И надо отдать должное искусству политиков Краснова: они умело и своевременно принимали меры по насаждению среди середняцкой массы фронтовиков, то есть более половины казачьего населения Дона, антисоветских настроений. В результате кулачеству путем обмана и грубого насилия удалось перетянуть в стан мятежников большинство казаков-середняков и тем создать против сторонников Советской власти на Дону серьезный перевес сил.
Этому способствовала слабость только что установившейся в станицах и хуторах новой Советской власти. Ей еще очень недоставало ведущего и организующего пролетарского влияния, чем в полной мере воспользовалась кулацкая прослойка казачества. Участник тех событий командующий Донской армией генерал Денисов свидетельствовал: «Казачья власть на местах в это время почти не подверглась изменению по существу своему. Выборные станичные атаманы (за немногим исключением) остались на своих местах» (Денисов СВ. Гражданская война на Юге России. 1918—1920. — Константинополь, 1921, кн. 1, с. 45). Это же подтверждает и ближайший соратник атамана Краснова Г.П.Янов: «В станицах произошла «гримировка» под Советскую власть...». В Советы зажиточное казачество продвигало своих людей, на посты председателей местных Советов, станичных комиссаров зачастую становились те же станичные атаманы, «казаки крепкие, стойкие» (журн. «Донская летопись», 1924, № 3, с. 18). Ясно, что такие кадры могли только всемерно содействовать мятежу.
Как красновское окружение обеспечивало себе перевес сил, хорошо видно из сообщения штаба Донской армии, опубликованного в правительственной газете «Донской край». «Большевистский недуг, — говорится в нем, — глубоко поразивший значительный процент казаков, представлял серьезное препятствие, которое нужно было во что бы то ни стало смыть с казачьего лица. Требовалась неугомонная энергия для поднятия станиц и хуторов, остававшихся под флагом нейтралитета; требовалось раздуть искру восстания казаков в пламя, способное охватить Дон сверху донизу» (Донской край, 25 июля (7 августа) 1918 г.). Очень наглядная картина того, как вандейцы Краснова «раздували» искры мятежа, втягивали в него трудовых казаков, державшихся нейтралитета.
Такому ходу событий не смогло противостоять неказачье большинство населения Дона по причине своей политической отсталости, слабой организованности, особенно в военном отношении, а также из-за ряда ошибок, допущенных местными органами Советской власти по продовольственному и земельному вопросам. И эта власть временно пала.
Весьма сильное влияние на колебание средних слоев казачества оказало проведение на Дону, как и в других хлебородных районах России, продовольственной диктатуры. Весной 1918 года страну поразил жестокий голод, подготовленный предшествующей политикой царского и Временного правительств. Чтобы спасти рабочие массы от голодной смерти и обеспечить формировавшуюся Красную Армию продовольствием, Советская власть вынуждена была ввести продразверстку. Эта чрезвычайно гуманная и в то же время очень болезненная мера не понравилась там, где крестьяне имели большие запасы хлеба. Донская область относилась к таким богатым продовольствием районам. Казачье кулачество встретило продразверстку в штыки, причем во многих случаях в прямом смысле. Используя казачью сословную спайку, оно яростно втягивало в войну против красных продотрядов все казачество, в том числе и середняков, которые на Дону были более богатыми, чем родственные им слои в других губерниях, а потому легче поддавались антисоветской агитации и втягиванию в мятежную армию. Вандейцы Краснова, утопая в продовольственном изобилии, оставались, как Гобсеки, жестокосердны и глухи к страданиям миллионов голодных. Но зато со страстью и злобой разжигали враждебную кампанию против большевиков, стремясь представить их продовольственную политику, как якобы врожденную их склонность к грабежу чужого богатства. На этот обман, к сожалению, поддалось немало трудовых казаков.
Но вскоре режим Краснова саморазоблачился, начав вводить собственную продразверстку. Как сообщали местные газеты, урожай на Дону в 1918 году был ниже среднего уровня. Это подхлестывало стремительный рост цен на продукты. Правительственная газета «Донские ведомости» под кричащим заголовком «Дороговизна» сообщала о «бешеной спекуляции», о мучительных переживаниях простого обывателя, «изголодавшегося, раздетого, разутого», который раньше ждал даров от Германии, а теперь — от союзников. Ждет «с упорством маньяка». И, очевидно, режиму Краснова до страданий этого люда дела не было. Газета издевательски утешала: так плохо будет долго, и не надо питать иллюзий (см.: Донские ведомости, 22 декабря 1918 г. (4 января 1919 г.).
Хлебные запасы на Дону, конечно, были велики, но они находились в основном в закромах у казачьих богатеев. Они отпускали хлеб на рынок только по крайне завышенным ценам. Жажда наживы порождала опасный для армии, общества и власти продовольственный кризис. И собравшийся в августе 1918 года Большой войсковой круг поставил его обсуждение в порядок дня. Выступая на Круге, Краснов в плохо скрытой форме высказался в защиту интересов казаков-кулаков о свободной торговле. «Боюсь, — подчеркнул он, — что не спасет нас запроектированное министерство продовольствия от того кризиса, в котором ныне находится дело продовольствия». При этом он выразил озабоченность предстоявшими радикальными мерами: «Придется затем взять на учет у нас весь скот и хлеб, а потом забрать его насильно по твердым ценам» (газ. «Приазовский край», 1(14) сентября 1918 г.). В обмен на хлеб и скот нужны товары, которых нет, сокрушался атаман.
Итак, вопрос о продразверстке встал как неизбежная необходимость во время Гражданской войны, как мера обязательная и для красных, и для белых режимов, только с противоположной социально-политической направленностью. Этой политикой широко воспользовались еще якобинцы в эпоху Великой французской буржуазной революции. Поэтому перед угрозой продовольственного кризиса режим Краснова должен был прибегнуть по исторической традиции к спасительной продразверстке. Большевикам же он в таком праве отказывал, всячески извращая их политику.
31 августа 1918 года Большой войсковой круг принял постановление «Об организации продовольственного дела на Дону». В нем говорилось: «Немедленно создать особый продовольственный отдел (министерство), которому подчинить интендантство; привлечь станичные, хуторские, волостные и сельские общества к участию в деле продовольствия; произвести учет и установить твердые цены на все предметы первой необходимости... немедленно разработать организацию по продовольствию» (Донские ведомости, 6(19) октября 1918 г.).
5(18) сентября Краснов, «согласно воле Круга», то есть уступая его требованию, распорядился образовать Отдел (министерство) продовольствия, своего рода «казачий наркомпрод», которому подчинялись все продовольственные органы. Затем появилось утвержденное Кругом «Положение об управляющем Отделом продовольствия». Ему предоставлялись диктаторские полномочия. Его распоряжения подлежали исполнению всеми правительственными учреждениями, общественными организациями и всем населением. Он предлагал правительству твердые цены на все продукты и предметы первой необходимости и нормы на них, ведал учетом заготовок и распределением продуктов между войсками, промышленными районами, городами и всем населением (см.: Донские ведомости, 13(26) октября 1918 г.).
Затем последовал 18 октября (ст. ст.) главный распорядительный приказ атамана о введении продразверстки в действие. В нем говорилось: «Все количество хлеба, продовольственного и кормового урожая 1918 г., прошлых лет и будущего урожая 1919 г., за вычетом запаса, необходимого для продовольствия и хозяйственных нужд владельца, поступает (со времени взятия на учет) в распоряжение Всевеликого войска Донского и может быть отчуждено лишь при посредстве продовольственных органов» (Белые генералы.., с. 149). Но еще до вступления этого приказа в силу местные органы власти уже действовали в указанном направлении. Так, 5(18) октября черкасский окружной атаман Попов распорядился: «Для успешности продовольствия армии Большой войсковой круг постановил все продовольственные запасы в области считать собственностью войска... За сокрытие населением продуктов и фуража и за препятствие атаманам к заготовке таковых буду виновных предавать суду, как врагов армии, скрытые же продукты и фураж будут конфисковаться в пользу войск без всякого вознаграждения» (Донские ведомости, 7(20) октября 1918 г.).
Итак, продовольственная политика режима Краснова формально как будто копировала большевистскую политику, но ее классовая направленность была совершенно иной. Она ограждала интересы казаков-кулаков и основную тяжесть возлагала на крестьян и на средних и беднейших казаков, не обладавших значительными хлебными запасами. Отсюда последовал ее неизбежный провал. Уже через месяц после введения продразверстки по-красновски появились тревожные сообщения о ее резко отрицательных результатах. Газета «Донские ведомости» в статье «Хлебная монополия на Дону» сообщала, что прежняя система снабжения городов хлебом по вольным ценам дезорганизована хлебной монополией. Было сразу видно, заявляла правительственная газета, что введение монополии для городов «будет резко отрицательным» (Донские ведомости, 15(28) ноября 1918 г.).
Через неделю тот же орган информировал: на заседании биржевого и торгово-промышленного комитетов «признано, что монополия и ограничения свободной торговли хлебом должны быть отменены, все запрещения должны быть сняты» (Донские ведомости, 23 ноября (6 декабря) 1918 г.). Командующий Донской армией «ввиду малого поступления от Отдела продовольствия в запасы интендантства фуража и продовольствия» разрешил покупать их по рыночным ценам, то есть в обход продразверстки (см.: Донские ведомости, 28 ноября (11 декабря) 1918 г.). Съезд представителей районных рудничных продовольственных комитетов в начале января 1919 года «констатировал полное отсутствие фуража и продовольствия на рудниках». Хлебный паек горнякам было решено уменьшить с 2 до 1 фунта. А некоторые рудники объявили расчет рабочим из-за отсутствия продовольствия (см.: Донские ведомости, 10(23) января 1919 г.).
Поскольку продовольственный кризис в области углублялся, красновский «наркомпрод» созвал в январе 1919 года съезд представителей общественных организаций и ведомств и пришел к выводу, что дело снабжения продуктами продовольствия фронта и тыла находится в тяжелом положении. Политику, проводимую по принципам монополии, «осуществить в жизни не удалось». Съезд признал необходимым в ближайшем будущем отказаться от принципа монополии, постепенно перейти к принципам свободной торговли. Наряду с этим было высказано предложение, может быть, ввести карточную систему с целью сокращения потребления продовольствия (см.: Донские ведомости, 30 января (12 февраля) 1919 г.).
Вандейцы Краснова умышленно кричали о нехватке продовольствия на Дону. На причину кризиса указывали не там, где она коренилась. Продовольственных запасов на Дону было достаточно, но они в основном находились в закромах казаков-кулаков, которых очень заботливо опекало правительство Краснова, ибо это была его опора. Безжалостный нажим оно делало на местных и иногородних крестьян и трудовых казаков. Эти слои стонали от непосильных тягот и поборов.
Как агенты Краснова превращали продразверстку в бесшабашную «грабиловку», показала в своих докладах всезнающая контрразведка Добровольческой армии, то есть свидетель вполне объективный. В сводке за январь 1919 года о настроении крестьян Таганрогского округа она сообщала: «Рабское положение по отношению к казачеству заставляет крестьянина ненавидеть казака от всего сердца и надеяться на что-то лучшее. Будучи далек от большевистских идей (что опроверг сам атаман Краснов. — П.Г.), он под влиянием агитации невольно обращает свой взор в ту сторону, рассчитывая при посредстве большевиков избавиться от ненавистного ига. Казак берет сейчас в деревне все, что угодно. Реквизируется скот, хлеб, масло. Реквизируется не только властью, это само собой, а каждый отдельный приезжий казак считает себя вправе взять от мужика все, что ему заблагорассудится» (выделено мной. — П.Г.). Иногороднее население округа, кроме того, было обязано поставить 800 парных подвод с соответствующим количеством лошадей и упряжи, что, по утверждению контрразведки, вызывало среди крестьян негодование. Информатор рекомендовал командованию Добровольческой армии оградить крестьян от подобных насилий, иначе такая политика «послужит к окончательному повороту крестьянского населения в сторону большевизма» (Южный фронт. Сб. документов. — Ростов-на-Дону, 1962, с. 292).
С возмущением отзывался о красновской продразверстке генерал Деникин, знавший о грабиловке донских крестьян не понаслышке. Он писал: «В районах преимущественного расселения иногородних — Ростовском, Таганрогском и Донецком округах крестьянские села стонали под бременем самоуправства, реквизиций, незаконных повинностей, поборов, чинимых местной администрацией» (Белое движение: начало и конец. — М., 1990, с. 189).
Как видим, даже деникинская сторона, сама далеко не безгрешная в таких делах, была шокирована столь грубой «обираловкой» донских крестьян. Сцен такой разнузданной грабиловки, написанных почти с натуры, немало на страницах шолоховского «Тихого Дона». Особенно впечатляет сцена, когда старик Мелехов в сопровождении невестки Дарьи реквизирует в одном из крестьянских хозяйств все, что попадало под руку, до банного котла, вывороченного из банной плиты.
Малейшее сопротивление крестьян вандейцами подавлялось беспощадно, вплоть ло угрозы травить бунтующих ядовитыми газами. Так, в ноябре 1918 года газета «Приазовский край» опубликовала приказ командующего Донской армией генерала Денисова атаману Таганрогского округа. В нем говорилось: «Объявите населению Таганрогского округа о том, что мною выделяются химические команды и в случае противодействия законным властям против восстающих будут применены удушающие газы без всякого сожаления и снисхождения к мольбам о помощи. Денисов» (Приазовский край, 14(27) ноября 1918 г.; выделено мной. — П.Г.). В ряде случаев против непокорных пускалось в ход вооруженное насилие. Так, о зверской расправе над жителями слободы Степановка рассказал в своих воспоминаниях начальник штаба Донской армии генерал Поляков. В слободу явился казачий карательный отряд. Его встретила вся слобода с оружием в руках. Один каратель был убит, двое ранено, начальника отряда, офицера, взяли в заложники. Получив это известие, командарм Денисов тут же распорядился: «За убитого казака приказываю в слободе Степановка повесить 10 жителей, наложить контрибуцию в 200 тысяч рублей, за пленение офицера сжечь всю деревню. Денисов» (Поляков И.А. Указ. соч., с. 233). Контрибуция была собрана, зачинщики «на месте повешены».
Оценили 2 человека
5 кармы