Федерико Гарсиа Лорка: сердце на ладони

  Среди жертв мирового фашизма едва ли найдётся другой молодой поэт, чья посмертная слава могла бы сравниться с популярностью Федерико Гарсии Лорки. В августе 1936 года он пал от рук фашистских палачей где-то на шоссе, в двадцати пяти километрах от его родной Гранады, и был похоронен в братской могиле, вместе с другими расстрелянными в тот день испанскими патриотами.

  Убив поэта, франкисты и их берлинские хозяева задумали убить и его поэзию: они собрали его книги и сожгли на костре, на площади Кармен, в Гранаде.

  Но поэт и его творчество оказались бессмертными. И теперь, чем ближе окончательная победа добра над злом, тем чаще встаёт в нашей памяти светлый образ поэта, не изменившего своему народу ни в жизни, ни в смерти. Вспомним сегодня, в день рождения Поэта, некоторые из лучших стихов.

Когда умру,
схороните меня с гитарой
в речном песке.

Когда умру,
в апельсиновой роще старой,
в любом цветке.

Когда умру,
буду флюгером я на крыше,
на ветру.
Тише... Когда умру!

     Гитара

Начинается
Плач гитары.
Разбивается
Чаша утра.

Начинается
Плач гитары.
О, не жди от нее
Молчанья,

Не проси у нее
Молчанья!

Неустанно
Гитара плачет,
Как вода по каналам - плачет,
Как ветра над снегами - плачет,

Не моли ее
О молчанье!

Так плачет закат о рассвете,
Так плачет стрела без цели,
Так песок раскаленный плачет
О прохладной красе камелий,

Так прощается с жизнью птица
Под угрозой змеиного жала.
О гитара,
Бедная жертва
Пяти проворных кинжалов!

   (Перевод М.Цветаевой)

И в полночь на край долины
Увёл я жену чужую,
А думал – она невинна.

То было ночью Сантьяго,
И, словно сговору рады,
Вокруг фонари погасли
И замерцали цикады.

Я сонных грудей коснулся,
Последний проулок минув,
И жарко они раскрылись
Кистями ночных жасминов.

А юбка, шурша крахмалом,
В ушах звенела, дрожала,
Как полог тугого шелка
Под сталью пяти кинжалов.

Врастая в безлунный сумрак,
Ворчали деревья глухо,
И дальним собачьим лаем
За нами гналась округа.

За голубой ежевикой,
У тростникового плеса,
Я в белый песок впечатал
Её смоляные косы.

Я сдёрнул шелковый галстук,
Она наряд разбросала.
Я снял ремень и револьвер,
Она – четыре корсажа.

Была нежна её кожа,
Белей лилейного цвета –
И стёклам в ночь полнолунья
Такого блеска не ведать.

А бёдра ее метались,
Как пойманные форели,
То лунным холодом стыли,
То белым огнем горели.

И лучшей в мире дорогой
До первой утренней птицы
Меня этой ночью мчала
Атласная кобылица...

Меня не покинул разум,
А гордость идёт цыгану.
Слова, что она шептала,
Я вам повторять не стану.

В песчинках и поцелуях
Ушла она на рассвете.
А гневные стебли лилий
Клинками рубили ветер.

Я вёл себя так, как должно –
Цыган до смертного часа!
Я дал ей кольцо на память
И больше не стал встречаться,

Запомнив обман той ночи
В туманах речной долины –
Она ведь была замужней,
А мне клялась, что невинна.

   Прелюдия

И тополя уходят,
но след их озёрный светел.
И тополя уходят,
но нам оставляют ветер.

А он умирает ночью,
обряженный чёрным крепом.
Но нам оставляет эхо,
плывущее вниз по рекам.

А мир светляков нахлынет -
и прошлое в нём потонет.
И крохотное сердечко
раскроется на ладони.

  Постскриптум. С подачи https://cont.ws/@zrenoes привожу строчки Николая Асеева, отозвавшегося на смерть Лорки как на личную трагедию:

Почему ж ты, Испания,
в небо смотрела,
когда Гарсиа Лорку
увели для расстрела?

Андалузия знала
и Валенсия знала, -
Что ж земля
под ногами убийц не стонала?!

Что ж вы руки скрестили
и губы вы сжали,
когда песню родную
на смерть провожали?!

Увели не к стене его,
не на площадь, -
увели, обманув,
к апельсиновой роще.

Шёл он гордо,
срывая в пути апельсины
и бросая с размаху
в пруды и трясины;

те плоды
под луною
в воде золотели
и на дно не спускались,
и тонуть не хотели.

Будто с неба срывал
и кидал он планеты, -
так всегда перед смертью
поступают поэты.

Но пруды высыхали,
и плоды увядали,
и следы от походки его
пропадали.

А жандармы сидели,
лимонад попивая
и слова его песен
про себя напевая.