Немецкие пленные в районе Сталинграда
Вчера я выложил те места из романа, где Богомолов описывает противника ( https://cont.ws/post/264189 ), а теперь попробую эти выписки прокомментировать. Итак, какими видит немцев Богомолов?
При цитировании романа я указываю номер части и номер главы.
Материал излагается в следующей последовательности:
1. Чем немцы сильны?
1.1. Воинская доблесть.
Мужество, стойкость, упорство, самопожертвование, хладнокровие, взаимовыручка.
1.2. «Сумрачный германский гений».
Дерзновенный полёт фантазии и тщательная проработка деталей.
1.3. Коварство, жестокость, цинизм.
2. В чём слабость немцев?
2.1. Упорные, стойкие, мужественные …но не включительно, а исключительно.
2.2. Неустранимые особенности арийско-тевтонского развития. Глубинная, сущностная, непреодолимая шовинистическая придурь.
3. Как наши используют немецкую уязвимость?
3.1. Наши как зрители.
3.2. Наши как актёры.
Разумеется, я не претендую на то, что увидел в романе всё, что Богомолов хотел сказать о немцах. И даже на то, что увидел самое главное, пожалуй, не претендую. Поэтому буду признателен за дополнения и критические замечания.
1. Чем немцы сильны?
1.1 Воинская доблесть.
«Ивашева». Начало апреля 1944 г.
«Я видел ее через неделю на следствии: абсолютно осмысленный, холодный взгляд, поджатые губы, гордая осанка, во всем облике - презрение и ненависть. Она категорически отказалась отвечать на вопросы, молчала до самого конца, однако, уличенная показаниями радиста и вещественными доказательствами, была осуждена и расстреляна.» (1.52)
Это о немке, которая выдавала себя за потерявшую рассудок мать погибших красноармейцев.
Павловский.
Немец только наполовину, по отцу. Но эта половина у него явно перевешивает. Вся жизнь продуманна и последовательна. И умер он как жил.
«… в прошлом член ВЛКСМ, инструктор и активист Осоавиахима.
В 1936 - 1939 гг. служил действительную в радиотехнических частях Московского военного округа. … Сам Павловский в начале войны, будучи сержантом Красной Армии, с оружием перешел на сторону немцев. Весной 1942 года с отличием окончил кенигсбергскую школу германской разведки. В 1942 - 1943 гг. девять или десять раз перебрасывался в тылы Красной Армии: радистом и старшим разведывательной группы. В 1942 г. под Москвой в момент задержания, отстреливаясь, убил офицера комендатуры и двух патрулей. С 1942 г. (неточно) - фольксдойче. За успешное выполнение заданий абвера награжден Железным крестом II степени, серебряной и двумя бронзовыми боевыми медалями.
В совершенстве владеет стрелковым оружием, приемами защиты и нападения. Особо опасен при задержании. » (1.24)
Вот каким его видит Таманцев: «Крепенький, с развитой мускулатурой и очень уверенный в себе мужик, нечего сказать. Такие нравятся женщинам. И на мужчин производят впечатление...» (2.58)
«Я упредил его, может, на какую-то долю секунды и рухнул в чапыжник одновременно с очередью из его автомата. Меня осыпало листвой и обожгло бок - все-таки задел! Пули прошли впритирку, он чуть меня не убил, молодчик, - с таким не каждый день встречаешься; мысленно я ему аплодировал.» (2.58)
«- Бросай оружие!.. Руки вверх!.. - услышал я громкие возгласы и, выглянув, увидел Лужнова и Фомченко: с автоматами навскидку они выскочили из кустов метрах в семидесяти от меня. Значит, они не спали - просто забыли подать знак, но сейчас-то, без моего сигнала, зачем они вылезли?!
Павловский без промедления ответил им очередями из автомата - они быстро присели, но в Лужнова он вроде попал, или мне показалось, и тут мне пришлось отдать должное сообразительности Павловского.
Он, конечно, понял, что это засада, и, не желая, видимо, рисковать - все-таки один против троих, - стремглав бросился бежать, но не к лесу, а назад, в орешник. Причем как раз посредине между мною и Лужновым с Фомченко, так что на какое-то время мы, оказываясь на одной с ним прямой, вообще бы не смогли стрелять, а он сумел бы достичь кустов.
Его следовало немедля стреножить! - я вскинул "шмайс" и, метя ему по коленям, нажал спуск и чуть повел автоматом.» (2.58)
«Я увидел Павловского первым. Лежа на спине, с напряженным лицом он лихорадочно вставлял в автомат новый магазин. Я рванулся к нему - оставались какие-то метры, - и тут случилось самое страшное, чего я не предвидел и никак от Павловского не ожидал: прежде чем я в броске достал его, он внезапно ткнул стволом автомата себе под челюсть и нажал спуск... » (2.58)
И «Ивашева» и Павловский действуют энергично, решительно, бесстрашно и храбро встречают смерть.
И подготовлены к борьбе с Россией - Советским Союзом они весьма основательно.
Павловский, чтобы избежать плена, кончает с собой буквально через несколько минут после прощания с любимой женщиной. Жизненные приоритеты у него определены давно и прочно.
Хотя, пожалуй, лёгкий комический эффект вызывает то обстоятельство, что и Павловский, и «Елатомцев»-Мищенко и Аникушин удостоены в романе примерно одинаковой характеристики.
Таманцев о Павловском: «Такие нравятся женщинам. И на мужчин производят впечатление...» (2.58)»
Таманцев о Мищенко: «У капитана было хорошее лицо - сильное, уверенное, но не наглое. И сам он был какой-то спокойный, несуетливый, уверенный - мне такие нравятся.» (2.79)
Блинов об Аникушине: «Такие нравятся женщинам, - подумал Андрей. - И вообще производят впечатление... Да-а! Где же я его видел?..» (2.70)
Остаточные группы.
И при длительном нахождении в глубоком окружении немцы действуют осознанно, рационально, без паники. Немецкое командование это знает, понимает, учитывает и пытается использовать боевой потенциал остаточных групп. А остаточные группы пытаются наладить тесное взаимодействие с командованием.
«Разрозненные группы солдат и офицеров противника в первой половине июля стремились к одной общей цели: скрытно или с боями продвигаясь на запад, пройти сквозь боевые порядки наших войск и соединиться со своими частями. Однако 15 - 20 июля немецким командованием неоднократно шифрованными радиограммами передавался приказ всем остаточным группам, имеющим рации и шифры, не форсировать переход линии фронта, а, наоборот, оставаясь в наших оперативных тылах, собирать и передавать шифром по радио сведения разведывательного характера, и прежде всего о дислокации, численности и передвижении частей Красной Армии. Для этого предложено, в частности, используя естественные укрытия, вести наблюдение за нашими фронтовыми железнодорожными и шоссейно-грунтовыми коммуникациями, фиксировать грузопоток, а также захватывать одиночных советских военнослужащих, в первую очередь командиров, с целью допроса и последующего уничтожения.» (1.20)
«Как выяснилось при допросах, 13 августа, во второй половине дня, после выбора поляны, подходящей для посадочной полосы, радист группы выходил в эфир якобы с просьбой о немедленной присылке самолета за умиравшим от гангрены генералом Хортом и еще двумя ранеными.» (1.20)
А вот про другую группу.
«В составе группы, кроме двух немцев, офицеров отдела "1-Ц" штаба 9-й германской армии капитана Эриха Гебба и обер-лейтенанта Гельмута Штиля, продвигались в западном направлении семь власовцев, из них трое в форме РОА (без знаков различия), а четверо в советском военном обмундировании с погонами и красноармейскими книжками сержантов частей 1-го Белорусского фронта, очевидно, захваченными у убитых ими советских военнослужащих.» (1.20)
А власовцам без немецкого руководства – никак.
О деятельности этой немецко-власовской группы. «Среди документов обнаружены: таблицы цифрового кода, перешифровальные блокноты с вырванными использованными листами, немецкие топографические крупномасштабные карты с нанесенным на них маршрутом движения из района Бобруйска, личные письма и фотографии.
Судя по записям в блокноте капитана Гебба, в пути группой дважды велось наблюдение за железной дорогой: в первом случае - трое суток, во втором - около двух. Пункты наблюдения не указаны, и установить их не представилось возможным.» (1.24)
Общие черты в действиях оруженцев.
А. В остаточных группах (зачастую сборного состава) поддерживаются дисциплина и идеальный порядок.
«Согласно показаниям пленных Отто Гайна и Эриха Штоббе, которые во время сеанса находились в сторожевом охранении неподалеку от передатчика, место выхода рации в эфир определяется как северо-западная окраина Шиловичского леса. В связи с гибелью во время перестрелки подполковника Кефера, фельдфебеля Химмеля и двух офицеров, принимавших непосредственное участие в радиопередаче, установить ее подробности, в частности позывные, рабочую волну и т. п., не представляется возможным.» (1.20)
Б. Немцы-окруженцы предпринимают исключительные усилия по спасению жизней раненых генералов и офицеров.
«Как установлено при допросах, в составе группы более месяца продвигались к линии фронта из района Могилева военнослужащие штаба 4-й немецкой армии, 12-й и 337-й пехотных дивизий и 76-й штурмовой. Медленность передвижения объясняется как крайней осторожностью, так и наличием в группе 8 тяжелораненых, в том числе командира 76-й штурмовой дивизии генерал-майора Людвига Хорта и старшего офицера штаба 4-й армии подполковника Ганса Кефера, которых якобы несли на самодельных носилках около шестисот километров.» (1.20)
«Уже после полудня в самой чащобе я обнаружил два могильных холмика месячной примерно давности, успевшие осесть, с наспех сколоченными березовыми крестами и надписями, выжженными готическими буквами на светлых поперечинах:
Karl von Tilen Major 1916-1944
Otto Mader Ober-leutnant 1905-1944
Свои кладбища при отступлении они чаще всего перепахивали, уничтожали, опасаясь надругательств. А тут, в укромном месте, пометили все чин чином, очевидно, рассчитывая еще вернуться. Шутники, нечего сказать...
Там же, за кустами, валялись санитарные носилки. Как я и думал, эти фрицы только кончились здесь - их несли, раненных, десятки, а может, сотни километров.» (1.3)
В. Оружие и военное имущество сохраняются до последней возможности, а потом – уничтожаются, приводятся в негодность.
Наблюдения Таманцева: «В самом начале, метрах в двухстах от опушки, я наткнулся на обгоревший немецкий штабной автомобиль. Его не подбили, а сожгли сами фрицы: деревья тут совсем зажали тропу, и ехать стало невозможно. ... И дальше на заросших тропинках этого глухого, чащобного леса мне то и дело попадались поржавевшие винтовки и автоматы с вынутыми затворами…» (1.3)
А вот увиденное Блиновым: «Разложившиеся трупы немцев в обмундировании разных родов войск, ящики с боеприпасами и солдатские ранцы, пожелтевшие обрывки газет, напечатанных готическим шрифтом, и пустые коробки от сигарет, фляги и котелки, бутылки из-под рома, заржавевшие винтовки и автоматы без затворов, сожженный мотоцикл с коляской, миномет без прицела и даже немецкая дивизионная пушка, невесть как затащенная в глубину леса, - что только не встречалось на пути Андрею.» (1.5)
Г. Будучи обнаружены, окруженцы принимают бой и дерутся, не рассчитывая на пощаду.
Смолокурня в Шиловичском лесу: «Сбродные были фрицы - один в темной, с брюками навыпуск танкистской форме, шестеро в эсэсовском обмундировании, остальные в серовато-мышином, пехотном. По тысячам патронных гильз - возле оконных проемов они сплошь устилали пол, - по отбитой на стенах штукатурке и расположению трупов можно было представить, как все это произошло: заняв круговую оборону, они отстреливались ожесточенно, однако их всех перебили. Автоматно-пулеметным огнем и брошенными сюда гранатами.» (1.8)
«Сообщаю, что сегодня, 15 августа, в тылах армии, юго-восточнее Солтанишки, была обнаружена и после перестрелки ликвидирована остаточная группа немцев в количестве 39 человек, из них 17 было убито, 4 удалось скрыться, остальные, частично раненые, взяты в плен.» (1.20)
«Сегодня, 16 августа, в тылах корпуса, севернее местечка Заболотье, окружена и после отказа сдаться уничтожена остаточная группа противника в количестве девяти человек.» (1.24)
1.2 «Сумрачный германский гений».
Эпизод с «майором НКВД». Июль1941 г.
Для обстановки того времени – прекрасная легенда. Вокруг шпионы, диверсанты, парашютисты, а ещё больше – слухи о шпионах, диверсантах и парашютистах. И на общем паническом фоне – заслуженный высокопоставленный сотрудник госбезопасности, живое олицетворение бдительности и профессионального контршпионажа. И у проверяющих вызывает доверие, и у невольных информаторов не должен вызывать никаких подозрений. С таким-то человеком и поделиться свежей информацией, и посоветоваться.
И к этой шикарной и дерзкой легенде – предельно тщательная проработка деталей:
«Рядом с водителем - майор госбезопасности: сиреневая коверкотовая гимнастерочка, на петлицах - по ромбу, два ордена, потемнелый нагрудный знак "Почетный чекист". На заднем сиденье - его жена, миловидная блондинка с мальчиком лет трех-четырех, и еще один, спортивного вида, со значком ворошиловского стрелка и двумя кубарями - сержант госбезопасности…
Все чин чином, все продумано и правдоподобно. Документы безупречные; на удостоверении у майора хорошо нам уже знакомая подпись - черной тушью - Наркома внутренних дел Белоруссии, а на удостоверении к нагрудному знаку, выданному еще в 1930 году, личная роспись Менжинского. И у жены, вольнонаемной сотрудницы органов НКВД, и у военного шофера, и у сержанта - тоже абсолютно безупречные документы. Номер у "эмки" минский, паспорт и путевой лист подлинные, соответствующие; на висящем в машине маузере-раскладке серебряная пластинка с гравировкой: "Тов. Фомину (инициалы) от ОГПУ СССР".
Ни единой задоринки - ни в бумагах, ни в экипировке, ни в поведении. Имелись даже сходные признаки в словесных портретах ребенка и родителей - белявый, с голубыми глазами, как и мама, и скуластый, с широким прямым лбом, как отец.» (1.44)
Отступление к Волге. Июль 1942 г.
«Они поклялись друг другу, что не отступят, не уйдут отсюда живыми; бойцы окапывались, сознавая, что для большинства из них это последний в жизни рубеж, отрывали траншеи полного профиля, когда вечером по радио был получен совершенно неожиданный приказ: всем частям дивизии оставить технику и боеприпасы, которые невозможно взять с собой, и форсированным маршем, не ввязываясь в бои (чтобы сохранить личный состав), немедленно отходить на восток, к Волге.
Кажется, все было ясно и не требовало размышлений, но Аникушин после недолгого раздумья заявил капитану, что без письменного приказа с печатью и подписями командира дивизии и начальника штаба ни он, ни люди из его полка отсюда не уйдут.
Как выяснилось впоследствии, приказание об отступлении было передано по радио помощником начальника оперативного отделения штаба дивизии, захваченным в плен немцами и склоненным ими к измене. Его голос знали радисты в полках, и потому сфальсифицированное лжеприказание тремя группами из пяти было без промедления выполнено. В результате на двух небольших участках обнажился фронт - повинных в этом командиров, так же как и бывалого капитана, по выходе в тылы армии после недолгого дознания расстреляли без суда, согласно приказу.»
И вновь блестящая работа немцев. Оперативно завербовали помощника начальника оперативного отделения штаба дивизии, поняли открывающиеся возможности и без промедления их использовали. И результат получен впечатляющий. Но всё-таки лжеприказ выполнили только три группы из пяти.
«Ивашева». Начало апреля1944 г.
«В первый же день мы обратили внимание на бродившую около эшелонов пожилую женщину. Разбитые в кровь босые ноги - в начале апреля, - лицо тронутого умом человека, выбивающиеся из-под платка седоватые волосы, потухший, ни на чем не останавливающийся взгляд и повторяемое, как в полусознании, охриплым голосом:
- Сыночек родимый!.. Володинька... Кровиночка моя...
Ее уже знали на станции и не раз проверяли: и милиция, и комендатура, и транспортный отдел госбезопасности.» (1.52)
«Лишь когда я достал из кармана и подержал перед ее глазами армейское офицерское удостоверение личности, она наконец прореагировала: вытащила из-за пазухи грязный, замасленный мешочек и, доверчиво отдав его мне, пошла дальше вдоль путей. Я вновь догнал ее и остановил.
В мешочке, кроме паспорта на имя Ивашевой Анны Кузьминичны, выданного перед войной в Орше, справки об эвакуации из этого города и профсоюзного билета, находились две похоронные на старших сыновей, измятые солдатские письма-треугольнички от младшего - Владимира (его-то она и звала, бродя по станции) со штампами полевой почты и военной цензуры, выписка из истории болезни и справки двух психиатрических больниц, где она лечилась. Ни один документ не вызывал подозрений.» (1.52)
«На другой день в комендатуру пригласили городского психиатра - благообразного старикана с круглыми очками в металлической оправе на отечном усталом лице.
Он ознакомился с медицинскими документами Ивашевой и около часа осматривал ее, пытаясь разговорить и ласково называя голубушкой и милушей. Все положенные при ее диагнозе симптомы, рефлексы и синдромы оказались налицо.
Я тем временем в соседней комнате, еще раз проверив ее документы, прочитал и письма. Это были трогательные своей искренностью и любовью послания молоденького сержанта-фронтовика своей психически больной матери. Осмотрел я и заплечную торбочку Ивашевой: куски хлеба, грязный до черноты носовой платок, такие же грязные, жалкие тряпки - белье, немножко сахара. Все это держалось вперемешку, нормальный человек никогда бы так не положил.
- Случай ясный, - сказал мне доктор после ухода Ивашевой. - Место ей в колонии для хроников, но таковой, увы, не имеется: сожжена немцами... В больницу же взять ее не можем: на всю область у нас шестьдесят коек, - сняв и протирая носовым платком очки, сообщил он. - На очереди сотни больных, и мест не хватает даже для буйных... А она совершенно безвредна... Ко всему, при ее бредовом восприятии действительности, при ее постоянной надежде встретить сына, изолировать ее было бы просто, знаете ли, бесчеловечно... Пережить такое... Потерять двух сыновей... Что это для матери, нам, мужчинам, невозможно даже себе представить.
Бедный доктор... Тут оказался бессильным и его сорокалетний опыт врача-психиатра. Он так и не узнал, да если бы ему и сказать, он едва ли поверил бы, что все симптомы, рефлексы и синдромы были отработаны и "поставлены" Ивашевой в кенигсбергской клинике профессора Гасселя.» (1.52)
И вновь предельно дерзкий замысел. На режимный объект, не маскируясь, проникает человек, у которого нет никаких оснований там находиться. Вот просто пришла и ищет по вагонам погибшего сына. Немку, потерявшую рассудок в подобной ситуации, вероятно, подвергли бы общеполезной эвтаназии, а наши «Ивашеву» жалеют.
И опять предельно тщательная проработка деталей, создание безупречного «сценического образа».
1.3. Коварство, жестокость, цинизм.
Эпизод с «майором НКВД». Июль1941 г.
«Как оказалось, мальчик был сынишка советского командира, подобранный немцами где-то у границы в первые сутки войны. Его натаскивали несколько дней, приучали называть "майора" папой, а блондинку - мамой, и приучили. Но так как он иногда сбивался и говорил ей "тетя" (или ему "дядя", уже не помню), ребенка заставляли молчать, когда его держали за руку. С этой же целью - чтобы в нужные минуты он не говорил - ему засовывали в рот леденцы.» (1.44)
Надо полагать, перед возвращением к своим после выполнения задания ребёнка убили бы, чтобы не обременять себя лишней обузой. Но это уж такие мелочи!
«Ивашева». Начало апреля1944 г.
«…уже в ту минуту, когда, заметив зеркальце, Таманцев юркнул в развалины, участь "Анны Ивашевой" (настоящую фамилию, имя и личность установить не удалось), квалифицированного агента абвера, судя по всему, обрусевшей немки, была решена.» (1.52)
«Женщина, помешавшаяся после гибели на фронте двух сыновей, - это была отличная оригинальная маска с использованием и эксплуатацией великого, присущего всем нормальным людям чувства - любви к матери.» (1.52)
Вот о чём и речь. Обрусевшая немолодая немка, играющая роль русской женщины, потерявшей двоих сыновей и лишившейся рассудка, никак не может быть причислена к категории «всех нормальных людей». Что и делает её крайне опасной.
Повесть Богомолова "Иван" становится понятнее на фоне того мальчика, которого выдавали за сына "майора НКВД" и на фоне "Ивашовой", у которой с Иваном была отчести схожая легенда.
Нелегальные силы. Лето1944 г.
«В действиях враждебных нелегальных сил было и общее - внезапность появления, жестокость, пренебрежение человеческими жизнями, имелись и свои особенности. Аковцы, устраивая засады, обстреливали на дорогах автомашины, убивали в первую очередь военнослужащих, ввязывались в бои даже с небольшими подразделениями Красной Армии. "Зеленые" - банды литовских националистов, - наведываясь с севера, расправлялись с коммунистами и сельсоветчиками, вырезая подчас без разбору целые семьи, грабили нещадно крестьян; немцы и власовцы были осторожны, в деревни обычно не заходили, нападали только в лесах, на глухих дорогах и на хуторах, не оставляя, однако, в живых ни одного свидетеля: они старались себя не обнаруживать, чтобы избежать возможного преследования и уничтожения.» (1.6)
Жестокость немцев – жестокость на чужой земле, жестокость по отношению к чужим людям. Аковцы и «зелёные» тут пытаются «хозяйничать», а немцы просто уносят ноги. Ну и не без педантизма.
Характерно, что немцы с власовцами соединены союзом «и». Власовцы тут выступают как «новые русские», пережившие полную евроинтеграцию.
Но и у жестокости бывают оттенки, грани, степени:
«На божнице в переднем углу стояли иконы, католические, хотя Окулич был родом из области, где эта религия среди белорусов не распространена. И что я сразу себе отметил - ни одной фотографии на стенах, никаких украшений или картинок.
Католические иконы наверняка стояли на случай возможного прихода аковцев; они могли в любой момент наведаться сюда, и принадлежность хозяев хаты к одной с ними вере должна была, очевидно, как-то расположить, смягчить их. Да и немцы к католикам относились все же лучше, чем к православным.» (1.41)
К этому «всё же лучше» Боголюбов даёт небольшой комментарий: «…Басияда, истовая католичка, без симпатии относилась к немцам, запрещавшим религиозные службы на польском языке и жестоко притеснявшим не только рядовых верующих, но и "наместников божьих" - ксендзов.» (1.42)
Васюков рассказывает Алёхину:
«- Тут связистки у нас с неделю стояли. Молоденькие, веселые - известно дело, на отдыхе. А в лесу грибов, ягод полно. И вот пошли двое, да не вернулись...
- Давно это?
- Дней десять уже. Стали искать их - метров за триста от опушки нашли, вот там. - Васюков взглядом указал на стену, где висел автомат. - Снасиловали их и убили. Обмундирование забрали и документы.
- Кто же убил?
- А кто знает... После приехали энкэвэдэ с Лиды. Пограничники. На трех машинах, с собаками. Осматривали лес, перестрелка была - будто нашли кого-то и побили.» (1.44)
По всем приметам этот «подвиг» следует отнести на счёт немцев, уничтоженных в смолокурне.
2. В чём слабость немцев?
2.1 Упорные, стойкие, мужественные …но не включительно, а исключительно.
("Я готов утверждать это под страхом любой кары, вплоть до костра, но только не включительно, а исключительно". Ф. Рабле. Гаргантюа и Пантагрюэль.)
А. И военное имущество порой бросают, не приведя в негодность.
«В последние полтора месяца немцы при отступлении бросали сотни складов и эшелонов с различным военным имуществом и горючим. Все это полагалось приходовать, однако на использование некоторого количества трофеев для нужд личного состава частей Действующей армии смотрели сквозь пальцы.» (1.43)
Б. И со своими ранеными порой поступают сурово.
«Свои кладбища при отступлении они чаще всего перепахивали, уничтожали, опасаясь надругательств. А тут, в укромном месте, пометили все чин чином, очевидно, рассчитывая еще вернуться. Шутники, нечего сказать...
Там же, за кустами, валялись санитарные носилки. Как я и думал, эти фрицы только кончились здесь - их несли, раненных, десятки, а может, сотни километров. Не пристрелили, как случалось, и не бросили - это мне понравилось. » (1.3)
В. Да и противнику «услуги оказывают».
«Этим же самолетом будет доставлен плененный недавно майор немецкой разведки Вильгельм фон Баке, в прошлом начальник строевой части Варшавской разведшколы, знающий в лицо почти всех агентов, прошедших там обучение в период с октября 1941 года по май 1944 года включительно.
Учитывая физическую неполноценность и возраст фон Баке, Главное Управление контрразведки рекомендует использовать его непосредственно в Лиде при выяснении личности задерживаемых по подозрению в принадлежности к "Неману".» (3.88)
Вот уж, кажется, и постарше Павловского, и пожил уже, и мог бы смерть принять за фателянд, а ведь подиж ты.
А вот два «нижних чина». В плен попали после упорного боя в безнадёжной для остаточной группы ситуации. Один подобострастно-заискивающий, с внезапно пробудившимся классовым самосознанием, другой соблюдает приличия, но сотрудничают-то оба:
«Разведенные порознь военнопленные: долговязый Штоббе, заискивающе-услужливый штабной фельдфебель, и плотный, приземистый Гайн, молчаливый, сумрачный повар, солдат, - указали одну и ту же поляну на краю леса.
Офицерам и автоматчикам из роты охраны Поляков приказал тщательно осмотреть окрестность, а сам с немцами и капитаном-переводчиком занялся непосредственно участком, где, по словам Гайна и Штоббе, располагалось ядро группы.
- Die Bahre mit dem General war hier... - указываярукой, сказалдлинныйхудойнемец. - Die Funkstelle befand sich in diesem Gebusch... Und ich war in der Sicherung da druben...
- Он говорит, что носилки с генералом стояли здесь, - перевел капитан, - рация располагалась у этих кустов, а сам он находился в охранении вон там...
- Я понял... Рация располагалась здесь... - заметил Поляков, шаря глазами по траве. - Спросите их, как раскидывали антенну.
- Wie wurde die Antenne angespannt?.. - спросил переводчик. - Haben sie es gesehen?
Невысокий плотный отрицательно качнул головой.
- Nicht! - поспешно сказал длинный, вытягивая руки по швам.
Тощий, с ввалившимися глазами и щеками, в грязном, заштопанном во многих местах обмундировании и разбитых ботинках без шнурков, он выглядел довольно жалко. Он шел рядом с Поляковым, старательно осматривая траву, и вдруг с радостным криком бросился под куст и поднял немецкую батарейку. Подскочил к Полякову и, щелкнув металлическими оковками каблуков, протянул ему батарейку и заискивающе сказал:
- Ich bin Mechaniker, ich hab in einem Werk gearbeitet.
- Питание для рации, - рассматривая батарейку в руке Полякова, заметил капитан. - Значит, они не врут.
- Врать им теперь ни к чему... - заглядывая под куст, сказал Поляков и поднял отрезок проволоки с маленькой вилкой. - Это тоже от рации.
- Funker, funker... - радостно подтвердил длинный. - Herr Oberst, ich bitte zu berucksichtigen, dass ich Arbeiter bin... Ich habe drei Kinder und muss unbedingt zuruck!
Приземистый немец смотрел на него исподлобья с презрительной враждебностью.
- Аромат-то какой, - вдыхая воздух, заметил Поляков, - божественный!.. Чего он хочет?..
- Боится, что его расстреляют. Просит учесть, что он механик, словом, рабочий...
- Это я понял... - оглядывая поляну, в раздумье сказал Поляков. - Рацию развертывали здесь, но нам от этого не легче...»
3. Глубинная, сущностная, непреодолимая арийско-тевтонская придурь.
Немцы у Богомолова воюют не просто с советским народом, а с советским народом, представления о котором пропущены через расистский фильтр, с народом, который обладает бабьей славянской душой, слезливо-сентиментальной, безвольной, безынициативной и что-то там ещё нехорошее. Поэтому и немецкая разведка в своих дерзких предприятиях стремится воздействовать на эту «рабскую душу» и породить в ней желательные аффекты.
3.1 Наши как зрители.
Эпизод с «майором НКВД». Июль1941 г.
Ну зачем они мальчика-то с собой притащили? Какие это давало выгоды? Неужели присутствие в автомобиле молодой жены и отсутствие ребёнка вызвало бы у кого-то подозрения? Майоры НКВД в прифронтовой полосе детей с собой обычно и не возят. Тут, вероятно, было желание придать общей картине несколько слезливо-умилительный колорит, разжалобить проверяющих, сделать их менее внимательными. А получилось совсем наоборот. Именно реакция ребёнка и помогла лейтенанту Хрусталёву заподозрить неладное.
«При проверке документов, сжимая маленькую ладошку, "мама" - она оказалась радисткой - от напряжения, видно, сделала ему больно, и он поморщился.
Кстати, потом, обхватив ее, окровавленную, полуживую, обеими руками, он вцепился намертво и дико кричал; в этой страшной для него передряге она наверняка казалась ему самым близким человеком.
Был я тогда молодым и сопливым, хотя два года уже прослужил на границе. И заметил, что она сдавливает мальчику ладошку и он морщится и что рот у него занят леденцами, не я, а лейтенант Хрусталев, мой начальник заставы, проверявший документы. » (1.44)
Вот что-то мне подсказывает, что немцы-проверяющие на поморщившегося мальчика внимания могли бы и не обратить. Ну, строгая мамаша, и что из того? Документы-то в полном порядке! А славянская душа лейтенанта Хрусталёва почуяла фальшь.
Отступление к Волге. Июль 1942 г.
«…вечером по радио был получен совершенно неожиданный приказ: всем частям дивизии оставить технику и боеприпасы, которые невозможно взять с собой, и форсированным маршем, не ввязываясь в бои (чтобы сохранить личный состав), немедленно отходить на восток, к Волге. … Его голос знали радисты в полках, и потому сфальсифицированное лжеприказание тремя группами из пяти было без промедления выполнено. » (3.86)
Блестящая работа немцев, но результат не стопроцентный. Почему? А они решили давить на жалость, в лжеприказе одним из мотивов поспешного отступления названо желание «сохранить личный состав». А «личному составу» на войне положено не сохраняться, а бить врага.
«Ивашева». Начало апреля1944 г.
«Заподозрил ее Таманцев.
Любопытно, что, увидев Ивашеву впервые, он отдал ей свой пайковый сахар и, как он сам мне потом признался, "чуть не прослезился".
Когда же она попалась ему на глаза в четвертый или пятый раз, он уловил, что, проходя мимо теплушек с людьми и зовя, как и всегда, сына, она время от времени поглядывала на платформы с техникой, словно считала.» (1.52)
Вот и тут нечто похожее на случай с мальчиком. Сочувствие, симпатия к человеку вовсе не сделали Таманцева слепым. Напротив, симпатия способствует пониманию.
На поляне, момент истины.
«Спрашивать же партийные документы по комендантским установлениям вообще не рекомендовалось, делалось это в исключительных случаях, при наличии веских оснований, и Аникушин к партийному билету даже не прикоснулся. Когда же Алехин, не моргнув и глазом, раскрыл его и принялся проверять, Аникушин, скосив на секунды взгляд, отметил немаловажное обстоятельство: Елатомцев вступил в партию в октябре сорок второго года, в самое, наверно, тяжкое для страны время.» (3.86)
На впечатлительного на тот момент Аникушина это обстоятельство произвело благоприятное впечатление, а Алёхину всё равно. Он проверяет всю группу, стараясь выявить все возможные нестыковки в легендах и поведении проверяемых.
3.2 Наши как художники.
Контрразведка не только обнаруживает характерные пятна арийского миропонимания, проступающие сквозь гладкие и складные легенды немецких шпионов и диверсантов, но и активно использует арийские представления о немецкой исключительности и славянской неполноценности в своей работе.
Представиться противнику (или возможному противнику) недалёким, слабым, неуверенным в себе – первое дело и безотказно работающий приём.
Вот Таманцев работает с Павловским:
«Наметив подходящее место, я выпрямился в низкорослом чапыжнике - он доходил мне до бедер - и, держа "шмайс" внизу, у колена, поднял в левой руке пистолет - "вальтер" карманной носки - и крикнул:
- Стой! Не двигаться! Стрелять буду!
Он мгновенно обернулся и с похвальной быстротой направил на меня автомат, успев при этом окинуть взглядом местность, - нас разделяло каких-нибудь пятьдесят - сорок пять метров.
- Кто вы?! Документы! - делая шаг ему навстречу, крикнул я, стараясь выразить в лице и в голосе волнение.
Мой вопрос и требование предъявить документы выглядели в данной ситуации, на таком расстоянии нелепо и наивно - к этому я и стремился.
Я фиксировал его лицо и видел, как, положив палец на спуск, он спокойно прицелился в меня. Он не торопился и рассматривал меня с явным интересом. Ему, вооруженному автоматом и весьма уверенному в себе, я со своей игрушечной пушчонкой представлялся, очевидно, не более чем придурком из начинающих, живой мишенью.
Уверен, ему и в голову не могло прийти, что даже из этой пукалки я успеваю посадить две, а то и три пули в подброшенную вверх консервную банку и что за годы войны я взял живьем более сотни агентов-парашютистов, а они-то хорошо знают, что их ожидает в случае поимки, и потому сопротивляются с ожесточением смертников.» (2.58)
«Упав и громко застонав, я стремительно отполз метров на десять влево, за плотный куст орешины. И, притаясь в мокрой траве за кустом, с автоматом наизготове, снова застонал, направляя ладонью звук вниз и в ту сторону, где я упал.
Этот трюк я проделывал уже множество раз и не сомневался, что Павловский решит, что я тяжело ранен, и обязательно вернется, чтобы добить меня и забрать документы.» (2.58)
А дубоватый службист, поклонник поварих с большими задницами, которого изображает Алёхин на роковой для Немана поляне! При всей гротескности образа у онемеченной разведгруппы не возникает и тени сомнения в его подлинности.
Полагаю, что и дерзкая радиоигра, которую Поляков вёл с немцами без малого год, во многом была построена на эксплуатации немецкого чувства собственного превосходства.
А экстренное потрошение в главе 99!
Сорок четвёртый год, опытный парш попал в засаду и взят в плен. Как он мог поверить, что Таманцев действительно впал в исступление и собирается его пристрелить? Понятно, что для операции Таманцев выбрал самого слабого, самого внушаемого (хотя и выбор был не велик).
Но откуда в контрразведке такие расхлябанные типы? Тут ведь тоже эксплуатируются мифы о нелепой и несуразной славянской душе. И, вероятно, каждое экстренное потрошение чем-то похоже на все остальные. А то обстоятельство, что парша мама когда-то звала Серёжей, особой роли не играет. "Серёжа" уже давно смотрит на своих бывших соотечественников немецкими глазами.
В заключение мне остаётся только сказать, что наши превосходили немцев и в воинской доблести, и в уровне понимания противника. Чего, собственно, обеим сторонам не следует забывать и сегодня.
Оценили 8 человек
9 кармы