"Умные учатся на своих ошибках, мудрые - на чужих" - хорошее правило, многократно подтвержденное личным опытом. Но насколько оно применимо в историческом смысле - не к отдельным людям и коллективам, а к целым народам и странам? В Российской Империи была сделана, по крайней мере, одна попытка учесть отрицательный опыт, накопленный европейскими странами в период индустриализации. К сожалению, эта попытка прервалась по не зависящим от исполнителей обстоятельствам, поэтому трудно с уверенностью судить о том, насколько хороши были ее перспективы.
В отличие от Франции, сотрясаемой революциями, Россия пережила 19 век относительно спокойно. Одно неудавшееся восстание 1825 г. и одно успешное покушение на жизнь монарха не имели широких последствий, на которые были рассчитаны. Зато в следующем веке по количеству социальных потрясений Россия опередила всех - что вполне объяснимо с учетом смены хозяйственного уклада, происходившей у нас с запозданием. Удивительно то, что видя общественные процессы в Европе с достаточно близкого расстояния, российские наблюдатели долго относили политическую пассивность соотечественников на счет национального характера, а активность - наоборот, на счет "влияния". Как там у классика:
Но крепко набрался каких-то новых правил.
Чин следовал ему: он службу вдруг оставил,
В деревне книги стал читать.
Наплыв населения в города в начале 20 в. не воспринимался правящим сословием , как угроза существующему порядку. Предполагалось, что устройство жизни и быта трудящихся - частное дело владельца фабрики, тем более что часть работников на лето уходила в деревню. Как ни странно, в Российской империи - крупном экспортере сельхозпродукции - не было ни министерства сельского хозяйства, ни министерства торговли. Не было и министерства промышленности (что плохо вяжется с заявлениями о ее "беспрецедентном расцвете"). Вопросами с/х и промпроизводства в меру своих сил ведало Министерство финансов, которое около 10 лет возглавлял С.Ю.Витте.
Соответствующим было и отношение правительства к такой социальной группе, как промышленные рабочие: профессиональные союзы были запрещены, попытки создания нелегальных объединений пресекались правительством.
Правда, для разрешения споров с владельцами предприятий в 1882 г. была создана Фабричная инспекция, подчинявшаяся Минфину, а в 1897 г. к надзору за фабриками подключилась полиция. Как можно судить по сообщениям современников, отношения между Минфином, инспекцией, полицейскими чинами и фабрикантами были сложными.
Первый фабричный инспектор Московского округа Иван Иванович Янжул писал в своих воспоминаниях о мелочной жадности работодателей, повальном несоблюдении недавно принятых законов, и в целом - о неудаче, которой закончилась первая попытка навести порядок в отношениях рабочих с администрацией :
("Воспоминания...", вып.2, с 189)
Другой стороной трудовых споров были владельцы предприятий, чей подход к "рабочему вопросу" часто отличался близорукостью и эгоизмом. Известно, что Савва Тимофеевич Морозов критически смотрел на большинство своих "собратьев по ремеслу":
— Да, политиканствующий купец нарождается у нас. Я думаю, что он будет так же плохо делать политику, как плохо работает. Промышленника, который ясно понимал бы непрочность своего положения в крестьянской стране, я — не видал. Наш промышленник — слепой человек, его ослепляет неисчислимое богатство страны сырьем и рабочими руками. Он надеется на тупость безграмотного крестьянства, на малочисленность и неорганизованность рабочих и уверен, что это останется для него надолго, на сотню лет. Не спеша и не очень умело он ворочает рычагами своих миллионов и ждет, что изгнившая власть Романовых свалится в руки ему, как перезревшая девка...
И наконец, третья сторона в лице Министерства внутренних дел была представлена "Отделением по охранению общественной безопасности и порядка в городе Москве" (оно же - Московское Охранное отделение или говоря проще - "охранка"), во главе которого с 1896 г. стоял С.В.Зубатов. Он был практиком и не оставил после себя фундаментальных трудов или многостраничных воспоминаний. Тем большую ценность представляют для нас немногие замечания, написанные им лично. Ниже приводится небольшой отрывок из его статьи, написанной после выхода в отставку.
=====================================================
(Цитата)
"...Революционеры настаивали в своей литературе на возможности в России, при наличных политических условиях, только резкого революционно-политического рабочего движения и так загипнотизировали чинов нашего ведомства в этом направлении, что стоило больших трудов доказать им возможность существования у нас не только революционного, но и самого настоящего буржуазного рабочего движения — союзно-профессионального, имеющего место в государствах с сильно развитыми капиталистическими формами.
То же самое повторилось и по вопросу о забастовках. Верные своей основной точке зрения, революционеры старались проводить их в революционно-политическом тоне.
Поэтому у нас установилось положение: раз имеется налицо забастовка, она должна быть непременно политической. Больших усилий стоило ввести в сознание ведомства, что могут быть забастовки и экономические, требующие к себе совсем иного отношения, чем политические.
При обсуждении разницы между революционно-социалистическим и мирным буржуазным рабочим движением, [мне] пришлось натолкнуться на спор Бернштейна с Марксом, на раскол в социал-демократической партии; на распадение ее на части — ортодоксальную и ревизионистскую; на появление в русском переводе литературы по профессиональному рабочему движению, в виде сочинений г-д Вебб, Зомбарт, Рузье, Кулеман, Геркнер, Вигуру и пр. Когда обнаружилось, что рабочие плохо читают толстые книги по легальному движению, стало необходимым устройство для них лекций и собеседований. Успехи в спорах над политическим противником натолкнули на мысль о возможности и практической борьбы с ним, в видах чего были разрешены ежедневные собрания рабочих в разных районах Москвы, и появился «совет рабочих в механическом производстве», в котором рабочим давались по делам советы самими же рабочими. Таков был путь, приведший московскую администрацию к своеобразной постановке рабочего дела в столице.
Остановившись по вопросу о развитии рабочего коллектива на предметной системе использования его мелких служебных недочетов, революционеры стали изводить местную власть сходками и забастовками, причем она, как выше было объяснено, не знала, что делать с попадавшимся в ее руки изобличенным, но совершенно сырым материалом. Чтобы пресечь такую провокаторскую повадку со стороны революционеров и фабричной администрации, столичной власти пришлось непосредственно самой войти в рабочие дела, не ограничиваясь в каждом случае лениво-формальными заключениями фабричной инспекции. Поступая так, она как бы заявляла, что рабочую массу охватила зловредная умственная эпидемия, почему от фабрично-заводских предприятий требуется принятие особых санитарных мер и установление чрезвычайных порядков, вместо наличных домостроевски-патриархальных.
Но этим затрагивалось министерство финансов с его фабричной инспекцией и окружающим его предпринимательским элементом (министерства торговли и промышленности тогда еще не существовало). Отсюда весь сыр-бор и загорелся.
Не зная всех упомянутых выше обстоятельств в области революционного рабочего движения, да и не желая их знать, чины министерства финансов повели борьбу с московской администрацией на строго формальной почве, посредством приказного крючкотворства. ....
...Рабочий труд, рабочего человека и рабочий вопрос министерство финансов рассматривало лишь с строго формальной и исключительно экономической точки зрения, под которую, конечно, никак нельзя было подвести революционного рабочего коллектива с его разнообразными стремлениями. А потому явления этого оно как бы не хотело замечать и ради него не желало поступаться своими правами в пользу другого ведомства. ...
…Особую неприязнь и у чинов фабричной инспекции, и в среде предпринимателей встретил так называемый, «совет рабочих механического производства», в котором рабочим давались по делам советы самими же рабочими. История его происхождения очень проста. Московской администрации приходилось видаться с двоякого рода недовольством: во-1-х, хозяев рабочими и, во-2-х, рабочих хозяевами.
Неосмотрительная доверчивость к просьбам первых [т.е. хозяев], особливо в острых случаях, могла всегда окончиться крупными рабочими беспорядками в промышленном заведении, и тем или поставить должностное лицо в конфликт с собственной служебной честью, или создать ему серьезные неприятности по службе, если бы при расследовании оказалось, что репрессивные меры были приняты опрометчиво, без достаточного основания. Между тем, разгоряченные ссорою со своими рабочими, крупные предприниматели обычно являлись большими любителями обращаться по телефону к начальнику полиции за присылкой к ним эскадронов.
Переходя к вопросу о недовольстве рабочих хозяевами, приходится заметить, что вспыхивающие то и дело забастовки — одни, будучи поставлены революционерами, другие, возникая самопроизвольно на экономической почве, а третьи, создаваясь из подражания — отрывали внимание от серьезного дела, плодили переписку с запросами и отписками, нервировали по службе и надоедали. Но из примеров прошлого выяснилось, что причины неудовольствия рабочих достаточно однообразны, а главное, что рабочие нередко упрямятся в своих требованиях не потому, чтобы были серьезно убеждены в их правоте, а единственно из недоверия к начальству, из безотчетного опасения, что их всегда хотят обмануть. Услышав, в силу этого, отрицательный отзыв о своем деле от человека, которому он верит, рабочий немедленно успокаивается и забывает о своем неудовольствии; в противном же случае он всюду ходит и скулит, жалуясь на собственное положение и возбуждая недовольство в других. Таким образом, у должностных лиц [в Москве] сложилось твердое убеждение, что объяснения с недовольными рабочими требуют большого навыка и искусства.
Поэтому, для облегчения себе труда, подлежащими чинами был возбужден вопрос об образовании в Москве центрального рабочего бюро, где скоплялись бы и разбирались все претензии рабочих через их же собственных выборных. Из такого бюро всегда было бы возможно получить справку, где и какого рода происходят недоразумения, где они готовятся или назревают, и в каком порядке рабочие намерены их разрешить: разговорить ли жалобщика и убедить его отказаться от своей претензии; направить ли недовольных лиц к фабричной инспекции, посоветовать ли им обратиться за юридической помощью в консультацию помощников присяжных поверенных, или командировать их в виде особой делегации к общей администрации, чтобы испросить у нее разрешение на чрезвычайное собрание для открытого выяснения вопроса, волнующего их товарищей. Словом, благодаря такому бюро, жизнь рабочей массы направлялась по известному руслу, где обычно все страсти успокаивались, а недоразумения разрешались, в большинстве случаев, мирным образом, не выходя на улицу и не выливаясь в форму рабочих фабрично-заводских беспорядков. От времени рабочая масса так привыкла к этому своему бюро по оказанию помощи путем товарищеских советов, что выше авторитета совета в ее глазах не существовало никакого другого.
Если до администрации доходили со стороны слухи о готовящихся где-либо недоразумениях, волнениях или забастовках, то она, не получая подтверждения о них от «совета рабочих», предлагала последнему проверить их через отправку на место происшествия своих членов. Фабриканты обычно против этого не протестовали, все выяснялось и оканчивалось к общему благополучию.
Тем не менее мощность авторитета «совета рабочих» выводила из себя как фабричную инспекцию, так и фабричную администрацию. На этой именно почве и разыгрался инцидент с заводчиком-прогрессистом Гужоном.
Поступили сведения, что у него готовится заварушка. По поручению администрации, члены совета отправляются на завод для их проверки. По приказанию Гужона, рабочих на завод не пускают. Добившись личного с ним свидания, члены совета выслушивают от него праздные речи о том, что, по закону, в России нет английских трэд-юнионов, а потому исполнять их незаконные желания он не видит основания; да, наконец, он не знает, кто они такие — рабочие или полицейские агенты. О своем затруднении члены совета уведомили по телефону администрацию, и им были посланы бланкированные удостоверения, за подписью генерала Трепова, в том, что они такие-то, и что они состоят членами разрешенного в Москве администрацией «совета рабочих механического производства». Но и после предъявления таких удостоверений, г. Гужон отказался допустить их на завод, явно компрометируя тем самым в глазах рабочих авторитет Московской административной власти. Вторично осведомленный генерал Трепов пригрозил по телефону г. Гужону немедленным взятием его под стражу, если распоряжения начальника полиции не будут им исполнены тотчас же. Вслед за сим было сделано представление о высылке французского подданного Гужона из пределов Империи, как вредного иностранца; но оно не получило движения, благодаря заступничеству за г. Гужона министерства финансов и некоторых высокопоставленных лиц. Заварушка тем временем разразилась забастовкой, доставившей г. Гужону немало серьезных неприятностей".
(Конец цитаты)
=====================================================
Ситуация с Гужоном - в некотором роде типичная. Будучи владельцем крупнейшего сталелитейного предприятия, он сохранял французское гражданство и последовательно выступал против правительственных ограничений и вмешательства в отношения между рабочими и предпринимателями.
Как видно из текста, ввиду неповоротливости правительства Охранному отделению при С.В.Зубатове приходилось для пользы дела заниматься несвойственными функциями - организационной, разъяснительной и воспитательной работой в рабочей среде, улаживанием трудовых споров, а также обоснованием необходимости своих действий перед владельцами предприятий, Минфином и другими организациями.
Как объяснял свое решение сам Зубатов,
...Попадаясь с прокламациями, так называемого, «частного характера», т.-е. с такими, в которых излагались одни только бытовые непорядки, без какой-либо революционной фразеологии (дурная основа, придирка мастера и пр.), но внизу которых значилась обычная революционная подпись (такой-то союз Российской социал-демократической рабочей партии) с приложением печати партии, рабочие эти попадали в удивительное и непонятное для себя положение:
в охранном отделении интересовались вопросом, от кого такой рабочий получил прокламацию, где достал ее, принадлежит ли он к издавшему ее преступному сообществу;
а рабочий сворачивал все время разговор на содержание листка, на мастера, основу и пр.
Когда ему замечали, что это к делу не относится, он раздражался, твердил, что в охране не хотят знать правды, что чины ее принадлежат к одной шайке с богатеями и пр.
При наличности такого конфликта между правдой реальной и правдой формальной, становилось невозможным положение самой администрации. Подобного рабочего, взятого на месте преступления, надлежало бы выслать, а он, в сущности, оказывался политически невинен, как младенец. Мало того, вслед за его арестом, являлась его жена с ребятами и плакалась, что ей с семьей есть нечего. Создавалась настоятельная необходимость серьезно разобраться во всей этой путанице, а пока что приходилось прибегнуть к самоограничению и самообузданию в области репрессий. Целесообразность карательной части циркуляра министра внутренних дел от 12 августа (§§ 4 и 8) была московской администрацией скоро заподозрена, и все внимание было обращено на §§ 2 и 5 того же циркуляра, которыми предписывалось выяснять причины волнений и устранять, по возможности, поводы к неудовольствию в тех случаях, когда рабочие имели основание жаловаться на притеснения или несправедливости фабрикантов или фабричной администрации.
==========================================
Несмотря на трудозатратность, в результате усилий "охранки" под руководством С.В.Зубатова снизился накал противостояния рабочих с фабричной администрацией в Москве и области, а главное - они сосредоточились на решении экономических проблем, революционная агитация была свернута. С.В.Зубатов получил повышение и был переведен в Петербург. Все говорило о том, что найденный им метод был правильным и надо было продолжать его применение. Однако, буквально через полтора года в результате министерской интриги Зубатов был уволен с занимаемой должности и больше на нее не вернулся.
Лично отправивший его в отставку В.К.Плеве был вскоре застрелен террористом. А Ю. Гужон был убит белогвардейцами на своей даче в Крыму в 1918, принадлежавший ему Московский Металлический завод был национализирован и в советское время получил название "завод Серп и Молот".
Зубатов погиб в 1917 (застрелился, узнав об отречении Николая II), а его имя к настоящему времени оказалось полузабытым. В советской литературе деятельность Охранного отделения, конечно же, оценивалась отрицательно в связи с тем, что отвлекала рабочих от революционной борьбы. Но и позднее его фигура оставалась оттесненной на историческую обочину более яркими личностями. Кроме того, сам по себе политический сыск в российском обществе никогда не считался почетным занятием. Однако, по сути своего характера и достижений С.В.Зубатов, на мой взгляд, достоин намного большего.
============================
Полный текст статьи С.В.Зубатова см.здесь : https://hrono.ru/libris/lib_z/...
Оценили 5 человек
12 кармы