… китайская Вселенная «узорчата» («вэнь»), в человеке же эта узорчатость проявляется в виде культуры, выраженной в иероглифическом узоре, письменном знаке.… Поднимая голову вверх, Фу-си изучал созвездия – небесное вэнь, опуская голову вниз, он постигал скрытый смысл узоров звериных и птичьих следов – земного вэнь.... задолго до Ленина, Конфуций утверждал: чтобы стать стоящим человеком, надо непрерывно учиться…
Несмотря на все трудности с неидеальными учениками, правителями и народом, на все описанные в предыдущем материале трения между Правителями и Советниками, конфуцианство не только не ушло с политической сцены Китая, но и стало – начиная с периода появления всекитайской империи Хань (206 до н.э. – 220 до н.э. ) – официальной идеологией страны, а конфуцианское образование превратилось в единственно пригодное для подготовки чиновников к государственной службе.
Такое положение дел сохранилось до самого конца существования империи – до начала XX века.
УУУ
Живучесть конфуцианства объясняется тем, что крайне полезной для китайского общества оказалась именно та идея подхода к образованию всесторонне развитого бюрократа-управленца, которую разработал Конфуций. Три вынесенных в заголовок «У» заимствованы мной в одной из статей, опубликованных в журнале «Эксперт», и здорово подходят к рассматриваемой теме. Автор статьи говорит о том, что для получения человеком хорошего образования важны все три «У»:
1) Ученик (то есть, человек, желающий самосовершенствоваться);
2) Учитель (человек или группа людей, или образовательное учреждение, способные содействовать самосовершенствованию Ученика);
3) Учебник (свод знаний, который может быть передан ученику).
Так вот, в Китае времен Конфуция оказалось достаточно людей, желающих заниматься самосовершенствованием для того, чтобы впоследствии приносить пользу Поднебесной. Нашлись и люди вроде Конфуция, способные помочь своим Ученикам в этом благородном деле.
Вообще, чем детальнее вкапываешься в данную тему, тем большее уважение испытываешь к этой стране. Ведь в наше время, когда многим людям (особенно людям в так называемых развитых странах) кажется, что они «бога за бороду схватили», то есть, могут все на свете, до сих пор полный бардак с Верховными Правителями. Кого только в эти Правители не проталкивают !
Результаты работы таких правителей и их толкачей бывают настолько ужасны, что ни в сказке сказать… И системного подхода к этому важнейшему делу нет почти ни в одной стране. Разве только вот Франция – о чем мы писали в предыдущем материале – скопировала у китайцев систему подготовки госслужащих высшего калибра.
Правда, и у них откуда-то президенты Оланды берутся...
Китайцы же на эту тему крайне квалифицированно начали рассуждать за несколько веков до нашей эры. И не перестают делать это до сих пор.
Так, совершенно неожиданно для многих, одной из самых лучших в мире бизнес-школ стала недавно бизнес-школа в Шанхае, в которой обучаются около 3000 китайских бюрократов самого высшего ранга.
А что в этом удивительного, если еще в 540 году до н.э., например, записана дискуссия между неким Цзы-чанем, фактическим правителем княжества Чжэн, и одним из тамошних вельмож по поводу практики назначения недорослей на государственные посты.
По мнению вельможи, первейшее значение при этом имела преданность, причем личная.
По мнению же Цзы-чаня, государственное управление относится к числу сложных и трудных профессий, которым следует долго и упорно учиться, а уж потом, после обучения, прилагать свои знания на практике.
В этой ситуации Цзы-чань произнес свою знаменитую фразу про учебу: «Я слышал, что вначале учатся и лишь потом занимаются управлением. Я никогда не слышал о тех, кто учится посредством управления». Эти бы речи да в уши многим нынешним правителям…
Конфуций развил эту идею еще дальше, опираясь на простейшую мысль: государство не просто механизм, но и, в первую очередь, человеческое сообщество, а поэтому государственный аппарат должен состоять из людей особого сорта, из тех, кто преодолел в себе эгоизм, корыстолюбие, и, в первую очередь, жажду власти. Только такому «совершенному мужу», считал китайский мудрец, можно было доверить исполнение государственных полномочий. Такой подход означал фундаментальный разворот в официальной духовной культуре – от профессии и профессиональной подготовки к человеку и проблеме его становления. То есть, задолго до Владимира Ильича, Конфуций стал проповедовать простую мысль: чтобы стать стоящим человеком, следует непрерывно и напряженно учиться. Причем учиться не просто какому-то специальному делу – над таким обучением Конфуций был не прочь иногда и поиздеваться, - а тому, как стать «совершенным мужем». Несомненно, что в той или иной форме этот момент присутствует в любой достаточно развитой культуре. Однако только в Китае процесс становления личности посредством обучения, продолжающегося, по сути дела, всю жизнь, приобрел в официальной культуре поистине доминирующее значение.
А господствующая форма этого обучения ду шу, то есть, «чтение книг», обрела статус священнодействия.
В одном из трудов Конфуция, «Лунь юй», прямо указывается, что первый этап образования должен завершиться усвоением всех классических текстов: «Начни подъем духа с «Книги песен», осуществи свое становление при помощи «Записей ритуала» и заверши свое становление «Книгой музыки»».
Еще в те древние времена китайские мудрецы обсуждали проблему, которые до сих пор не решена в мире в целом, и в России в частности: что первично – эрудиция или состояние сознания, то есть, духовность человека.
Конфуцианское образование было задумано для полного преображения человека. Оно ни в коем случае не сводилось к тому, чтобы напичкать человека информацией, а стремилось к его полному преобразованию, включая развитие способности управлять своими эмоциями.
Особое место в этом плане принадлежало пребыванию в радости: «совершенный муж» радуется по поводу узнавания нового, и он радуется – то есть, не огорчается – по поводу пребывания в безвестности. Это означает, что внутренне совершенный, не зависимый от внешней среды человек может сохранять свое радостное состояние в любых условиях.
Когда Конфуций странствовал по горе Тайшань, он увидел Жуна Цици, который бродил по равнине в одеждах из шкур, подпоясанный простой веревкой,и напевал песню, подыгрывая себе на лютне.
--- Уважаемый, отчего вы так веселитесь? -- спросил его Конфуций.
-- О, у меня есть много причин для веселья! -- ответил Жун Цици. -- Среди всех вещей в этом мире человек -- самое драгоценное, а я имею счастье родиться человеком. Вот первая причина для веселья! Из двух полов мужчины ценятся выше, чем женщины, а я имею счастье родиться мужчиной. Вот вторая причина для веселья! Среди родившихся на этот свет многие не живут и дня или месяца и никогда не выходят из пеленок, а я уже прожил девяносто лет. Вот моя третья причина для веселья! Для всех людей бедность -- это судьба, а смерть -- конец существования. Я принимаю свою судьбу и спокойно ожидаю конца, о чем же мне беспокоиться?
--- Прекрасно! -- воскликнул Конфуций. -- Вот человек, знающий, как быть довольным в этом мире.
Интеллигенты ! На первый-второй, рассчитайсь !!
(Не было бы счастья…)
Казалось бы, что конфуцианцам можно было торжествовать – их направление философской мысли, их идеология признаны на уровне всей империи. А они, в большинстве своем, опечалились.
Одно дело – быть «свободным художником», странствующим по Поднебесной в поисках того Правителя, сотрудничество с которым может принести пользу государству. И совсем другое дело – оказаться винтиком в государственной бюрократической машине, которая опутывала конфуцианца по рукам и ногам, напрямую связывало его с государственным аппаратом, лишая в некоторой степени независимости суждений.
Кроме того, в годы стабильности при такой системе наблюдалось перепроизводство конфуцианцев. А некоторым из них идеалы не давали шанса занимать какой-то пост, если они не разделяли взгляды власти. В результате такого перепроизводства и расхождения во взглядах, в лагере конфуцианцев появился своеобразный класс «отказников», не находивших себе места среди служивых.
Духовная культура Древнего Китая не давала принципиальному отказнику никакого шанса остаться в сфере духовной культуры в качестве творческой личности. Юродство или глухое отшельничество в роли философов-земледельцев – вот и все, что она могла предложить.
Правда, некоторые из отказников уверяли, что большего им и не надо, так как они знают, чем себя занять.
Так, любимец Конфуция – Янь Юань, утверждал: «Я не хочу служить, так как за городскими стенами у меня есть поле в 50 му. Этого мне хватает на пропитание. Внутри городских стен у меня есть участок в 10 му. Этого мне хватает для получения необходимого полотна. Игры на лютне мне достаточно для того, чтобы порадовать себя, а изучения Дао-пути Учителя мне достаточно для того, чтобы доставить себе наслаждение. Я не хочу служить».
Однако жестокая реальность показала, что конфуциански образованной личности «изучения Дао-пути Учителя» оказалось явно недостаточно для заполнения жизни «на покое».
Здесь самое время вспомнить о Лао-цзы, современнике Конфуция, труд которого – «Дао дэ цзин» («Канон Пути и Благодати») – мы упоминали, говоря о трактате Конфуция «Закон гармонии» («Хун-фань»). Многие специалисты считают Лао-Цзы основоположником даосизма, однако во времена предполагаемой жизни этого мудреца (VI-V вв. до н.э.) даосизм даже не начал оформляться.
Обычно называют три основных течения, на стыке которых и возникает даосизм: практика магов (фанши), шаманизм и поклонение духам, и, наконец, учение о бессмертии и бессмертных небожителях.
Процесс оформления даосизма занял несколько столетий, и лишь со I I-I вв. до н.э. можно говорить о существовании такого течения. Да по сути, хотя даосская практика и использовала в своем лексиконе понятие Дао, тяготела она совсем к другому – к достижению долголетия и бессмертия.
Другие эксперты считают, что основными книгами даосизма являются трактат «Чжуан-цзы», написанный мудрецом Чжуан-цзы (370-300 до н.э.), а также собрания высказываний философа Ле-Цзы. Что же касается «Дао дэ цзин», то, по их мнению, это лишь небольшая работа, содержащая рифмованные высказывания.
Правда такие высказывания не мешают множеству неглупых людей уже пару тысяч лет изучать «Дао дэ цзин». Многие тысячи китайцев досконально знают тексты Лао-Цзы, а сотни миллионов – по крайней мере чтят это имя.
Непреодолимые трудности перевода
Что же касается споров, то такие споры по поводу мистического древнего текста, написанного иероглифами (многократно – по сравнению с буквенными текстами – увеличивающими многозначность выражаемых ими понятий), дело совершенно естественное.
Даже для Ван Би, одного из самых известных комментаторов этого текста, жившего во II в., «Дао дэ цзин» был уже не столько предметом осмысления, сколько средством для собственных рефлексий, стимулирования самостоятельных идей и возможных мистических странствий.
Считается, что изначальная семантика текста была утрачена уже к концу III в. до н. э., то есть, к моменту написания мавандуйских вариантов, если не раньше. Сам факт записи свидетельствовал прежде всего о том, что заклинания, формулы и ритуалы, отраженные в тексте, перестали быть тайными.
Покров, скрывающий сакральное радение, непосредственное и ничем не опосредованное соприкосновение человека с духами, упал, и отныне ритмизированные пассажи, рассказывающие о видениях и мистических странствиях шаманов, превратились в некую «философичную мудрость», которую и записал предположительно Лао-Цзы.
Тем же из экспертов, которые отделены от времен Лао-Цзы десятками веков, частенько трудно даже правильно перевести текст. «Дао дэ цзин» переводили многие – количество лишь основных переводов в мире перевалило за две сотни. Некоторые специалисты правда считают, что основная трудность работы с текстом заключается в почти полной невозможности понять его в рамках современной логики, а перевести «Дао дэ цзин», мол, не очень сложно.
Ну, если посмотреть на варианты перевода лишь одной, самой первой, фразы «Дао дэ цзин», то такого впечатления явно не создается (особенно если учесть, что перевод делался мастерами своего дела):
- «Сказал Дао – не сказал ничего. Промолчал о Дао – выразил пустоту». (О. Борушко)
- «Путь, о котором можно поведать, – не постоянный». (В. Малявин)
- «Постоянный путь составляется из возможности выбора Пути и невозможности выбора Пути». (С. Виногородский )
- «Много есть путей, но Великий Путь не найти на карте». (перевод С. Батонова с английского перевода Р. Блэкни)
- «Тао, которое должно быть действительным, не есть обыкновенное Тао». (Конисси, издание Л. Толстого)
- «Аще есть стезя яко стезя, сiя несть вечная стезя». (Матвеев - Иоанн)
- «Путь, ведущий к цели, не есть извечный путь». (А. Кувшинов )
Двоичный код древности
Медитация, проповедуемая Лао-Цзы и его последователями, возвращает человека к изначальной простоте (Пу), дословно – к состоянию «куска необработанного дерева». Это абсолютное природное и изначальное состояние дерева, а с другой стороны, именно необработанность дерева предопределяет возможность вырезать из него любую форму.
Таким образом, эта медиативная простота сознания предопределяет как отсутствие всякой формы, так и возможность породить любую форму, что означает непривязанность к внешнему миру. Нужно состояние «изначальной готовности следовать Дао», состояние младенца, который еще не появился на свет, но уже готов ко всему.
Медиативная «утрата» - «утрата» любых мыслей и переживаний – в конечном счете, реализуется как абсолютный внутренний покой (цзин), незатронутость души никакими внешними образами, в результате чего и приходит переживание Единого.
«Дао дэ цзин» - произведение живой речи проповедника. Автор «Дао дэ цзина» - прекрасный риторик. Его риторика – отличный пример построения доказательного монолога.
В тексте постоянно используется многократное повторение одной и той же конструкции. В китайской классике этот прием называется «возвращение через круг». Присутствует замкнутая конструкция пассажа, обычно состоящего из четырех или пяти строф. Внутри этого пассажа повторяется либо начало каждой строки, либо одна строка повторяется дважды, что усиливает воздействие на слушателя.
Пестуй это в своем теле –
и Благодать (в тебе) обретет истинность.
Пестуй это в семье –
и Благодать будет в достатке.
Пестуй это в своем государстве –
и Благодати будет в избытке.
Пестуй это в Поднебесной –
и Благодать станет повсеместной.
В каждой строке содержится по семь иероглифов, сама же строка логически распадается на две части по три и четыре иероглифа. Некоторые из этих иероглифов остаются неизменными в каждом случае, некоторые меняются. Если обозначить неизменные иероглифы буквами «А», «Б», а меняющиеся – знаком «0», то в двоичном виде получится следующее (чем не 1 и 0 двоичного компьютерного кода ?):
АА0, БББ0
АА0, БББ0
АА0, БББ0
АА0, БББ0
Читающий «Дао дэ цзин» человек испытывает чувство интимной беседы с неким человеком, который, с одной стороны, отделен от него тысячами лет, но, с другой стороны, постоянно живет внутри него.
Беседа течет плавно и ни о чем – ни о чем конкретном и в то же время о самом существенном, что есть в этом мире. Она передает не учение, но переживание, она не наставляет, но просто описывает ощущение мудреца со светлым сознанием. В этом – сущность сокровенной и, одновременно, абсолютно праздной беседы.
Учение Лао-Цзы вошло в плоть и кровь китайской культуры, объединилось с жизнью в ее самой изначальной точке. В отличие от более позднего даосизма оно не стало религией, ибо не могло принять культ, не равный повседневной жизни. Для лаоизма не было мистерии за пределами повседневного. Но вот сложность: лаоизм (как и конфуцианство) требовал непрестанного совершенства человека, причем с таким высочайшим напряжением духа, которое было недоступно многим. И тогда приходит вера в формулу, заклинание – реальное возвращение к шаманистским формам религии.
Конфуцианство периода Вэй-Цзинь (220-419 гг.)
Постепенное избавление части китайских философов от «власяницы» строго конфуцианского самосовершенствования и их переход к более раскрепощенным формам работы над собой и своим сознанием ускорился в период Вэй-Цзинь – один из наиболее интересных периодов в истории китайской духовной культуры в целом и конфуцианства в частности.
Именно в этот период в Китае родилась авторская лирика и поэзия конфуциански образованной личности. Именно с этого времени для каждого всесторонне образованного конфуцианца «изящная словесность» постепенно становится одним из главных инструментов выражения своего внутреннего мира и едва ли не главным компонентом его культурной и духовной жизни.
Способствовала такому повороту в судьбе конфуцианцев концентрация литературной активности во властных структурах, случившаяся в то время: герой того времени и обладатель реальной политической власти над большей частью территории страны полководец Цао Цао (155-200 гг.) был действительно хорошим поэтом, его второй сын, Цао Пи (187-226 гг.), он же первый вэйский император Вэнь-ди (220-226 гг.), был истинным любителем поэзии и сам писал стихи. А его младший брат Цао Чжи (192-232 гг.) по единодушной оценке современных исследователей китайской литературы по праву может считаться великим китайским поэтом.
Поскольку к тому времени всем культурным людям уже было известно, что «изящное слово» (вэнь) является самой стойкой, самой нетленной материей, то Цао Пи решает сделать все, чтобы художественное творчество заняло в жизни образованных людей страны подобающее ему место…
При рассмотрении этого этапа не обойтись без разговора о происхождении и развитии китайской письменности, того самого вэнь.
Узорчатость бытия
Подобно греческому космосу («космос» - «украшенный»), китайская Вселенная также выявляет эстетическое начало, ибо она «узорчата» («вэнь»), в человеке же (являющемся частью всеобщего космоса) эта узорчатость проявляется в виде культуры, точнее культуры, выраженной в иероглифическом узоре, письменном знаке.
Этимологически слово вэнь означало священную татуировку шаманов и жрецов архаической эпохи. Позднее оно начинает означать любой узор или любое украшение. Отсюда произошел переход к значению «письменный знак», «письменность». И, наконец, слово вэнь начинает обозначать культуру как таковую и в этом значении входит в современный китайский язык, как вэньхуа («культура»), что дословно означает «преобразующее влияние» (хуа) посредством письменного слова (вэнь)».
Фу-Си
Уже китайские мифы о происхождении письменности непосредственно увязывают между собой человеческий, небесный и земной аспекты единого вэнь: «когда совершенномудрый император Фу-си занялся изобретением письменности и космологических символов – триграмм, он взял за образец «вэнь Неба и Земли».
Поднимая голову вверх, он изучал созвездия – небесное вэнь, опуская голову вниз, он постигал скрытый смысл узоров звериных и птичьих следов – земного вэнь. Плодом этого изучения и вглядывания и стало появление иероглифической письменности и основ китайской культуры вообще.
«Письменность несет в себе великое Дао (вэнь и цзай дао)» – говорили конфуцианцы о литературе. Такое понимание письменности обусловило поистине благоговейное отношение народа традиционного Китая к письменному тексту.
Китайский иероглиф – великолепный объект словотворчества. Сама конструкция сложного иероглифа как комплекса простых, но также имеющих смысловое содержание знаков, открывает неограниченные возможности для их истолкования и появления новых семантических горизонтов.
Для китайской литературы первичен не устный, а именно письменный, иероглифический текст. Это обстоятельство определено не только традиционным пониманием языка китайскими мыслителями, которые понимали язык культуры, как вэнь – то есть, узор, а не звук, но и тем, что в течение тысячелетий классическим языком китайской культуры был вэнянь, язык, принципиально непроизносимый и непонятный на слух, рассчитанный исключительно на зрительное, а не на слуховое восприятие.
Кто в лес, кто во двор
Возвращаясь к Цао Пи, подчеркнем, что им же было ясно указано направление, по которому должна была двигаться конфуцианская личность, не желавшая мириться с миром «пыли и грязи»: всем таким людям было настоятельно рекомендовано заняться поэтическим освоением природы и мироздания. (Здесь можно провести аналогию с советским периодом нашей истории, когда люди тоже уходили в поэзию, читатели или слушатели которой, недовольные советским миром «пыли и грязи», могли читать упрятанный между строками протест против этого мира).
Так что в период Вэй-Цзинь служилые или образованные люди, предпочитавшие вместо службы «вернуться к полям» - навсегда, либо на время - получили особое название: «мужи утесов и горных долин» (цю хэ чжи ши). Те же, чьи интересы не выходили за пределы служебных обязанностей, назывались «мужи двора и базарной площади» (чао ши чжи ши).
Один из афоризмов тех времен звучал так: «Хотя телом мудрец находится при дворе, душой он как будто пребывает в лесу». Новые конфуцианцы большое внимание уделяли учению Лао-Цзы, о котором мы немного говорили в прошлом материале.
Первое и коренное отличие новых конфуцианцев от классического конфуцианца китайской древности состоит в том, что новые конфуцианцы обитали в совершенно иной среде. Верный последователь Конфуция жил в обществе, управлявшемся комплексом жестко установленных отношений, которые контролировали почти все его поведение.
Абсолютно другой была среда обитания конфуциански образованного человека, решившего подкорректировать учение Конфуция с даосских позиций. Такой человек ощущал себя живущим на необъятных космических просторах и стремился понять себя как составную часть всей природы. Увлечение даосизмом приводит новых конфуцианцев к тому, что они отождествляют процесс самосовершенствования с поисками долголетия.
Правда, прежде чем серьезно заняться этими поисками, конфуцианец должен был просто уцелеть в суровом мире, в опасном соседстве с императорским двором.
Настоящим виртуозом самосохранения среди новых конфуцианцев был гениальный поэт Бо Цзюй-и (772-846). В 800 году он успешно сдал государственный экзамен на степень цзинь ши и благодаря своему огромному литературному дарованию вскоре получил должность при дворе, дававшую ему возможность общаться с государем и направлять ему доклады.
Будучи в этот период ярко выраженным идеалистом, Бо Цзюй-и намеревался всеми силами бороться за улучшение жизни народа. Однако вскоре он понял, что мало кто еще при тогдашнем дворе был настроен так же, как он. И, самое главное, он убедился, что императорский двор - опасное место, где «утром могут проявить к тебе милость, а вечером – пожаловать смерть». Смерти, к счастью для него, Бо Цзюй-и избежал, а ссылка сослужила ему добрую службу, так как в провинции он имел возможность выработать свою идеологию, выраженную им в письме другу:
«Люди в древности говорили: «Будучи в нужде, следует в одиночестве усовершенствовать себя самого, добившись успеха, следует делать добро всей Поднебесной.» Хотя я и неразумен, но я постоянно руководствуюсь этими словами. То, чем руководствуется государственный муж, это –Дао-путь. То, чего он ждет, это – время. Когда время приходит, то такой человек, как дракон в облаках, как феникс, летящий по ветру, внезапно и быстро является и реализует свои силы. Когда же время не приходит, то такой человек, как барс в тумане, как журавль во тьме, незаметно и тихо уходит, занимаясь лишь самим собой».
Свобода, она и в Азии - свобода
Появление в китайском обществе в столь давние времена личностей конфуцианско-даосского типа позволяет опровергнуть заявления многих западных синологов о том, что азиатские культуры не знают свободы, предполагают лишь деспотизм и авторитаризм.
Конечно, древнекитайская культура не знала ничего подобного западному пониманию свободы. Но она хорошо знала, что такое личная свобода или воля. Скорее всего, древний китайский философ хорошо понял бы Пушкина:
Зависеть от властей, зависеть от народа –
Не все ли нам равно ? Бог с ними… Никому
Отчета не давать; себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданиями искусств и вдохновенья
Безмолвно утопать в восторгах умиленья –
Вот счастье! Вот права !..
Древний даос без труда нашел бы в своем лексиконе почти полный синоним пушкинской строки «По прихоти своей скитаться здесь и там» - «сяо яо ю» («беззаботное скитание», «безостановочное странствование просто так», это выражение, восходящее к названию первой главы одного из классических текстов- «Чжуан-цзы»).
За время, прошедшее от крушения ханьской империи до династии Сунь, конфуцианцы превратили духовное наследие Конфуция в открытую систему. От которой можно было отдалиться, можно было перейти в другую систему – буддизм или даосизм – а можно было «переселиться» на природу и найти в ней источник вдохновения…
История – дело серьезное
Перед тем, как начать неспешный подъем из глубин китайской древности, вспомним о том, насколько глубоко, по мнению китайцев, в эту самую древность уходят корни истории Китая и как они к этой истории относятся.
Традиционный Китай:
хронология
- Правитель Хуан-ди 2697 – 2599 до н.э.
- Правитель Яо 2357 – 2258 до н.э.
- Правитель Шунь 2257 – 2208 до н.э.
- Ся 2207 – 1766 до н.э.
- Шан 1765 – 1122 до н.э.
- Чжоу 1121 – 249 до н.э.
-- Западное Чжоу 1121 – 771 до н.э.
-- Восточное Чжоу 770 – 249 до н.э.
--- Период Весен и Осеней (Чуньцю) 770 – 476 до н.э.
--- Период сражающихся царств (Чжаньго) 475 – 331 до н.э.
- Цинь 248 – 207 до н.э.
- Хань 206 до н.э. – 220 н.э.
-- Западная Хань 206 – 8
-- Правления Ван Мана 9 – 23
-- Восточная Хань 25 – 220
- Троецарствие 220 - 280
- Пять династий и шестнадцать государств IV – V вв.
- Эпоха южных и северных династий V – VI вв.
- Суй 581 – 618
- Тан 618 – 907
- Пять династий 907 - 960
- Десять царств X в.
- Сун 960 - 1279
-- Северная Сун 960 - 1127
-- Южная Сун 1127 – 1279
- Юань 1206 - 1367
- Мин 1368 - 1644
- Цин 1644 - 1911
- Даты жизни полумифологических правителей Хуан-ди, Яо и Шуня приведены в одной из традиционных версий и не могут считаться надежными.
- В таблице приведены лишь основные китайские династии.
Еще в давние времена написание истории предыдущей династии в начале правления следующей стало в Китае важным государственным делом. Эта традиция продолжалась до первой половины 20-го века, когда после свержения монархии был написан «Проект истории династии Цин». Об объективности авторов династийных историй судить трудно – ведь истории писались с учетом политических оценок и задач времени их написания по достаточно жесткой схеме. Однако это не мешает им быть важнейшими источниками для изучения истории Китая.
Писались династийные истории большой комиссией, в которую входили ученые, назначенные императором. После завершения работы текст поступал на высочайшее утверждение, после чего и становился официальным историческим текстом.
Наиболее важные разделы династийных историй:
1) Основные анналы – хроника событий;
2) Трактаты, дававшие общую характеристику основным аспектам экономической, научной и культурной жизни Китая во времена описываемой династии, например, «Трактат об астрономии и календарях», «Трактат о финансах и товарах», «Трактат об изящной словесности», «Трактат о землеописании» и т.д.;
3) Жизнеописания императриц и наложниц; иногда могли выделяться жизнеописания членов императорской семьи;
4) Отдельные жизнеописания – биографические трактаты, посвященные личностям, так или иначе прославившимся (со знаком плюс или минус) в правление данной династии.
По объему династийные истории – огромные сочинения: даже история династии Сун, правившей в течение пятидесяти девяти лет (420-479 гг.), представляет собой в современном издании семь томов (правда сравнительно небольшого формата). Всего насчитывается двадцать четыре династийные истории, которые постоянно переиздаются в Китае и в настоящее время…
Уфологи, кстати, считают, что именно в то время, в котором жили Конфуций и Лао-Цзы, внеземные цивилизации обратились к человечеству с первым из трех своих посланий …
Предыдущие материалы этой серии Хроник:
========================
Использованные источники:
- Торчинов, Евгений, «Пути философии Востока и Запада: познание запредельного». – СПб.: «Азбука-классика», «Петербургское Востоковедение», 2003
- Виногродский Бронислав и Кузык Борис, “Закон гармонии на пути Правителя”, “Гермитаж Пресс”, Москва, 2005
- Мартынов А.С., «Конфуцианство: этапы развития. Конфуций. «Лунь Юй». - СПб.: «Азбука-классика», «Петербургское Востоковедение», 2006
- Мартынов А.С., «Конфуцианство: классический период». - СПб.: «Азбука-классика», «Петербургское Востоковедение», 2006
Оценили 0 человек
0 кармы