Появление денег где бы то ни было неизбежно вело к жажде наживы у нечистых на руку лиц. Так было всегда. Кого можно считать первым фальшивомонетчиком на Руси? Почему поддельные серебряные монеты выпускали из чистого серебра? Кто выигрывал от фальшивок? Александр Ломкин рассказывает об этом в первом материале из серии.
Доподлинно неизвестно, где и когда именно появилась первая монета. Даже древние греки и римляне имели на этот счет собственные, принципиально отличающиеся точки зрения. Вероятнее всего, родина монеты – древняя Лидия, находившаяся на территории нынешней Турции; время рождения – начало VII в. до н.э.
Период безмятежного обращения нового финансового инструмента длился недолго – уже в VI в. до н.э. античный мир познакомился с первыми фальшивками. Изготовление фальшивых монет оказалось делом доходным, хотя и небезопасным.
Фальшивомонетчики крупно рисковали – уличенных в этом промысле злодеев уже тогда ждали суровые наказания, характерные для тех не очень толерантных времен:
их изгоняли и ссылали, им отрубали руки, их казнили всеми возможными способами – травили, варили и сжигали живьем, а в Риме еще и отправляли в цирки, где они своей живой плотью разнообразили пищевой рацион крупных хищников. Ничего не помогало. Подпольных эмитентов меньше не становилось, они оттачивали свое преступное мастерство в конкурентной борьбе с государством.
Среди фальшивомонетчиков древности встречались по-своему яркие и великие люди. Известно, что на заре туманной юности своей «фальшивым монетчиком» был известный в будущем философ Диоген Синопский – тот самый, что среди бела дня ходил по Афинам с фонарем, т.к. искал человека и жил в бочке (на самом деле в пифосе – глиняном сосуде для вина). Причем фальшивомонетчиком Диоген был, по-видимому, наследственным: его отец был менялой и на досуге занимался фабрикацией поддельных монет, привлекая к трудам своим и сына. Собственно, за это молодой Диоген и пострадал. Он был изгнан из родного Синопа (в Греции это было пострашнее смертной казни, т.к. обрекало человека на лишение прав и вечное скитание), поселился в Афинах, где и стал знаменитым философом… и бесправным метеком.
Федор Жеребец и Ко
Первым русским фальшивомонетчиком принято считать новгородца Фёдора по прозвищу Жеребец. Хотя, если быть совсем точным, на самом деле он не был ни фальшиво-, ни –монетчиком, он был литейщиком и весовщиком, лил серебряные гривны (nota bene: гривна – не монета). В 1447 году в вину ему было вменено умышленное занижение доли серебра в сплаве. Однако так ли оно было на самом деле или Фёдор Жеребец — лишь жертва клеветы и самооговора, сейчас сказать трудно, т.к. методы, при помощи которых у него были «изъяты» показания (по официальной версии, его опоили каким-то зельем, и в таком состоянии он и признался в содеянном, попутно назвав еще 18 человек) не дают основания говорить об объективности следствия.
Тем не менее Фёдор Жеребец был убит, равно как и все его «подельники», а с 1447 года идет отсчет истории фальшивомонетничества на Руси.
В 1535 года мать Ивана IV Грозного Елена Васильевна Глинская провела первую в экономической истории России денежную реформу. Сама ли Елена Глинская была автором этой реформы или же данное мероприятие стало логическим продолжением взятой еще Иваном III линии на построение единого централизованного государства – вопрос спорный. Но именно этим преобразованием в Великом княжестве Московском вводился запрет для удельных князей на чеканку собственной монеты, создавался государев Монетный двор и устанавливалась единая для всего Великого княжества монета. Таким образом в России была учреждена монетная регалия.
С этого момента фальсификация монеты становится государственным преступлением. Наказание за него полагалось суровое, явно основывавшееся на европейском опыте. Сообразно действовавшему в средневековой юриспруденции т.н. принципу «эха» (наказание подобно преступлению), изобличенные в фальшивомонетничестве злоумышленники подвергались усекновению рук (если обрезали монету – тогдашние монеты не имели фиксированной формы); если же они чеканили «облегченную» монету (примешивали к серебру олово или свинец), то в горло им заливали их «воровские деньги» – расплавленные олово или свинец, в зависимости от того, какой металл использовали преступники.
И все же Россия – страна особенная, у нас и фальшивомонетчики особенные, не такие как в прочих царствах-государствах.
Например, в Европе никому бы и в голову не пришло, что можно чеканить фальшивую серебряную монету из… чистейшего серебра. Однако же…
Злые языки поговаривали, что этим промышлял сын известного сподвижника Петра I Никиты Демидова Акинфий. Дескать, в царствование государыни-матушки Анны Иоанновны в подземельях знаменитой «падающей» башни в Невьянске Демидовы развернули собственный монетный двор, который исправно поставлял хозяевам полновесные рублевики, по весу и пробе идентичные казенным (нашлись свидетели, вспоминавшие, что по карточным долгам Акинфий Никитич рассчитывался новенькими монетами, причем кое-кто уверял, что монеты были еще теплыми). Так оно или не так, но за руку Демидовых поймать никто не смог, ревизоры возвращались в столицу ни с чем (в чисто административном плане, конечно).
Да и что тут криминального? Если и чеканили Демидовы свою псевдо-государеву монету, так ведь не из суррогата какого, а из собственного серебра, добытого тут же, в Уральских горах, богатых своими подземными кладовыми. А в чем же тогда демидовский профицит? В чем мог быть преступные интерес Демидовых, ежели монету чеканили такую, что ее и фальшивой назвать язык не поворачивается – по внешнему виду она ничуть не уступала той, что выпускали Санкт-Петербургский и Московский монетные дворы (расположенный поблизости Екатеринбургский монетный двор временно не работал; не исключено, что оставшихся не у дел заводских мастеров и пригрел у себя Акинфий Никитич, дав им занятие по специальности), а по части содержания лигатуры (примесей) вроде бы и опережала продукцию императорских заводов?
Интерес мог быть в том, что в условиях действия правила свободной чеканки, когда всяк желающий мог принести на государственный монетный двор принадлежавшие ему драгоценные металлы (в самородном виде или в виде лома) и обратить их в удобную для платежей монету (с определенными издержками, естественно), Демидовы, наладив собственный промысел, проводили аффинаж и чеканку «мимо» казны.
Гораздо больший интерес для Демидовых мог быть в другом. Если официально заявить об открытии и эксплуатации нового месторождения серебра, то государство наверняка проявит к этому интерес – поблагодарит, конечно, после чего нагонит своих эффективных менеджеров и рабочих… и поминай как звали. А если не заявлять об этом в последовательно существовавшие Берг-коллегию, Коммерц-коллегию, Генерал-берг-директориум и снова Берг-коллегию, где полным-полным было нечистых на руку чинуш, всегда готовых погреться у казны, а втихаря самим осваивать уральские недра и взять монетное дело в свои руки? И при этом чеканить монеты точь-в-точь как настоящие? Кто скажет, что это фальшивомонетничество?
Монеты-то никакие не фальшивые, а самые что ни на есть всамделишные. И, заметьте, не облегченные, а полностью соответствующие государственным стандартам. Ну, а то, что отчеканены они не на императорском заводе, а где-то в Невьянске – так это еще доказать надо, что, при тогдашнем уровне развития экспертно-криминалистической техники было просто невозможно. А качество монет, опять же, говорило само за себя. Конечно, сие есть тоже воровство, сиречь преступление, но все-таки какое-то другое. Это вам не олово со свинцом в серебро подмешивать и не мелочь по карманам тырить – размах не тот, уровень другой и иное понимание сути вещей. Так-то…
А что же казна? В столице-то знали, ибо людей неравнодушных, социально активных и к тому же неудержимо писучих у нас всегда хватало. Тогда почему бездействовали или действовали недостаточно споро?
Ну, во-первых, нельзя отрицать определенную коррупционную составляющую – Демидовы были люди отнюдь не бедные и было кому за них порадеть при дворе. Во-вторых, Казначейство, видимо, вполне устраивало качество демидовских подделок; поскольку нельзя забывать тот факт, что такая фальшиво-нефальшивая монета, имеющая на себе государственный герб и светлый лик Государыни, попадая в каналы денежного обращения, если и не становилась всецело государственной собственностью (в нашем современном понимании), то, во всяком случае, оказывалась в распоряжении властей, по своему разумению решавших, как с нею поступать далее – оставить ли в обороте или же изъять, обратив их таким образом в доход государства (всегда, заметим, испытывавшего дефицит благородных металлов). А если содержание серебра в демидовской продукции было, как сказывают, выше, чем в государственной – так это даже хорошо, это можно только приветствовать.
Да и у самого государства в этом плане рыльце было в пушку – доподлинно известно, что в это же время на государственных заводах тайно чеканилась голландская золотая монета, имевшая в народе ряд названий – арапчик, лобанчик и т.п. И была она фальшивой ровно настолько, насколько фальшивыми были демидовские монеты.
Другими словами, получалась парадоксальная картина: фальшивомонетчик выпускал совсем не такую уж фальшивую монету и, по сути, работал в кооперации с государством, кое этому негласно попустительствовало. Невероятно? Может и так, но это Россия, и здесь, как сказал Пётр Великий, небываемое бывает...
Бумага все стерпит
Фабрикация фальшивых денежных знаков вышла на новый этап и даже на качественно новый уровень с появлением в Российской Империи бумажных денег.
Событие это могло состояться в царствие «кроткия Елисавет», но тогда не решились – дело новое, неизведанное, реакция в обществе может быть дурной. Могло это произойти и при не успевшем короноваться императоре Петре III Фёдоровиче, но не успел он и это – указ об учреждении государственного (sic!) банка, долженствующего выпустить бумажные дензнаки, был подписан 25 мая 1762 г., но не был воплощен в жизнь – 28 июня августейший выходец из Голштинии в результате дворцового переворота был отстранен от занимаемой должности, а затем и убит. Идея в очередной раз была предана забвению.
Задуманное своим убиенным мужем шесть лет спустя реализовала императрица Екатерина II. В предновогодние дни 1768 года она известила подданных о том, что с 1 января 1769 года в Российской Империи в обращение поступает новый вид денежных знаков, доселе гражданам неведомый – бумажные деньги, а именно ассигнации.
Надо признать, что это были деньги не для всех.
Первые ассигнации выпускались четырех достоинств и имели для того времени весьма крупные номиналы: 25, 50, 75 и 100 рублей. (Впоследствии к ним добавятся ассигнации других номиналов – 5, 10, 200 рублей, а ассигнации номиналом 75 рублей выйдут из обращения, во многом, кстати, благодаря изготовителям фальшивок).
Для сравнения: корова тогда стоила 5-7 рублей, добрая крестьянская лошадка (не под кавалергардское, конечно, седло) – около 10 рублей, хороший деревенский дом – 10-12 рублей. Так что большинство российских подданных могло прожить всю жизнь, так и не подержав в руках бумажную купюру – простолюдины в повседневном обиходе не оперировали такими суммами. Человек с непритязательными вкусами в постный день мог пообедать в какой-нибудь харчевне всего за 1 копейку; в день скоромный за алтын – 3 копейки – ему подали бы щи с мясом, каравай хлеба и квас. (Поскольку цены в те времена отличались завидной стабильностью, не меняясь едва ли не столетиями, то можем за примером обратиться к классику. Герои Николая Гоголя – Чичиков, Ноздрёв и его «зятёк» – в придорожном трактире вкусили от благ земных и пригубили монопольной водочки; все это обошлось им чуть дороже 15 копеек).
Несмотря на отсутствие в России опыта изготовления и использования бумажных денег, уже первые ассигнации несли на себе весьма серьезные средства защиты от подделки – все купюры имели порядковые номера (что даже в XX веке случалось не всегда), на них ставились «живые» (сделанные «собственноручно пером») подписи двух сенаторов, главного директора и директора ассигнационных променных банков. Кроме того, на ассигнациях имелись водяные знаки («просвечивающиеся прописи»): по периметру купюры размещались слова «Любовь к Отечеству», «Действует к пользе онаго», «Государственная казна» и номинал купюры. Надписи обрамляла «просвечивающаяся» рамка. Плюс ко всему на купюре ставились термические печати – два «сухих штемпеля».
Екатерина II не без основания опасалась, что привыкшее к использованию монет из драгоценного металла население не примет их бумажные заменители. Обращаясь к возлюбленному народу своему и предвосхищая возможные эксцессы, она собственным именем гарантировала обмен ассигнаций на звонкую монету (в данном случае это не фигура речи, а термин), взывала к сознательности и высказывала надежду на то, что появление новых денег, избавляющих людей от каждодневного контакта с презренным металлом, будет немало способствовать укреплению нравов в обществе и избавлению от таких социальных пороков и язв, как мздоимство и лихоимство.
Екатерину Алексеевну трудно упрекнуть в наивности и недальновидности. Как оказалось, подданные русской короны тоже не были наивными и умели видеть великое в малом.
Первыми нововведение по достоинству оценили как раз именно мздоимцы и лихоимцы, то есть взяточники. Оказалось, что давать взятки стало гораздо удобнее – если раньше мзду (подношение) надо было нести в громоздкой и тяжелой от монет корзинке, то теперь личная благодарность укладывалась в компактную и значительно более легкую пачку.
Появилась даже соответствующая лексика, чутко ухватившая и четко передавшая суть финансовой инновации: выразить глубокую признательность за помощь в делах и участие в судьбе – значит дать «барашка в бумажке».
Пристальное внимание на новые денежные знаки обратили и фальшивомонетчики. Хотя речь шла уже и не о монетах, и им пришлось осваивать новые технологии, зато впереди открывались невиданные ранее заманчивые перспективы…
Автор – кандидат экономических наук, доцент Экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.
Оценили 2 человека
2 кармы