьмерке? Помни об этом всегда! А сегодня — живи и радуйся!
Но радоваться было трудно. Доктора Ревегу, Славу Соломина и Колю Донцова родственники забрали хоронить на материк. Большакова приняла полярная земля. Старуха-мать из костромского села не смогла приехать… Дорога дальняя и нездоровье…
Неизгладимый след оставили в душах моряков эти утраты. Наверное, после трагедии, случившейся прямо на их глазах, многие в экипаже стали совсем другими. Какими?
И вот только теперь на свет явились злополучные замечания по материальной части, которые “халатно не заметил” механик Владимир Константинович Малых.
Составлен график их устранения, немедленно начат ремонт, и о его выполнении ежедневный доклад заместителю флагманского механика Борису Аполинарьевичу Калисатову, счастливо сохранившемуся в должности в этом наводнении снятий и выговоров.
Запчасти добывали известным способом. Ну, и плавреммастерская… Впрочем, все, как всегда… Шарый, и не только он, мучился сомнениями – он что-то не сумел, не успел, не предотвратил! Илин поручил Андрею, как другу Ревеги, оповестить семью доктора, и проинструктировал, что и как говорить…
— Скажете, что погиб при исполнении служебных обязанностей — и все! Больше ни слова! Вы меня поняли, Шарый? Больше – ни слова! Это требование оттуда, — и он выразительно поднял указательный палец вверх.
Такой же инструктаж получили и другие оповестители. Как показаться Ларисе на глаза? Как выдать ей этот бездушный набор слов, как успокоить, когда и свое сердце разрывается на части?
Начальник политотдела Каретников доложил наверх, что в семьях моряков известие о гибели офицеров и матроса воспринято “с пониманием”, переносится “ мужественно” и что “неправильных настроений и нездоровых разговоров на эту тему в военном поселке не отмечено”… Вероятно, он относил этот факт к успехам своей политико-воспитательной работы.
А Настины слова точили душу Шарого сильнее ее отъезда. Он не понимал, что этот экспромт – обычное проявление женского характера – в сердцах, под злую руку свалить в одну кучу все проблемы. Он не догадывался, что это неосознанный до конца отзвук ее внутренних переживаний, о которых он, занятый службой, никогда даже не подозревал.
Дорогой мой…
Там в туманы кутаются скалы, Там с тревогой ждут у берегов женщины особого закала –верные подруги моряков… ( Г. Цветков Женам подводников).
“Икарус” увозил Настю из городка. Навсегда или как? Мелькали знакомые до боли пейзажи — порыжевшие сопки, тундра, наверное еще с грибами и ягодами. В городке оставались подруги – Тамара Маркова со своей Дарьей, Катя Лисицына, Наталья с Инночкой, Соня Рашникова, Анжела…докторова жена, а теперь вдова, Лариса с дочкой. После всего и со своими проблемами. Они никуда не уехали. И Андрей… Обида еще остро давала себя знать.
— Так я ему нужна. Была бы нужна – побежал бы следом. Но он остался, а я… уехала, — это не давало покоя ни на секунду… и мысли, мысли.
Пассажиры в автобусе весело переговаривались, два лейтенанта открыли бутылку водки и украдкой, стесняясь, разливали в раскладные стаканчики. Наверное, отпускники. Отпуск здесь всегда событие долгожданное и потому радостное…
На Севере уже дождливая осень, а на Юге бархатный сезон. Лупоглазый карапуз с колен соседки тянулся к яркой пуговице Настиного плаща, норовясь открутить.
— Что же будет дальше? — мучила Настю мысль, так и не дав за все сто километров пути до аэропорта в Килп-Ярве вздремнуть.
Билет с трудом, но удалось приобрести. До вылета оставалось еще три часа. Неуютный барак аэропорта на военном аэродроме, мелкий моросящий осенний дождь усугубляли настроение и вскоре от тяжелых мыслей стало совсем невыносимо.
— Боже, что я делаю? Зачем все это? Что я скажу Алешке, он же спросит: где папа, пришел ли он с моря, сколько шоколадок привез? Он ведь большой уже, Алешка. А мама… Что мама? Мама многого не понимает. Зачем? – возбуждение нарастало, мучили сомнения и вдруг вспыхнула мысль: .
— Ведь я его фактически бросила! Оставила в беде. Одного! Как же я? Как я могла?
Настя, бросив дорожную сумку, ходила кругами по аэропортовской площадке со своими мрачными мыслями среди веселых отпускников. Наконец, решение пришло. Она решительно сдала свой билет к радости очередного безбилетника, схватила сумку и бросилась на стоянку такси.
Рыжий парень-таксист согласился подкинуть в Западную Лицу за пятьдесят рублей за туда и обратно: "А кого я из вашего захолустья, да еще вечером, возьму?" — и болтал всю дорогу…
Если бы Настя отвлеклась от своих тяжелых мыслей, она многое бы узнала из трудной и опасной жизни таксистов. Сколько нужно за смену сдать выручки и сколько отстегнуть слесарям за ремонт.
Но Настя не слушала его, занятая своими мыслями, а потому так ничего и не узнала.
Дверь квартиры Шарая открыла своим ключом и застала Андрея лежащим на диване в кителе и брюках. На полу перед диваном стояла початая бутылка водки. Он вскочил, и она увидела его небритые щеки, воспаленные от бессонницы глаза, его недоумевающий взгляд и слегка дрожащие руки.
— Андрюша, милый, прости! – Настя заметила его повлажневшие глаза, от внезапного волнения дыхание перехватило и она в порыве бушующих чувств бросилась к нему на шею, не сдерживая внезапно хлынувших слез.
— Родной мой, я тебя никому не отдам, никому! Слышишь? Прости меня, прости! – слезы ее катились по его небритым щекам и скатывались за шиворот грязного кителя, еще пахнувшего корабельным пожаром. — Я сейчас что-нибудь приготовлю. Я сейчас! Сейчас… А китель сними, я проверну его в машине, — тормошила она застывшего перед нею мужа.
Когда перед стиркой Настя освобождала карманы Андреева кителя, она нашла в нагрудном слегка помятую, свою, еще студенческую фотографию, где она снята с капризно вздернутыми губами, но с детским открытым и наивным вопросом в глазах – что ждет меня впереди…? С надписью на обороте:
— Родной мой, я всегда рядом во всех твоих штормах!
— И с тобой, любовь моя, никогда ничего не случится!
Оценили 22 человека
39 кармы