Украины здесь уже не будет никогда!

Военкоры «Комсомольской правды» Александр Коц и Дмитрий Стешин увидели, чем живет Донецк после двух лет войны с Киевом. И попытались понять — что будет дальше.

Зайцево застряло между миром и войной. А вместе с ним — и его жители.
Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН

Стрельбу никто не отменил

- Что это было? - падает рядом в кустах «Лысый», упираясь прикладом в землю.

Секунду назад мы в компании бойцов таможенной службы ДНР перебегали опасный участок на окраине села Зайцево, под Горловкой. И услышали громкий щелчок.

- У меня прямо перед ногами звякнуло, - пытается он отдышаться. - Выстрел, как из мелкашки.

- Это ПБС наверняка, - не очень уверенной интонацией предполагает «Ганс».

Приятного в таком предположении мало. ПБС (прибор бесшумной стрельбы – Авт.) - значит снайпер. Причем недалеко, раз услышали. До позиций украинских сил отсюда метров 400 по прямой. Вон, внизу, их окопы, блиндажи, красно-черный прапор на разрушенной двухэтажке. А вокруг нас — сплошная зеленка, на 20 метров вперед ничего не видно. Негромкий, но близкий разрыв добавляет пикантности ситуации.

- А это по нам, - невозмутимо подхватывает автомат «Лысый». - Ходу парни!

В компании 7 бойцов бежим через первую линию частного сектора вглубь села, внезапный спринт подхлестывает один разрыв, второй, третий — прямо перед нами, четвертый где-то позади. За ним — вскрик. Кажется, «Лысый»...

- Не останавливаться! Вверх по улице! Направо! В подвал! - командует кто-то сзади.

В сырой темноте заброшенного подземелья пытаемся прислушаться, но сердце колотится слишком громко. Взрывы небольшие, значит не мины. Скорее всего, подствольный гранатомет. Значит ранения не должны оказаться серьезными.

Через 10 минут вылезаем наверх, услышав шум машины. Наших провожатых - «Лысого» Сергея, «Ганса» Гену и Дена увозят в больницу, ранения действительно легкие. Только, говорят, осколки горячие были – жгутся сильно. Тишина, словно и войны нет. Официально ее тут действительно нет. Минские соглашения, режим прекращения огня... Только не для «серых зон» Донбасса. Как эта.

Зайцево застряло между миром и войной. А вместе с ним — и его жители. Их осталось немного — около 1 300 человек. Старики да домашняя животина. На днях уехал мужичок-электрик. Он восстанавливал свет после каждого обстрела с украинской стороны. Но нервы — не железные. После попадания в соседний дом собрал вещи и погрузил в машину. Местные неразговорчивы. Бабушка ищет корову в огромном заброшенном саду. Сначала делает вид, что не слышит нас, а потом в сердцах бросает:

- Ездите здесь, фотографируете, потом нас обстреливают…

Мы не спорим, мы хорошо знаем – на любой затянувшейся и «замороженной» войне журналисты рано или поздно будут во всем виноваты. Политикам сложно высказать претензии, а мы всегда рядом. Издержки профессии.

Жителей в Зайцево осталось немного — около 1 300 человек.
Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН

Не отвоюю, так поднадкусываю

Последние месяцы украинские войска методично занимали «серые зоны», считающиеся по минским соглашениям демилитаризированными. По своей боевой традиции, оборачивая прямые нарушения «Минска» в красивый фантик: «Украинская армия освободила Широкино», - пестрили не так давно заголовками украинские СМИ. Забывая упомянуть, что ополчение из него ушло добровольно еще в прошлом году. И никаких военных подразделений там быть не должно.

Ни Берлин, ни Париж, ни Вашингтон за такое наглое попрание Минских соглашений Украине даже пальцем не погрозил. А что было бы, если какой-нибудь крупный поселок заняли ополченцы? Скандал стоял бы вселенский!

Оказавшись вплотную к позициям армии ДНР, украинские силы начали ежедневно и еженощно прощупывать линию обороны. Раненые бойцы и простые жители стали обыденностью «мирной» статистики. Случаются и «безвозвратные потери».

Зайцево теперь — пограничное село. Через него ведет одна из трасс на Украину. И с Донецкой стороны — таможня и паспортный контроль. А со стороны Незалежной — бюрократическое бездушие, спецпропуска - «попробуй получи», постоянные придирки, едкие «подколки» и волокита на пропускном пункте. По сути, с той стороны настоящая блокада, которую Киев должен был давным давно снять по все тем же Минским соглашениям. Но вместо этого для поездки за пенсией или к родственникам, пусть даже в соседнее село, дончане вынуждены часами стоять на пропускных пунктах. А то и сутками. Режим работы с украинской стороны не нормированный. Могут закрыть КПП в четыре часа дня, и людям приходится ночевать в машинах на нейтральной территории.

- «Укропы» этим пользуются, - рассказывали нам таможенники. - Открывают огонь из-за гражданских машин, знают, что мы не ответим.

Один из бойцов гуманитарного батальона "Ангел".
Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН

От журналистов люди в машинах отворачиваются. Никому не хочется «засветиться» в российской прессе и доказывать потом СБУ (Службе безопасности Украины), что ты — не «бытовой сепаратист». Но без камер признаются, что в последнее время на Украину стараются выезжать реже. Жизнь в непризнанной республике конечно не сахар, но и по ту сторону народ не шикует.

Через пару дней Сергей с Геной, хромая, заходят в донецкое кафе «Легенда», где еще со страшного лета 2014-го привыкли «базироваться» журналисты. Просто тогда это было единственное работающее кафе в городе. Парни уже в строю, и снова зовут в гости в Зайцево.

Все уже свое — пенсии, автономера, мобильная связь...

По двухлетней привычке, в Донецке мы питаемся дома, и поэтому хорошо знаем, что есть в магазинах и на рынках, сколько стоит и как менялись цены. А цены в Донецке серьезно упали с нашего последнего визита в конце лета 2015 года. Чуть ли не доверху забитая корзина, продукты на двоих на две недели, итоговая пулеметная лента чека и в конце сумма – 3800 рублей (да-да, именно российских рублей! украинская гривна все больше превращается в иностранную валюту). Быстро переводим на московские цены, получилось бы тысяч 10-12. Лук – 18 рублей, морковь – 24, картофель – 14, капуста – 22 рубля. Четыре кило отборной, парной свинины на рыке – 2100. Копченый мясной орех местного производства весом в 1,5 килограмма – 400 рублей. Связка свежайшей зелени и увесистый пучок редиски – 120 рублей:

- Берите редисочку, хлопцы, берите, домашняя – из Дружковки, через границу передали.

Наверное, это последний свежий товар, который ввозят сюда из Украины. Более того, в последние месяцы сами украинцы повадились «скупляться» у «сепаратистов» - ощутимо дешевле, как и бензин, которым заправляются эти «мешочники» времен Гражданской войны 21-го века. Бензин в ДНР кусается - от 40 рублей за литр, но там, за линией фронта, он еще дороже.

Жительница "Зайцево" пришла за гуманитаркой с паспортами...
Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН

Едем из магазина аккуратно, по-европейски. И все едут аккуратно – нас сразу предупредили друзья: «ГАИ – лютует». С дорог исчезли «джихад-мобили», раскрашенные в камуфляж «заборной краской», несущиеся на красный свет, включив «аварийку». Замначальника ГАИ ДНР Сергей Паршиков сухим языком милицейского протокола коротко объяснил нам, как удалось навести порядок на дорогах. Во-первых, за любое правонарушение на месте изымаются права. Нарушитель оплачивает штраф, потом с квитком – в ГАИ, за правами. Собираемость штрафов приближается к 100%. Не платят только те, кто на машине ездил, а прав отродясь не имел. Передвижение военных вне организованных колонн теперь запрещено, за этим следит Военная автоинспекция. С местными дэнээровскими номерами в Россию народ выезжает. Они сделаны по всем стандартам. На границе к новым номерам пока, бывает, придираются. Но если потребовать от таможни официальную бумагу, в которой вам откажут в пересечении российской границы, таможенники плюнут и пропустят. Но некоторые для выезда просто прикручивают старые украинские знаки.

- Понимаете, - говорит нам Сергей Паршиков, - мы не могли не вводить свои номера. Украина закрыла от нас все – заблокировала все базы по нарушителям, угонам, регистрации. Мы вели переговоры, просили – откройте базы, это в наших же общих интересах – порядок на дорогах! В ответ – нет. И мы стали создавать свое.

Как бы не было тяжело здесь, но годы «минского» безвременья подарили народным республикам бесценный опыт государственного строительства. Строительства, а не заимствования у Украины. «Не дают – сделаем сами». «Минск», на самом деле, оказался для Украины страшной ситуационной ловушкой – он дал время республикам стать самостоятельными – от автомобильных номеров до своего сотового оператора. И теперь от Незалежной к исходу второго года независимости хотят одного. Это главное желание нам озвучил десятилетний Виталик, мы с ним разговаривали в подвале-бомбоубежище его школы-интерната:

- Пусть Украина оставит нас в покое и отпустит… - Виталик задумался, и добавил, - политики украинские пусть отпустят.

Ангелы с пулеметом

«Серые зоны» Донбасса похожи друг на друга. Бытовой безнадегой и провинциальным уютом. Запахом жженой травы и табличками «Мины» на поле. Осязаемым ощущением опасности и фатальным спокойствием местных.

- Вон там за речкой уже «укропы», - показывает нам мужичок в селе Таврическое, в Тельмановском районе. - Зря вы тут машины поставили, как на ладони, накрыть могут. Они оттуда бомбят нас. Лучше вглубь деревни езжайте, мы туда народ соберем.

В это село мы приехали вместе с гуманитарным батальоном «Ангел». Его создал бывший московский режиссер Алексей Смирнов. В интернете о нем пишут разное, но как его узнают и встречают жители Донбасса мы видели сами. «Ангел» ездит с гуманитаркой исключительно по прифронтовым поселкам, где ситуация особенно тяжелая.

Бойцы Смирнова, среди которых — четыре девушки.Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН

Бойцы Смирнова, среди которых — четыре девушки, открывают борт кузова УАЗа. Внутри — черные пакеты с продуктовыми наборами.

- Мука, бумага туалетная, масло растительное, сахар, приправы, тушенка, сгущенка, макароны, гречка... - поясняет Смирнов. - Все это покупаем на рынке в Донецке, из России ничего не возим. Оттуда возить — слишком много проблем и с МЧС, и с таможней.

Подходят местные, с паспортами. Но документы здесь никто не спрашивает. Верят на слово — по пакету на каждого члена семьи.

Все продукты покупаются на донецких рынках по достаточно высоким ценам и всё же это дешевле, чем везти их из России.Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН

- За счет чего батальон работает?

- У нас народное финансирование. Нет ни официальных организаций, ни политических партий. Не сотрудничаем с другими волонтерами. Какие-то видеоматериалы мы продаем в Европу, нам платят небольшие гонорары. Ну и люди, которые нас знают, помогают. Кто-то продукты приносит, кто-то медикаменты, кто-то деньги отправляет. В неделю мы объезжаем от трех до пяти населенных пунктов. В каждом — от 100 до 200 человек. Мы пришли на эту войну не территориальную целостность сохранять или захватывать какие-то территории. Мы приехали ради жителей. Для нас правда — в них. Но у нас есть официальные документы, которые позволяют нам курсировать по республике с оружием. Потому что неоднократно были случаи, когда по нам стреляли, делали засады, присылали поддельные заявки. Приезжаем по адресу, а такого человека там не существует, зато есть снайпер, который тебя ждет на позиции. Было такое и в Красном луче, и в Перевальске. Из Горловки вывозили детей, со стороны Украины стреляли прямо по нашей колонне. Как на войне, особо не забалуешь. Даст Бог — будем живы, нет — значит судьба такая.

Идет раздача гуманитарки. Документы здесь никто не спрашивает.
Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН

- Как тебя эта война затянула? Снимал бы в Москве кино...

- Поначалу просто вывозили беженцев. Чем дальше война, тем больше она затягивает. Не важно, какая у человека профессия, важно, какую роль он себе отдает в этой войне. Если это рядом, если это братский народ, его надо защищать. Я не могу просто зайти в Москве посидеть в ресторане. Хотя здесь война тоже контрастная. Приезжаешь в Донецк — там дорогие машины, украинские беженцы вернувшиеся. Ресторанчики-кафе работают. А отъезжаешь четыре километра — люди в повалах при свечах и кушать нечего. Я еще в 2014 году решил, что невозможно снимать кино стоимостью в несколько миллионов долларов в тот момент, когда здесь люди голодают. Я не доснимал хороший антинаркотический фильм. Остаток денег потратил здесь.

Люди, похожие на Алексея Смирнова (а таких волонтеров на Донбассе хватает) никогда не будут скалозубить в Твиттере по поводу отношения Москвы к украинским «партнерам», язвительно отзываться о большой политике и участвовать в дрязгах «путинслильщиков». Этот новый сетевой тренд в среде «караул-патриотов» появился к исходу второго года непризнанной независимости двух республик. Мы вообще подмечали, что чем ближе к фронту, тем люди о политике думают меньше. Мир у них черно-белый, в котором все предельно ясно – кто стреляет, и откуда прилетает.

«Спасибо, что живем»

Еще один поселок в «серой зоне» - Набережный. Водитель-гуманитарщик говорит нам ласково:

- Ну что, Жертвы, поехали?

Последний километр дороги до Набережного идет под горку, на виду у украинских позиций. И эти минуты – самые неприятные за последнюю неделю. Мы сразу же загоняем микроавтобус за стену огромного каменного магазина и переводим дух. Магазин работает.

- Я думала, магазин наш - самый надежный дом в деревне. А оказалось – нет. Вот сюда вошло, скользило по стене, а вот тут на полу, валялись от нее части, порох какой-то был рассыпан… - показывает продавщица Татьяна три пробитые снарядом стены.

- И вы не закрываетесь?

- А как закрыться? В деревне 90 человек, из них 30 деток. Обстреливать нас начинают с половины второго дня. И до четырех. А бывает и с пяти утра. И в школу у нас дети идут в половину восьмого, ждут автобус на остановке, а они пуляют по ним со стрелкового. Все ложатся, кто куда может – в канавы, в ямы. Мы вот в магазине думали, что самое надежное место в деревне – три стены, а вот как получилось.

- Пенсии доходят от ДНР?

- Доходят. Гуманитарку возят.

- Хватает?

- Ни на пенсию, ни на детские не прожить, очень мало платят. Но есть хозяйство, есть поддержка. И за это спасибо. Живем.

Чем ближе к центру Донецка, тем претензий у людей больше. Мало кто может смириться с тем, что именно он в этот исторический период оказался в центре ментального и цивилизационного разлома. Самого скверного из всех возможных вариантов развода нелюбимых супругов. Которые и жить-то толком вместе не могли, и разойтись без битья посуды и дележки имущества не получится. И это надо перетерпеть, стиснув зубы. Тем, кто пережил здесь страшное лето 2014-го и жуткую зиму 2015-го это понятнее. Но в последнее время в Донецк начали возвращаться люди из Украины. И очень быстро стало понятно, что «серые зоны» есть не только на оперативных картах, но и в головах.

Украины здесь уже не будет никогда. А Россия что-то не телится...

Наивно предполагать, что все жители Донбасса, особенно те, кто вернулся с Украины, в едином порыве поддерживают курс на независимость ДНР.
Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН

«Серые зоны» Донбасса

В эти дни Фейсбук ежедневно услужливо подсовывает нам воспоминания двухлетней давности – есть у него такая автоматическая функция. В Луганске ополченцы захватили здание Службы безопасности Украины, в Константиновке заняли ГОВД и администрацию, «Правый сектор» напал на блокпост под Славянском, на народном сходе Луганщины потребовали автономию, Донецк хочет федерализации... Тогда, до трагедии в Одессе, до расстрела Луганской администрации с самолета, до первой попытки штурма Славянска, рубикон еще не был пройден. И жители непокорного Донбасса еще не видели себя вне Украины.

Они просто хотели больше свободы, и не хотели, чтобы их города захлестнула майданная чума, поглотившая Киев. Он, напомним, тогда по инерции находился под диктатурой толпы, когда каждое решение Верховной Рады принималось под прицелом националистов, окруживших парламент.

Киев даже не пытался услышать своих сограждан с Донбасса. И штамповал законы, которые Донбасс воспринимал как ущемление его прав и неуважение. Здесь были готовы договариваться без крови, сидя за одним столом, на равных. Но Киев предпочел резать по живому.

- Мы же ничего сверхъестественного не просили, - наливает нам чай бывшая сотрудница уже бывшего Донецкого аэропорта Наталья Пилипейко. - Мы у вас останемся, в вашей семье украинской, только дайте самостоятельности. У тебя в семье конфликт — приедь, разберись. 21 век, неужели не хватает словарного запаса сесть и поговорить? Одессу 2 мая жгли, люди испугались и не поднялись больше. Тогда в Киеве решили: «Ну на Донбассе ребята покрепче, их надо с самолета побомбить». А не тут-то было. Украина не ожидала, что мы так резко отреагируем. А Порошенко как политик выполнил свои обещания. Сказал «Наши дети будут учиться, ваши в подвалах сидеть» - сделал.

Мы сидим в ее небольшой квартирке на Киевском проспекте. Когда-то и он был «серой зоной». Дом Наташи примыкает к аэропорту. Некоторые окна до сих пор забиты фанерой, фасады изодраны осколками. В прошлом году в разгар боев во двор залетел очередной снаряд. Наталья была на кухне. Огромным осколком ей оторвало ногу. На протез собирали всем миром. Теперь она ходит, заметно прихрамывая. Хвастается свеженьким паспортом ДНР, который получила дочка: «Доча украинский не хотела получать. Говорит мне: «Мама, чтобы я у врагов документ попросила? Да никогда!». И едва сдерживая слезы вспоминает пережитое.

Бывшая сотрудница уже бывшего Донецкого аэропорта Наталья Пилипейко.
Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН

- Помню, когда Путиловский рынок сгорел, мужчина принес обгорелые куры, колбасу. Пока дети спали — мы копоть счищали. Дети радостные: «У нас мясо! Откуда взяли?» А однажды снаряд попал в пруд, вся рыба всплыла, никогда не думала, что у нас такая здоровая водится. Весь двор рыбу жарил. Они били и по жилым дворикам, и по котельным. Чтобы запугать, чтоб люди уехали, чтоб работать было негде. Одна семья знакомая в Сумы уехала. И жилье сняли, и работу нашли. Но не удержались. Маленький пошел в школу, там начались гонения. Учительница ставила перед классом, заставляла петь гимн Украины, читать по бумажке: «Пробачьте мене, что я народився на Донбассе» (простите меня, что я родился на Донбассе — укр.). А детям же только дай команду клевать. Приходит из школы, плачет. Собрали вещи и вернулись домой.

Район, в котором живет Наташа, по-прежнему напоминает «чумные кварталы» из рассказов Эдгара По. Здесь даже солнце смурное. Киевский проспект пуст до горизонта, он идет в никуда, упираясь в линию фронта. Но во дворах уже ворчит бетономешалка – заделывают стены домов. Чисто так, что окурок невозможно бросить на асфальт, проще положить в карман. По пустым кварталам шмыгают породистые, но бездомные псы, каждый, с ярко-желтой биркой на левом ухе. «Цэ Европа» - вздыхает один из корреспондентов «КП»…

- А у вас на Украине кто-то из друзей или родственников остался?

- Девочки, с которыми я работала, уехали в Киев, устроились в аэропорту «Борисполь». Здесь они были начальниками, а там — рядовые. Морально тяжело. Они там тоже чужие. Косые взгляды, едкие комментарии... А по отношению к нам все осталось по-старому, как дружили, так и дружим. Они не приняли ту позицию, они не знают нашей жизни сейчас. Но человеческие отношения остались. Когда со мной случилось — через четыре дня они через Киев и Луганск мне коляску пригнали. Но о политике мы разговоров не заводим, они знают, что я буду реагировать остро.

Хороший «укроп» и друг-«сепар»

Этот внутренний конфликт никуда не делся. Наивно предполагать, что все жители Донбасса, особенно те, кто вернулся с Украины, в едином порыве поддерживают курс на независимость ДНР. Их даже не определившимися не назовешь, но родная земля тянет к себе. Ведь только здесь тебя поймут и примут, несмотря ни на что.

У Евгении Мартыновой не самая распространенная профессия, печальная и отчасти философская, совсем не подходящая для малороссийской красавицы. Она художник-гравер, рисует на надгробных памятниках... Если заказывают плиту для ополченца, к делу подходит очень ответственно, тщательно прорисовывая все элементы экипировки и знаков различия. Женя говорит нам, что написала этот пост впопыхах, утром, между чашкой кофе и двумя бутербродами, а получился пронзительный крик души, истинный в своей откровенности:

«Практически у каждого «сепаратиста» в Донецке есть свой «Вменяемый Укроп».

Это может быть родственник, друг, некто бывший или нынешний, коллега или сосед.

Так получилось. У вас есть «Укроп» из прошлого времени, когда еще не было войны, и вы полагали, что нормальных людей вокруг куда больше, чем вы наблюдаете сейчас.

«Укроп», мягко говоря, не поддерживает ДНР. Он может жить здесь, может сбежать на Украину, но часто они кочуют между.

Это именно они, болея сердцем, везут вам через блокпосты курочку из Мариуполя (зачем - не ясно, ведь тут она есть и стоит столько же), склянку духов из киевского «Брокара» или лекарство из Бердянска. Потому что вы тут погибаете от голода или недостатка хороших впечатлений, окруженные маргиналами и чеченцами с калашами.

Это их потрошат собственные лыцари на блок-постах, ощупывая куриные тушки в сумке, но ваш дорогой «Укроп» никогда не скажет вам об этом.

Они ломанутся спасать вас через все ДНРовские посты с «боевиками», ежели у вас в дороге прихватит желудок или закончится бензин на трассе. Они, причитая и матюкаясь, будут вас выручать.

Вы обязательно поклянетесь, что, раз уж так вышло, то разговаривать на темы политики не будете. Несомненно, вы перегрызетесь из-за какой-то фигни - и через пять минут будете орать друг на друга:

- Все вы, бандеровцы, такие, шкуры, продадите и купите, своих же сожрать готовы! Вали на Украину! Постреляй по нам, это вы можете!

- А ты сдай, сдай меня своим дружкам-уродам с автоматами, буду на подвале, да пусть меня расстреляют! Пусть расстреляют! Вы же звали сюда войну!

Остыв, ты, пожалуй, пожалеешь, что не сможешь эффектно спасти дурака из подвала - и свидомых-то у нас никто не трогает, и даже приличного автоматчика в знакомых нет.

Он тоже смутится и скажет, что нет, он, в общем-то, тоже не в восторге от Украины, и да, понятно, что Украины тут, кажется, уже не будет никогда. Хоть бы уж Россия зашла, но та, зараза, не телится.

И ощущение, что так оно будет тянуться годами.

Если вы - нормальные люди. Каждый из которых считает друг друга немного помешанным...»

«За детей обидно»

Годами... А значит развязку смогут увидеть дети, новое поколение войны, которые по звуку «прилетов» определяют калибр. «Трудовские» - наверное, один из самых плохих районов Донецка. Без нужды сюда не ездят, а тем, кому не повезло тут жить, тоскливыми вечерами, когда начинаются обстрелы, выходят в Сеть. Их посты похожи на крики обреченных, запертых в трюмах тонущих кораблей: «Лежим на полах», «Сегодня как взбесились, дом ходит ходуном», «Соседи, уйдите от окон», «Пошли прилеты»…

На дальней окраине района, всего в двух с половиной километрах от линии фронта, до сих пор работает школа-интернат. В ней 102 ребенка и нет половины стекол – окна забиты толстой красной пленкой, на которой печатают уличные баннеры. С фасада в новых стеклопакетах в актовом зале, уже появились дырки. Осколки металла, пришедшие на излете, лежат между рам и сочатся ржавчиной. У педагогов здесь те же самые проблемы, как в 1944-45 годах – военное железо, отложенное проклятие. Каждого входящего в школу встречает плакат с изображением минометных мин и гранат и коротким приказом «Не трогать!». Такое железо здесь валяется в изобилии, а мальчишки, которых можно напугать такими плакатами, в природе, увы, не известны. А значит, Война здесь будет долго собирать в свои житницы мальчишечьи души, глаза и руки.

В школе учатся 102 ребенка и нет половины стекол – окна забиты толстой красной пленкой.
Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН

Мы сидим в школьном подвале-бомбоубежище с «трудовскими» пацанами. Украинские СМИ, конечно, сказали бы: «Загнали детей в подвал для красивой картинки». Там сложно понять, что тренировка эвакуации в местных школах — такая же обыденность, как утреннее «Ще не вмерла» в Незалежной. Сыро, конечно, и холодно. Но чистенько, стоят связки свечей в банках, есть баки с чистой водой – ее меняют регулярно. Пацаны рассуждают по-взрослому:

- Здесь безопаснее, чем дома. Подвал хороший, – говорит нам Гена и зябко кутается в оранжевый спортивный костюм на два размера больше. У Гены застарелый конфликт со старшей сестрой:

- Сестра вот в подвал бегает, а я нет. У нас дома окна мешками заложены, нормально так сделано.

- С песком?

- Не, с кирпичами.

Украинские СМИ, конечно, сказали бы: «Загнали детей в подвал для красивой картинки»...
Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН

Пацаны рассказывают, что обстрелы – это не самое страшное. У них приятели живут совсем не далеко, в поселке Зеленый Гай, так там еще и снайперы вдоль улиц пуляют. Снайперы – это страшно, его не слышно, как мину, не слышно «выхода», и кажется, что он на тебя все время смотрит, следит за тобой.

Пацаны рассказывают, что обстрелы – это не самое страшное.
Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН

Виталик считает, что лучше уж пусть стреляют из пушек:

- Потому что если тихо, значит переговоры где-то идут. А как закончат переговариваться, так сразу и начнут. У меня два снаряда в доме упало – в огород «Град» и во двор минометка. Чем война закончится? Добром! И еще хочу чтобы ДНРовцы выиграли.

Боря, самый младший в этой компании, вставляет свое слово:

- Я хочу, чтобы Украина нас отпустила! – чуть задумавшись, поправляется, уточняет, – украинские политики!

Спрашиваем у директора интерната, Елены Коровниченко:

- Украинский язык остался в программе?

Она даже удивляется:

- Конечно… А что делать, для многих детей этот язык родной. За них обидно больше всего, что их страна…вот так, в подвалы…

Губы у Елены дрожат, она отворачивается.

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

«Будете их давить, нас зовите, поможем!»

В то утро, когда мы должны были закончить этот материал, нас разбудили очень рано, и день пошел кувырком: «В Еленовке обстреляли очередь на границе, есть погибшие, десяток раненых». Через час мы были на месте трагедии. Бродили среди машин, посеченных осколками, с мертвыми людьми внутри. Сходили с местными к ветке железной дороги, по которой проходит линия фронта. Сразу за ней – лесопосадка, откуда Украина и обстреливает деревню Еленовку. В голове стучал один вопрос: «Зачем?». Приехали ОБСЕшники. Почти восемь часов ехали, думали, наверное, что само тут все рассосется. Скрепя сердце наблюдатели зафиксировали, что стреляли с украинской стороны, чтобы в своем официальном отчете деликатно написать: «Анализ трех воронок показал, что огонь велся, предположительно, из западно-юго-западного направления». Наверное, старые европейцы боятся обидеть новую «европейскую державу» - Украины. А вот Украина не боится никого и ничего.

У посеченного осколками дома рыдала старуха в домотканном, ярком платке, уткнувшись лбом в грудь главы ДНР Александра Захарченко. Он гладил ее по плечу: «Мать, успокойся, мать, ну пожалуйста, мы их всех передавим».

Старуха, отпрянула на секунду:

- Будете давить, нас зовите, мы поможем!

Десятки камер снимали эту жуткую сцену. Пахло горелым железом, полыхнувшей взрывчаткой, мясной лавкой. Вот только миром здесь не пахло.

КП