Их было шестеро

 Журнал «Вокруг света» / Январь 1964  

На все лето уходит в рейд маленькая бригада топографов-маркировщиков. Сотни километров предстоит ребятам пройти по тайге, пересечь много рек и речонок, перевалить много сопок, пробраться через топкие болота и безжизненные гари. И все эти трудности преодолеваются ради маркиров.

Топографы-маркировщики должны разбить в определенных местах квадратные площадки, поставить в центре их ориентиры. Вот и все дело. Эти маркиры будут «опознавательными вехами» для аэрофотосъемки. Появятся карты. И начнет обживаться глухая тайга. Проложат по этой карте свои маршруты геологи. А следом за ними придут строители заводов, дорог и поселков. И, возможно, какой-нибудь маркир окажется в центре главной площади нового таежного города с электрическими фонарями, водопроводом, центральным отоплением...

А пока бригада топографов-маркировщиков прокладывает тропу по дремучей дальневосточной тайге, оставляя в ней первые человеческие следы.

Это бригада первооткрывателей, на долю которых всегда выпадают первые, самые большие трудности.

Тайга все время испытывает мужество: то встает на пути цепью скалистых гор, то расползается по падям коварной трясиной. В одиночку с ней трудно бороться. А впятером? Это уже коллектив. А коллективу, если он дружный, не страшны таежные трудности.

Мне довелось встретиться с пятеркой таких ребят. После трехмесячной работы возвращались они на базу. Я слушал рассказы этих ребят и удивлялся. Даже самые, казалось бы, драматичные истории подавались ими под аккомпанемент... смешинки.

— А что, разве не было трудных для вас моментов? — спросил я.

— Выходит, что не было, — просто ответили мне ребята. — А может, и были, да только в памяти не остались.

Хорошо сказано: «Может, и были»!

И подумал я тогда: значит, в тайге было этих ребят не пятеро. Был у них еще один — шестой спутник на трудном маршруте. Шел он за ними по пятам, охраняя их от уныния, прибавляя силы и энергии. Этим шестым спутником был юмор.

Можно было пересказать все их истории в любой форме: выпятить драматизм отдельных случаев, сделать акцент на трудностях. Но я тоже, признаться, оказался в плену их шестого спутника.

Колькины калоши

Когда тайга начинает редеть, на пути оказывается проклятая «дыре-

ватка», по которой идти — одно мучение. Мох покрывает камни, маскирует щели между острыми гранями валунов. Идешь как слепой — щупаешь землю посошком. Провалилась палка — значит бери правее или левее. Вот и шарахаешься из стороны в сторону. К вечеру оглянешься назад — вроде на том же месте стоишь, где утром был.

Но дыреватка в тайге — это еще городской асфальт, по крайней мере сухой идешь. Не то что болото! А в этот день пришлось ребятам разбивать маркир на гнилом болоте. Конечно можно было, поставив- в известность начальника партии, перенести опознавательный знак на сухое место. Но ребята решили сделать маркир где полагается — по схеме.

Да вот задача — что поставить в качестве ориентира? Срубить и приволочь дерево? Разве оно устоит в трясине: засосет его болото через неделю «с сучками». А что, если по кочкам крест выложить из белого камня? Дело! До сопки не более трехсот метров. Ее хоть всю по камушкам разбирай. Решили освободить рюкзаки от барахла и растаскивать сопку полегоньку.

Каждый руками нагребал в свой рюкзак пуда по два белых камней и тащил их по зыбкой трясине на середину болота. Работа шла споро, с шутками да с подначками.

На одном из коротких перекуров ребята принялись фантазировать.

— Вот пройдет сотня лет, — начал Женя Лебедев, — набредет на это место научная экспедиция. Увидят ученые белый крест на болоте и начнут выдвигать всякие там гипотезы...

— Во-первых, — подхватил его слова бригадир Коля Мазуров, — они определят, что выложен крест разумными существами, и будут гадать, откуда они в этих местах появились

— Во-вторых, — продолжал Александр Подшивалин, — экспедиция докажет, что крест наш не что иное, как опознавательный знак посадочной площадки звездолета...

— И разгорятся споры в научном мире, — подытожил Женя.

...Драматическое происшествие случилось под вечер, когда работа уже подходила к концу. Провалился в трясину Коля Панченко. Ребята сначала ничего не заметили, а Колька, выбиваясь из сил, молча пытался высвободиться из цепкой топи.

Парень подал голос только тогда, когда хлипкая жижа дошла ему до пояса. Бросив рюкзаки, товарищи кинулись на выручку. Вытащить Кольку было делом двух-трех минут. Но болото в виде дани за освобождение оставило себе его сапоги.

Вот это была уже настоящая трагедия! Идти босиком через тайгу просто немыслимо! Вечером у костра только и разговоров было, что о Колькиных сапогах. Панченко ругал своих спасителей:

— Я кричу «стой», а они тянут как угорелые. Вот и вытянули... одного меня.

— Добро бы головой попал в трясину, не случилось бы неприятности, — упрекал его Александр Подшивалин.

Шутки шутками, а обувать парня надо.

— Придется жертвовать голенищами наших сапог, — предложил выход Женя Лебедев. — Сделаем из кирзы Кольке боты, и пусть топает.

Смутные познания в сапожном деле позволили ребятам смастерить общими силами некую обувь. Ни на что носимое ранее человечеством она, конечно, похожа не была. И все же нарекли эту обувь «калошами».

Калош хватало ровно на один переход. Вернее, длина каждого перехода измерялась теперь крепостью обуви Панченко. Ребята так определяли: «До реки осталось идти две пары калош».

Как только из протертой кирзы показывались Колькины пятки или пальцы, бригада делала привал и открывала сапожную мастерскую. Так продолжалось дней восемь, пока дошли до ближайшего лабаза, где получили новенькие резиновые сапоги.

А позади восьмидневного пути, на болоте, остался белый каменный крест — маркир.

Случай с медведем

Встреча бригады с Николаем Никифоровичем Самсоновым — начальником топографической партии — произошла точно в условленном месте, но... с опозданием на три часа. Девять лет ходит он по тайге. По сопкам и мари, бурелому и дыреватке вышагивает по 25 километров в день. Для горной тайги это считается непостижимой скоростью. И уж если Николай Никифорович, аккуратный до педантичности, опоздал, значит была на то веская причина.

О ней ребята узнали только вечером, после того, как Самсонов побывал с ними на маркировке и все проверил.

— Повезло мне на последней ночевке, — загадочно начал свой рассказ Николай Никифорович. — Слышу сквозь сон: сопит кто-то у входа в палатку. Думаю: «Лошадь к муке подбирается». Из спальника вылезать лень. Взял я палку и сую ее в щель между застежек палатки.

«Пошла прочь!» — кричу.

А лошадь вдруг как заревет медвежьим-то голосом. Потом слышу: топ, топ в сторону чащи. Выскочили мы все из палатки с ружьями. Разожгли костер. Оглядели вокруг — лошади нет. «Ну, — думаем, — все, задрал, проклятый!» Однако утром нашли конягу. Километра за три удрала. Из-за этого и к вам опоздал.

А той же ночью случилось происшествие в бригаде. Проснулся Александр Подшивалин от стука дождя по тугому тенту. «Муку бы не замочило!» — забеспокоился он. Нащупал в темноте тяжелый мешок и стал стягивать его с места. Мешок не поддавался. Опустился тогда Подшивалин на колени, изо всей силы дернул куль, не рассчитал и выпустил его из рук. И тут что-то где-то отчаянно забарахталось.

Вдруг как закричит Женька:

— Медведь!

Никто ничего понять не может — кругом темень. В суматохе повалили на себя тент, бьются все под ним, как куропатки в силке. А Женька спросонья все орет: «Медведь!»

Кое-как выбрались из-под брезента на дождь, холодок сон с ребят согнал, стали толком во всем разбираться. Где Женька медведя увидел? Лебедев клянется:

— Честное слово, схватил он меня за спальник и тянет, а сам сопит... Потом к-а-ак дернет!

Хохот потряс тайгу. Хохотал Подшивалин. Ведь это он принял в темноте Женькин спальник за куль с мукой.

А утром было внесено предложение: заставить Женьку поймать медведя и в качестве ориентира посадить зверя на цепь в центре разбитого у тента маркира.

Благодарность

В обед развели последнюю банку тушенки на ведро воды. Спать легли налегке — с пустыми желудками. Тешили себя тем, что завтра к полудню доберутся до лабаза. А там наверняка лежат заброшенные вертолетом ящики со всякими вкусностями: поросенок в желе, консервированный лосось, сгущенные сливки...

Александр трижды заставлял Женьку повторять названия консервов, ожидающих бригаду.

— Эх, и деликатные сны нам сегодня приснятся, — говорил он, забираясь в спальный мешок, — трюфели, гречневая каша и всякие прочие деликатесы.

Однако утром бодрое настроение дало трещину. Ребята натощак покурили. Но оказалось, что авторы популярных брошюр о вреде никотина преувеличили его отрицательное влияние на аппетит. От скуки в желудке набросились на рассыпанные вокруг красные бусины брусники.

— А ну, друзья, проверим-ка на практике еще одно утверждение известного автора, — предложил Подшивалин, — читал я где-то, кажется, у Ванды Василевской, описание рыбалки. Она на Днепре ловила пескарей на губную помаду. Красила горошины, насаживала их на крючок и натаскала рыбешки. Чем брусника хуже крашеного гороха? Уж тут без обмана.

Затею Подшивалина не поддержали. На этот раз шутку сочли неуместной. А через четверть часа Александр вернулся с реки, потрясая десятком огромных рыбин.

На уху навалились с усердием. После каждой ложки повторяли:

— Ай, Ванда Василевская, вот молодец!

Потом, когда ведро ухи было съедено, вспомнили о Подшивалине и решили в знак признания его особых заслуг «качнуть» Александра. Но герой скромно запротестовал:

— Какие же у вас примитивные представления об увековечивании памяти великих людей. Предлагаю стесать бок у самого толстого ствола и выжечь памятные слова: «Ванде Василевской от благодарных топографов». Рядом можно добавить мою фамилию, буквами чуть помельче.

Это скромное предложение отвергли единогласно, при одном воздержавшемся— Женька ушел на речку мыть ведро. Дерево губить не стали.

А вместо памятника великим людям и историческому событию поставили на брусничной поляне очередной маркир. Как раз пришлось.

Именинный тост

Установка последнего маркира совпала с днем рождения Жени Лебедева. Ради такого события ребята решили устроить пир на славу. Сашу Ивкина, признанного кулинара, освободили от работы и «бросили на пельмени».

Когда бригада вернулась к костру, праздничный стол уже был накрыт. В центре расчищенного от сучьев и камней круга красовалось ведро с ягодным соком. К прокопченному боку бывалой посудины был прилеплен листок из блокнота с надписью: «Бруснично-голубичное, игристое. Крепость...» Вместо цифры стояли точки. Фантазия кулинара и таежного винодела дальше не пошла.

У костра суетился сам Саша Ивкин. Жмурясь от дыма, он ссыпал из берестяных туесков в кипящую воду пельмени.

За «стол» расселись чинно. Зачерпнули из ведра по кружке темной густой жидкости и выпили за здоровье новорожденного.

Ко второму тосту подоспел начальник партии Самсонов, на этот раз нежданный, но, как всегда, желанный гость. Ему поднесли «штрафную» — полкотелка.

— За успешное окончание рейда и выполнение пятимесячной программы за два с половиной месяца! — выпалил одним духом Подшивалин.

Николай Никифорович придержал свой котелок, как-то виновато улыбнулся и сказал:

— Разрешите мне предложить другой тост. Что, если... за продолжение рейда?

У ребят вытянулись лица. Семьдесят пять дней продолжался их рейд по безлюдной тайге. Сколько нового произошло за эти дни на Большой земле!

Еще вчера ребята думали об этом как-то «вообще». А сегодня чувство нетерпения, желание скорей попасть в цивилизованный мир ощущалось особенно остро. В мыслях каждого уже звучали два заветных слова: «Завтра домой!» Сегодня они валили могучие лиственницы, растаскивали завалы, забывая о перекурах...

— Вот что, братцы, — продолжал Николай Никифорович, — пришел я просить у вас помощи Славе Антипову. Разбежалась его бригада. По дому, видишь ли, соскучились, трудно им стало... Славку одного в тайге бросили...

Самсонов замолчал, молчали и ребята. Костер гулко потрескивал, кидая в темноту редкие искорки.

— Ну, что же вы, пельмени-то стынут, — спохватился Александр Подшивалин. — Так, значит, за продолжение рейда!

Алюминиевые кружки дружно стукнулись о котелок.

                                                                           ***

Вит. Пашин 

Источник

Журнал «Вокруг света» / Январь 1964

P.S.: