"Россия не сердится, Россия сосредотачивается"

Одна фраза, из-за которой дрожали усы британского посла и менялась мировая история

Щёточки усов британского посла дрожали от возмущения. Он в третий раз перечитывал короткую депешу из Петербурга, а пальцы комкали тонкую бумагу.

— Этот русский... этот Горчаков... — посол швырнул листок на стол из красного дерева. — Он смеет нам угрожать!

Изящные чашки с остывшим чаем позвякивали на серебряном подносе. В дипломатическом салоне клубился табачный дым, а у буфета кто-то рассыпал корицу.

Европейские послы собрались на срочное совещание.

— Россия не сердится, Россия сосредотачивается, — процедил австрийский дипломат, постукивая набалдашником трости по паркету. — Что он хочет этим сказать?

— Это объявление войны! — вскрикнул француз.

— Нет, — процедил сквозь зубы старый датский посланник. — Это куда хуже. Этот господин похоже собирается нас переиграть.

Никто из них не знал, что в этот самый момент в своём петербургском кабинете князь Александр Горчаков улыбался, перечитывая их панические депеши. Европа начала нервничать. А значит, первый ход в его большой игре сделан верно.

Н. Т. Богацкий. Портрет князя А. М. Горчакова, 1876

Путь к власти

Полуденные лучи проникали через высокие окна Царскосельского лицея. Пятнадцатилетний Саша Горчаков дописывал очередное сочинение, когда его сосед по парте, кудрявый мальчишка Пушкин, ткнул его локтем:

— Ты опять первым закончил? Зубрила!

— Я не зубрю, — Горчаков аккуратно промокнул чернила. — Я готовлюсь.

— К чему?

— К тому, чтобы стать самым великим дипломатом России.

В лицейской библиотеке Горчаков проводил всё свободное время, склонившись над томами по истории дипломатии. Пока другие воспитанники гоняли мяч в саду или устраивали кулачные бои, он чертил на полях конспектов схемы международных альянсов и договоров.

В кармане его лицейского мундира всегда лежал маленький флакон с ядом. Не для самоубийства, для самоутверждения. Честолюбивый юноша поклялся себе, что если не получит место в Коллегии иностранных дел, примет яд. Впрочем, это был скорее театральный жест, ведь Горчаков учился блестяще, опережая всех, разве что тяжелее ему давалась математика.

Преподаватели качали головами, мол, странный мальчик. В свои пятнадцать рассуждает как прожжённый дипломат. На уроках философии спорит о трактатах Макиавелли. На занятиях по истории разбирает ошибки Талейрана.

Директор лицея как-то заметил:

"Этот будет либо великим министром, либо великим интриганом".

Он не знал, что Горчаков станет и тем, и другим.

Золотая медаль лицея открыла двери в Коллегию иностранных дел. Яд не понадобился. Начались годы стремительного восхождения. Сначала секретарь русской миссии в Лондоне, потом советник посольства в Риме, и уже после поверенный в делах во Флоренции.

В двадцать пять лет он уже составлял секретные депеши для императора. В тридцать вёл тайные переговоры с австрийским канцлером Меттернихом. В тридцать пять получил назначение в Вену, сердце европейской дипломатии.

Горчаков учился, наблюдал и запоминал. Каждый промах соперников, каждую оплошность союзников он складывал себе в копилку будущих побед.

На балах и приёмах он очаровывал дам и развлекал кавалеров остроумной беседой. А вернувшись домой, до рассвета писал подробнейшие отчёты о промелькнувших за вечер тайных знаках, случайных фразах и мимолётных взглядах.

Казалось, карьера складывается идеально. Но судьба уже готовила ему суровое испытание. Александру Михайловичу предстояло выбирать между властью и любовью. И этот выбор едва не стоил ему всего.

Цена любви

На балу в австрийском посольстве Горчаков впервые увидел Марию Мусину-Пушкину. Вдова генерала, мать пятерых детей, первая красавица Петербурга. Чёрное траурное платье лишь подчёркивало белизну кожи и золото волос.

Светские сплетники шептались:

"Ей тридцать семь! У неё пятеро детей! А этот выскочка-дипломат без гроша за душой".

Но карие глаза Марии Александровны смотрели на Горчакова с таким пониманием, какого он не встречал за все годы придворной жизни.

Её дядя, непосредственный начальник Горчакова, пришёл в ярость. Меттерних потирал руки, вот он, шанс убрать опасного русского дипломата. Интриги плелись всё гуще. В ход пошли анонимные письма, тайные доносы, подмётные статьи в газетах.

Развязка наступила холодным весенним утром. Начальник вызвал Горчакова в кабинет. На столе лежали два документа: разрешение на брак и прошение об отставке.

"Выбирайте, князь!".

Честолюбивый дипломат, мечтавший о посте канцлера, положил на стол прошение об отставке. Бумага с золотым вензелем забрала пятнадцать лет карьеры, связи в европейских дворах, мечты о великом будущем.

Их венчание прошло тихо, почти тайно. Пятнадцать лет счастья, это то, что подарила ему судьба взамен власти и почестей. Мария умерла внезапно, оставив двоих сыновей и разбитое сердце вдовца.

А через год после её смерти пришёл вызов в Петербург. Новое назначение. Новый взлёт. Но теперь он был другим, познавшим любовь и утрату, научившимся ждать и терять.

Впереди его ждало главное испытание — поражение и унижение Империи в Крымской войне. Но именно тогда проявится всё, чему научила его жизнь: терпение, мудрость и умение превращать поражение в победу.

М. А. Мусина-Пушкина, фрагмент миниатюры М. М. Даффингера

Поражение как начало победы

Весной 1856 года Петербург утонул в слякоти. Париж праздновал победу в Крымской войне, а в русской столице даже вороны каркали как-то обречённо. Чёрное море, запертое для русского флота. Бессарабия, отрезанная по живому от империи. Разрушенный Севастополь.

В приёмной министерства Горчаков перебирал донесения:

— британская эскадра у Константинополя,

— австрийские войска на Дунае,

— французские агенты в Польше.

Европа праздновала победу над русским медведем.

На столе громоздились папки с отчётами: пустая казна, сожжённые корабли, разорённые крепости. Но среди этих бумаг уже лежал черновик знаменитого циркуляра, документа, который заставит Европу содрогнуться.

Горчаков писал его три ночи. Вычёркивал, переписывал, оттачивал каждое слово. Фраза "Россия не сердится, Россия сосредотачивается" родилась под утро, когда чернильница почти опустела.

Этот циркуляр читали при дворах всей Европы. Одни смеялись:

"Пустые угрозы!"

Другие хмурились:

"Что задумал этот русский лис?"

А Горчаков методично выстраивал новую стратегию.

Первым шагом стал союз с Пруссией. Бисмарк, этот "железный канцлер", оказался идеальным партнёром. Пока Пруссия воевала с Австрией и Францией, Россия копила силы.

В министерском кабинете теперь допоздна горели свечи. Горчаков создавал новую дипломатию, и никаких романтических порывов, никакой жертвенности ради чужих интересов. Только холодный расчёт и интересы России.

Европейские газеты пестрели карикатурами, где русский медведь лежал, затаившийся в берлоге. Они не понимали того, что зверь не спит, он просто готовится к прыжку. И этот прыжок окажется сокрушительным.

Портрет князя А. М. Горчакова. Фотография К. И. Бергамаско, 1860-е гг.

Танец среди волков

Осенью 1863 года в Польше вспыхнуло восстание. Британский посол вручил ноту с требованиями. Австрийский канцлер пригрозил войной. Французский император стал бряцать оружием.

На рабочем столе Горчакова лежала карта Европы, истыканная флажками. Красные — враги, зелёные — союзники, жёлтые — выжидающие. Красных было больше.

Утренняя почта приносила кипы газет.

"Таймс" требовала наказать Россию. "Монитёр" предрекала новую Крымскую войну. "Винер Цайтунг" призывала к крестовому походу против русских варваров.

Горчаков писал ответные ноты спокойным, почти насмешливым тоном. За пятнадцать лет после Крымской войны он превратил русскую дипломатию в точную науку.

В Берлине Бисмарк укреплял прусскую армию. В Париже Наполеон III затевал авантюры. А Горчаков ждал как опытный шахматист, просчитавший партию на десять ходов вперёд.

Европейские державы увязли в собственных конфликтах. Австрия проиграла войну Пруссии. Франция готовилась к схватке с немцами. Британия следила за колониями. Момент для решающего хода приближался.

Под пером Горчакова рождалась новая нота. Короткая. Жёсткая. Без тени сомнения. Россия больше не станет соблюдать унизительные статьи Парижского договора. Чёрное море снова станет русским.

Дипломаты в европейских столицах рвали на себе волосы:

Как он посмел? Почему именно сейчас? Но было поздно. Старый лис переиграл их всех.

                            Князь А. М. Горчаков, около 1871 г.

Триумф без единого выстрела

В 1871 году в адмиралтействе зазвенели топоры и на верфях принялись закладывать новые корабли.

На столе у Горчакова лежал императорский указ о присвоении титула светлейшего князя. Рядом лежали свежие депеши из европейских столиц. Британский лев рычал бессильно. Французский петух прятал голову под крыло. Австрийский орёл жалобно клекотал.

Старый канцлер усмехался в седые усы. Пятнадцать лет назад они праздновали победу над Россией. Теперь же не понадобилось ни единого выстрела. Только терпение, расчёт и умение ждать.

Горчаков оторвался от бумаг и подошел к окну. Расплавленный сургуч на недописанном письме застывал красными каплями. Вдалеке грохотали корабельные салюты, новые фрегаты входили в Севастопольскую бухту под Андреевскими флагами, пятнадцать лет пролежавшими под замком.

Из окна министерства были видны купола строящегося храма Христа Спасителя, символа возрождения. Россия расправляла плечи. Раны Крымской войны затягивались.

В 1879 году вся страна собирала деньги на памятник Пушкину. Последний из лицеистов первого выпуска, Горчаков прислал двести рублей. Но на открытие не пришёл, слишком много было воспоминаний.

Год спустя, в Баден-Бадене, где он лечил застарелую подагру, сердце старого дипломата остановилось. Титул канцлера после него не носил никто — словно Россия признавала, что второго такого не будет.

На его могиле написали просто: "Здесь лежит человек, который любил Россию".

А в петербургских гостиных ещё долго вспоминали его фразу:

"Россия не сердится, Россия сосредотачивается".

Фразу, которая научила империю главному, что иногда нужно просто выждать время.

ИСТОЧНИК