"ИСТОРИЯ ИНДИЙ"(часть 9) Бартоломе де Лас Касас. О захвате и порабощении цивилизаций Северной и Южной Америк, которые до прихода европейцев назывались одним словом - Индия.

Бартоломе-де-Лас-Касас. 

История Индий. Книга 3, часть 4.

Глава 50

о том, как распрощался Васко Нуньес с касиками, возвращаясь с побережья Южного моря

Васко Нуньес, довольный, радостный и торжествующий, решил вернуться в Дарьей. Он возвращался с грузом потрясающих новостей и величайших надежд, рассчитывая ближайшим летом открыть огромные сокровища золота и жемчуга; но хотя открытия эти в действительности превзошли самые дерзкие мечты и надежды, плодами их Васко Нуньесу не суждено было воспользоваться. Он распрощался с касиками Чиапесом и Тумако, пожелав им счастливо оставаться и поблагодарив за все то, что они сделали для него и его товарищей; особенно горячо он благодарил Чиапеса, с которым вместе пережил столько лишений и в преданности которого он не раз убеждался; они обнялись; Чиапес особенно горевал, прощаясь с Васко Нуньесом, потому что индейцы обыкновенно быстро привязываются к тем, кто не приносит им зла; и Нуньес, на этот раз искренне привязавшийся к касикам, оставил с ними тех испанцев, которые занемогли или ослабели, и просил позаботиться о них до той поры, пока они не окрепнут и не смогут последовать за ним; касики же предоставили в его распоряжение столько индейцев, сколько необходимо было для переноски грузов, и приказали им сопровождать испанцев до тех пор, пока не минет в них надобность. Испанцы возвращались не тем путем, каким двигались к Южному морю, и вступили во владения и земли еще одного касика по имени Теаотхан; касик, получив известие об их приближении и зная о том, как расправляются они с теми, кто встречает их недружелюбно, решил, не имея достаточно сил для отпора, выйти к ним навстречу с миром и принять их в своем селении со всеми знаками дружбы, благоволения, радушия и услужливости, на какие только он и его подданные были способны. Васко Нуньесу он преподнес богатейший дар: 1000 кастельяно золота в изделиях тонкой работы и 200 прекрасных жемчужин, хотя и несколько замутненных из-за того, что из раковин их извлекали с помощью огня. Он снабдил испанцев и индейцев Чиапеса едой из имевшихся у него запасов и проявил радушие во всем, как будто они были его родичи и друзья. Он попросил Васко Нуньеса дать разрешение подданным Чиапеса вернуться на родину, поскольку у него в доме христианам ни в чем не будет недостатка. Васко Нуньес дал согласие, и индейцы Чиапеса, снабженные провиантом, отправились в обратный путь. Два или три дня испанцы отдыхали у Теаотхана, и, когда они вновь двинулись к Дарьену, касик, зная о том, что им предстоит путь большей частью по безлюдным местам и через высокие хребты, где водится множество тигров и львов, снабдил их большим количеством припасов, — лепешками, соленой рыбой и многим другим, а также послал с ними множество слуг из своих подданных и подданных других вождей, чтобы они обслуживали испанцев в пути и несли их грузы; а начальником над всеми ними на время пути он назначил своего старшего и любимого сына, приказав ему и всем остальным индейцам ни на миг не покидать испанцев и не возвращаться без согласия и приказания Васко Нуньеса. Индейцы намеревались проследовать через земли одного правителя, наиболее могущественного из всех, с которыми до сих пор встречались испанцы; касики, по-видимому, с ним враждовали и — справедливо или нет — жаловались на него испанцам, желая, быть может, чтобы испанцы, которых индейцы теперь считали непобедимыми, пошли войной против этого правителя по имени Пакра. Пакра не осмелился встретить испанцев войной или миром и предпочел скрыться. Чтобы добраться до владений Пакры, испанцы вынуждены были подниматься по кручам и почти на всем протяжении пути, не имея воды, испытывали такую страшную жажду, что, не будь с ними индейцев, которые показали им в стороне от дороги, в глубине долины, источник, все бы они здесь погибли. Когда испанцы добрались до селения Пакры, там не оказалось ни души: это не помешало им ограбить селение; они нашли там на 3000 песо золотых украшений. Васко Нуньес разослал гонцов по лесам, чтобы найти Пакру и предложить ему вернуться без боязни и с миром; в противном случае, заявил он, он сам отправится на поиски и бросит его на растерзание псам, как поступал он и с другими непокорными касиками. Пакра, напуганный угрозами Нуньеса и наслышавшийся о жестокости его псов, которых во всех этих краях уже начали бояться больше, чем дьявола, решил вернуться, сдавшись на милость Васко Нуньесу и понадеявшись на его обещания; вместе с ним явились еще трое правителей, бывших, видимо, его вассалами, в сопровождении своих подданных. Как писал позднее Васко Нуньес королю, этот правитель Пакра обладал такой отталкивающей внешностью и столь непропорциональными частями тела, что каждый, кто его видел впервые, не мог не прийти в изумление. Как писал он далее, многие касики и правители близлежащих земель, узнав о том, что Пакра явился к испанцам, начали на него жаловаться, ссылаясь на многочисленные оскорбления с его стороны, а посему решил Васко Нуньес казнить Пакру. Приняв это решение, он сначала умильно, как будто умоляя его, просил указать, где добывают золото в его краях, по слухам весьма богатых драгоценными металлами. Пакра ответил, что не знает этого; тогда Нуньес стал угрожать ему, подверг его пыткам, — все безрезультатно. Когда же Пакру спросили, откуда взялись те 3000 песо, которые были у него отобраны, он ответил, что добывать золото умели лишь в древние времена, а ныне эти умельцы умерли, и ему за всю его жизнь ни разу не пришло в голову приказать своим подданным искать или добывать золото. В конце концов Васко Нуньес приказал бросить Пакру вместе с тремя другими правителями, которые явились с ним, на растерзание псам; а после того как они погибли, тела их были сожжены. Отметим великую жестокость и слепоту этого несчастного Васко Нуньеса, который обещал касикам безопасность, а после того как они, поверив его клятвенным заверениям и не чувствуя за собой никакой вины, явились, коварно расправился с ними. Да и какое право имел он, находясь во владениях Пакры, проявив себя злодеем повсюду и поступая подобно тирану в отношении всех правителей земель, брать на себя роль судьи и разбирать жалобы, которые принесли на Пакру другие касики? И если бы даже он имел право осуществлять правосудие в отношении Пакры, который согласно естественному праву сам мог вершить правосудие в отношении Васко Нуньеса, — какие основания были у него полагать, что правы те именно, кто жаловался на Пакру, и в какой мере основательно и справедливо считали они себя оскорбленными? Откуда Васко Нуньесу было знать, не вознамерились ли жалобщики, будучи вассалами Пакры, великого правителя тех земель, восстать против его власти, или уже восстали против него и, осведомленные о могуществе испанцев, прибегли к их помощи в своей борьбе против своего сеньора? Далее: выслушал ли Нуньес оправдания Пакры, провел ли он тщательный разбор дела и побеседовал ли он со всеми на их языке, в котором и трех слов толком не знал? Был ли он настолько, следовательно, убежден в вине Пакры, чтобы иметь основания бросить на растерзание псам его и трех несчастных правителей, доверившихся его обещаниям? Одно несомненно, что перед божьим судом представал на самом деле куда более неправедным, виновным и отвратительным Васко Нуньес, носивший имя христианина, но творивший вместе с другими испанцами беззакония, жестокости и зло по всей этой земле, чем Пакра, даже если бы он был еще более безобразным и несправедливым, а те, кто на него жаловался, были бы совершенно правы. А ведь, быть может, на самом деле Пакра и не был неправ, а Васко Нуньесу не должно было брать на себя обязанности судьи, и не мог он разобрать это дело по справедливости из-за незнания языка, и его христианским долгом было выступить посредником между спорящими, примирить их и укрепить дружбу, — и всего этого он мог добиться без всякого труда. После того как испанцы, оставленные Васко Нуньесом в селении Чиапеса, почувствовали себя в силах продолжать путь, они последовали за Нуньесом. Чиапес дал им сопровождающих и обеспечил провиантом на дорогу. Они прибыли во владения некоего касика и правителя по имени Бононайма. Узнав о прибытии испанцев, касик принял их со всем возможным радушием и гостеприимством, как если бы они были его кровными братьями. Он принес им в дар 2000 кастельяно. Отдохнув день или два, испанцы отправились дальше, и касик, снабдив их большим количеством слуг и в изобилии продовольствием, пожелал лично их сопровождать до места встречи с Васко Нуньесом. Когда все они прибыли в селение Пакры, где еще оставался Васко Нуньес, касик взял несколько прибывших с ним испанцев за руки и сказал Васко Нуньесу: “Вот, храбрый и доблестный муж, твои товарищи, которых я доставил к тебе такими же крепкими и здоровыми, какими они вошли в мой дом; и да хранит их и тебя тот, кто производит гром и молнию, дает нам плоды земли и кормит нас”. (Как полагали, именно это значила его речь); говоря, он поднимал глаза к солнцу, так что, видимо, солнце они почитают за божество или силу, которая дает им природные блага. Он говорил еще долго, и, кажется, о любви; хотя никто ничего не понял, но истолковали его слова именно в этом смысле. Васко Нуньес самым торжественным образом выразил свою признательность и горячо поблагодарил касика за любезный прием, гостеприимство и добрую компанию; он подарил ему множество кастильских безделушек, которые касик принял как великий дар и сокровище. Как писал позднее Васко Нуньес королю, касик сообщил ему многие секреты относительно золотых россыпей в тех краях и соседних землях, в том числе, видимо, если верить письму Нуньеса королю, и по поводу богатств Перу. Когда касик решил вернуться домой в родные земли, они попрощались с великой любовью и сердечностью, поклявшись сохранить союз и дружбу на вечные времена. В селении Пакры, которого Васко Нуньес отдал на растерзанье псам, он со своим отрядом отдыхал месяц, что позволило всем восстановить силы, ибо даже самые выносливые среди испанцев не раз слабели от великих лишений и голода, перенесенных до этого. Наконец, Васко Нуньес покинул селение Пакры в сопровождении индейцев Теаотхана, того самого, который, как мы рассказывали, по доброй воле вышел испанцам навстречу и принял их столь любезно. Они направились к берегам реки Комогре, по которой название получила и вся та территория и даже ее касик, чей сын, как мы указывали выше, первым поведал Васко Нуньесу о Перу и его сокровищах. Им пришлось преодолеть страшные кручи и хребты, почти безлюдные, если не считать нищего племени во главе с двумя касиками, с которыми испанцы встретились в одном селении; индейцы этого племени, живя высоко в горах, почти не имели, по-видимому, полей. И все же испанцы немного пополнили здесь припасы провианта и взяли с собой горцев в качестве проводников. Путь испанцев пролегал с хребта на хребет, без всяких дорог, а иногда через трясины, где они наверняка погибли бы, если бы индейцы не предупредили их заранее об этих гиблых местах. Так, с неслыханными трудностями продвигались они в течение трех суток; от голода, утомления и слабости погибло несколько индейцев Теаотхана и испанцев. Это были места, где не ступала нога человека; правда, кое-где были селения индейцев, но каждое селение довольствовалось тем, что имело, и индейцы этих селений не общались между собой. Когда испанцы добрались до селения некоего касика по имени Бучебука, селение оказалось пустым, ибо и касик и все жители бежали, едва заслышав о приближении испанцев. Васко Нуньес отправил на поиски касика нескольких индейцев Теаотхана, продолжавших безропотно трудиться на него, мирясь со всеми лишениями; они разыскали касика, укрывшегося в горах, и от имени испанцев заверили его, что ему не грозит опасность. На это касик ответил, что скрылся не из боязни испанцев, а от стыда и печали, так как нет у него достаточно продовольствия и прочих припасов, чтобы принять испанцев подобающим образом; но в знак дружбы и союза он просит принять чаши и другие изделия из золота, которые он им посылает, прося извинить за то, что не может услужить им еще чем-либо. Испанцы покинули это селение голодными, очень ослабевшими и близкими к отчаянию: испанцев вместе с индейцами, переносившими их грузы и прислуживавшими им в пути, было очень много, а вьючных животных и повозок у них не было; поэтому даже если бы в каждом селении, куда они прибывали, им отдавали бы весь запас продовольствия, то этого запаса могло бы хватить на два дня пути по безлюдной местности, поскольку каждый индеец мог унести груз весом не более двух-трех арроб. Испанцы медленно продвигались вперед; вдруг на холме появились индейцы, знаками показавшие, что хотят с ними говорить и просят подождать их. Васко Нуньес приказал всем остановиться и спросил индейцев, что им надобно. Индейцы заговорили: “Наш касик Чиорисо шлет вам привет и просит передать, что очень хотел бы пригласить вас к себе в селение. Хотя он никогда не встречался с вами, но много слышал о вас как о мужественных людях и потому хотел бы выразить свою любовь к вам; слышал он, что вы наказываете и преследуете тех, кто притесняет других, а у него есть враг, великий правитель, который принес ему немало горя, и хотел бы наш господин, чтобы вы пришли к нему на помощь; у враждебного нашему господину касика есть много золота, и вы могли бы его заполучить, а господин наш в доказательство того, что он желает вам блага и добра, посылает вам эти 30 золотых блюд и обещает дать куда больше, если вы сочтете возможным явиться к нему”. Насколько мне известно, подаренные блюда весили 1400 кастельяно. Васко Нуньес попросил поблагодарить их господина, пообещал в свое время нанести ему визит и послал ему несколько железных топориков, за которые он получил золота в десять раз больше, и тем не менее индейцы все еще считали, что не полностью с ним расплатились. Индейцы, довольные полученными топориками и полные надежд на то, что Васко Нуньес в свое время явится им на помощь, весело и радостно отправились в обратную дорогу, а Васко Нуньес со своим отрядом продолжал свой путь к реке Комогре.

Глава 51

о возвращении Васко Нуньеса де Бальбоа в Дарьей У испанцев было столько золота, что большую часть индейцев они нагрузили им, а не продовольствием и прочими припасами. Но хотя золоту, в силу его природы, свойственно веселить душу, однако же сильный голод и усталость, от которых страдали испанцы, породили в них такое уныние и печаль, что сердца их оставались глухи к любым утешениям. Легко представить себе, что, окажись по дороге таверна, они не стали бы спорить о ценах и, сколько бы с них не спросили за продовольствие, заплатили бы сполна. Продолжая свой путь, достигли они земель и владений касика Покоросы, который скрылся, едва узнав об их прибытии. Но когда отправленные к нему гонцы передали заверения испанцев о том, что они не замышляют против него ничего дурного, касик не замедлил вернуться. Он подарил Васко Нуньесу 1500 песо золота, а также несколько индейцев в услужение, получив взамен, к полному своему удовольствию, какие-то медальоны, которые Васко Нуньес привез из Кастилии, да несколько топоров. Месяц прожили испанцы во владениях Покоросы, не испытывая недостатка в еде, и те из них, кто обессилел и ослабел в пути, стали быстро поправляться. Решил Васко Нуньес покинуть Покоросу и принялся расспрашивать о дальнейшем пути; ему рассказали, что им никак не миновать страну, в которой владычествует Тубанама. Этот царь, тот самый, о котором рассказывал сын Комогре, как мы поведали в главе 46, был великим властителем, чье могущество и доблесть приводили в трепет всех обитателей тех краев. Тогда Васко Нуньес созвал всех испанцев и сказал им, что следует напасть на Тубанама и захватить его прежде, чем до него дойдут вести о них. Таково же было мнение и Покоросы, злейшего врага царя. И ответили испанцы: пусть поступает Васко Нуньес как считает разумным и пустится в путь раньше, чем кто-либо предупредит Тубанама. Васко Нуньес взял с собой 60 самых умелых воинов, быстрых в ходьбе, здоровых и крепких духом, а сверх того некоторое число индейцев, предоставленных ему Покоросой. Остальных же испанцев, которые были еще больны к слабы, он оставил, чтобы они отдыхали и набирались сил. Той же ночью Васко Нуньес со своими 60 солдатами отправился в путь, и шли они так быстро, что за день проходили расстояние, на которое обычно тратилось два дня; так что однажды поздним вечером они совершенно неожиданно появились перед Тубанама и схватили его. Рассказывают, что у него было 80 жен, и всех их, как и других родичей, живших вместе с ним в его очень большом жилище, испанцы взяли в плен. Это привело в смятение жителей селения, и все они разбежались. Индейцы же Покоросы, которые прибыли с Васко Нуньесом, принялись поносить и оскорблять Тубанама, как только могли, чтобы отомстить ему и унизить его. Когда о пленении Тубанама узнали в других селениях, таивших на него обиду, явились и оттуда индейцы и тоже жаловались на него Васко Нуньесу и всячески оскорбляли его. Тубанама же отвечал, что все это ложь и что они возводят на него напраслину и свидетельствуют против него ложно лишь потому, что полны зависти к нему, видя, что он более могуществен, чем они, и что они не могут взять над ним верх и подчинить себе, а на самом же деле они оскорбляли его куда больше, чем он их. Так спорили они, бросали взаимные обвинения, оправдывались и отвечали друг другу. Тогда Васко Нуньес притворно заявил, что собирается бросить Тубанама на растерзание псам или в реку, которая протекала поблизости, и приказал испанцам вытащить его из дома. Зарыдал тогда Тубанама и бросился к ногам Васко Нуньеса, твердя, что он не только никогда не наносил оскорбления ни ему, ни прочим христианам, но, напротив, всегда их уважал, хотя и не видел до сих пор, и считал людьми отважными и великодушными; что напрасно он доверяется его врагам, которые ненавидят его. И в доказательство своего уважения к испанцам Тубанама приблизился к Васко Нуньесу, положил руку на его меч и сказал: “Разве кто-либо, кроме безумца, может помышлять взять верх над этой маканой (если только он назвал меч именно так), которая одним ударом рассекает человека надвое, от головы до пояса. Разве не разумнее любить этих людей, вместо того чтобы ненавидеть. Не убивай меня, умоляю, а я принесу тебе все золото, какое имею и смогу раздобыть”. Так говорил он, полагая, что смерть его близка, и приводя все новые и новые доводы в свою защиту. Он при этом громко рыдал, и многое из того, что он говорил, трудно было даже разобрать. Не знаю, как назвал меч Тубанама, а маканой называют индейцы острова Санто-Доминго оружие, которым они сражаются как мечом, держа его в обеих руках; изготовляется макана из пальмового дерева, которое, как мы уже не раз выше указывали, обладает большой прочностью. Васко Нуньес, вовсе не собиравшийся убивать Тубанама, сделал вид, что немного смягчился, и, будто бы сжалившись над ним, приказал его развязать. Едва освободившись от пут, Тубанама тотчас же приказал принести 3000 песо золота в драгоценностях тонкой выделки — браслетах, ожерельях и иных женских украшениях. Еще через три дня прислали ему какие-то вожди, видимо вассалы, по его приказанию 6000 песо. Когда Тубанама спросили, где добывают это золото, он всячески отрицал, что его находят в его землях, и утверждал, что это золото его предкам прислали с реки Комогре, впадающей в Южное море; индейцы Покоросы и другие его враги, явившиеся туда, чтобы рассчитаться с ним за прошлые обиды, заявили, что он лжет, ибо все его царство и вотчина более чем какая-нибудь другая земля богаты золотом. Тубанама, однако, настаивал на своем, заявляя, что нигде в его владениях не сыщешь ни единой россыпи, и что если иногда его подданные и находили в реках несколько зернышек золота, то это не принималось в расчет и не побуждало к дальнейшим поискам золота, потому что для того чтобы добыть его, надо было бы основательно потрудиться. Тем временем к Покоросе прибыли испанцы, отдыхавшие в других селениях по пути. Среди прочих пожитков, которыми нагрузили они индейцев, было несколько заступов и лотков, а также других инструментов. Все это они взяли с собой, чтобы искать золото в реках и других местах, по которым пролегал их путь. Васко Нуньес отправил гонцов за этими инструментами, и их доставили ему в день рождества христова; день этот был отпразднован торжественно, причем дань отдали больше плоти, чем духу, ибо даже три мессы, которые испанцы прослушали в тот день, не прибавили им религиозного рвения — слушали они богослужение весьма невнимательно; на следующий же день, в праздник святого Стефана, благочестие не помешало им заложить шурфы на холмах и в ручьях, то есть выкопать ямы и взять пробы, чтобы найти то, что было предметом их вожделений и во имя чего они по доброй воле терпели столь великое множество опасностей и превратностей судьбы. В шурфах этих обнаружили они превосходное золото, в том числе много зерен размером с горошину, что с несомненностью свидетельствовало о наличии здесь богатейших россыпей. Из этого заключили наши испанцы, что правы были индейцы Покоросы; Тубанама же отрицал эту истину, вполне основательно полагая, что, если испанцы отыщут золото в его владениях, то уже никогда не уйдут отсюда, из чего и ему, и его подданным, и всему его государству проистечет немало зол. Другие же считали, что Тубанама скрывал истину не потому, что дорожил золотом, а потому лишь, что не ценил его. Правы были, однако же, первые; истина сия превосходно известна повсюду в Индиях; следует иметь в виду, что обычно все туземцы бегут, как только поблизости появляются испанцы, и всячески скрывают золотые россыпи, ибо знают уже по собственному опыту либо наслышаны от других, что ради золота испанцы все опустошат, а затем и истребят их. Прежде чем покинуть эти земли, приказал Васко Нуньес заложить новые шурфы в других местах, и повсюду находили еще более явные признаки того, что эти земли богаты золотом. А посему порешил Васко Нуньес со временем основать два испанских поселения, одно — на землях Тубанама, другое — во владениях Покоросы, имея в виду двоякую цель: во-первых, поселив испанцев в этих местах, обеспечить безопасность пути от моря до моря; во-вторых, завладеть золотом, россыпи которого, богатейшие, как полагал Васко Нуньес, находились поблизости. Отнял Васко Нуньес у Тубанама всех его жен и все, что только мог он отобрать, забрал с собой и одного из сыновей Тубанама; говорили, впрочем, что сына своего Тубанама отправил по доброй воле, чтобы тот в беседах с испанцами познал их язык и, быть может, стал бы его лазутчиком в их стане, сообщая ему о намерениях испанцев. Напоследок приказал Васко Нуньес Тубанама, чтобы подданные его собирали золото, а он отправлял его испанцам; тогда Тубанама навсегда сохранит дружбу и расположение испанцев. Большие лишения и голод, которые перенес Васко Нуньес, вызвали легкую лихорадку, и он заставил индейцев нести его в гамаке. Прибыли они в селение и владения Комогре, прежний властитель которого умер, оставив свою вотчину в наследство старшему сыну, тому самому разумному юноше, который когда-то корил испанцев, увидев, что они ссорятся из-за дележа добытого золота; он же впервые сообщил им об огромных землях и неисчислимых богатствах Перу. Юный касик принял Васко Нуньеса и остальных с большой радостью и торжественностью, что было весьма приятно испанцам. Касик подарил Васко 2000 песо золота в различных предметах, а тот дал взамен полотняную рубаху, и властитель Комогре по доброте своей счел это достаточным. После нескольких дней отдыха, когда немного восстановили силы те, кто поправлялся быстрее, а сам Васко Нуньес избавился от лихорадки, решил Васко отправиться в Дарьей с несколькими поклажами золота, общей стоимостью, думаю, не менее 30 или 40 тысяч кастельяно, на которые в те времена можно было приобрести больше, чем на 300 тысяч ныне; причина же такого падения цены на золото — та, что с тех пор его добывали в Перу в огромных количествах. Покидая Комогре, Васко Нуньес настойчиво потребовал от касика, чтобы подданные его не забывали собирать золото и направлять ему, Нуньесу. Для него и для всей его братии золото было единственным, чего с вожделением искали они всюду и всегда. Когда Васко прибыл в селение касика или сеньора Понки, о котором мы упоминали выше, в 46 главе, его дожидались там четверо испанцев, отправившихся из Дарьена на его поиски, чтобы оповестить о прибытии с острова Эспаньолы двух кораблей с большим количеством продовольствия. Весьма обрадовавшись этим вестям. Васко Нуньес отобрал двадцать самых здоровых и крепких носильщиков и поспешил в Дарьей, приказав остальным добираться как смогут. 19 января нового 1514 года прибыл он в Дарьей, а покинул его он в первый день сентября прошлого 1513 года. Все испанцы, находившиеся в Дарьене, вышли ему навстречу самым торжественным образом. Когда же стало известно, что он открыл Южное море и нашел жемчуг, а также когда они увидели, как много золота и превосходного жемчуга он добыл, радости их не было предела, и каждый из них почитал себя счастливейшим человеком в целом свете. Несчастные, они не отдавали себе отчета в смысле происходящего, в том, что своим поведением они оскорбляют имя христово и заставляют индейцев его ненавидеть, возмущая, тревожа и повергая в геенну столько душ, обращая свободных людей в рабство, похищая у них принадлежавшее им от природы имущество и все, чем они владели до тех пор; не осознавали они и того, что на всех них in solidum ложилась ответственность за украденное у индейцев золото и причиненное им зло, и это был неоплатный долг. В конце концов им не довелось ни обрести то, чего они так искали, ни попользоваться им, ибо почти всех тех, кто тогда в Дарьене находился, ждал в скором времени печальный конец, и все они погибли. Васко Нуньес разделил все золото и жемчуг между теми, кто был с ним, и теми, кто оставался в Дарьене, не обделив и себя. И все были рады, не потому, что на этот раз они получили вдоволь (ибо получи они хоть вдвое — все было бы мало), сколько потому, что питали надежду со временем получить куда больше.

Глава 52

в которой повествуется о том, как Васко Нуньес отправил к королю гонца, и о депеше, которую тот вез

Решил затем Васко Нуньес сообщить королю столь примечательные и удивительные известия, как открытие Южного моря и жемчуга в нем, — и то и другое, конечно, было великой новостью; и если бы эти открытия не сопровождались столь очевидным нарушением и оскорблением закона и чести господних, если бы они не противоречили так явно его заветам, если бы они не свершались во вред стольким ближним нашим, мирным людям, ничем нас не оскорбившим, если бы все это не наносило ущерба распространению христианской религии по всей земле, — сколь значительными и достойными были бы эти открытия! Послал Васко Нуньес с этими известиями одного своего близкого друга — некоего Арболанчу, бискайца родом, сопровождавшего его во всех походах; он отобрал лучшие и драгоценнейшие жемчужины из привезенных им, чтобы посланец вручил их королю от его имени и от имени всех тех, кто был с ним. В обширнейшей депеше описал он королю, в частности, все, что видел и что случилось с ним за время похода. Среди прочего писал он, что из 190 солдат, отправившихся с ним из Дарьена, он ни разу не мог рассчитывать более чем на 80, поскольку остальные, измученные голодом или лишениями, либо болели, либо так обессилели и изнемогли, что помощи от них ждать не приходилось. Написал он также, что пришлось ему дать несколько сражений но что сам он не был ни разу ранен и не потерял убитым или пропавшим без вести ни одного солдата из своего отряда. По правде сказать, любой здравомыслящий человек, читая эту книгу, придет к выводу, что победы, одержанные Васко Нуньесом над индейцами, нагими или едва прикрытыми травой, были не более великим подвигом, чем побоище, учиненное в курятнике. Более того, индейцы впервые видели мушкеты и слышали выстрелы, впервые сталкивались со столь странными в их представлении и свирепыми людьми, как наши солдаты, так что туземцам, не знающим иных щитов, кроме кожи своей и волос, с полным основанием могло показаться, что испанцы мечут изо рта гром и молнии с живым огнем, — ведь после каждой огненной вспышки кто-нибудь из них тотчас Же валился на землю бездыханным. А что сказать о псах, которые, набрасываясь на людей, рвали их в клочья? Таким образом, сражения, которые дали индейцам Васко Нуньес и его воины, были не столь грозными, чтобы ими похваляться. В этом же послании сообщал Васко Нуньес, что от касиков и властелинов тамошних земель, сведущих во всех тайнах, узнал он, что море таит несметные сокровища, но он не станет описывать их его величеству до тех пор, пока господь не сподобит его самого увидеть их и завладеть ими. Думаю я, вернее всего, что ему рассказывали о Перу и его богатствах; именно эти сведения возбуждали в нем стремление построить несколько кораблей или бригов; позднее он их действительно построил и спустил в воды Южного моря. Отправил Васко Нуньес названного выше Арболанчу со своей депешей, известиями и жемчугом в дар королю в начале марта 1514 года, и когда гонец прибыл ко двору, двор, а затем и вся Кастилия встретили его с такой радостью, как будто только сейчас открыли Индии. С неменьшим удовольствием и радостью приняли его епископ Бургосский, дон Хуан-Фонсека, и секретарь Лопе Кончильос, которые в те времена представляли собой Совет по делам Индий и осуществляли все управление этими землями. Тогда еще не существовало постоянного Совета Индий, а для решения срочных дел собирались члены Королевского совета, лиценциат Сапата, доктор Паласьос Рубьос, лиценциат Сантьяго и лиценциат Coca, позднее епископ Альмерии, которым епископ Бургосский представлял на рассмотрение все требовавшие решения дела. Их решения и принимались к исполнению. Епископ и Кончильос представили королю Арболанчу посланника Васко Нуньеса и испанцев Дарьена, и король принял его любезно, весьма обрадовавшись хорошим известиям, которые тот доставил, и жемчугу, полученному в дар. Долгое время он рассматривал жемчуг и хвалил его, расспрашивая, как и где его добыли; и Арболанча ответствовал на все вопросы короля и подробнейшим образом рассказал о том, что случилось с ними во время похода, особо подчеркнув лишения, выпавшие на их долю, и великие победы, которые они одержали в борьбе с индейцами, и все, что свершили они во имя достижения поставленной цели; но он не рассказал королю о великих зверствах и насилиях, которые они творили повсюду на тех землях, о неоправданных убийствах, грабежах и порабощении индейцев, а король не расспрашивал его об этом так же, как и епископ Бургосский и Кончильос, которым более других полагалось это знать; вместо этого они беседовали — одни спрашивали, другой отвечал — так, как если бы дело шло о событиях и победах в Африке или Турции. В заключение беседы повелел король епископу подготовить все необходимые распоряжения и вознаградить достойно Васко Нуньеса, столь верно послужившего короне. Таким образом, получив эти известия, король не только простил неповиновение Васко Нуньесу, обвинявшемуся в убийстве Никуэсы, в оскорблении баккалавра Ансисо, узурпации власти и судейских прав в тех землях, но даже взял его под свое покровительство и одарил монаршими милостями. От имени Васко Нуньеса Арболанча нижайше просил посвятить его в рыцари и пожаловать какой-нибудь титул; и король, почитая деяния Васко Нуньеса за великую услугу короне, так и поступил, провозгласив Нуньеса Аделантадо тех земель (не знал я как вымаливают титулы!) и одарив сверх того его милостивыми словами, и дарами, и великими почестями. И стал Васко Нуньес вторым Аделантадо во всех Индиях, ибо первым был дон Бартоломе Колон, брат первого Адмирала Христофора Колумба, который открыл весь этот Новый Свет. Отправив Арболанчу в качестве своего посланника с известиями в Кастилию, пожелал Васко Нуньес узнать, каково расстояние между Дарьеном и Южным морем, если идти напрямик, и с этой целью он послал некоего Андреса Гаравито с 80 солдатами, приказав им в пути брать в рабство сколько смогут туземцев из племен, с которыми они столкнутся. Покинув Дарьен, они поднялись вверх по берегу реки, называвшейся Трепадера, до вершины весьма высокого хребта, через который переваливал также, как рассказывалось об этом выше, и Васко Нуньес, хотя он и двигался по нижним склонам; с гор Андрее Гаравито спустился по другой реке, которая впадает в Южное море. На берегах этой реки было много поселений, которые он предал огню и залил кровью, хотя индейцы этих поселений причинили ему не более вреда, чем другие; он пленил касиков Чакина и Чаука и многих индейцев с ними, и еще одного касика по имени Тамахе, земли и владения которого простирались ближе к Южному морю. Тамахе в первую же ночь удалось ускользнуть, но узнав, что любимый брат его и многие родичи и слуги попали в плен, он сдался по доброй воле на милость Гаравито, одарил его золотом и привел к нему прекрасную девушку, о которой он сказал, что это его дочь и что он отдает ее в жены Гаравито (этого последнего он, может быть, и не говорил), за что с тех пор он был прозван испанцами “тестюшкой”. Гаравито освободил его самого, брата его и некоторых из пленников в благодарность за невесту, хотя брак этот, заключенный вопреки закону и без благословения церкви, заслуживает лишь проклятий. Гаравито послал Бартоломе Уртадо с 40 спутниками против касиков Абенамачеи и Абрайбы, о которых мы рассказывали выше, в главе 43, и которых он обвинил в бунте и неповиновении, хотя они обязаны были повиноваться Васко Нуньесу не более, чем любому другому-тирану. Вступив в земли этих касиков, Бартоломе Уртадо не оставил в живых ни одного из тех, кто попал ему на глаза в первые мгновения ярости, захватил в плен и обратил в рабство всех, кто оставался в живых, и завладел золотом и всем, что было там ценного или полезного. Только когда не осталось в тех местах ни одного человека, настроенного мирно либо враждебно — все равно, лишь тогда вернулись все испанцы победителями в Дарьей, ведя за собой вереницы пленников — мужчин и женщин…

Глава 59

о прибытии в Санта Марту Педрариаса

Незадолго до того как прибыли гонцы от Васко Нуньеса, король, узнав из донесения бакалавра Ансисо и Самудио о бесчинствах, которые творит в Дарьене Васко Нуньес, приказал отправить на вновь открытый континент доверенное лицо, которое управляло бы им от его имени. И назначен был Педрариас-де-Авила, брат графа Нуньоростро.

…Взяв курс на материк, прибыли корабли Педрариаса в порт Санта-Марта; они вошли в гавань и бросили якоря. Индейцы этого и близлежащих селений, завидев корабли и зная по опыту, чего ищут испанцы и как поступают они каждый раз, когда появляются в этих краях, выскочили из своих жилищ, точно разъяренные львы, вооружившись луками и стрелами, смазанными ядом. Войдя в воду по пояс, они принялись засыпать стрелами корабли. Педрариас приказал направить против индейцев в шлюпках некоторое число солдат, но туземцы, хотя и были нагие, вознамерились, положившись на свои луки и стрелы, помешать испанцам высадиться на берег. Ливень стрел обрушился на испанцев, и двое из них погибли сразу же, ибо стрелы смазаны были смертельным ядом, и это страшно напугало всех тех, кто находился в шлюпках. Но после того как с кораблей было сделано несколько выстрелов, индейцы, приняв их за гром и молнии, обратились в бегство. Испанцы долго колебались — высаживаться ли на берег и преследовать ли индейцев: смертоносный яд, коим смазаны стрелы индейцев, внушал им страх. Но решили они, что, отказавшись от высадки, они обнаружат свой страх перед индейцами, которые преисполнятся к ним презрением и впредь будут сражаться с большим упорством и силой духа. И приказал Педрариас, чтобы 900 солдат высадились на берег, отправились в селения и постарались бы примерно наказать индейцев. (Видимо, и сам Педрариас отправился с этим отрядом). Едва испанцы высадились на берег, как индейцы обратились в бегство; наши солдаты вошли в первое селение и разграбили его полностью, захватив в плен всех женщин и детей, которые не успели скрыться. Видя, что испанцы увлекают за собой женщин и детей, индейцы с величайшей яростью, точно бешеные собаки или тигры, набросились на испанцев, но после того, как были выпущены все стрелы и колчаны опустели, оставшиеся в живых бежали; многих из них настигла сталь мечей и огонь мушкетов. Мне неизвестно, был ли ранен на этот раз хоть один испанец, хотя в подобных стычках редко случалось, чтобы кто-либо не погиб или не получил тяжелого увечья, поскольку стрелы индейцев отравленные, а сами они — отменные стрелки. Некоторые отряды испанцев углубились на две или три лиги и завладели всем, что попало им на глаза, — золотыми украшениями, геммами, изумрудами и иными драгоценными камнями и янтарем в золотых оправах искусной выделки. Испанцы прочли предуведомление, которым ставили в известность, что земли эти принадлежат королям Кастилии, а посему всем туземцам надлежит покориться и принять христианскую веру; если же они не согласны на это, то должны покинуть эти земли. Индейцы ответили тучей стрел, но тот, кто станет на этом основании утверждать, что индейцы поняли предуведомление, — бесстыдно солжет, ибо в нашем языке смыслили они не более, чем в латыни. Обвинять индейцев в этом — значит возводить на них поклеп, к чему столь часто прибегают испанцы в здешних краях. Если индейцы и ответили стрелами на слова предуведомления, то потому лишь, что не о чем было им говорить и нечего слушать после того, как их лишили имущества, ограбили их жилища и захватили в плен их жен и детей. Да если бы и поняли они предуведомление, чего хорошего — на словах или на деле — могли ожидать индейцы от испанцев, чтобы встречать и принимать их радушно или хотя бы прислушаться к словам? Наши солдаты нашли в жилищах много прекрасных сетей, которые употребляются для ловли рыбы в море и в реках, впадающих в море; обнаружили также множество красивых одеял и других изделий из хлопка и разноцветных перьев, и не менее красивые раскрашенные кувшины для воды и вина и иные глиняные сосуды разнообразной формы. Торжествуя победу, испанцы, нагруженные чужим добром, с радостными и веселыми криками вернулись на корабли. Рассказывают, что затем они отпустили нескольких пленных, доставленных на корабли, одарив их напоследок в утешение кастильскими безделушками. Мне не удалось удостовериться, были ли освобождены все индейцы и вернули ли им их жен и детей. Флотилия покинула гавань Санта-Марта и направилась в Картахену, но из-за бури, которая застала их в открытом море, и из-за множества постоянных течений, которыми славится это море, они миновали гавань, не заметив ее, и пристали к острову Фуэрте. Рассказывают, что Педрариас приказал высадиться и здесь, и испанцы захватили в плен нескольких туземцев с острова и в качестве рабов увезли их с собой. Остров этот расположен в 50 лигах от Дарьена. Чуть ли не в середине июня вошли, наконец, корабли в залив Ураба и бросили якорь близ Дарьена. Заметим, что когда суда покидали Санта-Марту, случилось знамение, не менее серьезное, чем появление кометы, и на которое в древности язычники обращали больше внимания, чем мы сейчас, а именно, появилась птица, которую по-латыни называют “онокроталус”, а по-испански, как я полагаю, не иначе как “крото” или “онокротало”. Эта птица больше обычного стервятника, с огромным безобразным зобом, водится она только в лагунах или в больших реках, ибо питается только рыбой. Так вот, поднялась эта птица с берега, покружилась сперва над флагманским кораблем, на котором плыл Педрариас, а затем над остальными кораблями, как будто навестив каждый из них, и вдруг упала замертво. Это событие могло быть воспринято как пророчество или знамение, которое пожелал явить господь, предвещая бесчисленные убийства несчастных индейцев и грабежи, которые свершат Педрариас и те, кто с ним плыл. Было оно также грозным предзнаменованием их собственной гибели от голода и лишений. О гибели этих испанцев, которые отправились в путь, влекомые алчным стремлением к золоту, расскажем мы далее, и да поможет нам господь!

Глава 60

о прибытии Педрариаса Давилы в Дарьей и его первых распоряжениях

Едва Педрариас со своей флотилией прибыл в гавань Дарьена, которая отстояла от самого поселения, как я полагаю, на пол-лиги, он еще до того, как кто-либо сошел на берег, послал слугу сообщить Васко Нуньесу о своем прибытии. Было в то время у Васко Нуньеса в Дарьене человек 450 или чуть менее того, но, пройдя сквозь тяжкие испытания, они стоили куда больше, чем 1200 или 1500 солдат, которых доставил Педрариас. Когда слуга Педрариаса добрался до Дарьена и спросил Васко Нуньеса, ему ответили: “Вот он там”. И, действительно, неподалеку стоял Васко Нуньес, наблюдая за тем, как индейцы — его рабы — строили дом, покрывали соломой крышу; иногда он сам принимался помогать им. Одет он был в хлопчатобумажную рубаху поверх другой, холщевой, и шаровары, а на ногах у него были альпаргаты. (60) Посланец Педрариаса испугался, увидев перед собой того самого Васко Нуньеса, о подвигах и богатствах которого столько рассказывали в Кастилии; он думал найти его не иначе, как сидящим на королевском троне. Он приблизился к Васко Нуньесу и сказал: “Сеньор, только что в гавань со своей флотилией прибыл Педрариас, посланный сюда губернатором этих земель”. Ответил Васко Нуньес, чтобы от его имени посланцы принесли Педрариасу поздравления с благополучным прибытием, передали, что это известие его обрадовало (бог знает,, так ли было на самом деле), а также, что он и все жители этого поселения, находясь на службе у короля, готовы принять его и служить ему. Весть о том, что в гавань прибыл на многих кораблях и с целой армией солдат Педрариас, вызвала немало толков и пересудов среди собравшихся на улицах жителей: обсуждали, как лучше встретить вновь прибывших — выйдя навстречу им с оружием, как во время похода против индейцев, или, как полагается мирным жителям, — безоружными. На этот счет были разные мнения, но Васко Нуньес принял решение наиболее безопасное и менее всего способное вызвать подозрения, и вышли они все встречать без оружия и в том виде, в каком были они у себя дома. Педрариас, человек осторожный и опытный в военном деле, держал своих людей наготове, не вполне убежденный, что Васко Нуньес и его солдаты встретят их доброжелательно; приблизившись к вышедшим им навстречу Педрариасу и его супруге донье Исабель де Бобадилья, Васко Нуньес и его отряд приветствовали их с великим почтением, и Васко Нуньес в учтивых выражениях заявил Педрариасу от своего имени и от имени всех, что они отдают себя в полное его распоряжение, как королевского губернатора, дабы во всем ему подчиняться и служить ему верой и правдой. И все вместе отправились в Дарьей, всем своим видом являя радость. Бог ведает, насколько искренними были эти чувства! Тех, кто прибыл с Педрариасом, а было их, как уже говорилось, 1200, развели по домам (все эти дома были построены из соломы) тех, кто был с Васко Нуньесом, — было их немногим более 400. Старожилы предложили приехавшим хлеб из маиса и маниоки, фрукты и овощи, которые родит здешняя земля, свежую речную воду и услуги рабов, доставшихся им, как рассказано выше, весьма праведными путями. А Педрариас приказал выдать всем рацион свиного сала, мяса и соленой рыбы, галеты и прочие съестные припасы из королевского пайка, который вез он с собой из Кастилии для армады и солдат. На следующий день после прибытия, едва все разместились, принялся Педрариас расспрашивать тех, кто ходил в поход с Васко Нуньесом, допытываясь соответствует ли истине то, что писал Васко Нуньес королю о богатствах Южного моря, и о жемчуге, которым полны его острова, и о богатейших золотых россыпях, и обо всем прочем; и нашел он, что все так и было, как описывал Васко Нуньес. Лишь слухи о том, что золото в этих краях вылавливают рыбачьими сетями, не подтвердились. Но эти небылицы распространялись Кольменаресом или кем-то еще, а не Васко Нуньесом, а алчность и суетность заставили кастильцев поверить в них. Вновь прибывшие немедля стали расспрашивать, где и как вылавливают золото сетями, и, как мне кажется, очень скоро разочаровались, не обнаружив ни сетей, ни каких-либо иных орудий лова и не слыша никаких разговоров об этом. А когда старожилы поведали о лишениях, которые им довелось испытать, и о том, что золото здесь не сетями, а ограблением индейцев добывают, и о том также, что хотя земли здешние богаты золотыми россыпями, но добыча его сопряжена с огромными трудностями, — вновь прибывшие окончательно приуныли и сочли себя обманутыми. Вскоре приказал Педрариас начать судебное дело против Васко Нуньеса и поручил вести его лиценциату Эспиносе, старшему алькальду; повелел тот взять Васко Нуньеса под стражу и приговорил к штрафу в несколько тысяч кастельяно за оскорбления, нанесенные им баккалавру Ансисо и прочим; но в конце концов, приняв во внимание труды его, охарактеризованные как великие услуги королю, сочли возможным снять с него обвинение в убийстве несчастного Никуэсы и все иные обвинения. Но в судебном присутствии никто — ни частное лицо, ни королевские судьи — не только не бросил Васко Нуньесу обвинение, но даже словом не обмолвился о грабежах убийствах, захвате пленных и бесчинствах, которые свершил он против многих индейских сеньоров, вождей, царей и их подданных, ибо убивать и грабить индейцев никогда не почиталось за преступление в Индиях И объяснить это можно лишь тем, что за грехи Испании господь дозволил произрасти жестокосердию в душах наших и обрек нас на муки в загробном мире за прегрешения, которые свершили мы, столь бесчеловечно обращаясь с туземцами Индий. Поскольку Васко Нуньес писал королю между прочим о том, что необходимо основать поселения испанцев в землях и вотчинах касиков Комогре, Покоросы и Тубанама для связей с туземцами и дальнейшего исследования Южного моря, то повелел затем Педрариас направить людей по усмотрению Васко Нуньеса на заселение указанных земель.

Глава 61

о том, как Педрариас по совету врачей отправился из Дарьена к реке Коробари, и о голоде, от которого страдали он и его подчиненные

Меж тем как шла подготовка к отправке солдат на заселение названных выше мест, начали иссякать запасы продовольствия и прочих припасов, которые флотилия привезла с собой из Кастилии, ибо число людей, которых надо было кормить, было слишком велико; а посему стали тощать суточные пайки, которые король приказал выдавать всем солдатам, и ели они куда меньше, чем требовали их желудки. То ли эта причина, то ли близость болот и лишенных солнца низин, губительных для здоровья, то ли непривычка к здешнему воздуху, хотя климат здесь по большей части и почти без исключений более здоровый, чем в Испании, то ли утомление после длительного путешествия из Испании вызвали среди солдат, прибывших с Педрариасом, болезни, и многих из них настигла смерть. Не миновала беда и самого Педрариаса, хотя питался он лучше других и во всяком случае достаточно, чтобы не заболеть серьезно. По совету врача или врачей, прибывших с ним, покинул Педрариас и все остальные Дарьей и отправились на реку Коробари, протекавшую поблизости; как полагали, воздух здесь был более здоровым. Из-за недомогания Педрариаса пришлось повременить со снаряжением и отправкой жителей в упоминавшиеся ранее поселения, но смерть не знала отсрочек, и каждый день от голода и болезней умирали многие солдаты. Именно голод и недостаток пищи, а не болезни, начали опустошать ряды испанцев, когда полностью истощились королевские пайки. Страшное бедствие — голод — приняло такие размеры, что погибали, умоляя дать им кусок хлеба, многие дворяне, ради спасения закладывавшие свои кастильские майораты (61) или предлагавшие камзол камчатного шелка и иные богатые одеяния в обмен на фунт маисового хлеба, сухарь из Кастилии или маниоковую лепешку. Некий благородный юноша, сын знатных родителей, приехавший с Педрариасом, однажды выбежал на улицу с криком, что умирает от голода, и здесь же, на виду у всех, упал на землю и испустил дух. Кажется, никто до тех пор не видывал, чтобы люди в роскошных дорогих одеждах, иногда даже в парче, умирали прямо на улице от голода. Некоторые уходили в поля, собирали и ели травы и корни, казавшиеся им нежнее других. Те же, кто был посильнее, готовы были за кусок хлеба, забыв стыд, таскать из лесу вязанками дрова, лишь бы им за это предложили хоть маленький кусок хлеба. Ежедневно умирало столько людей, что многих из них погребали в одной общей могиле, а, выкопав могилу для одного, иногда не засыпали ее полностью землей, понимая, что не пройдет и нескольких часов, как за этим покойником последуют другие. Многие оставались без погребения сутки и двое, потому что те, кто был еще здоров, также испытывали муки голода и не имели уже сил; и во всех этих случаях мало кто заботился о пышных похоронах или даже о том, чтобы облачить покойных в саваны. Теперь уже все воочию убедились, как золото вылавливают сетями. Педрариас, который, как и его родичи, вместе с другими испытывал эти лишения, разрешил некоторым знатным дворянам вернуться в Испанию, и они с превеликим трудом добрались до Кубы, где нам удалось быстро поправить их здоровье, ибо здешние земли удивительно изобильны. Да и там, откуда они прибыли, испытывали они голод отнюдь не из-за бесплодия земли — земли там плодороднейшие и в изобилии производили продукты питания во времена, когда население этих мест жило в счастье и довольстве, — а потому лишь, что они обезлюдели по вине испанцев, которые множество индейцев перебили, а оставшихся в живых пленили и многих продали на наши острова в качестве рабов. Те же, кто спасся от испанцев, вынуждены были покинуть насиженные места. Вот почему те края превратились в пустыню. Между тем нет сомнения, что, если бы испанцы обращались по-христиански с касиками, вождями и жителями тех земель, то и они и многие другие могли бы быть полностью обеспечены пищей и всем необходимым и даже в изобилии получили бы то, к чему стремились, но чего оказались недостойными, поскольку с того самого момента, как покинули Испанию, они предали забвению божьи заповеди. Алчность породила веру в то, что золото здесь вылавливают сетями, и настойчивое стремление добраться сюда, чтобы самим заняться этим. Едва оправившись от болезни, Педрариас, которому столько рассказывали о многочисленных и богатых россыпях золота в провинции Дарьей, приказал некоему Луису Каррильо с 60 солдатами основать поселок в семи лигах от Дарьена на реке, которую, не знаю по какой причине, во времена Васко Нуньеса назвали Анадес. Его не слишком тревожило при этом, насколько здорова местность, хотя ему следовало бы это постоянно иметь в виду после всего того, что случилось в Дарьене. Неведомо мне, как рассчитывали испанцы раздобывать пропитание б новом месте, — сами они испытывали голод, а по всей округе и в помине не было индейцев, если только не считать рабов, которые их сопровождали. Так что поселение это просуществовало недолго. В это самое время Васко Нуньес, которому было невмоготу подчиняться и выслушивать приказания после того, как он привык сам приказывать и требовать подчинения, придумал, как обрести былую самостоятельность. С этой целью он тайком отправил Андреса Гаравито на Кубу, приказав ему набрать там людей, с которыми он мог бы во имя господа бога отправиться заселять побережье Южного моря. Неведомо мне, на что рассчитывал при этом Васко Нуньес; не думаю, что он уже получил тогда титул Аделантадо Южного моря, хотя, быть может, по письмам из Испании он и мог заключить, что король удостоил его этой милости. Получи он тогда королевский указ, не должен был бы он, да и не мог бы претендовать на то, чтобы выйти из подчинения у Педрариаса и стать самостоятельным правителем. Возможно, что именно с этого момента у Педрариаса зародились подозрения относительно Васко Нуньеса, которые и привели в конце концов последнего к печальному исходу.

Глава 62

о том, как по приказу Педрариаса Хуан де Айора раздобыл много золота на побережье Южного моря, как он основал город Санта Крус и что из этого получилось

После того как Луис Каррильо был отправлен на заселение берегов реки Анадес, решил Педрариас со всей возможной поспешностью снарядить в поход Хуана де Айору, своего капитан-генерала, с 400 солдатами, наиболее здоровыми, отобранными как среди приехавших с ним, так и отчасти из тех, кто служил прежде Васко Нуньесу, с тем чтобы этот отряд завладел всем золотом, которое удастся обнаружить в тех краях, не заботясь о соблюдении слова и о сохранении дружественных отношений, которые установил с союзными ему индейскими властителями и их подданными Васко Нуньес, не раз и сам грабивший их, насиловавший и оскорблявший их подобно тирану. (Может быть, Педрариас и не приказывал нападать на союзные племена, как это делал его злонамеренный посланец). По-видимому, уже тогда Педрариас решил отправить свою супругу донью Исабель в Кастилию, и конечно же, не с пустыми руками. Приказал он Айоре, чтобы тот заложил три поселения с крепостями в землях Покоросы, Комогре и Тубанама. Погрузился Хуан де Айора со своими 400 солдатами на одно большое судно и три или четыре каравеллы; высадились они в 25 или 30 лигах к западу от Дарьена в гавани на землях касика Комогре. Высадившись во владениях Комогре, отправил Айора некоего Франсиско Бесерру с 150 солдатами к Южному морю с тем, чтобы он нашел подходящее место, где можно было бы основать поселение; Бесерру провели туда известным уже раньше кратчайшим путем, и выяснилось, что от моря до моря расстояние не превышает 26 лиг. Отправив Бесерру, приказал Хуан-де-Айора Гарси-Альваресу, чтобы тот с судами и. некоторым числом заболевших солдат дожидался его в гавани касика Покоросы, находившейся немного западнее, а сам тем временем решил ограбить все в округе. С 200 солдатами или немногим больше он углубился во владения касика Понки, о котором в главе 47 мы рассказывали, как он явился к Васко Нуньесу и тот заверил его и обещал ему никогда не причинять ущерба его владениям, а Понка помог Васко Нуньесу, дав ему проводников, когда тот отправился обследовать Южное море. Чувствуя себя поэтому в полной безопасности, Понка с миром вышел навстречу Хуану-де-Айоре. А тот первым делом насильно отобрал у Понки все золото, какое смог найти, перевернув вверх дном все в жилище Понки, да еще смеясь сказал ему, что друзьям полагается приходить друг другу на помощь. Отсюда отправился Хуан-де-Айора к касику и властителю Комогре, который, как мы рассказывали ранее, в главах 41 и 42, с такой лаской, радушием и гостеприимством принимал Васко Нуньеса и его отряд и первым сообщил им о новом море. Узнав от своих лазутчиков, что прибыли испанцы и что золото — предмет их постоянных вожделений, касик вышел им навстречу и преподнес им великолепные золотые драгоценности, а также предоставил пищу; когда же они прибыли в его жилище, касик окружил Хуана-де-Айору всяческими заботами и одарил его как только мог. Но ни эти добрые дела, ни услуги, которые оказал касик Васко Нуньесу в прошлом, ни клятвенные обещания и заверения, данные Васко Нуньесом в том, что касик может чувствовать себя в безопасности и никогда испанцы не нанесут ему какого-либо ущерба, ничто это не помешало тому злосчастному тирану силой овладеть женами касика. Рассказывают, что, покинув эти места и отправившись к Покоросе, он действовал по-прежнему, похитив все, что только мог. Покороса, царь тех земель, которого предупредили о том, как ведет себя Хуан де Айора, не решился дожидаться его и бежал в горы. Но хуже всего было то, что несчастный Покороса явился затем сам к Хуану де Айора, замыслив смягчить его и склонить к решению вернуть жен, подданных и добро, которое он награбил. Быть может, он поступил так, опасаясь, что Хуан-де-Айора, отправившись сам или послав кого-либо на его поиски, нападет на след остальных бежавших индейцев. Покороса принес в дар Айоре все золото, какое ему удалось собрать, и собственноручно передал этот дар. Но ничего ему не помогло; Хуан-де-Айора схватил его и повез в земли Тубанама, сказав, что так он наведет страх на других вождей и те откупятся от него золотом. Когда он вступил на земли касика Тубанама, тот спокойно остался дома, будучи уверенным в своей безопасности и обещав в свое время Васко Нуньесу оставаться дома, где его всегда могли бы найти. Он принял Хуана-де-Айору весьма радушно; накормил гостя и его людей, приказал своим слугам всячески им угождать; сверх того преподнес им в дар порядочное количество золота. Но все это великодушие, проявленное вполне бескорыстно и по доброй воле, не удовлетворило и не умерило аппетиты Хуана-де-Айоры. В благодарность за все содеянное Айора захватил и обратил в рабство всех подданных Тубанама, которых ему удалось поймать, и присвоил все имущество, какое только сумел награбить. Тубанама удалось ловко ускользнуть и он призвал своих подданных, а также, быть может, и подданных своих соседей объединиться. Собрав столько людей, сколько смог, он с другого берега реки обрушился на Хуана-де-Айору и его солдат. Индейцы засыпали испанцев тучами стрел и сражались, хоть и нагие, точно львы. Как мы не раз убеждались на деле, индейцы в тех случаях, когда защищали родину и свои жилища, неизменно обнаруживали присутствие духа и презрение к смерти, и, если бы обладали достаточно могучим оружием, то без сомнения нанесли бы нам на этот раз ущерб больший, чем когда-либо. Вернемся, однако, к Хуану-де-Айоре, который отбивал яростное нападение Тубанама. Не знаю, стоило ли жизни это нападение кому-либо из индейцев и были ли раненые среди испанцев, но во всяком случае Хуан-де-Айора оказался в весьма затруднительном положении и натерпелся страху. Поэтому, опасаясь, что с рассветом индейцы возобновят сражение, он приказал той же ночью возможно быстрее и не жалея трудов возвести из ветвей и глины крепость. Но индейцы, которых мечи и собаки сильно напугали, не вернулись, не надеясь на успех. В этой крепости оставил Хуан-де-Айора некоего Эрнана Переса-де-Менесеса с 60 солдатами, чтобы обеспечить себе тылы и безопасность передвижения, а также чтобы посылать и получать донесения от Франсиско Бесерры, и вернулся после этого к Гарси-Альваресу, ожидавшему его с кораблями в землях Покоросы в устье реки, которую назвали Санта-Крус. Он выбрал здесь место для города и дал ему имя Санта-Крус, а также отобрал по своему усмотрению солдат, которые должны были в нем поселиться, назначив им алькальдов и рехидоров, как того требовали полученные им от Педрариаса инструкции. Случилось это в мае 1515 года. После того как город святого креста (Санта Крус по-испански означает “святой крест”) был заселен, хотя отнюдь и не святыми, Хуан-де-Айора, до которого дошли сведения о том, что далее на запад расположены земли некоего Секативы, имеющего множество подданных и много золота, отправил морем в больших лодках или шлюпках некоего Гамарру с небольшим отрядом, приказав ему брать в плен всех, кто только попадется, якобы для того чтобы привести их в подчинение королям Кастилии, а также завладеть всеми сокровищами, которые, как он полагал, найдут у пленных. Но вести о его злодеяниях уже разнеслись по всем окрестным землям и все в тех краях уже знали, что он несет с собой лишь зло, как оно на самом деле и было; и поэтому все индейские племена и их правители, спасаясь, как бы на них не обрушилась нежданно-негаданно эта чума, были начеку и выслали своих лазутчиков (в этом индейцы знают толк). Так и касик Секатива со своими подданными, получив известие о том, что морем к ним направились испанцы, укрыли надежно своих жен и детей, а сами покинули поселение и спрятались в кустах. Когда же испанцы вышли из лодок на берег и подошли к поселению, индейцы с ужасными воплями выскочили им наперерез и принялись метать в испанцев палки, вроде дротиков, и, быть может, также стрелы. Командир и большинство солдат были ранены и в беспорядке бежали туда, откуда явились. Ярость переполнила сердце Хуана-де-Айоры, когда он увидел, в каком жалком виде вернулись его посланцы. Свой гнев он решил излить на индейцев Покоросы и приказал, чтобы разграбили всю местность вокруг этого проклятого города и захватили по возможности самого Покоросу для того, чтобы выманить у него еще золота; однако Покоросу предупредил один его друг — испанец по имени Эслава, которого, узнав об этом, Хуан-де-Айора собирался повесить. Завершив подобным образом проповедь веры христовой и возбудив столь страстную любовь к христианской церкви, Хуан де Айора задумал вернуться в Дарьей, чтобы отправиться оттуда с несколькими кубышками, наполненными золотом, в Кастилию. Так он и поступил, похитив корабль, стоявший в гавани; говорили, что и похищение корабля, и бегство с награбленным золотом произошло с ведома и согласия самого Педрариаса, близкого друга Гонсало-де-Айоры, брата Хуана; возможно, что из награбленного им золота Хуан-де-Айора отдал законную пятую часть в казну и Педрариасу, хотя, как говорят, большую часть золота он утаил. Этот злосчастный тиран был уроженцем Кордовы, происходил из знатного рода и пользовался в свое время уважением, но его дела изобличают его ненасытную алчность. Об этом тиране рассказывает Педро Мартир в 10 главе третьей “Декады” следующее: loannes Aiora, civis cordubensis, nobili genere ortus, missus pro praetore, uti alias diximus, auri magis cupidus quam rei bene gerendae amator aut laudis, nactus occassiones in regulos multos spoliavit et contra ius fasque aurum ab eis extorit, et crudeliter (ut aiunt) tractavit; ita ut ex amicis facti sint hostes infensissimi et animis desperatis iam quacumque datur vi aut insidiis nostros perimunt. Ubi pacato coraertiabantur et volentibus regulis, mine armis agendum est. Multis auri ponderibus hoc modo coactis, uti fertur, aufugit sumpto furtim, ut vulgo dicitur, navigio .. . Non desunt qui Petrum Ariam ipsum gubernatorem eius fugae assensisse arbitrentur ... Nihil mihi aeque displicuit in universis oceaneis agitationibus ac istius avaritia quae pacatos regulorum animos ita perturbalerit. (Хуан Айора, обитатель Кордовы, из знатного рода, посланный, как мы сказали выше, наместником провинции и обуреваемый жадностью к золоту более, чем желанием праведно управлять и снискать себе добрую славу, получив к тому возможности, вопреки законам божеским и человеческим, ограбил многих царьков и отнял у них золото и жестоко, как говорят, обращался с ними, так что из наших друзей они превратились в злейших врагов и, как только собираются с силами, устраивают засады и истребляют наших. Там, где прежде шла мирная торговля и царьки были настроены благожелательно, там ныне мы применяем оружие. Собрав таким путем огромное количество золота, Айора, как сообщают, бежал, обманом захватив корабль… Очень многие считают, что сам губернатор Педрариас содействовал ему в бегстве… И меня не столько огорчает смута, которую Айора посеял во всех этих Индиях, и его собственная алчность, сколько то, что он внес смятение в грешные души царьков (лат.)) Капитан Гарси-Альварес и его солдаты, поселившиеся в городе Санта-Крус, полагая, что жить им здесь придется долго и не желая проводить праздно время, начали нападать на окрестные селения и похищать женщин и индейцев, которых им удавалось схватить. Покороса, вождь, которому неблагодарные испанцы нанесли столь жестокие оскорбления, собрал всех, кого мог, — своих подданных и подданных своих друзей и соседей, на долю которых выпали не менее тяжкие обиды и оскорбления, и однажды на рассвете они напали на город. Испанцы мирно спали и большинство из них получили ранения еще до того, как успели схватиться за оружие. Однако повсюду, где нет растительного яда, оружие индейцев не столь смертоносно, как наши метательные снаряды. И потому испанцы, хотя и раненые, все же собрались с духом, взялись за оружие и обрушились на индейцев. От мечей испанцев полегло немало туземцев, но и самих испанцев настигали маканы индейцев. Несмотря на большие потери, индейцы продолжали сражаться с таким упорством, что когда совсем рассвело, с испанцами было покончено; едва ли пятеро из них со своим капитаном Гарси-Альваресом спаслись бегством. После нескольких суток скитаний они добрались до Дарьена, где поведали о случившемся. Так спустя шесть месяцев после основания обезлюдел славный город Санта-Крус.

Глава 63

о том, как Педрариас направил своего племянника в провинцию Сену и что он предпринял после возвращения лиценциата Ансисо

После того как отправились в паломничество Луис Каррильо и Хуан-де-Айора, Педрариас послал своего племянника, которого тоже звали Педрариасом, с 200 солдатами на двух судах в устье реки, протекающей в провинции Сену, с тем чтобы он открыл и обследовал эту землю и награбил сколько возможно золота, ибо индейцы с острова Фуэрте, видевшие, как испанцы из-за золота готовы перегрызться точно псы, рассказывали, как я уже писал, что те земли или провинции таят многие сокровища. Так оно и было на самом деле, потому что индейцы из внутренних областей использовали эти края как кладбище или место погребения, привозили сюда покойников издалека и вместе с телами умерших клали в могилы все золото, которым те обладали при жизни. Из этих погребений позднее было извлечено много золота и других сокровищ, хотя, как известно всему миру, никакого проку от этого не было. Итак, отправился Педрариас-племянник со своими людьми на судах к реке Сену, которая находится в 30 лигах или немногим далее на восток от Дарьена. Добравшись до гавани, они пересели в лодки, чтобы подняться вверх по реке, но двигались они медленно из-за сильного течения и неопытности гребцов, страдавших к тому же от укусов бесчисленного множества москитов. Если к этому добавить, что они не очень-то верили в успех своих поисков, то станет ясно, что вскоре этот поход показался им пустой затеей, а цель, к которой они стремились, не могла прибавить им сил. От всех этих лишений начали болеть и умирать солдаты. Педрариаса-племянника охватила глубокая тоска, и, видя, что он также рискует своей жизнью и что нет никакой возможности разогнать тоску и начать поиски золота, чего он, быть может, более всего желал, решил он повернуть назад и возвратился в Дарьей едва ли с половиной своего отряда. Его дядюшка Педрариас, думаю, больше обрадовался бы встрече с племянником, если бы корабли были гружены золотом и индейцами-рабами. Вскоре после этого вернулся в Дарьей и Луис Каррильо, забрав всех своих солдат-поселенцев из Анадеса, поскольку, как он заявил, не смог обеспечить их продовольствием, ибо индейцы бежали оттуда. Все эти известия сильно опечалили Педрариаса, убедившегося в том, что за что бы он ни брался, все тотчас идет прахом, хотя он и не помышлял винить себя в этом и прекратить поиски золота и индейцев, которых обращали в рабство противно божьим заповедям и закону. Несчастный слепец не понимал, что причины всех бед, свалившихся на него и других испанцев, живших там, заключены в них самих, в том, что они поступали дурно, истребляя беззащитных индейцев. Луис Каррильо, начав заселять город Анадес, решил с помощью индейцев-рабов, которыми обладал он и его солдаты, заложить в реке шурфы для того, чтобы проверить, есть ли в ней золото. И эта река и другие реки, да и вся тамошняя земля богаты золотом, но добыть его стоит многих трудов и требуется для этого немало терпения и времени; не сразу намоешь его столько, чтобы обрадовать и удовлетворить алчущего. Вот почему жители нового города стали быстро терять охоту продолжать поиски золота. Но Луис Каррильо, чтобы заставить жителей продолжать работы и доставить им хоть какое-нибудь удовлетворение, решил отправиться с теми из них, кто был крепче здоровьем и чувствовал себя лучше других, в поход, чтобы пленить как тех индейцев, кого он сам и другие испанцы своими бесчинствами заставили искать спасения в бегстве, так и тех, кто еще оставался в своих селениях, страшась ежедневно нападения испанцев. Они пересекли область касика Абрайбы и углубились в провинцию, которую называют Серракана. Здесь индейцы жили в больших жилищах — барнакоа, построенных на деревьях, растущих в воде. Индейцы отбивались в, течение некоторого времени от испанцев, пустив в ход палицы, но безуспешно: в конце концов, захватив семь этих больших жилищ, испанцы взяли в плен более 400 туземцев. Но едва испанцы решили двинуться дальше в поисках других жертв, как пленники попытались бежать, и им это удалось бы, если бы не пес, которого испанцы водили с собой; тот набросился на беглецов и растерзал многих из них, заставив вернуться остальных. Этих 400 пленников Каррильо разделил между воинами своего отряда, не обделив и себя. Вернувшись в Анадес, он отправился затем в Дарьей, чтобы доложить Педрариасу, что из-за отсутствия пиши и из-за прочих неудобств оставаться там нет более никакой возможности, и вскоре поселенцы покинули город Анадес. К этому времени относится, видимо, решение Педрариаса, алчность которого по-прежнему подогревалась слухами о золоте, которым изобилует провинция Сену, отправить туда баккалавра Ансисо, как человека, более знакомого с этими землями и более способного достигнуть цели, чем его племянник. Ансисо был юристом, и ему, по-видимому, казалось, что королевское предуведомление позволит ему оправдать грабежи и насилия в отношении жителей Сену в большей мере, чем Хуану-де-Айоре и Луису Каррильо, которые бесчинствовали, не обращаясь к этому документу. В последних главах своей книги “Начала географии” Ансисо рассказывает о Сену в следующих выражениях: “От имени короля Кастилии я прочел предуведомление двум касикам Сену, требуя, чтобы они подчинились королю Кастилии. Им следует знать, добавил я, что есть только один бог и един он в трех лицах и владыка на земле и в небесах и что явился господь на землю и оставил вместо себя апостола Петра, а тот сделал своим преемником святейшего папу, который в качестве наместника божьего на земле является властелином всей вселенной и, пользуясь этими своими правами, святейший папа милостиво пожаловал земли Индий и в их числе Сену королю Кастилии, и что по праву владения, пожалованному ему папой, король требует, чтобы они покинули эти земли, ему принадлежащие; и что если они пожелают жить на этих землях, как и прежде, то должны изъявить покорность ему как своему повелителю и в знак своей покорности ежегодно приносить ему дань и дань эту они сами должны определить; и если пребудут они покорными, то король не оставит их своими милостями, поможет им в борьбе против их врагов и пошлет к ним братьев-монахов или клириков, дабы поведали те о вере христовой; те из них, кто пожелает обратиться в христианство, будут милостиво приняты в лоно церкви; те же, кто не пожелает принять христианство, не будут к тому понуждаемы, а смогут сохранить свою прежнюю веру. Ответили мне касики, что они согласны с тем, что есть только один бог и что он владычествует в небесах и на земле и господин всего сущего, — так оно и должно быть; но то, что я говорил о папе как о наместнике божьем и властелине вселенной и о том, что он пожаловал эти земли королю Кастилии, свидетельствует, по их мнению, что папа не иначе, как был пьян, когда свершал это, ибо жаловал то, что ему не принадлежало; король же, просивший об этой милости и принявший ее, должен быть просто безумцем, ибо просил он то, что принадлежало другим; и пусть он сам явится сюда, чтобы получить то, чего желает, и тогда они насадят его голову на кол, как это делали они с головами других своих врагов, которые они показали мне на кольях близ селения; заявили они также, что были господами на своей земле и не испытывают нужды в других господах. Я вновь потребовал от них покориться и предупредил, что в противном случае пойду на них войной, захвачу их поселения, убью тех, кого захвачу, либо пленю и продам их в рабство. Отвечали они, что прежде насадят мою голову на кол, и попытались это сделать, но не смогли, ибо мы силой овладели их поселениями, хотя они засыпали нас бесчисленным множеством стрел и стрелы все были отравлены, и ранили двоих наших солдат, и оба умерли от яда, хотя раны их были совсем невелики; затем захватил я в плен в другом поселении еще одного касика, того самого, о котором я упоминал выше и который рассказывал мне о рудниках Нокри; я убедился в том, что это был очень правдивый человек, строго соблюдавший данное им слово и почитавший благо за благо, а злодеяние за злодеяние. Все войны в тех краях ведутся примерно так же, как я описал”. Все это буквально и слово в слово говорит Ансисо в указанном месте. Нужно ли искать более ясное и собственноручное свидетельство невежества и слепоты баккалавра Ансисо и тех, кто составил это предуведомление, и всех тех, кто полагал, что сей документ извиняет столь ужасные и нечестивые войны и оправдывает грабежи и насилия, которые чинили испанцы в этих войнах по отношению к туземным жителям? Где в предуведомлении Ансисо доказательства преступности противодействия, оказанного ему, и законности его вторжения в земли индейцев, захвата их селений, убийства и пленения жителей? Какие он представил свидетельства оскорблений или ущерба, нанесенных ими королю Кастилии, или Испании, или ему самому? Какие земли или имущество узурпировали они, чтобы в целях возвращения их он получил право прибегнуть к силе, после того как его многократные просьбы и требования остались без ответа? Даже варваров, невежественных и неразумных, точно скоты, не могли бы не оскорбить подобное предуведомление и люди, его предъявившие. И разве Ансисо не подтверждает в качестве свидетеля и очевидца, что так же, как он воевал с жителями провинции Сену, велись в тех краях и все прочие войны? Quid egeraus testibus? ex ore tuo, oh bachalarie Anciso, te iudico, (Зачем нам нужны свидетели? Твоими устами, о баккалавр Ансисо, я тебя обвиняю (лат.)) и спрашиваю я тебя — обязаны ли они были верить после этого, что господь, которого ты силой вынуждал их признать, един в трех лицах, и всему прочему, что содержалось в твоем предуведомлении? Или ты полагаешь, что, явившись к ним с солдатами для того, чтобы лишить их золота, имущества, жен, детей и самой свободы, ты мог свидетельствовать в пользу справедливости своих притязаний? И что знали они о том, что за вещь такая братья-монахи и клирики, которых до тех пор они не видывали и не слыхивали? И ведомо ли было им, что такое вера христова и что значит быть христианином и все прочее, что должно было показаться им несусветной глупостью, хотя и было само по себе божественным откровением. Впрочем, я-то про себя твердо уверен, что многое из того, о чем здесь повествует Ансисо, — вовсе не правдивый рассказ о том, что там происходило, а чистейший вымысел, ибо и за два года те касики вряд ли смогли бы понять, что такое апостол Петр или папа и что значат другие термины и суждения, о которых упоминает Ансисо, а ведь тогда испанцы впервые оказались в тех краях и не знали ни единого слова из местного языка, если только не сумели выучить за час, который был в их распоряжении. Посему я и убежден, что ни о папе, ни о короле индейцы не говорили того, что приписывает им Ансисо.

Глава 64

в которой повествуется о том, что случилось с Васко Нуньесом, когда он отправился вверх по реке Дарьен на поиски идола Дабайбы

После того как Педрариасы, королевские чиновники и сам епископ убедились в том, что все отправлявшиеся в походы возвращались оттуда с большим количеством награбленного золота, хотя некоторым это и стоило жизни, они приохотились к добыче, которую приносили им походы и часть которой доставалась им различными путями и соответственно их положению. Вот почему эти походы неизменно получали одобрение и в них участвовали все, даже те, кому по должности положено было порицать и осуждать их, а также препятствовать их осуществлению по мере сил своих, хотя бы потому лишь, что в этих походах гибло множество испанцев и наносился ущерб даже королевской казне, не говоря уж об оскорблении имени господня, христианской религии, которую покрывали бесчестием, не говоря о гибели стольких душ, — об этом-то никто не считал нужным тревожиться. Так что с каждым отрядом испанцев, который отправлялся по приказу Педрариаса грабить золото, брать в плен и обращать в рабство индейцев, сам Педрариас, все четыре королевских чиновника и, что прискорбнее всего, сам достопочтенный епископ посылали столько слуг, сколько считали нужным и имели в своем распоряжении. По возвращении происходил дележ награбленного золота и плененных индейцев, осужденных на рабство, и оба Педрариаса, чиновники, епископ получали часть добычи соответственно количеству посылавшихся ими в поход слуг. Таким образом, все вместе, in solidum, и каждый из них, в том числе и сеньор епископ, который должен был бы жизнь положить на защиту своей паствы, в ответе за все эти преступления — каждую пролитую каплю крови, каждого плененного индейца, каждый гран награбленного золота; и нет среди них человека, который не обязан был бы возместить нанесенный им ущерб. Среди прочих экспедиций была и та, которую предпринял Васко Нуньес по предложению либо приказу Педрариаса. И произошло это следующим образом: когда-то он писал королю о том, что, по имеющимся сведениям, вверх по реке Гранде-дель-Дарьей имеется храм божка или идола Дабайбы, где можно захватить большое количество золота. Вот почему многие знатные дворяне, прибывшие сюда с Педрариасом, как большой милости добивались от Педрариаса разрешения отправиться на поиски идола. Но Педрариас не пожелал никому из них дать, это разрешение, чтобы, как говорили или подозревали, если все окажется выдумкой, никто из них позднее не обвинил своих начальников; пусть лучше за это дело возьмется сам Васко Нуньес, который все это измыслил. И посему приказал он Васко Нуньесу, чтобы взял тот 200 солдат и отправился на поиски идола Дабайбы и доставил все сокровища, о которых шла речь. Погрузился Васко Нуньес со своим отрядом на каноэ, так как никаких иных средств для плавания по этой реке не было. Путь испанцев пролегал через земли и владения многочисленного племени гугуров. Хорошо вооруженные индейцы, узнав о приближении испанцев, двинулись им навстречу на множестве каноэ и, воспользовавшись беспечностью испанцев, совершенно неожиданно напали на них. Не успели солдаты Нуньеса и оглянуться, как половину из них уже поглотила река, потому что на воде и в особенности в каноэ наши солдаты и вообще испанцы подобны беспомощным котятам, не умеющим плавать; индейцы же — прекрасные пловцы и к тому же ходят нагими, и в данном случае это давало им большое преимущество перед нами, — стоило им опрокинуть наши каноэ, и без особого труда они погубили многих испанцев. Среди первых, кто нашел там смерть, был Луис Каррильо, управитель города Анадес, заплативший жизнью за злодеяния, которые свершил он в городе и в других местах, — и дай-то бог, чтобы его гибель удовлетворила божественное правосудие! Васко Нуньес с теми, кто остался в живых, стремился выбраться на сушу; но и индейцы вышли на берег и продолжали преследовать испанцев. Слава богу, что испанцам удалось продержаться до темноты, а под покровом ночи они скрылись в горах и ущельях от преследователей, а иначе никому из них не миновать бы смерти. Когда раненый Васко Нуньес и немногие оставшиеся в живых солдаты вернулись в Дарьей, то, как рассказывают, прибывшие с Педрариасом начальники обрадовались его поражению, ибо померкла слава свершенных им ранее подвигов и теперь уже никто не мог бы поставить им в вину их собственные ошибки, если таковые доведется им совершить. Педрариас же мечтал о том, чтобы Васко Нуньес вернулся из похода с богатой добычей; поэтому его не могли не опечалить неудача Васко Нуньеса и потеря столь многих солдат. Именно в эти дни прибыл в Дарьен какой-то корабль, доставивший королевский указ, которым король даровал Васко Нуньесу титул Аделантадо Панамы, где позднее был основан город под тем же названием, и Коибы, островка неподалеку от Панамы. Сам Васко Нуньес посылал прошение королю о предоставлении ему прав на этот островок в то время, когда он обследовал Южное море, ибо считал— потому ли, что ему действительно об этом рассказывали индейцы, либо по какой-то ошибке, — что этот остров изобилует золотом и жемчугом. Королевское распоряжение было публично оглашено. И отныне приближенные Васко Нуньеса, как и он сам, стали торжественно величать его не иначе, как Аделантадо, что не могло не вызвать сплетен и пересудов, в которых Васко Нуньеса поминали и добрым и плохим словом, ибо, как говорят, и видимо не без оснований, Педрариасу и его приближенным не могло прийтись по душе возвышение Васко Нуньеса, который таким образом ускользал из их рук. Судьба как будто нарочно стремилась возвысить Васко Нуньеса, чтобы затем низвергнуть его с самых вершин. Падение Васко Нуньеса было ускорено недовольством, которое вызвало у Педрариаса возвращение Андреса Гаравито с острова Кубы с 60 испанцами, готовыми с оружием и всем необходимым отправиться вместе с Васко Нуньесом заселять именем господа земли на побережье Южного моря, — Васко Нуньес надеялся получить от короля права управлять заселенными им землями. Гаравито бросил якорь в шести лигах от гавани и отправил секретное донесение Васко Нуньесу о своем прибытии. Но от Педрариаса не удалось скрыть ни прибытия Гаравито, ни того, что Васко Нуньес намерен был ускользнуть из-под его власти и стать самостоятельным правителем, о чем и просил Васко Нуньес в своем послании королю. В раздражении и гневе Педрариас приказал схватить Васко Нуньеса и поместить его в деревянную клетку. Однако, уступив настойчивым просьбам епископа фра Хуана Кабедо, Педрариас отказался от своего намерения и в конце концов даже приказал освободить Нуньеса на определенных условиях, о которых они между собой договорились. Нетрудно, однако, предположить, что тайная взаимная неприязнь при этом не исчезла.

Глава 65

в которой рассказывается о том, как Педрариас отправил Гаспара де Моралеса с 60 солдатами в поисках золота и жемчуга к Южному морю, и о том, что с ними случилось по дороге

В тех краях шла слава не только о золоте, но и о богатейших запасах жемчуга, которые, как писал Васко Нуньес королю, он обнаружил, когда открыл Южное море; и поскольку Педрариаса жемчуг соблазнял не менее, чем золото, и не в его натуре было оставлять свои желания неудовлетворенными, то направил он Гаспара де Моралеса с 60 солдатами к Южному морю, приказав ему добраться до островов, которые индейцы называли Терареги и которые позднее получили название Перлас, то есть Жемчужных (особенно богат был ими один из них, который так и назвали Рика, то есть Богатый), с тем чтобы раздобыл он сколько возможно жемчуга, ибо хорошие жемчужины в Кастилии высоко ценятся, а золото — что ж, оно, известно, стоит дорого. Путь Моралеса лежал через селения и земли касиков, которые жили в мире после того, как Васко Нуньес установил с ними дружественные и союзные отношения. По дороге он встретил Франсиско Бесерру, возвращавшегося в Дарьей с богатой добычей — золотом и захваченными в плен и обращенными в рабство индейцами: касики тех земель приняли его солдат дружелюбно и мирно, как своих кровных братьев, но Бесерра ограбил их и разорил все в округе. Гаспар де Моралес взял одного из испанцев, возвращавшихся с Бесеррой, в качестве проводника по местам, куда он направлялся. Оставшиеся в живых индейцы, узнав о том, что Франсиско Бесерра покинул их края, сочли, что теперь, когда испанцев нет, они могут спокойно оставить надежные убежища в горах; но, точно саранча, на них набросились солдаты Гаспара-де-Моралеса, которые захватили и ограбили то, что осталось после Бесерры. Так, грабя, убивая и обращая в рабство индейцев, добрался Моралес до побережья Южного моря, прибыв на земли и во владения касика Тутибры; тот встретил испанцев с миром, предложил им все, что имел, и принял в своем жилище весьма гостеприимно. Было у касика, видимо, всего четыре снаряженных для плавания каноэ, и в них не могли уместиться все испанцы и груз, который они обычно брали с собой. Поэтому половину своих солдат Моралес оставил под командованием некоего капитана Пеньялосы, а с остальными отправился на каноэ в селение другого касика по имени Тунака; оттуда, по-видимому, было легче добраться до островов. Касик со всеми своими людьми ждал их с миром, принял очень радушно, предоставил им в изобилии пищу и упрашивал их задержаться и отдохнуть в его жилище. Но алчное стремление побыстрей добыть жемчуг, которое владело всеми их чувствами и влекло вперед, заставило испанцев отказаться, и на следующий же день Гаспар-де-Моралес с половиной испанцев и Франсиско Писарро с остальными пустились в плавание на нескольких больших каноэ. Но не прошло и двух часов, как они об этом пожалели и, будь на то их воля, не согласились бы пуститься в море даже за весь жемчуг мира. Гребцами в каноэ были прибывшие с ними индейцы, подданные касиков Чиапеса и Тумако (о них мы говорили выше), которые неизменно сохраняли дружественные отношения с испанцами, установленные при Васко Нуньесе, хотя тысячу раз имели основания изменить этой дружбе. На море поднялись такие высокие волны, что в наступившей темноте гибель казалась всем неизбежной; каноэ потеряли друг друга из виду и в каждой из лодок были уверены, что остальные погибли. По счастливой случайности утром все они пристали к одному их многочисленных островов, сочтя это за чудо, которое явил им господь в награду за их ревностную службу и святые дела. На острове был в это время какой-то торжественный праздник, во время которого по местному обычаю мужчины и женщины живут раздельно, на противоположных концах острова. Испанцы прибыли на ту часть острова, где находились женщины, и без особого труда захватили их в плен и связали. Узнав об этом, мужья, точно яростные львы, напали на испанцев, вооруженные палицами, ибо на этих островах не знают луков со стрелами. Им удалось ранить нескольких испанцев, но раны не были тяжелыми. Испанцы же спустили с цепи пса, которого возили повсюду с собой, и тот набросился на индейцев и нанес их рядам страшный урон. В страхе перед столь необычным оружием несчастные обратились в бегство; и все же, хотя многие индейцы погибли или были смертельно ранены, ярость при виде того, как увлекают их жен и детей, заставила оставшихся в живых вернуться, чтобы вновь напасть с палицами на испанцев и попытаться освободить своих близких. Все было напрасно лишь возросло число жертв. Грешники же испанцы перебрались с этого острова на другой, больших размеров, где жил царь и повелитель всех или большей части этих островов. Получив весть о высадке испанцев, царь то ли потому, что до него дошли рассказы о зверствах, которые учинили испанцы на первом острове, то ли потому, что ему была известна обычная их жестокость, поспешил со своими подданными навстречу им, чтобы воспрепятствовать их высадке на остров либо в случае, если им удастся высадиться, заставить их покинуть остров. Однако индейцы были обращены в бегство после того, как на них спустили пса и несколько туземцев погибло. Но король, стремясь изгнать испанцев со своих земель или истребить их, не смирился и еще четырежды бросался в бой со всеми, кого ему удалось собрать. В дело вмешались прибывшие с испанцами индейцы дружественных племен чиапесцев и тумакенцев. Они заявили местным индейцам, что силы испанцев велики и что они покоряют всех (можно было бы добавить, что испанцы всех истребляют) и что им покорились повелители Понка, Покороса, Куареква, Чиапес, Тумако и многие другие, которые первоначально оказывали сопротивление, но не смогли взять верх и в конце концов подчинились власти испанцев. Эти примеры и доводы заставили царя островов смириться. Он пригласил испанцев к себе в жилище, которое, как рассказывают, было удивительной постройки и превосходило по убранству жилища других касиков. Затем он приказал принести корзину, очень красиво сплетенную из прутьев и доверху наполненную жемчужинами общим весом в 110 марко. Все жемчужины были прекрасны, но одна из них особенно — по размерам и красоте другой такой не сыскать в целом свете. Была она величиной с небольшой грецкий орех (даже с мускатную грушу, как утверждали иные); жена Педрариаса привезла ее в Испанию и подарила императрице, и рассказывают, что императрица приказала вручить ей за жемчужину 4000 дукатов. За жемчуг испанцы дали царю тех островов четки, зеркала, бубенцы и другие испанские безделушки, которые пришлись тому весьма по душе. Позднее с Моралесом и несколькими другими испанцами, которых он счел главными в отряде, касик поднялся на деревянную дозорную башню, откуда открывался обширный вид на море и сушу, и, повернувшись на восток, показал рукой в сторону моря и земель, тянущихся к Перу, и сказал: “Посмотрите, как велико море и сколько земель там”. И, повернувшись затем на юг и запад, он повторил те же слова. Он показал им также “а острова и сказал: “Взгляните, сколько островов раскинулось здесь по обе стороны; все они подвластны мне; все это прекрасные и цветущие земли, и, если вы называете прекрасными землями те, которые изобилуют золотом и жемчугом, составляющими, кажется, предмет ваших искании, то скажу, что золота у нас мало, но жемчугом полно море вокруг этих островов; я дам вам жемчуга, сколько вы пожелаете, если только вы ответите на мою верность и дружбу тем же; и можете быть уверены, что я навсегда останусь вашим другом и всегда буду рад встрече с вами”. Так дружелюбно и любезно говорил касик, и испанцев восхитили и обрадовали эти слова. Уже собираясь покинуть остров, испанцы попросили касика, чтобы тот приказал собрать для великого их короля, короля Кастилии, 100 марко жемчуга, и хотя касик, будучи неограниченным владыкой всех этих островов и земель, не считал себя обязанным делать это, тем не менее он охотно согласился исполнить просьбу испанцев, что не стоило ему большого труда. На этих островах водилось столько оленей и кроликов, что некоторые из них без всякого страха приближались к жилищам туземцев. Испанцы убили многих из них из арбалетов и надолго обеспечили себя пищей. Они утверждали, что крестили касика и дали ему имя Педрариас; в данном случае они впали в ту же ошибку, что и многие другие испанцы и даже некоторые клирики и монахи, крестившие этих неверных, не преподав им до того никакого вероучения, не дав им ни малейшего понятия о боге, кроме того, каким те обладали до тех пор, и поэтому они повинны в том, что, приняв христианскую веру и крещение, индейцы, которые обычно не упорствуют в заблуждениях и соглашаются делать то, что испанцы объявляют благом, продолжают идолопоклонство и свершают тысячи, святотатств; это ничуть не удивительно, ибо прежде чем их крестить, никто не просвещает их и в столь краткие сроки не может просветить либо дать какое-либо представление о нашей вере; да и после крещения ни в чем они не меняются. И за эти оскорбления и неуважение святых таинств господь спросит не с индейцев, а с испанцев, которых ждет кара за безрассудное и неуместное причащение к таинствам господним тех, кто к этому не подготовлен.

Комментарии

60. Альпаргаты — полотняная обувь с плетеной подошвой.

61. Майорат — земельное владение дворянина, не подлежавшее разделу и передававшееся по наследству старшему в роде.

предыдущая часть - https://cont.ws/post/425937

читать сначала - https://cont.ws/post/421627