Легендарная Гардая и шесть ее братьев

Журнал «Вокруг света» / Март 1978

Пыльная дорога круто падала в широкий уэд. На дне сухого русла за нагромождениями камней вдруг возникло необычное поселение. Издали оно походило на гигантские соты. Каждый ряд домов словно бы стоял на плечах предыдущего, а все вместе они ступеньками поднимались к вершине городской пирамиды, увенчанной минаретом мечети. В лучах заходящего солнца эти одинаковые домики удивительно напоминали детские кубики голубовато-желтой расцветки, как бы вобравшей в себя цвета неба и пустыни. За этим городом виднелся второй, еще дальше — третий, четвертый...

Итак, передо мной была Гардая и шесть ее братьев-оазисов в долине Мзаб.

История возникновения в глубине Сахары этой цепочки миниатюрных городов драматична и по-своему поучительна. За последнее тысячелетие Арабский Восток служил ареной бесчисленных религиозных войн. Целые племена, столкнувшись с угрозой истребления, бежали за сотни и тысячи километров в поисках безопасного уголка. Так поступили в свое время и приверженцы секты ибадитов, которые были слишком малочисленны, чтобы отразить нападения врагов собственными силами. Они предпочли переправиться в Африку. Однако и на этом континенте судьба оказалась отнюдь не милостивой к ним: религиозные фанатики — фатимиды настигли их и там. Оставшимся в живых оставался единственный выход — попытаться затеряться в раскаленных песках и каменистых уэдах Большого Восточного Эрга. Для нового поселения ибадиты избрали покрытую скудной растительностью долину Мзаб. Им казалось, что вдали от караванных троп они будут в безопасности. К тому же судьба сделала неожиданный подарок: местами вода обнаружилась на глубине всего лишь нескольких метров.

Быстро, один за другим, выросли первые пять городов Мзаба. Вначале появился Эль-Аттеф у западного гребня уэда, прозванный мозабитами «Вращающимся». Конечно, сам город-оазис прочно стоял на месте. Но если смотреть со стороны, то казалось, что оседлавшее вершину холма поселение как бы вертится вокруг своей оси — минарета — по мере того, как солнце совершает дневной путь по небосводу. Затем были основаны Бени-Изген — «Священный город», Бу-Нура — «Солнечная», Мелика — «Королева» и наконец, Гардая.

Долина Мзаб. Космический Снимок

Каждый город этого сахарского «архипелага» имеет собственное лицо. Эль-Аттеф в отличие от своих собратьев воздвиг на вершине городского ансамбля второй минарет: во-первых, чтобы подчеркнуть свое старшинство, а во-вторых, как шутят его жители, чтобы положить конец вращению. Бу-Нура гордится тем, что лучи солнца на ее крышах по вечерам задерживаются чуть дольше, чем в других уголках долины. Мелика известна спокойным нравом своих горожан — здесь охотно принимают всех, кто пожелает переселиться в долину Мзаб. Гардая же, ставшая столицей Мзаба, превосходит остальные поселения размерами и разнообразием занятий ее жителей. Лишь самые поздние города-оазисы: Берриан и Геррара — скромно ограничиваются ссылками на своеобразную ибадитскую архитектуру, которая, впрочем, ничем не отличается от архитектуры пяти старших братьев.

...Петляя по склону уэда, дорога ведет меня к Гардае. Уже отчетливо можно различить тянущиеся вверх многочисленные ярусы кубиков-домов и зеленые кроны пальм над ними. После утомительного пути по раскаленной пустыне испытываешь непреодолимое желание поскорее спрятаться в манящую тень. Я жму на газ, лихо огибаю последний, как мне кажется, песчаный холм перед оазисом и тут же резко торможу. Впереди вздымается высоченная крепостная стена, словно сошедшая со средневековых гравюр рыцарских замков; подступы к ней прикрывает каменный вал. Делать нечего, приходится опять тащиться по сахарскому «проселку» в поисках входа в город-крепость, хотя до цели рукой подать.

Готовясь к поездке в долину Мзаба, я перечитал немало литературы об этом удивительном районе. Арабские историки так объясняют появление столь внушительных фортификационных сооружений. Первоначально ибадиты возлагали главные надежды на отдаленность выбранного ими места и поэтому взялись за освоение земли этого негостеприимного уголка. Однако тайна новых поселений продержалась недолго, и они опять стали объектом набегов сахарских «пиратов», грабивших караваны на торговых путях. Тогда-то ибадиты и приступили к возведению неприступных укреплений, чтобы защитить свои поселения от грабителей. Постепенно были выработаны и наиболее рациональные принципы возведения оборонительных сооружений. Помимо крепостных стен, каждый город-оазис отстроил цепь сторожевых башен — борджей на расстоянии одного-двух километров по краям полей и пальмовых плантаций. Их немногочисленные гарнизоны предупреждали мозабитов об опасности, а в случае необходимости умели длительное время вести самостоятельно круговую оборону. Позднее мне показали одну такую башню, которую жители Бени-Изгена возвели всего за ночь, опасаясь внезапного набега разбойников.

Наконец, объехав чуть ли не половину периметра грозной стены, я подъезжаю к городским воротам Гардаи. Осторожно миную узкую и низкую арку и оказываюсь на небольшой площади. Все, дальше проезда нет — ни в одну из узких щелей-улиц машина все равно не пройдет. Хорошо, что хоть стоянка пуста и не нужно ломать голову, где поставить машину.

Остается решить последнюю проблему: найти ночлег. Снующие по площади гардайцы не обращают никакого внимания на мое появление: видимо, туристы им изрядно надоели. Мои размышления прервал незаметно подошедший худой старик. Церемонно представившись, он запустил руку в глубокий карман серой накидки и извлек оттуда большой медный жетон, на котором были по-французски выбиты слова: «Главный гид Гардаи». Я сообщил, что действительно хотел бы посмотреть «столицу» Мзаба и специально приехал сюда из далекой страны, Советской России, но не рискую отнимать время у столь занятого человека. Я буду очень признателен, если достопочтенный главный гид просто укажет, как найти какую-нибудь гостиницу.

Старик внимательно выслушал меня и затем торжественно изрек:

— Ни о чем не беспокойтесь. Я, Слиман, сам буду сопровождать дорогого советского гостя...

Кстати, за годы работы в Алжире я не раз убеждался, что даже в самых отдаленных уголках алжирцы знают о нашей стране и с большой симпатией относятся к советским людям, которые искренне помогают решать нелегкие проблемы, оставшиеся от колониализма.

Сочтя церемонию знакомства законченной, Слиман сразу же перешел к делу и предложил план экскурсии: Гардая, Эль-Аттеф, Бени-Изген. Я согласился, и мы тут же направились в одну из узеньких улочек. Собственно, это была даже не улочка, а ступенчатый коридор без крыши с каменными стенами. Местами над ним висели арки, а то и просто распорки из бревен, поддерживающие стены. Несколько раз нам приходилось прижиматься к стенам, чтобы пропустить «городской транспорт» — всадника на ослике, который привычно семенил по ступенькам улицы. Там, где коридоры были пошире, с криками носилась детвора, и тогда мой гид на минуту-другую прерывал свой рассказ об истории возникновения Гардаи, столицы семи оазисов. Легенда, может быть, и не соответствует действительности, но весьма романтична.

...Однажды брел по пустыне усталый караван. Его хозяин Сиди бу-Гдемма решил заночевать в ложбине между двумя каменистыми холмами. Раскинув шатер, он вдруг заметил впереди огонек. Подозвав слугу, Сиди бу-Гдемма велел ему выяснить, что за люди расположились по соседству. Дрожа от страха — а если там разбойники! — слуга подполз к костру. Оказалось, что он горел в небольшом гроте на склоне оврага, где поселилась брошенная коварными попутчиками молодая женщина по имени Дая с маленьким ребенком. У нее имелся достаточный запас сушеных фиников и вяленого мяса, и она, как гласит легенда, вовсе не страдала от одиночества.

Красота и приветливость Дан, пригласившей путников погреться у костра, покорила хозяина каравана. Для Сиди бу-Гдеммы вопрос был решен: красавица должна стать его женой. Он с волнением ждал ответа на свое предложение.

— С радостью, — не задумываясь, ответила Дая.

Так появилась первая семья на месте будущего города.

На утро, когда кочевники проснулись, они не узнали окружающей местности: еще накануне иссохшая земля искрилась множеством светлых родников. Очарованные хозяйкой долины, соблазненные обилием воды—главного богатства в пустыне, спутники Сиди бу-Гдеммы тут же заявили, что никуда дальше не пойдут и останутся жить здесь. И стал, как муравейник, расти город около «грота Дай».

По улочкам-коридорам мы выходим к тому месту, где жила легендарная основательница оазиса. Ее обитель — внешне ничем не примечательная небольшая пещерка у основания вросшего в землю огромного валуна — почитаема жителями Гардаи как самая большая святыня. Рядом в стене глинобитного дома — черный проем. Это и есть колодец на месте одного из чудом забивших источников, которые, увы, давно иссякли. Поэтому добыча воды составляет главную заботу местных феллахов-мозабитов. Десятки, сотни колодцев вырыты ими без каких-либо специальных технических приспособлений. Труд этот тяжек, особенно если учесть, что город-муравейник постоянно надстраивался ярус за ярусом и с каждым новым этажом углублялись шахты колодцев. Теперь многие из них уходят в землю на добрую сотню метров!

Порой крестьянину приходилось, как кроту, копать колодец годами, чтобы добраться до воды. Когда первый слой истощался, феллах снова лез под землю, чтобы с упорством одержимого долбить каменистый грунт в поисках новых глубинных водохранилищ. Главный потребитель воды — финиковая пальма, кормилица семи городов-оазисов Мзаба. Каждый день ей нужно несколько десятков ведер. Хочешь получить хороший урожай — черпай с утра до вечера воду со дна уходящего в земную твердь, подобно шахте, колодца.

Главный гид Гардаи решил наглядно продемонстрировать мне, как это делается.

— Туристов обычно это мало интересует, но вы, советские, понимаете наши нужды и трудности. И я надеюсь дожить до того дня, когда и у нас, в Мзабе, будут такие же скважины-колодцы, какие ваши специалисты бурят в других местах, — добавил он.

Спустившись на несколько кварталов, Слиман вошел через узенькую дверь в глинобитной стене во дворик. Старик позвал хозяина — молчание. Мой гид еще раз окликнул его, на этот раз погромче. Никакого ответа. Я уже собрался было уходить, как Слиман жестом остановил меня, махнув куда-то за дом. Я прислушался: оттуда доносился тихий непрерывный скрип.

— Это песнь Мзаба, самая благословенная музыка для уха феллаха. Хозяин там, — пояснил он, направляясь в обход дома.

На заднем дворе мы увидели пожилого, в темном халате до пят араба с морщинистым лицом, который вел за уздечку лоснившегося от пота ослика. За четвероногим помощником тянулась длинная веревка, переброшенная через блок над отверстием в глиняном конусе над колодцем. Когда ослик дошел до конца площадки, огороженной невысокой стеной, из отверстия вынырнуло кожаное ведро. Задержанное наклонной деревянной рогатиной, оно опрокинулось, вода выплеснулась в небольшой бассейн, от которого к пальмам в саду тянулись канавки-арыки. Ослик с хозяином повернули обратно, и ведро поползло вниз.

— Вот так и приходится вышагивать целый день, чтобы напоить два десятка пальм, — грустно заметил Слиман.

Забегая вперед, хочу сказать, что примитивная система добычи воды не меняется столетиями. В период колониальной зависимости Алжира у мозабитов не было средств, чтобы создать современную систему снабжения оазисов водой. Не имели они .возможности и применять современные методы выращивания овощей и фруктов. Все заботы феллахов сводились к тому, чтобы поддерживать свои хозяйства на уровне, который позволял бы прокормить семью.

Я, конечно, имею в виду простых членов общин, главное богатство которых составляют два-три десятка финиковых пальм. С приходом в Алжир независимости наметились перемены и в долине Мзаба. Пусть пока они не столь значительны — ведь перестройку экономики нужно начинать с главного — с развития горно- и нефтедобывающей промышленности. Правительство выделяет средства и технику для бурения в Мзабе артезианских колодцев, которые будут поднимать воду с километровых . глубин, где запасы подземных бассейнов пустыни практически неисчерпаемы.

Солнце между тем почти ушло за горизонт. Щели улиц заполнила густая тень. Я осторожно напомнил главному гиду, что, пожалуй, время позаботиться о гостинице. И тут главный гид внезапно останавливается и в глубокой задумчивости смотрит на меня. Наконец, придя к какому-то решению, Слиман слегка кланяется и, прижав руку к сердцу, обращается ко мне с витиеватым монологом. Суть его сводится к тому, что он был бы счастлив, если я соглашусь провести ночь под его кровом. Никакой платы он с меня не потребует. Отказаться — значит обидеть симпатичного старика. Да и мысль поближе познакомиться с бытом мозабита весьма соблазнительна. Я соглашаюсь.

Здесь я позволю себе сделать небольшое отступление, касающееся ибадитской архитектуры. Интерес к ней возник у европейских зодчих несколько десятилетий назад. Среди тех, кто с энтузиазмом занялся изучением стиля «а-ля-ибадит», был знаменитый новатор градостроительства француз Корбюзье. «Когда я впервые посетил эти места, — пишет он в своих дневниках, — то был поражен увиденным».

Прежде всего внимание Корбюзье привлек строительный материал, используемый мозабитами. У строителей первых поселений под рукой не было ничего, кроме песка и камня. Из этих нехитрых компонентов они сумели создать «тимшент» — особый, моментально застывающий раствор цемента, который не боится ни палящего сахарского солнца, ни резких перепадов температуры. Из него построены многие тысячи домов. Причем кладут тимшент вручную, без каких-либо технических приспособлений и опалубки — дерево в пустыне ценится, пожалуй, столь же дорого, как и вода, — поэтому на стенах домов частенько можно увидеть отпечатки ладоней их строителей.

«Стандартный» мозабитский дом, как правило, невелик по площади, он словно бы тянется вверх, подобно миниатюрному небоскребу. Низкие и узкие двери, редкие маленькие окна на внешней стене, которая составляет одно целое с оградой внутреннего дворика или небольшого сада. Парадокс? Казалось бы, что может быть лучше свободно открытых для доступа воздуха помещений в условиях Сахары... На самом же деле все глубоко продумано и проверено временем. Ведь тимшент. почти не прогревается в сильнейшую жару, и даже в самые «горячие» месяцы в мозабитских домах сохраняется приятная прохлада.

Постройки мозабитов имеют множество небольших комнат, соединенных узенькими коридорами-щелями и лестничками в три-пять ступеней. Вместо шкафов в комнатах небольшие ниши. В то же время местные архитекторы, оберегая дома от сахарской жары, вовсе не стремятся вообще лишить их солнечного света. Просто небольшие окна располагаются так, чтобы с утра и до заката, по крайней мере, в одну из комнат проникал рассеянный солнечный свет. Взаимодействуя с шероховатой поверхностью белых стен и пола, с асимметричными нишами, арками и винтовыми лесенками, он создает ощущение покоя, умиротворенности. Кстати, пол окрашивается в белый цвет тоже неспроста: отражая свет, он служит как бы естественным «плафоном наоборот» и не позволяет жилищу превращаться в полутемный каземат.

Еще один любопытный момент мозабитской архитектуры: прохладу в дом вносят и... пальмы. Жители долины никогда не спиливают деревья, растущие на месте строящегося жилища. Пальма просто-напросто «входит» в него. Поэтому нередко посреди комнаты можно увидеть «колонну» — ствол плодоносящего дерева. На нем развешивают домашнюю утварь или одежду, но хозяйка не забывает каждый день поливать «комнатную» пальму, являющуюся и частью интерьера, и источником пропитания.

Такая пальма росла и посредине самой большой комнаты глинобитного дома Слимана. Старик провел меня прямо в эту гостиную через запутанный лабиринт комнатушек и переходов и предложил отдохнуть. А пока готовили «шорбу» — на медленном огне варилась баранина в бульоне, сдобренном множеством острых специй. Несмотря на громкий титул «главного гида», убранство жилища было более чем скромным: на «колонне» висело несколько корзин, сплетенных из пальмовых листьев, да в нише выстроилась шеренга разнокалиберных глиняных кувшинов. Мебелью служили расстеленные на полу потертые кошмы из овечьей шерсти.

После ужина Слиман аккуратно скатал их и пригласил следовать за ним.

— Будете спать на крыше, — пояснил он. — Отдохнете лучше, чем в любой гостинице.

Оказалось, что Слиман вовсе не преувеличивал. Ночной воздух Сахары был по-особенному ароматен. Высокие яркие звезды пустыни сверкали, на темном небе, как огромные изумруды, и в наступившей ночной тишине мне казалось, что нет на земле более уютного места, чем крыша этого гостеприимного мозабитского дома. Вокруг царил всеобщий покой, лишь иногда где-то за городской стеной тявкала сахарская лисица — фенек.

Утром отправляемся в Эль-Аттеф и Бени-Изген. Первый город-оазис ничем особенно не отличается от Гардаи. А вот о «Священном городе» хотелось бы сказать несколько слов. Дело в том, что это совершенно особое поселение долины Мзаба. Если в остальных городах люди имеют право заниматься любыми ремеслами: ткать, чеканить, торговать, изготовлять сувениры, общаться с друзьями за чашкой кофе, и даже курить, то все это строжайше запрещено в стенах Бени-Изгена. Дух «сахарских пуритан» — так прозвали жителей Мзаба в Алжире — здесь чувствуется с необыкновенной силой: в «Священном городе» разрешено лишь чтение Корана.

Вместе со Слиманом мы торопливо проходим по улицам-коридорам. В полдень здесь как в русской печи: и плиты мостовой, и стены домов пышут жаром. Поднявшись по узкому проходу, оказываемся на небольшой площади, вдоль стен домов которой сидят седые старцы. У всех в руках кораны, но молящиеся, по-моему, просто спят. Во всяком случае, почти никто из них не листает страницы, не перебирает четки и не шевелит губами, шепча молитвы. Мы для них вообще не существуем. Главный гид тихо говорит мне на ухо, что некоторые из молящихся могут оставаться в такой позе до самого утра. В его почтительном пояснении явно проскальзывает ирония, когда он продолжает:

Вот так феллаху приходится вышагивать целый день, чтобы напоить два десятка пальм...

— Ни одному иноверцу не позволено оставаться в Бени-Изгене после захода солнца, чтобы не нарушать их священную сосредоточенность. Поэтому всех «чужих» на закате выпроваживают за городские ворота, сторож задвигает засов, и «Священный город» до утра превращается в неприступную крепость...

Не могу ручаться, что все это происходит именно так, ибо мы не стали дожидаться вечера и поспешили покинуть затхлую атмосферу религиозного центра.

...Знакомый проселок выводит нас снова к воротам города-оазиса, основанного Даей. На сей раз стоянка заполнена почти до отказа: сегодня пятница — торговый день, и кажется, все население Мзаба да плюс еще многочисленные туристы съехались в здешнюю столицу.

В одном углу базарной площади, надменно вскинув голову, стоят приведенные на продажу верблюды. Вдоль арочных стен разложили свои товары ремесленники и крестьяне — феллахи. В центре площади, связанные десятками, головами в центр круга, блеют овцы. Стоит многоголосый гомон, в который вносят свою лепту и продавцы и покупатели. Дело в том, что мозабиты придирчивого местного покупателя уважают куда больше, нежели спешащего заезжего туриста. Продавец гордится своими лучшими товарами, и если человек не жалеет времени, споря о цене, значит, вещь ему действительно понравилась. Вот и идет ожесточенный торг с криками и призывами в свидетели аллаха, пока наконец оба не сойдутся в цене. Но сколько бы торговец ни снижал ее, будьте уверены: себя он внакладе не оставил.

Мы медленно пробираемся в людском море. В одном месте зазывают к своим лоткам мясники; рядом на расстеленных циновках разложены мясистые помидоры, золотистые персики, сверкающие на солнце сахаристой мякотью арбузы и дыни. Отдельно продаются «терфас» — серовато-бурые грибы пустыни, которые появляются только весной.

В лавках по краям площади выставлены пестрые сумки, плетенные из овечьей или верблюжьей шерсти, подушки, накидки и еще множество всевозможных изделий из бараньих шкур. Далее сидят чеканщики и, наконец, продавцы ковров, которыми Гардая славится по всей Северной Африке. Словом, местный базар — это долина Мзаб во всем ее своеобразии, миниатюрный замкнутый мирок, в котором до поздней ночи бурлят страсти продавцов и покупателей со всей Сахары.

В свое время ибадиты искали укромный уголок в Сахаре вдали от караванных путей. Позднее, когда еще свежи были воспоминания о разбойничьих набегах на города Мзаба, их потомки, мозабиты, не разрешали своим торговым партнерам входить внутрь оазисов. Кочевники заранее узнавали, когда должны состояться торги, собирались у городских стен и останавливались лагерем на специально отведенных им площадках, помеченных цепочками камней. Потом эти страхи забылись, мозабиты, уверовав в свои коммерческие способности, постепенно монополизировали всю торговлю в этой части Сахары, а затем проникли и в приморские города Алжира. Начался процесс накопления капитала в семи городах-оазисах.

Сегодня тысячи выходцев из долины Мзаба стоят за прилавками далеко от родных мест. Причем мозабиты выработали и свою систему проникновения на рынки. Молодой коммерсант, желающий попробовать свои силы, получает от богатых членов общины ссуду на основание собственного дела где-нибудь за тридевять земель, где уже обосновались мозабиты. Поначалу они шефствуют над новичком, помогают советами, пока он сам прочно станет на ноги. Мозабит может провести на чужбине не один десяток лет, но сердцем он всегда в своем оазисе, куда наведывается не реже раза в год. Но, даже выплатив ссуду, мозабит обязан постоянно переводить солидную часть выручки в кассу общины, которая никогда не даст ему «вольную». В итоге у местных гарун-аль-рашидов скопились огромные богатства, хотя их владельцы, главным образом представители знати и религиозной касты, ведут внешне весьма скромный образ жизни, в отличие, скажем, от нефтяных шейхов Саудовской Аравии.

— Вот идет миллионер, — как-то показал мне Слиман на ничем не примечательного араба, неторопливо шедшего по улице Гардаи.

Мозабит солидной комплекции ступал важно. Казалось, что он просто никого не видел. Зато все встречные останавливались и почтительно кланялись ему.

...В субботу вечером на главной площади Гардаи должно было состояться большое празднество, которое мне, естественно, хотелось посмотреть. Когда мы вышли из дома, над минаретом уже вспыхнули первые крупные звезды. Ниже мерцали гирлянды разноцветных лампочек, которыми были украшены идущие к площади улицы. По ним струился сплошной людской поток. Я пригляделся: в толпе мелькали женские фигуры с закрытыми вуалями лицами. Между тем даже в базарный день на площади не было ни одной женщины, все припасы для семьи закупали мужчины. Всюду с радостными криками сновали ребятишки, возбужденные праздничной атмосферой. Казалось, что все население Гардаи решило в этот вечер оставить свои дома-крепости, чтобы полюбоваться редким зрелищем.

Главная площадь забита народом, из-за спин собравшихся видны лишь мелькающие над головами руки танцоров. Слиман потянул меня за собой в черный проем под стрельчатой аркой. По винтовой лестнице мы поднялись на широкую террасу и протиснулись к ее краю.

Прямо под нами несколько групп музыкантов состязались в искусстве игры на рубабе и синтре — старинных струнных инструментах. Рядом выбивали на барабанах задорные ритмы приезжие артисты из южных районов Сахары. Им подыгрывали флейтисты. Заунывные эти мелодии тем не менее вызывали бурные аплодисменты зрителей.

«Гвоздем» программы была группа темнокожих танцоров, которых по традиции называют суданцами, хотя живут они неподалеку от Гардаи. Это профессионалы, зарабатывающие себе на жизнь гастролями по сахарским поселениям.

Одетые в длинные сероватые халаты, с черными повязками на головах, концы которых спускались на грудь и спину, танцоры располагались двумя полукругами невдалеке друг от друга. Через плечо висели легкие плетеные сумочки, ритмично порхавшие в такт их движениям. В руках они держали старинные мушкеты. Танцоры делали ими выпады вправо и влево, вскидывали над головами и опускали к земле, наступая вперед.

Сопровождаемый заунывными звуками флейты и дробью барабанов, танец постепенно набирал темп. Обе шеренги сомкнулись наконец в круг. Еще несколько минут, и мелодия флейты и барабанов внезапно оборвалась, словно унесясь в бесконечную звездную высь. Над площадью повисла тишина, нарушаемая лишь негромкими выкриками да притоптываниями «бабуш» — сахарских сандалий на толстой подошве.

И вдруг раздался оглушительный гром. Это одновременно выстрелили два десятка вскинутых в воздух мушкетов. Клуби дыма закрыли и танцоров и зрителей. Когда белесая пелена рассеялась, танцоры уже сидели кучками у стены, а гардайцы окружили другие ансамбли.

...Когда наутро я прощался с главным гидом города Дай Слиманом, старик преподнес мне небольшой медный амулет в виде раскрытой ладони.

— Это «рука Фатьми», — торжественно сказал он. — Повесь ее перед входом в твой дом, и она предохранит тебя и твою семью от дурного глаза и всяких несчастий...

Я искренне поблагодарил старого мозабита: такие подарки в семи городах-оазисах принято делать только друзьям.

Б. Иванов

Гардая — Алжир — Москва

Журнал «Вокруг света» / Март 1978

Источник