АРХЕОЛОГИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДУШИ -7.

Речевой знак заключает в себе потенцию поступка – поведения. Он всегда предполагает наличие интерпретатора (истолкователя), на которого словесный знак направлен с целью “включить” действие, понудить к поступку. Знаки существуют лишь постольку, поскольку в них заложена программа поведения интерпретатора. Вне такой программы нет категории знака.

Речевые знаки бывают

- «общепонятными» («межперсональными») и

- «индивидуальными» («персональными»).

Индивидуальные – постязыковые – отличаются от языковых тем, что они не звуковые и не служат общению, так как не могут стимулировать поведения другого субъекта. Они предназначены исключительно для внутреннего – интрапсихического – употребления. Но хотя эти знаки как будто и не служат прямо социальным целям, они социальны по своей природе.

Индивидуальные и постязыковые знаки синонимичны языковым знакам и возникают на их основе. Динамика их порождения отражена в формуле:

«субвокальное говорение» – беззвучное говорение – мышление – внутренняя речь

Этот феномен существует на нескольких уровнях, каждому из которых присуща своя форма:

1) беззвучная и неслышимая речь,

2) неполная речь, где от речи остаются лишь отдельные ее фрагменты и опорные признаки,

3) интериоризованные формы речи, когда остаются лишь ее плоды в виде образных представлений или планов-схем действия или предмета.

На начальных уровнях «внутренняя речь» это такой же знаковый процесс, как и речь звуковая с той разницей, что в ней:

- отсутствует звучание,

- она лишена социальной функции языкового общения с внешним собеседником и

- в перспективе ей предстоит воплотиться форму персональных постязыковых знаков.

Внутреннее различие языковых и персональных постязыковых знаков в том, что последние хоть синонимичны, но не аналогичны первым. Различным лицам свойственны различные постязыковые символы, субституты языковых знаков. Степень их различия зависит от особенностей личности, от среды, в которой человек рос, от его культуры. Поэтому знаки внутренней речи не общепонятны и принадлежат исключительно духовному миру интерпретатора.

Процесс превращения воспринимаемого языкового знака в поведение:

1) психический механизм восприятия речи:

а) восприятие на фонологическом уровне,

б) ее первичное понимание – овладение внешним смыслом внушаемого действия (понимание какую технологию исполнения поставленной задачи следует “включить”, чтобы получить требуемый результат), т.е. приравнивание другому знаковому эквиваленту, следовательно, выделение ее «значения», это делается уже по минимально необходимым опорным признакам, обычно на уровне «внутренней речи»;

2) превращение речевой инструкции в действие:

а) увязывание с кинестетическими, в том числе проприоцептивными, а также тактильными, зрительными и прочими сенсорными механизмами, локализованными в задней надобласти коры,

б) превращение ее в безречевую интериоризованную схему действия.

3) Если на том или ином участке этого пути формируется отказ от действия, машинальное выполнение внушаемого уступает место размышлению – контрсуггестии. Заторможенная прескрипция это рождение операции «осмысливания» - выявления смысла “для себя” (а что я с этого буду иметь? И кому это на самом деле нужно – мне или ему?), что

а) либо приведет к осуществлению заданного в прескрипции поведения,

б) либо к словесному ответу (в форме возражения, вопроса, обсуждения и т.п.), что требует снова преобразования в «понятную» форму значений и синтаксически нормированных предложений, высказываний.

«Приказ», «запрещение», «разрешение» предполагают преодоление какого-то препятствия, следовательно, наличие какого-то предшествующего психического отношения, которое требовало бы предварительного анализа.

Говоря: «должно», «нельзя», «можно» мы формируем акт прямого, непосредственного влияния слов одного человека на двигательные или вегетативные реакции другого. Это нужно отличать от словесной информации сообщения человеку чего-либо, что становится стимулом его действия совершенно так же, как если бы он сам добыл эту информацию из предметного мира собственными органами чувств. Такой мотив действий противоположен суггестии: информация внушает представления, а не действия (ВОТ МОМЕНТ РОЖДЕНИЯ МЫСЛИ) (!) Внушать представления (образы, сведения, понятия о вещах) требуется тогда, когда прямое внушение действий наталкивается на противодействие и остается лишь обходный путь: добиваться, чтобы человек «сам», своим умом и своей волей пришел к пониманию – убеждению в необходимости желаемых суггестором действий. Это называется убеждать – внушать не действия, а знания, из которых проистекут действия (поведение).

Прибавление к убеждению «оценивающих знаний»: похвал или порицаний, знаков-формантов, подсказывающих и направляющих осуществление действия – смесь информативной коммуникации с инфлюативной (понуждающей).

Апология насилия: принуждение к мышлению.

В основе «прагматики» - прямая инфлюация посредством внушения.

Инфлюация (от лат. influere вливаться, проникать) попадание поверхностных вод через трещины, каналы и воронки в толщу земной коры

Элементарное проявление второй сигнальной системы глубоко отлично от того, что в физиологии условных рефлексов связано с подкреплением: простой акт внушения отличается тем, что здесь нет ни положительного подкрепления (удовлетворения какой-либо биологической потребности, например, получения пищи), ни отрицательного (например, болевого). Это влияние не контактное, не связанное ни в каком звене с актом соприкосновения через какого бы то ни было материального посредника, кроме самих материальных знаков речи. Оно носит чисто дистантный характер и опосредствованно только знаками, которые отличают человека от всех животных.

Как учат слепоглухонемых детей первой фазе человеческого общения – осуществляют начальную инфлюацию?

- Берут за руку и НАСИЛЬНО, ПРИНУДИТЕЛЬНО заставляют держать ложку в пальцах,

- поднимают руку с ложкой до рта,

- подносят к губам,

- вкладывают ложку в рот.

Примерно то же со множеством других прививаемых навыков. В данном случае это совершается не дистантно, а контактно, ибо все пути дистантной рецепции у этого ребенка нарушены.

Но тем очевиднее прослеживается суть дела: сначала приходится некоторым насилием подавлять наличные и привычные действия слепоглухонемого ребенка с попадающими в его руки предметами, как и сами движения рук и тела. Начало человеческой инфлюации – подавление, торможение рефлекторных действий организма. В данном случае дети поначалу оказывают сопротивление принуждению в форме некоторой чисто физиологической инерции. Впоследствии сопротивление ослабевает по мере сенсорно убедительной аргументации пользы внушаемого для обучаемого.

Первая стадия обучения – отмена прежней моторики.

Вторая стадия, закрепляющаяся по мере затухания сопротивления – замена отмененных движений новыми, предписанными воспитателем, подчас долго корректируемыми и уточняемыми.

Если прервать формирование нового навыка, потом будут очень затруднительны повторные попытки обучить ребенка ему, так как после того, как взрослый однажды отступил, сопротивление ребенка возрастает. Но, когда навык сформировался, упрочился и усовершенствовался, ребенок активно протестует против дальнейшей помощи и опеки взрослого: “я сам!”.

Общее для всякой межчеловеческой инфлюации:

1) первый и коренной акт принуждения человеком человека – торможение – фаза отмены: имеет универсальный характер, обнаруживаясь на самом дне человеческих систем коммуникации. Назовем ее интердикцией, запретом.

2) Вторая фаза принуждения – прескрипция: делай то-то (!) делай так-то (!) – внушение, суггестия. Сопротивление насилию в первой и второй фазе имеет существенно разную природу:

- в первой фазе противится сама сырая материя инстинкта: торможение означает, что есть что тормозить, эта первичная субстанция инертна и топорщится, упирается.

- Иное дело, когда та же субстанция возрождается в новой роли: как противовес новому навыку (недостаточно закрепленному). Она – негативизм, она оппозиция, контрсуггестия.

Второсигнальное взаимодействие людей складывается из двух уровней:

1) инфлюативного и

2) информативного,

причем первый в свою очередь делится на:

- первичную фазу – интердиктивную и

- вторичную – суггестивную.

Как в общей нейрофизиологии возбуждение и торможение – неразлучная противоборствующая пара, так и в специальной нейрофизиологии человеческой коммуникации, т.е. в отношениях между центральными нервными системами двух (и более) людей, такую антагонистическую пару процессов представляют суггестия и контрсуггестия. Первая индуцирует вторую.

Апология дурака: спасение от принуждения.

КОНТРСУГГЕСТИЯ (сопротивление педагогическому насилию) непременный атрибут формирования личности, мышления и воли человека как в историческом прогрессе, так и в формировании каждой индивидуальности. К числу самых тонких и сложных проблем контрсуггестии принадлежит механизм «непонимания». Непонимание – не вакуум, не дефект нормального мышления, а некий другой акт. Чтобы избежать суггестии, может быть выработано и необходимо вырабатывается это оружие. И тогда знаки:

а) либо отбрасываются посредством эхолалии, что пресекает им путь дальше к переводу и усвоению их значения, а следовательно, и к какому-либо иному поведению, кроме самого этого полностью асемантического, т.е. не несущего ни малейшей смысловой нагрузки моторного акта повторения услышанных слов,

б) либо, воспринятые сенсорным аппаратом, пусть и на фонологическом (фонематическом) уровне, знаки подвергаются «коверканью» раздроблению, расчленению, перестановке фонем, замене противоположными, что невропатологи хорошо знают в виде явлений литеральных и вербальных парафазий и, что в норме совершается беззвучно, но способно блокировать понимание слышимых слов. В последнем случае автоматическое послушание команде или возникновение требуемых представлений хоть на время задерживается, вызывает необходимость переспросить, а следовательно, успеть более комплексно осмыслить инфлюацию.

Таков самый простой механизм «непонимания», но их существует несколько на восходящих уровнях: номинативно-семантическом, синтаксическо-контекстуальном, логическом.

Феномен «непонятности» может исходить не от принимающей стороны, а от стороны, направляющей знаки: если инфлюация, в частности суггестия, должна быть селективной, т.е. если она адресована не всем слышащим (или читающим), она оформляется так, чтобы быть непонятной для всех остальных; отсюда тайные жаргоны и условные знаки, шире социальные или этнические размежевания диалектов и языков.

История человеческого общества насыщена множеством средств пресечения всяческих проявлений суггестии. Вся их совокупность обнимается термином “контр-контр-суггестия”. Здесь и физическое насилие, сбивающее психологическую броню контр-суггестии, и вера в земные и неземные авторитеты (Бог ...), и, с другой стороны, принуждение послушаться посредством неопровержимых фактов и логичных доказательств. Собственно, только последнее, т.е. УБЕЖДЕНИЕ является единственным неодолимым средством контр-контр-суггестии.

Речевую материю суггестии можно описать проще:

(1) повеление,

(2) подчинение или

(3) возражение.

Речевое обращение Петра к Павлу, если не просто приказ, а сообщает информацию, все же является повелением: принять информацию. Вопрос является повелением ответить и т.д. Едва начав говорить, Петр императивно понуждает Павла. Альтернатива, стоящая перед Павлом:

- либо поддаться побуждению (выполнить указанное действие, некритически приняв информацию, дать правильный ответ и т.д.),

- либо отказаться.

Именно Павел внешне или внутренне «возражает». Разговор это по большей части цепь взаимных возражений, не обязательно полных, чаще касающихся той или иной детали высказывания. На вопрос можно ответить молчанием или неправдой. Возражением является и задержка реакции, обдумывание слов Петра, внутренне «переводя» их на другие знаки (а это и есть механизм понимания). Павел не находит эквивалента и реагирует «непониманием»: задает вопрос. Психическое поле возражений (контрсуггестии) огромно. Кажется, они не могут распространиться только на строгие формально-математические высказывания.

Мы приняли отличительной чертой человека речь. Для раскрытия этого представления мы показали, что свойства человеческих речевых знаков (начиная с признака их взаимозаменимости, или эквивалентности, и признака незаменимости и несовместимости) не только чужды общению и реакциям животных, но противоположны им. Чтобы отвечать условию свободной обмениваемости, речевые знаки должны отвечать условию полной непричастности к материальной природе обозначаемых явлений (немотивированности) и в этом смысле быть принципиально противоположными им. Речевая деятельность определяет в конечном счете все свойства и процессы человеческой психики и поэтому делает возможным построение целостной, гомогенной, монистической психологии как науки. Речевая функция осуществляется только при наличии тех областей и зон коры головного мозга, в том числе лобных долей в их полной современной структуре, которые существуют исключительно у Homo sapiens и отсутствуют у его ближайших ископаемых предков. В речевой функции человека вычленена самая глубокая и по отношению к другим сторонам элементарная основа – прямое влияние на действия адресата (реципиента) речи в форме внушения, или суггестии.

Явление суггестии, взятое в его самом отвлеченном, самом очищенном виде, не может быть побуждением к чему-либо, чего прямо или косвенно требует от организма первая сигнальная система. Суггестия добивается от индивида действия, которого не требует от него совокупность его интеро-рецепторов, экстеро-рецепторов и проприо-рецепторов. Суггестия должна отменить стимулы, исходящие от них всех, чтобы расчистить себе дорогу. Следовательно, суггестия есть побуждение к реакции, противоречащей, противоположной рефлекторному поведению отдельного организма. Ведь нелепо «внушать» что-либо, что организм и без этого стремится выполнить по велению внешних и внутренних раздражителей, по необходимому – рефлекторному механизму индивидуальной нервной деятельности. Незачем внушать то, что все равно и без того произойдет. Можно внушать лишь противоборствующее импульсам первой сигнальной системы. В то же время противоборствующее начало – это «наоборот» – должно потенциально корениться в собственных недрах первой сигнальной системы, иначе это оказалось бы чем-то внефизиологическим, духовным.

В первом разделе этой главы мы установили, что человеческие речевые знаки противоположны первосигнальным раздражителям. Теперь пришли к положению, что реакции человека во второй сигнальной системе противоположны первосигнальным реакциям. Что способно «отменять» наследственные автоматизмы первой сигнальной системы, если это не «душа», не «дух»? Необходимо раскрыть на языке физиологии высшей нервной деятельности: какой субстрат может соответствовать слову «противоположность». Есть ли в механизме работы мозга еще на уровне первой сигнальной системы, т.е. в рефлекторном механизме, что-нибудь такое, к чему подходило бы выражение «наоборот»? Если да, останется объяснить инверсию, т.е. показать, как оно из скрытой и негативной формы у животного перешло у людей в форму речевого внушения.