Учёные давно заметили, что некоторые сюжеты — в особенности те, на которых строятся различные мифы, — могут иметь глубокое психологическое значение. Усвоенные человеком в раннем детстве или целыми народами в глубокой древности, они способны не только периодически прорываться наружу в виде тех или иных произведений искусства, но и в самом буквальном смысле могут задавать людям канву их жизни, провоцируя их к определённым решениям и предопределяя тем самым их будущее.
В этом смысле психологи и психиатры, вроде Э. Берна, будут говорить о сценариях или сценарных предписаниях. Так, в случае отдельных личностей нередко обнаруживают, что психологические проблемы (или болезни) одного (пациента) очень точно могут быть выражены мифами об Эдипе или Сизифе, а становление личности другого (или, скорее, другой) блестяще отображается историей Золушки.
Аналогичным образом, можно думать, происходит и в истории: в этом случае уже целые народы, живущие в разных местах и в разные эпохи, неожиданно обнаруживают в какой-то ситуации удивительно похожие и при этом нетипичные черты поведения, органично вписывающиеся в какой-нибудь древний миф. Тут мы уже можем говорить о сценариях «исторических» — происходящих, по-видимому, из тех же глубоко архаических пластов сознания, что и миф как таковой.
И удивительно, насколько живучими оказываются некоторые из них, наблюдаемые нами и сейчас. Нет сомнения, что об украинской войне ещё будут сложены песни и написаны книги: слишком уж высока в ней цена победы или поражения. Но одна книга, сюжет которой может быть отнесён и к этой войне, уже есть. И называется она «Илиада».
1
Для тех, кто не читал или подзабыл эту замечательную поэму, кратко напомню некоторые её ключевые моменты.
Греческая мифология рассказывает, что Великая война, формальным поводом которой стало похищение Парисом Елены — жены спартанского царя Менелая и самой прекрасной женщины Греции, — имела в действительности более глубокие причины. Боги устали от людей — в особенности от своих же потомков-героев — и решили сократить их число, инспирируя братоубийственные войны: сначала фиванскую, а потом троянскую. В Трою (это не город, а область в Малой Азии) прибыла на кораблях коалиция греческих племён во главе с царём Агамемноном, братом Менелая, которая в течение 10 лет безуспешно осаждала город, блестяще обороняемый главным троянским героем Гектором. Однако исход троянской войны зависел не от него: тут всё решала судьба самого великого греческого воина Ахилла. При этом и он сам, и все другие знали пророчество: если Ахилл будет сражаться во всю свою божественную силу, то греки победят, но он погибнет; если же он откажется воевать, греков ожидает поражение.
Все эти события Гомер выносит «за скобки» своего рассказа, повествуя нам лишь о 51 дне последнего года войны — днях, в которые всё и решилось. Начинается поэма с того, что Ахилл смертельно рассорился с Агамемноном и полностью отказался сражаться. Казалось бы, это есть прямой путь к реализации второго решения из пророчества. И действительно — ни Агамемнон, ни Менелай, ни Одиссей, ни Диомед, ни другие великие герои, даже и совершая различные подвиги, ничего не могут противопоставить Гектору и его воинству, терпя одно поражение за другим. Происходят различные попытки перемирия, но все они срываются — то случаем, то провокацией. В результате лучший друг Ахилла Патрокл, надев на себя ахилловы доспехи, идёт воевать вместо него и погибает от рук Гектора. И вот тут судьба совершает неожиданный разворот: ведомый местью за любимого друга и утраченное оружие (для древних последнее было немаловажно), Ахилл с удвоенной энергией и помощью богов вступает в бой, где с исключительной жестокостью совершает отмщение над Гектором. Так отказом от битвы великий герой ускорил собственную погибель. «Вершилась Зевесова воля…».
Заканчивается поэма выкупом тела Гектора, который лично совершает его отец царь Приам, целуя руки убийце собственного сына (при этом Ахилл демонстрирует совершенно нетипичное для себя благородство по отношению к врагу). Последней сценой оказывается погребение Гектора, намекающее заодно и на грядущую судьбу Ахилла. Смерти же Ахилла, как и взятия Илиона (столицы Трои), в поэме нет — есть только ряд тонких намёков.
Но этого было и не надо, так как центральной мыслью Гомера была судьба обречённого победителя — причём в этом сюжете Ахилл символизирует всё греческое воинство в целом.
2
Нынешние историки, занимаясь реконструкцией событий троянской войны, ничего не знают о Елене, Менелае и даже Ахилле (относительно последнего известно только распространённое критское имя a-ki-re-u); но вот многие другие события в свете дешифрованных в XX в. хеттских текстов представляются весьма любопытными.
Так, мы узнаём о существовании царств Аххиява (которое можно отождествить с микенской Грецией, где жили греки-ахейцы) и Т(а)руиса с городом Вилуса (которые можно отождествить, соответственно, с Троей и Илионом, гом. *wilion). Оказывается (здесь я в общих чертах следую мыслям наших выдающихся учёных Л.А. Гиндина и В.Л. Цымбурского), около XIV в. до Р.Х., когда государство Аххиява было сильно, Троя находилась как бы под его протекторатом. Но когда ахейские города, терзаемые внутренними и внешними проблемами, стали приходить в упадок, троянцы переметнулись под влияние хеттов. И вот, наконец, когда положение вещей в бывшей метрополии, усугублённое эпидемиями и вторжением неизвестных варваров, стало совсем тяжёлым, греки предприняли роковую попытку вернуть Трою.
Что интересно, в хеттских документах встречаются даже имена ахейского царя Акагамунаса и правителей Вилусы Алаксандуса и Piyama-Radu, которые могут быть отождествлены с Агамемноном, Александром (второе имя Париса) и Приамом (правда, как оказывается, жили они не в одно и то же время).
Так получается, что Гомер, писавший о гибели века героев и его причинах, был вполне прав, охарактеризовав произошедшее своей знаменитой фразой «…вершилась Зевесова воля». Только эта «Зевесова воля» имела вполне явные геополитические причины: война и тысячи смертей героев были обусловлены желанием гибнущей по внутренним причинам цивилизации ещё немного сохранить своё влияние и гегемонию. Крах микенской Греции с последующими почти пятью веками упадка («тёмными веками» с XII по IX до Р.Х.) наступил вскоре после троянских событий. В самом конце этих тёмных веков, отличающихся отсутствием каменной архитектуры, государства, письменности и возрождением родоплеменных отношений, жил и автор «Илиады».
Люди гомеровской эпохи ясно чувствовали фатальность процессов, приведших великую культуру к позорной гибели, но не могли внятно сформулировать их причины. Гомер был тем человеком, кто смог сделать это в столь понятной форме, что сразу стал автором номер один для всей греческой культуры.
Вспоминая своё детство конца 80-х, я отчётливо вспоминаю и один вопрос, терзавший тогда людей старшего поколения — особенно фронтовиков: «НУ КАК ЖЕ ТАК?? Ведь это МЫ победили немцев, а не они нас! Почему же мы живём так ужасно, а ОНИ — нет?». Думаю, примерно такой вопрос возникал и у людей гомеровской эпохи, живших в убогих домах с земляными полами и примитивно расписанной посудой, когда те поглядывали на расположенные рядом на холме руины Трои, Микен или Тиринфа — в которых стены были сложены из 12–16-тонных блоков такой величины, что грекам позднейших времён даже не приходило в голову, как их можно было поднимать (поэтому их назвали «циклопической кладкой»): «Ну как же так? Почему наши столь великие предки-герои закончили столь грандиозным крахом?»
И Гомер даёт свой ответ: «Герои были обречены, поскольку при их нечеловеческой силе и доблести они отличались ещё и нечеловеческой подлостью, жестокостью и вероломством». И очень неслучайно, что на фоне «хищного льва» Ахилла, надменного корыстолюбца Агамемнона и вероломного хитреца Одиссея самым благородным человеком нарисован троянец Гектор, чьей жене Андромахе было суждено стать невольницей греков, а их малолетнему сыну — быть сброшенным с крепостной стены.
Кстати, у Гомера нет термина, обозначающего всех греков в совокупности (они представляются им как коалиция ахейцев, мирмидонян, локров и т.д.); нет у него и указаний на то, что троянцы (которые в действительности должны были говорить не то по-фракийски, не то по-лувийски) как-либо этнически отличны от греков. Видимо, людям гомеровской эпохи троянская война представлялась конфликтом внутренним (подобно фиванской), а потому троянцы могли вполне мыслиться своими — особенно если поэма действительно сочинялась где-то на берегах Малой Азии.
Таким образом, к уже сформулированной выше мысли о цивилизации, развязывающей войну для собственного сохранения, нам остаётся добавить, что война эта несправедлива и братоубийственна, а победа в ней ещё больше усугубляет ситуацию, нежели мир или поражение. Это делает инициатора такой войны обречённым, а в случае его победы в ней — обречённым вдвойне.
3
Нынешние украинские события, многие параллели с которыми вышеприведённый рассказ сделал явными для читателя, конечно, не совсем повторяют сюжет «Илиады».
Во-первых, слабеющей и цепляющейся за гегемонию державой является одна, тогда как войну ведёт всё-таки другая — пусть и полностью подконтрольная первой. Впрочем, если начать перечислять тех, кто сейчас с оружием в руках формирует на Украине антирусскую коалицию, мы можем получить «список кораблей» куда серьёзнее гомеровского.
Во-вторых, коалиция эта ещё не победила — и очень хочется верить, что этого не случится. Хотя и здесь можно возразить, указав на то, что знаменитый олимпийский принцип («не победа, а участие») распространяется и на несправедливые войны (см. чуть выше), и на то, что уже сам факт полыхающего Донбасса и оккупации его городов являет собой некую промежуточную победу коалиции.
Но сходство есть в главном: украинская власть и, кажется, её заокеанские вдохновители находятся в петле, подобной той, что затянула судьба вокруг выбора Ахилла. Киеву очень невыгодно воевать: это и на поле боя выходит очень тяжело и неудачно, и подрывает доверие населения к власти, и ложится тяжким бременем на и без того слабую экономику. Воевать — для Киева подобно смерти; но не воевать — смертельно вдвойне, поскольку война с русскими и Россией — это программа единственного общего дела, которую киевская власть может предложить людям после сделанного ей цивилизационного выбора: уничтожить в себе русских. Поэтому и перемирия, которые могут быть в этой войне, будет ждать судьба описанных в «Илиаде»: ибо не может быть перемирия в войне с самим собой — такая война ведётся до полной победы — то есть до полного и триумфального уничтожения себя.
Высказанные соображения вызывают целый ряд пессимистических мыслей: о том, что продлится всё ещё долго, что крови будет всё больше и т.д. и т.п. Оставлю эти мысли читателю, закончив размышление единственным оптимистическим выводом, который приходит в голову.
Следуя законам формальной логики (как бы к ней ни относились украинские власти), мы с неизбежностью приходим к выводу, что любой конфликт, построенный на «петле Ахилла», рано или поздно закончится своим полным исчерпанием. В этом и есть глубокая справедливость исторического процесса, которую мы можем рассматривать и как «волю Зевеса».
Это исчерпание обязательно произойдёт и в нашем случае, одновременно выступая и фактором сложения новой геополитической реальности. Вопрос в том, что это за реальность и какое место Россия будет занимать в ней. Будет ли Россия создателем новой культурной эпохи (как Рим после эллинизма), будет ли она новым «культурным ковчегом» (подобно Византии после Рима) или погрузится вместе с другими участниками процесса во мрак «тёмных веков» — покажет время.
Алексей Белов — доктор филологических наук, преподаватель МГУ.
Оценили 3 человека
21 кармы