Кузнечик.

С младенчества он был маленький, очень складненький и обладал практически неиссякаемой энергией. Еще не начав как следует ходить, он принимался лазить по огромному, кожаному стоящему в холле дивану, и выделывал такие трюки, что у взрослых сердце уходило в пятки в боязни за этого кроху.

И настойчивость его казалась почти беспредельной. Он мог, как заведенный, бесчисленное количество раз забираться на стоящую в углу пластиковую горку, съезжать с ликующим криком победителя и снова на нее вскарабкиваться.

Наш Кузнечик часто болел. Причем болезнь начиналась с пугающей внезапностью, сопровождалась подъемом высокой температуры и судорожным, долго не стихающим кашлем. Скоро выяснилось, что он аллергик, а затем этот диагноз дополнился астмой.

Можно сказать, он с детства был обделен материнской заботой. Утро на даче начиналось так. Часов около восьми мать, всклоченная, с видом сомнамбулы, выводила сына из спальни, совала в одну руку пакетик сока с трубочкой, в другую импортный шоколадный батончик, включала на полную громкость висевший на стене телевизор и удалялась, чтобы появиться в следующий раз уже в районе обеда.

Первые пару лет его зависимость от матери была просто исключительной: стоило маме выйти за дверь, он моментально начинал орать, и так могло продолжаться часа по два кряду. Но затем наступил перелом, и он свободно ее отпускал на любое время, и только с ее появлением резко менял свое поведение и начинал капризничать.

Когда же подходило обеденное время, начинался настоящий «цирк». Смышленый малыш отыгрывался за все пренебрежение, которое инстинктивно чувствовал, за все ласки, которые ему не доставались, и за все внимание, которое проходило мимо.

Для того, чтобы он съел ложечку супа, папе приходилось дудеть на трубе, или бить в детский барабан, а мама бегала за ним по всему первому этажу в попытках запихнуть хоть что-то в непослушного малыша.

Все остальное время, кроме кормления, Кузнечик опять был предоставлен самому себе. Мать никогда не играла с ним и не читала нашему Кузнечику какую-нибудь книжку. Вместо этого ему совали в руки «продвинутый» планшет, и он сам освоил всякие «ходилки» и «стрелялки» гораздо быстрее, чем он научился произносить первые слова.

У Кузнечика было полно игрушек, и дома и на даче, в которые он почти не играл. А больше всего он любил надевать костюм какого-нибудь голливудского мультяшного героя и с воплями носиться в нем по дому, размахивая пластмассовым мечом или стреляя из детского автомата.

Мучения с кормлением продолжались до тех пор, пока на пару недель в средине мая мама не удалилась в столицу для сеанса очередного омоложения и инъекций ботокса.

Вернувшись на дачу, мама не узнала сына. Трехлетний пацан с удовольствием ел все, что было приготовлено бабушкой и даже пытался делать это самостоятельно.

Все дело было в том, чтобы найти к внуку свой ключик. Садясь с ним, скажем, завтракать, дедушка спрашивал: - Ну, кто здесь супергерой? – Я,- отвечал тот. - Тогда я вызываю супергероя на соревнование! Кто быстрее съест свою кашу?

- Конечно, я! - отвечал супергерой и уж не сопротивлялся, когда бабушка начинала его кормить. В задачу деда входило только съесть последнюю ложку после Кузнечика, иначе он страшно обижался и даже норовил всплакнуть.

Бабушка считала, что с малышом важно играть в различные настольные игры. Кузнечик очень не любил проигрывать и принимался плакать навзрыд. Приходилось ему подыгрывать, потому что «мухлевать» самостоятельно он еще не научился.

Сколько Кузнечик себя помнил, папа с мамой всегда ругались между собой. Он даже не понимал, что может быть как-то по-другому. И почти каждый раз, когда после ссоры маленькая, щуплая мама одерживала верх над большим папой, она с торжеством говорила об этом сыну. И тот убеждался, что – это правильно, добиваться своего любой ценой. Так мама воспитывала его агрессивным и требовательным, а он подходил с этой меркой ко всем, даже к ней самой.

Маме всего было мало. Их уютная квартирка казалась ей уже слишком маленькой, и она без конца «пилила» мужа, чтобы тот купил новую квартиру. В конце концов отец уступил, и они заключили между собой устный договор. Папа «влез» в ипотеку, и вскоре у них появилась прекрасная трехкомнатная квартира на семнадцатом этаже нового дома. Однако и новая квартира не принесла согласия в их семью.

Сразу после знакомства с будущим папой мама перестала ходить на работу. Зато у нее было много времени отдыхать на южных морях.

Кузнечик наверняка бы сбился со счета, если бы попробовал сосчитать все страны, в которых он успел побывать. Но он и не пытался это делать, потому что все страны были для него на одно лицо. Он видел только чужой дом, море и короткую дорогу к этому морю.

Как и везде, маме не хватало времени для занятий с сыном. Ее постоянно окружали чужие дяди и тети, и Кузнечик подолгу оставался один. Потом на расспросы бабушки он вспомнит, что однажды на матрасе заплыл далеко в море, а когда самостоятельно выбрался на берег и очень устал, то мама даже и не заметила его отсутствия. А еще он укололся в песке на пляже, и нога у него долго болела.

Прошло полгода, или может быть год, в течение которого наш Кузнечик со своей мамой в основном колесил по заграницам.

Папа с мамой за это время успели решить, что они разводятся, и папа престал жить дома.

Теперь уже маме было совсем не до него, и он все чаще оставался совершенно один в большой и казавшейся ему такой холодной квартире.

И произошло еще одно событие, которое никто из взрослых, озабоченных своими проблемами, даже и не заметил.

В Кузнечике проснулась душа. Она была робкой и ранимой, но неожиданно взрослой.

И вот они снова за обеденным столом. – А, кто тут супергерой, - спрашивает дед, и слышит: - Я больше не супергерой. – Как, почему? - а в ответ только налитые слезами глаза, и больше ни слова. Тем не менее есть самостоятельно он, все-таки, научился.

Приблизительно в это же время состоялся такой разговор. Внук с дедушкой рассуждали о будущем.

- А что будет через двадцать лет?- спрашивал Кузнечик. - Ну, через двадцать лет нас с бабушкой уже не будет… - А куда вы уйдете? – Мы умрем, потому что все люди умирают. – И я тоже умру? – И ты тоже когда-нибудь, но только намного позже нас…

А в ответ были слезы. Это плакала его душа. Он был очень чувствительный мальчик.

В один из последних длительных вояжей в Таиланд у него состоялся такой разговор. Мама по привычке высказывала сыну, что у них не хватает денег потому, что отец мало их присылает.

– А почему бы тебе, мама, самой не пойти на работу? – неожиданно спросил сын. – Это, что, тебя бабушка так подучила со мной разговаривать? - взвилась мать, а он ничего не ответил, потому что и сам не понял, как вырвались эти слова. - Мама, когда я вырасту и буду зарабатывать много денег, я обязательно буду отдавать их одной тебе. Но мать не оценила его самоотверженности и только скупо улыбнулась.

Опять прошло время. Родители уже разошлись.

После Нового года все внуки собрались на даче. Ребятня барахтается на огромном и уже слегка продавленном диване. Смех, толкотня и восторженные визги. Вдруг из клубка детенышей вываливается Кузнечик и некоторое время сидит поодаль, молча, обиженно кусая губу, а потом всерьез захлебывается рыданиями.

– Тебя кто-нибудь обидел? - спрашивает его обеспокоенная бабушка. – Нет, - сквозь слезы отвечает тот. – Так в чем же дело? - Я просто здесь лишний. Это опять говорила душа.

Теперь он видел отца намного реже, но, кажется, стал лучше понимать его. Однажды он спросил отца, почему тот ушел от мамы. - Понимаешь, сынок, - ответил тот обращаясь к нему, как взрослому, - у тебя в спальне стоят целых три кровати. Я хотел, чтобы у тебя были еще братик и сестренка. Твоя мама обещала их родить, но обманула меня. Да, это он понимал, ему тоже хотелось братика или сестренку. Тогда бы он не чувствовал себя таким одиноким, как сейчас.

Теперь, когда Кузнечик гостил у бабушки и начинал играть в любимые игры, он уже не прыгал от радости после каждого выигрыша, а деликатно говорил: - Ничего, бабушка, ты обязательно выиграешь в следующий раз.

- Милый мой Кузнечик, - улыбалась бабушка и гладила внука по русой головке, а его душа тоже улыбалась и тихонько скрывалась за невидимой занавеской. После этого он снова мог быть тем, кем, на самом деле, и продолжал быть – шестилетним мальчуганом, и весело и бесшабашно носиться по квартире.