Определённая категория наших с вами сограждан (коих оппоненты называют «булкохрустами» — по мотивам весьма популярного на заре ельцинизма шлягера) твёрдо убеждена в том, что Россия до 7 ноября 1917 г. (а пуще того — до 9 января 1905) была исполнена монархически-православного благолепия, не имела никаких серьёзных проблем ни в экономическом, ни в социальном, ни в политическом развитии. Населена была роботами исключительно господами разной степени благородности (ну, там, конечно, где-то был и какой-то там «народ», но исключительно православный и богобоязненный, и, самое главное, знавший своё место, и не мешавший господам хрустеть булками под вальсы Шульберта, или как там бишь его).
Но вот однажды из-за происков жыдов, масонов и английских джентльменов (совмещавших эти оба ценных качества) произошла страшная катастрофа. Откуда-то на святую Русь (не, не так, на Святуюъ Русь) обрушились кровожадные большевистские (не, не так, большевицкие) чудовища, и, соблазнив её богобоязненный народ бреднями о построении рая на земле, истребили весь цвет русской нации (оставшийся неистреблённым нашёл убежище в США, Канаде и иных правильных государствах) и погрузили некогда Святуюъ Русь в кромешный мрак рабства, нищеты и нескончаемых смертоубийств. И даже французским булкам повелели называться городскими.
Здесь звучит фоновая музыка, и замогильный голос некоего всем известного певца ротом эпохи молодой российской демократии рассказывает нам, как «разверзлись с треском небеса и с визгом ринулись оттуда срубая головы церквям (ещё чего-то там творя) новоявленные иуды».
Ваш покорный слуга, разумеется, никоим образом не собирается никому ничего доказывать и, уж тем более пытаться понять, почему у нашего певца «новоявленныя июды» ринулись с небес, а не со стороны, так сказать, конкурирующей организации, а просто желает (в преддверии дня международной пролетарской солидарности, разумеется) продемонстрировать всего одну картинку из жизни православно-самодержавно-народственной Святойъ Руси, во многом объясняющую (именно в силу своей неуникальности, типичности) генезис тех самых «июд», которые в 1917 году снесли с лица 1/6 части обитаемой суши Святуюъ Русь, заменив её на страшный Мордор Союз ССР.
Источник моих познаний о всей этой истории — один из недавно вышедших краеведческих сборников (Труды Ивановского областного краеведческого общества. - Вып. 9, - Иваново: ИОКО, ГБУИО "ЦУНБ", 2025, - 268 с.), ну и ещё кое-какие краеведческие же штудии (не мои, впрочем). Сразу должен упредить, что краеведы просто и без затей изложили одну только голую фактуру, раскраска её и все выводы (а также весь злобный сарказм) — исключительно на совести вашего покорного слуги (он, несмотря на пушистую внешность, на самом деле весьма злой, причём с хорошей памятью).
Итак. Когда-то, очень давно в 1870-е гг., во время царствования Александра II Освободителя в селе Тезине Кинешемского уезда Костромской губернии купец по имени Никанор, и с замечательной для его рода деятельности фамилией Разорёнов, начал заниматься производством тканей и даже построил в уездной Кинешме целую прядильную фабрику (в Тезине — сейчас это часть города Вичуга, там же, рядышком, километров двадцать — у него было ткацкое производство). И всё было хорошо до 1885 года, когда прядильная фабрика сгорела, не совсем, но собственно прядильное производство было уничтожено огнём практически полностью. Фабрика, конечно, была застрахована, но выплаченной страховки не хватило для покрытия ущерба, из чего можно сделать вывод об излишней, скажем так «бережливости» нашего купчины, пожалевшего в своё время денежек на страховую премию. Но в тот момент выкрутиться удалось: часть оборудования была восстановлена, часть приобретена б/у, и с грехом пополам прядильное производство заработало. Проблемы возникли через 4 года после пожара, видимо (это предположение, но достаточно вероятное), что значительная часть средств, ушедших на восстановление, была заёмной, и пришло время расплаты, а выйти на прежние объёмы производства (и продаж) не получалось.
В общем, доходы ушли в отрицательную область, и перед Разорёновым и его партнёром (его зятем Михаилом Кормилицыным) замаячила перспектива банкротства. Что нужно делать? Правильно. Любой современный «эффективный менеджер» скажет, как отрежет: «надо резать косты»! Ну и в те былинные времена тогдашние эффективные менеджеры мыслили примерно так же. И вот, в один прекрасный весенний день 1889 года рабочие разорёновской ткацкой фабрики в Тезине, увидели новые расценки на летний период.
Тут надобно сделать маленькое пояснение для тех, кто не знаком с местными реалиями. Поскольку в иваново-кинешемском промышленном районе городов почти не было, а львиная доля фабрик, как грибы после дождя заполонивших этот, поделённый между двумя губерниями, регион, возникали в сёлах, жители которых далеко не сразу рвали с сельским хозяйством (да и не могли просто так это сделать — законы не позволяли), кроме того, и в местных городах значительную часть рабочих составляли крестьяне-отходники, — постольку основную массу рабочих нанимали временно, на полгода. От Пасхи до Покрова был летний наём, от Покрова до Пасхи — зимний. На Покров приходили наниматься до Пасхи крестьяне, а на Пасху они расходились по своим деревням ковырять местные суглинки. Ну, то есть, на Пасху всем рабочим давали полный расчёт, и снова нанимали тех, кто желал работать дальше. А поскольку летом желающих работать было меньше, чем зимой, то летние расценки были выше зимних.
Но не в нашем случае. Эффективные менеджеры Разорёнов и Кормилицын зарубили расценки на летний наём так, что они оказались даже ниже зимних, чего, собственно говоря, быть не могло. Причём (видимо, чтобы рабочие не разбрелись по другим фабрикам) о новых расценках объявили не перед Пасхой (а на пасхальной неделе фабрики останавливались, и производился новый наём), а после неё, когда и пасхальная гулянка, и наём на летний период закончился — в среду 18 (30) апреля (притом, что Пасха была 9 (21)-го). Рабочие, пардон за мой французский, охренели от такого «эффективного менеджмента», и заявили, что работать отказываются, пока им не начнут нормально платить.
Характерная деталь. Изначально (24 апреля (6 мая)) отказались работать только ткачи-мужчины, но к 26-му (8-му) числу заставили примкнуть к забастовке и женщин. Мужчин было около 200 человек, женщин — около 450.
Где-то тут, на просторах Афтершока, бродят противники женской эмансипации, полагающие, что злобные большевики (новоявленныя июды, мы помним) заставили хранительниц домашнего очага (киндер-кюхе-кирхен) трудится аки кони на фабриках и заводах для того, чтобы подорвать демографический потенциал русскогоъ народаъ. Ага-ага. Справедливости ради, до ПМВ профессия ткача в РИ была-таки не сугубо, но по преимуществу мужской. То, что у гг. Разорёновых баб было вдвое больше, чем мужиков, характеризует не общую ситуацию в отрасли, но исключительно эффективность их менеджмента — женщинам платили меньше за ту же работу.
Итак, разорёновская фабрика в Тезине забастовала. Впрочем, около восьми десятков человек предпочли штрейкбрехерствовать и продолжили работу, вследствие чего забастовщики пошли на фабрику, чтобы выгнать их оттуда, и окончательно остановить производство. На фабрику их не пустили — во-первых слесаря (а слесаря, обладавшие высокой квалификацией, способные обслуживать и ремонтировать станки, были в то время элитой, получавшей совсем другие деньги и нанимавшиеся на совершенно других условиях), во-вторых местная полиция. Произошла перепалка, возможно даже с тасканием за грудки (серьёзного мордобоя, впрочем, не было), после чего толпа разбежалась, поскольку в селе в это же самое время начался пожар, с забастовкой никак не связанный (во всяком случае, губернский прокурор, проводивший впоследствии расследование всей этой истории, таковой связи не обнаружил, равно как и каких-либо серьёзных угроз смертоубийством штрейкбрехерам и администрации со стороны забастовщиков). Пожар потушили, но информация о беспорядках в Тезине ушла наверх, и спустя ещё два или три дня в Тезино заявился собственною персоной костромской губернатор Калачёв Виктор Васильевич с целым батальоном зольдатен, для наведения порядка во вверенной ему губернии. «Так как меры вразумления и уговоров на рабочих не подействовали», — сообщал г-н Калачёв тогдашнему министру внутренних дел И.Н. Дурново, — 28 апреля рабочие товарищества Разорёнова и Кормилицина на работу не вышли. Между тем по собранным сведениям следовало опасаться, что примеру рабочих фабрики последуют также и рабочие других многочисленных фабрик Вичугского края (ужас-ужас! — А.С.). Уже утром 28 апреля ткачи фабрики Александра Морокина в селе Гольчиха, не бросая впрочем работы, потребовали прибавки платы, то я признал необходимым подвергнуть главных виновных и руководителей беспорядков наказанию розгами» (простим этому в высшей степени благородному и образованному человеку его проблемы со знаками препинания и стилистикой). Разумеется, в этом донесении пылающий праведным гневом на возмутителей мира и спокойствия на Святойъ Руси и в Костромской губернии губернатор, сообщает о том, что толпа бунтовщиков (пьяных, разумеется) злобно угрожала честным труженикам (в смысле, штрейкбрехерам) и фабричной администрации и подожгла село (ни одно из этих утверждений не было подтверждено прокурорским расследованием).
И 29 апреля (11 мая) на базарную площадь села Тезина, у стен местной церкви, доставили десятерых «зачинщиков» (как показывает практика подобных историй в то время, сплошь и рядом в этом качестве оказывались те, кого первыми схватили, как было в этот раз — не знаю, а врать не буду), а также согнали около трёх тысяч работников всех соседних фабрик (а там несколько фабричных сёл было расположено рядом, клятые москали большевики их потом объединят в город Вичугу) — видимо ради такого дела их отставили от работы, потому, что была суббота, рабочий день. Причём г-н Калачёв оказался ещё и мстительною сволочью — дал указание кинешемскому исправнику проследить, чтобы наказанных на работу больше не принимали.
Оцените, господа хорошие, эту картину! Весенний день, храм божий посреди Святойъ Руси, пред оным большое скопление народа наблюдает порку розгами своих товарищей, совершивших страшное преступление против православия-самодержавия-народности и лично г-на Калачёва (в данном случае, не господина, конечно)! Какое благолепие! Каждый монархизд-булкохруст просто обязан испытывать благоговейный трепет от такого торжества закона и порядка!
Впрочем, с точки зрения закона тут всё было, скажем так, сложно. Дело в том, что телесные наказания формально были отменены в империи ещё за четверть века до описываемых событий. Они, впрочем, вполне официально сохранялись для крестьян по решению волостных властей, но губернатор, как бы, не член волостного суда (именно этот орган мог назначить розги) и даже не волостной писарь. За полтора десятилетия до описываемых нами событий один такой же г-н (и тоже, как вы понимаете, не господин совсем) — петербургский градоначальник Ф.Ф. Трепов даже словил пулю (и даже не одну) от Веры Павловны Ивановны Засулич, после того, как приказал выпороть (на столь же законных основаниях, что и г-н Калачёв) заключённого студента, отказавшегося снять головной убор при появлении столь важной персоны.
Увы, времена молодых экзальтированных террористок к 1889 г. прошли (а времена «новоявленных июд» ещё не настали), а начальство г-на Калачёва было с ним полностью солидарно, поэтому данный г-н и до, и после этой истории получал исключительно награды и благодарности (расследование губернского прокурора никаких последствий для губернатора, естественно, не имело), и окончил дни свои членом Государственного Совета и вообще весьма уважаемым человеком.
***
Закончим, однако же истекать ядом злобного сарказма, и посмотрим на то, что у нас в сухом остатке.
Народ имеет свойство недолюбливать власть, а власть иногда прямо вынуждена применять насилие в отношении отдельных представителей народа. И то, и другое — абсолютно нормально, особенно, если действия этих «отдельных представителей» ведут к массовым беспорядкам, погромам и кровопролитиям. Но государство, любое, даже сословно-монархическое, обязано действовать хотя бы в рамках своих собственных законов, а не шкурных интересов и классовой солидарности. Ну и народ очень не любит, когда власть придержащие и просто богатые бездельники считают его за скотину, с которой можно не слишком-то церемонится.
В Российской империи считали именно что за скотину. Выпороть арестанта, «не ломавшего картуза перед начальством», или работяг, посмевших желать справедливой оплаты своего труда, или даже устроить стрельбу по рабочим, посмевшим чего-либо просить (в истории с Ленским расстрелом 1912 года показателен даже не сам по себе этот факт — абсолютно незаконных действий даже не полиции — по сути, ЧОПа, говоря по нынешнему, а реакция на это тогдашнего правительства, заявившего устами министра внутренних дел А.А. Макарова с трибуны III Думы: «Так было и так будет впредь!»), либо просто считавших, что дать в морду матросу, не слишком быстро выполняющего распоряжение начальства — это совершенно естественно для благородного господина офицера. Ну не станут же, в самом деле, эти поротые или битые по мордасам скоты, благородных господ "ловить, казнить и вешать"? Как выяснил всего через 7 лет бывший министр Макаров — станут.
Разумеется, присущий верхушке российского общества начала XX века социальный расизм не был ни единственной, ни, тем более, главной причиной Великой революции, обрушившей одну из величайших империй мира в небытие, но одной из песчинок, сместивших равновесие весов, несомненно стал. Ну и наших с вами предков (наших, наших — дворян в империи было 1,5 %, купцов — ещё 3-4 %, «синих» и «жёлтых» вагонов 1-2 класса на российских ж/д было где-то 10% от всего парка, притом, что вмещали они, как бы меньше, чем «зелёные», так что в современной России если процентов 5 имеет некрестьянских и непролетарских предков, то это очень хорошо) соответствующее отношение к «господам» формировало.
С днём международной пролетарской солидарности, товарищи! Ну и вам, господа хорошие, не хворать.
взято:https://aftershock.news/?q=nod...
Оценили 16 человек
30 кармы