Облик города постепенно теряет черты хищника, каковые он приобрел в лужковский период, и становится все более дружелюбным, обретая мягкость, которая роднит его с Москвой моего детства

Я люблю Москву моего детства как пространство, в пределах которого происходило мое постепенное приобщение к тайнам человеческого существования. Сам город, естественно, я не мог оценивать в силу незначительности опыта, да и сравнивать было особенно не с чем.

Сейчас, объездив полмира, прожив 15 лет в Праге, я понимаю, что той Москве было особо нечем гордиться, поскольку, несмотря на свой столичный статус, город имел все типовые советские болячки в виде отвратительных дорог, грязи, в которой Москва утопала по уши, низкокачественного жилья, тусклости красок, архитектурной эклектики, колоссального массива хрущевок и более поздних блочных высотных коробок, которыми сплошь заставили все спальные районы.

Историческая Москва тоже не радовала глаз, поскольку надлежащего ухода за строениями в центре, требовавшими ремонта, не было и здания, являвшиеся памятниками архитектуры, в большинстве своем тихо ветшали.

Даже сейчас в затерявшихся в глуши депрессивных населенных пунктах России, чья судьба оказалась никак не связана с грандиозным строительным бумом и усилиями местных властей привести городское пространство в порядок, еще можно наблюдать следы минувшей эпохи, которые дают представление о том, как выглядел средневзвешенный советский город четверть века тому назад.

Москва в период реформ стала стремительно меняться, имплантируя в собственный облик концепт рыночных преобразований в их специфической российской интерпретации. Лужковская столица быстро превращалась в монстра, в котором высотки в псевдорусском стиле, позже безвкусные поделки под сталинский ампир с баснословно дорогими метрами соседствовали с разваливающейся на глазах советской застройкой.

Стихийные, полустихийные рынки по всему городу и у станций метро, десятки тысяч ларьков и павильонов, торгующих всем на свете, все та же грязь и антисанитария, немыслимая, аляповатая и напоказ роскошь подпирающих небо строений, в которые заселялся новый буржуазный класс, быстро разбогатевший в годы растаскивания активов, доставшихся в наследство от СССР.

Этот город точно соответствовал идеалу бандитского капитализма, поскольку расстраивался за счет откатов и взяток. Купленное у чиновника разрешение на строительство давало возможность воткнуть многоэтажную свечку в районе исторической застройки, где она становилась отвратительной архитектурной доминантой, искажая пространство вокруг себя.

В наследство от лужковской эпохи Москве достался изуродованный Старый Арбат с надстроенными почти на каждом доме этажами, превратившими прекрасную некогда улицу в витрину человеческих самодовольства, спеси, понтов и продажности.

Именно эта безумная градостроительная политика, не учитывавшая пропускной способности еще советских транспортных артерий, привела к коллапсу. Москва встала в бесконечных пробках, которые сковали ее движение на всех основных автомагистралях.

Лужковская Москва смотрелась настолько похабно, что, покидая ее на долгие 15 лет, которые я прожил в Чехии, я не испытывал ни малейшего сожаления. Даже в советские времена, когда город выглядел предельно неприкаянно, он все же был в гораздо большей степени приспособлен для жизни.

Последние несколько лет я бываю в Москве достаточно часто, и то, что я вижу, меня не просто радует. Я понимаю, что горожанам возвращают возможность нормально существовать в чудовищно перегруженном, перенаселенном, проблемном городском пространстве. По городу стало можно передвигаться, его раскупорили вводом Третьего транспортного кольца, новыми развязками, платными парковками, снизившими плотность автомобильного потока.

Дикий рынок, который, как казалось, въелся в его кожу навсегда, был довольно просто отправлен на помойку, хотя на защиту гонимых ларечников поднялись тысячи и тысячи либерально мыслящих соотечественников. Куда-то исчезла грязь, бывшая визитной карточкой столицы в течение долгих десятилетий.

И да, город уже не выглядит как арена противостояния городских низов и новых буржуа. Не знаю как, но Собянину удалось выправить чудовищный перекос в той оценке, которую лужковская Москва как бы сама давала разным категориям своих обитателей, кланяясь в ноги представителям большого капитала и презрительно отмахиваясь от рядовых москвичей.

То, что сейчас повсюду идет реконструкция, создает неудобства для всех, но и удобства в результате тоже станут общим достоянием. Москва уже неселективна, она становится гомогенным пространством, предназначенным для горожан, не поделенных на категории. Юлия Латынина написала, что негативно оценивают происходящее с городом люди с зауженным горизонтом будущего, привычные рассчитывать свою жизнь форматами ежеминутного существования.

Мне кажется, что дело не совсем в этом, хотя и в этом тоже. Просто критики нынешней власти из прогрессивного лагеря любые действия государства, сопряженные с сиюминутными проблемами, привыкли рассматривать как очередную демонстрацию сворачивания демократии и покушения на базовые ценности.

Сколько было красочных рассказов после «ночи длинных ковшей» о том, как власть, создав прецедент, начнет повсеместно отбирать у людей «священную собственность». Говорившие это не имели обыкновения сомневаться хотя бы чуточку в собственных словах.

Но выяснилось, что это все же были единичные акции, которые не стали началом большого похода на пресловутую собственность. Она как была прикосновенной в одних редких случаях и неприкосновенной – в других, так в тех же пропорциях и продолжает оставаться на своих местах.

Сейчас те же самые сторонники свободы и невмешательства критикуют реновацию, заявляя все о том же: государство изымает у частных лиц их собственность, не удосужившись всерьез поинтересоваться мнением горожан.

Однако и мнением горожан интересуются, и стараются создать такие условия, чтобы переселение людей из ветхого жилья в новопостроенное происходило максимально безболезненно и комфортно.

Я уверен, что, когда москвичи получат новые квартиры и подавляющее большинство из них заявят, что они счастливы, о страшилках насчет попрания всех цивилизованных норм уже никто не вспомнит. Либеральная общественность будет разрабатывать какую-то новую тему, вновь поднимаясь в своих обобщениях до прозрений о неминуемом конце света.

Я лично горжусь тем, что облик города постепенно теряет черты хищника, каковые он приобрел в лужковский период, и становится все более дружелюбным, обретая мягкость, которая роднит его с Москвой моего детства, как я ее тогда видел.

Это и вообще, я думаю, главная политическая задача нашего времени – избавиться от тех разъедающих душу следов диких преобразований, которые чуть не угробили нашу страну. Мне кажется, что пример Москвы в этом смысле – очень позитивен и должен быть размножен на всей территории России.

Андрей Бабицкий