Сегодня ему бы исполнилось 90. Цифра, до которой некоторые из его сверстников благополучно добрались, а он — нет. Решил, что с него хватит. Пусть все дружно скорбят. Вспоминают кадры «На последнем дыхании». Как он бежал, как стрелял, как падал, беззлобно матерясь. Как «держал кадр» одним только своим взглядом, одними этими своими афроамериканскими губами, сложёнными в трубочку. Кажется, по ним тосковали все саксофоны мира. Он был из породы великих джазменов от кино: вечная импровизация, никаких зафиксированных состояний, никакой тебе системы Станиславского. Существовал по наитию, на какой-то одной, только ему известной волне. Потому и стал лицом, губами, мускулами «новой волны».
Обращаю внимание, не Ален Делон, а именно Бельмондо. Тот был слишком красив, слишком высокомерен, слишком заботился о «своём» свете и выигрышных ракурсах. А Жан-Поль - сама легкость, беззаботность, незлобивость. Жил как дышал. Играл как жил. Без напряга. Хотя пути обоих звёзд в кино в чем-то схожи. И даже несколько раз пересеклись к взаимному неудовольствию и длинному перечню обид с обеих сторон.
На самом деле у них все очень похоже: вначале культовые режиссёры и великие фильмы для знатоков и синефилов, потом разные плащи и шпаги вперемежку с коммерческой лабудой для кассы. С той лишь существенной разницей, что Делон продолжал молча буравить полотно экрана своими обиженными сапфировым глазами, а Бельмондо порхал, летал, парил, ведя из фильма в фильм свою очень галльскую, жизнелюбивую тему. Се си бон, это так хорошо!
С ним светлел любой кадр, и женщины рядом становились красивее и милее, и два часа экранного времени пролетали как один миг. В конкурсе дамских журналов, кого из звёзд вам хотелось бы пригласить на ужин, Бельмондо неизменно побеждал с огромным отрывом. Просто посмотреть, как он уплетает спагетти, уже кайф. А если под шартрез он начнёт вкрадчивым баритоном читать Превера, тут можно сразу тушить свет.
Кстати, вначале у него был недолгий «интеллектуальный период». «БебЕль-интеллектуал», — звучит как оксюморон. Тем не менее и Питер Брук в «Модерате кантабиле», и Витторио Де Сика в «Чочаре» разглядели в нем потенциал сложного, думающего героя. Он даже для большей убедительности станет носить очки в тонкой металлической оправе, которые делали его похожим на студента Сорбонны. Очки в сочетании с этими чувственными африканскими губами действовали безотказно.
В этом не было ничего странного. Бельмондо совсем не «парень из подворотни», который так хорошо у него получался в кино. Он был сыном выдающегося скульптора, хорошо разбирался в современном искусстве, знал и любил французскую поэзию, прекрасно читал стихи. Этот талант ему пригодится, когда на шестом десятке он вернётся на сцену, которую бросил ради кино.
Так в его жизни появятся Сирано де Бержерак и Кин. Ради них Париж выстраивался в очередь и резервировал дорогие билеты за полгода вперёд. Бельмондо наконец сыграл поэта, который, оказывается, жил в его душе все эти годы. Конечно, это была уже другая слава, несравнимая с его молодыми триумфами. Тем не менее он не сдавался, оставаясь профессионалом до конца. И даже в тот страшный день, когда узнал о гибели старшей дочери Патриции во время пожара, не отменил спектакль. Доиграл до конца, чтобы потом рухнуть без сознания.
Личная жизнь Бельмондо, особенно под конец была сложной и запутанной. Как будто кто-то к лихой комедии «плаща и шпаги» решил дописать слезливый акт из «мещанской драмы». Тут и проблемы со здоровьем, и сложности с детьми от первого брака, и развод со второй женой, которая ушла от него к молодому любовнику (ещё одна пощечина — ушла от #Бельмондо!). А его одинокое безмолвное сидение на лавочке с дамским йоркширским терьером в последнем фильме «Человек и его собака» у меня до сих пор перед глазами.
Невольно задумываешься : а надо ли до этого доползать? Особенно когда весь мир знает и помнит тебя Великолепным. Без всяких кавычек и скидок на нашу всегдашнюю иронию. Не нам судить. Значит, ему было надо. Чтобы увидеть, какой красоткой стала его малышка Стелла, которая родилась, когда ему было семьдесят лет. Чтобы дождаться своего почетного Сезара. Чтобы увидеть этот ликующий зал и услышать честные, неистовые аплодисменты, звучавшие как летний ливень, который, казалось, не кончится никогда. БебЕль стоял на сцене и плакал. И все, кто был в зале, плакали с ним тоже.
Таких слез не было, даже когда с ним прощались во дворе Дворца Инвалидов под музыку Морриконе из «Профессионала». Прощались как с национальным героем. Над героями не плачут. А над жизнью, которая прошла, хотя и пытается держаться из всех сил, опираясь на щегольскую трость, — не разрыдаться просто невозможно.
©Sergey Nikolaevich
Оценили 49 человек
95 кармы