Александр Авдонин - последний, кто остался в живых из группы Гелия Рябова, обнаружившей останки царской семьи под Екатеринбургом

«Это реальная могила Николая II… Останки лежат под Екатеринбургом».

Как уральский геолог разгадал тайну царских останков и что сейчас с местом, где их нашли?

У поклонного креста на Мемориале Романовых первооткрыватель царских останков Александр Авдонин и его ученик, сотрудник свердловского краеведческого музея Николай Неуймин

В ночь на 17 июля, в годовщину гибели последнего российского императора, православные совершили очередной крестный ход на Ганину Яму — место сокрытия царских останков. Все они прошли мимо Поросенкова лога, где расположен «Мемориал Романовых». Там эти останки были извлечены из земли: церковь по-прежнему не признает их. Из 60 тысяч участников крестного хода лишь пять человек спустились в Лог и приняли участие в молебне.

Однако скоро все может измениться: представители церкви вовлечены в работу по изучению царских останков, а все эксперты по новому уголовному делу согласовывались с РПЦ, не говоря о том, что новое расследование было инициировано по обращению патриарха Кирилла к президенту России Путину — так что никаких упреков о том, то православная церковь отстранена от этого процесса, быть не может. В заявлениях официальных представителей РПЦ в СМИ можно уловить сигналы: церковь готовится к признанию царских останков и готовит к этому паству.

Первооткрыватель царских останков Александр Авдонин посетил созданный им Мемориал Романовых в 99-летнюю годовщину расстрела Николая II, членов его семьи и приближенных

Белое следствие и красная правда

После убийства Николая II членов его семьи и слуг большевики вывезли их из города, раздели и сбросили в шахту №7 Четырехбратского рудника возле деревни Коптяки. К такому выводу пришло белое следствие (белые заняли Екатеринбург через несколько дней после расстрела царской семьи), об этом же сообщают в воспоминаниях коммунисты. Организатор расстрела, комендант «Дома особого назначения» Яков Юровский трижды рассказывал об этом «под запись» («Записка Юровского» 1920 года, «Воспоминания» от 1922 года и стенограмма выступления на встрече старых большевиков в 1934 году — все они были засекречены и хранились в архивах).

Поисковые работы в районе Шахты №7 (у Ганиной Ямы) в 1919 году, проводимые Соколовым

Фото: Андрей Гусельников © URA.RU

Белогвардейскому следователю Соколову удалось в 1919 году найти в шахте №7 возле Ганиной Ямы следы присутствия там членов царской семьи и их приближенных (пуговицы, части корсетов, золотое пенсне и т.д) и костров, но самих тел Соколов так и не обнаружил, что породило его версию о том, что тела были уничтожены огнем и серной кислотой. Однако в мемуарах коммунистов есть «продолжение истории». Так, Юровский рассказывает, что после того, как тела членов царской семьи сбросили в шахту, стало понятно, что их там быстро найдут (как это случилось потом в Алапаевске с останками великих князей) — и решено было увезти их оттуда.

Он даже осмотрел на Московском (в воспоминаниях 34 года — на Сибирском) тракте шахты, заполненные водой, и решил привезти и утопить тела убитых там. «На случай, если бы не удался план с шахтами, решено было трупы сжечь или похоронить в глинистых ямах, предварительно обезобразив трупы до неузнаваемости серной кислотой», — рассказывает революционер в своей «Записке…». Из-за задержек (поломка машины, поиски керосина и серной кислоты) доставать тела начали лишь ближе к часу ночи 18 числа, сперва хотели захоронить здесь же, но к одному из революционеров (рабочему ВИЗа Ермакову) подошел знакомый крестьянин — и Юровский все же решил увозить трупы. Их снова погрузили на грузовик и отправились обратно по Старой Коптяковской дороге в сторону города. В одной из низин машина застряла.

«Оставалось, не доезжая шахт, хоронить или жечь, — сообщает „Записка Юровского“. — Хотели сжечь А-я [Алексея] и А.Ф. [Александру Федоровну], но по ошибке вместо последней с А-ем [Алексеем] сожгли фрейлину. Потом похоронили тут же, под костром, останки, и снова разложили костер, что совершенно закрыло следы копанья. Тем временем выкопали братскую могилу для остальных. Часам к 7 утра яма, аршина в 2? глубины, 3? в квадрате была готова. Трупы сложили в яму, облив лица и вообще все тела серной кислотой, как для неузнаваемости, так и для того, чтобы предотвратить смрад от разложения /яма была неглубока/. Забросав землей и хворостом, сверху наложили шпалы и несколько раз проехали — следов ямы и здесь не осталось. Секрет был сохранен вполне — этого места погребения белые не нашли».

Вот как выглядел «мостик из шпал» в 20-е годы прошло века. Фото — в краеведческом музее Екатеринбурга

Фото: Андрей Гусельников © URA.RU

Следователь Соколов нашел это место, опросил сторожа железнодорожного переезда Лабухина (тот рассказал, что в ту ночь у него пропали доски и шпалы), но заглянуть под помост не догадался. Книга Соколова с материалами расследования была опубликована на русском в Берлине в 1925 году (через год после его смерти). «Всего полтора или два месяца назад я впервые читал книгу Соколова, — вспоминал в 34-м году Юровский, — из этой книжки я увидел, что моя хитрость оправдала себя. Там сказано, что по дороге был сделан помост, очевидно для грузовика. Они этого места найти не могли, хотя и видели. В книге был помещен снимок, на котором были эти шпалы».

«С установлением советской власти не было нужды проводить поиски останков Царской Семьи: власть сама знала, где они упрятаны», — напишет потом Авдонин. Место сокрытия не афишировалось, но было «секретом Полишинеля» — партийные руководители фотографировались на нем (в том числе — участники расстрела), туда возили высоких гостей. В 1928 году председатель горисполкома Парамонов показывал это место Маяковскому, после чего тот написал стихотворение «Император», в котором упоминается «девятая верста» от города: «У корня, под кедром, дорога, а в ней — император зарыт». После войны тот же Парамонов показал это место свердловскому журналисту Якубовскому, но тот не посмел передать кому-либо эту тайну. Со временем тех, кто знал место захоронения, в живых никого не осталось.

Дело жизни уральского геолога

Александр Авдонин, родившийся в 1932 году, о гибели царской семьи знал еще с детства: его семья жила в районе станции Шарташ, старожилы которой помнили, как Николая с женой, детьми и слугами большевики привезли из Тобольска в Екатеринбург. В подростковом возрасте Авдонин увлекся краеведением — занимался в школьном кружке и в обществе юных географов «Глобус» во Дворце пионеров (находился на Вознесенской горке — напротив снесенного в 1977 дома инженера Ипатьева, где расстреляли царскую семью).

Родственник императора А.А.Романов и А.Н.Авдонин на месте, где стоял ипатьевский особняк

Фото: Андрей Гусельников © URA.RU

Некоторые занятия в «Глобусе» вел профессор горного института Модест Клер, который и посеял впервые «зерно сомнения» в душе юного Саши, сообщив, что народ ничего не знал об убийстве царя — революционеры сделали это тайно. А в 16 лет Авдонин прочитал книгу революционера Павла Быкова (первый председатель Екатеринбургского совета рабочих и солдатских депутатов в 1917-18 годах) «Последние дни Романовых», в которой говорилось, что остатки трупов после сожжения были увезены из шахт на несколько километров и зарыты в болоте.

Авдонин окончил Уральский горный институт и стал выдающимся геофизиком (докторскую степень ему присудили без написания диссертации — по совокупности научных работ, что было редкостью). При этом интерес к тайне царских останков не угасал.

В 60-е годы ему посчастливилось познакомиться с сотрудником издательства «Уральский рабочий» Геннадием Лисиным, который встречался с Маяковским в 1928 году.

Правда, он не сопровождал его в поездке на место сокрытия останков, но зато помнил, как в 15-летнем возрасте состоял в отряде бойскаутов, которые помогали белому следствию в поисках царских останков, прочесывая лес от станции Шувакиш до Ганиной Ямы. Лисин показал Авдонину эти места и саму Ганину Яму.

На месте раскопок основного захоронения, 1979 год. Справа-налево: Александр Авдонин, Галина Авдонина, Гелий Рябов, его супруга Маргарита, Геннадий Васильев.

Фото: Андрей Гусельников © URA.RU

В 1976 к Авдонину приехал московский киносценарист Гелий Рябов — референт министра внутренних дел Щелокова, получивший знак Заслуженный работник МВД СССР» (за фильм о милиции «Рожденная революцией»). Их цели сошлись — найти «секретное захоронение» Романовых, договорились о сотрудничестве: Рябов работает в архивах, Авдонин исследует местность.

В течение следующих двух лет Авдонин с друзьями-геологами Геннадием Васильевым и Михаилом Кочуровым находит Старую Коптяковскую дорогу и проводит ее топосъемку. «Получив в 1992 году… книгу Н.Росса «Гибель Царской Семьи», я обнаружил в ней карту шагомерной съемки «Глиняной площадки» и «Открытой шахты, проведенной Дитерихсом в 1919 году, — напишет позднее Авдонин. — Я был удивлен тем, что сделанная нами 68 лет спустя съемка четко совпала со съемкой 1919 года».

В 1978 они нашли «Открытую шахту» (с остатками деревянных крепей), но главной целью было найти «мостик» в районе «девятой версты». При этом геологи понимали, что он мог уйти под землю и зарасти травой, поэтому специальным щупом проверяли низинные места на Старой Коптяковской дороге.

В полукилометре от железнодорожного переезда было найдено похожее место. «После некоторых площадных обследований мы поняли, что обнаружили помост… размеры составляли примерно 2 на 3 метра», — вспоминает Авдонин.

В сентябре он направил Рябову подробный отчет, а весной 1979-го они устроили на это место экспедицию, изготовив на всякий случай бумагу о том, что отряд геофизиков проводит геолого-разведочные работы.

Исследователи извлекли из захоронения только три черепа — для проведения экспертиз, но в советские годы все эксперты побоялись их делать.

Фото: Анна Майорова © URA.RU

31 мая они прибыли на место вшестером: Авдонин с супругой Галиной, Рябов с женой Маргаритой, друзья Авдонина Васильев и Песоцкий. Пробурили пять «мини-скважин» (с помощью полутораметровой заостренной трубы, которую надо было крутить и бить по ней), в том числе одну скважину — прямо сквозь помост из шпал. Сделанный вечером того же дня анализ «керна» (вытащенного грунта) показал изменение ее состава, особенно под помостом: в срезе грунта оказалась повышенная кислотность и органические отложения с неприятным запахом.

На следующий день искатели приехали на место снова. Сняли дерн и обнаружили два слоя старых шпал (поперек и вдоль дороги). Под ними — еще слой, сгнивших бревен, из-под которых Авдонин извлек легкую «железку» черного цвета, которая оказалась тазовой костью. «Вернувшись к раскопу, мы оцепенели: яма полностью наполнилась водой, — вспоминает Авдонин. — Видимо, протекавший рядом ручей ее насыщал. Сквозь слой воды из глубины выходили пузырьки болотного газа. На край раскопа я положил доску и погрузил руки в полужидкую глинистую смесь… Внутри нее легко прощупывались элементы скелетных останков. Меня охватила жуть».

Вскоре извлекли из захоронения череп с золотыми зубами (предположили, что это — череп государя императора). Всего было извлечено три черепа и несколько костей. Поисковики составили акт, вложили его в стальную капсулу и закопали раскоп.

Один из черепов остался у Авдонина, два других Рябов увез в Москву, заявив, что сможет, используя свои знакомства, договориться об экспертизе. Однако все, с кем он разговаривал, узнав, о чем речь, отказывались помогать (шел 1979 год — самый разгар «застойных времен» в СССР). «Старик, ничего не получается», — сказал Рябов Авдонину по телефону в начале 1980 года. — Нужно все восстановить. Все как прежде».

Акт, который составила команда Авдонина-Рябова об обнаружении царских останков. 1979 год.

Фото: Анна Майорова © URA.RU

В июле 1980 Авдонин с товарищами изготовил деревянный ящик, в который положили три черепа, другие фрагменты костей, зубы во флаконе со спиртом (они выпали из черепа), туда же поместили медный крест с надписью «Претерпевший до конца — спасется». На последней электричке уехали из города и ночью закопали ящик рядом с место раскопа. 12 лет Авдонин и его товарищи молчали, бережно храня тайну найденных ими царских останков.

В 1989 году (шла перестройка) в «Московских новостях» появилось интервью Рябова, в котором он заявил, что установил место нахождения останков (без упоминания имен товарищей), а чуть позже в журнале «Родина» вышел его очерк. Это стало сенсацией. Активизировались группы, пытавшиеся самостоятельно найти место сокрытия останков, а Авдонину стали звонить разные люди — угрожать, упрашивать или за деньги предлагать показать место. В 1990-м Авдонин и сподвижники наблюдали за «следами», которые оставляли после себя искатели: круг их поисков постепенно сужался.

Схема расположения костных останков в раскопе

Фото: Андрей Гусельников © URA.RU

«Переживая за сохранность останков, мы решили передать сведения о месте сокрытия останков в распоряжение правительства», — вспоминает Авдонин. Он написал письмо председателю Верховного совета РСФСР Ельцину — тот поручил организовать все первому свердловскому губернатору Эдуарду Росселю. Решение принимал Россель, который тогда готовил проект Уральской республики, и ему было важно не упустить инициативу, не отдать царские останки в руки москвичам.

Вскрытие состоялось в июне 1991 года: помимо Авдонина и его товарищей в работе участвовали сотрудники прокуратуры, милиционеры, военные, ученые. Сохранились воспоминания участников раскопок — например, археолога Корюковой о том, как ее забрали из дома и везли на милицейском УАЗике, поясняя, что это «секретная операция». «В раскопе обнаружено 9 человеческих скелетов, с большой достоверностью относимых к членам Царской Семьи и их слугам, — рассказывает Авдонин. — Генеральной прокуратурой РФ было возбуждено уголовное дело, связанное с убийством Царской Семьи в 1918—1919 гг.».

Было проведено множество экспертиз, в том числе три генетических, задействовано около 100 экспертов из разных стран — все они признали подлинность останков. В 1998-м их захоронили в Петропавловской крепости, на церемонии присутствовал президент России Борис Ельцин. Приехал на похороны патриарх Алексей II.

Алексей и Мария

Среди найденных останков не хватало останков двух человек — царевича Алексея и дочери императора Марии. Они были обнаружены спустя еще 16 лет — в 75 метрах от основного захоронения. «До них археологические раскопки Института истории археологии, проводившиеся в 90-х годах, не дошли около 10 метров, — рассказывает один из организаторов поисковых работ, завотделом истории династии Романовых Свердловского областного краеведческого музея Николай Неуймин. — У академика Алексеева закончилось финансирование. С этого времени всем было, мягко говоря, наплевать, есть ли еще останки. Но не нам».

В 2007-м группа поисковиков возобновила работы — приезжали, как и Авдонин в 70-х годах, по выходным, все делали на энтузиазме. По словам Неуймина, основная сложность была в том, что Юровский, сообщив, что второе захоронение было неподалеку, не указал направление. «Но на западе от основного раскопа — болото, на севере слишком возвышенное место, поэтому мы посчитали, что наиболее вероятное место нахождения останков — на восточном или южном склоне Лога, которые, к тому же, никак не были охвачены поисками», — рассказывает исследователь.

Героем истории с Алексеем и Марией — первооткрывателем их останков стал опытный поисковик Леонид Вохмяков. Друзья ругали его за то, что он ленится, не хочет копать: Леонид предпочитал свой метод — короткий металлический щуп.

«В военно-историческом клубе „Горный щит“ есть группа поисковиков, которые занимаются тем, что раскапывают и хоронят „верховых“ — бойцов-участников Великой Отечественной войны, которые лежат в земле у самой поверхности, — рассказывает Неуймин. — На счету Вохмякова более 300 найденных бойцов — представляете, какой опыт?».

Поисковик Леонид Вохмяков со своими щупом во время поисков останков Марии и Алексея

Фото: Андрей Гусельников © URA.RU

В один из дней (это было шестой выезд на место поисков) Леонид услышал под своим щупом характерный хруст костей. Там же обнаружился слой угля (по воспоминаниям Юровского, революционеры закопали сожженные останки Алексея и «фрейлины», засыпав место слоем угля, имитируя потухший пастуший костер). Несколько дней шли раскопки. Всего было извлечено около 130 грамм пережженных, очень хрупких костей, но этого хватило для проведения исследований. В 2008 году, после серии повторных экспертиз исследователи признали, что это останки Алексея и Марии. К тому времени царственные страстотерпцы стали уже святыми (церковь канонизировала их в 2000 году). Представитель главы РПЦ, присутствовавший при вскрытии протоколов экспертиз, узнал о кончине патриарха Алексея II прямо на конференции и не стал подписывать документы.

В 2015 году президент России Владимир Путин под нажимом Дома Романовых (по всему миру их насчитывается около 90 человек) назначил похороны Алексея и Марии.

Романовы со всего мира уже купили билеты на самолеты, но похороны не состоялись: патриарх Кирилл написал письмо Путину, после чего расследование гибели царской семьи было возобновлено, а церковь попросила передать останки царевича и Марии на хранение в Новоспасский монастырь.

Сейчас проводятся новые экспертизы. Ожидается, что к 2018 году (к столетию гибели царской семьи) следствие будет окончено и состоятся похороны убиенных детей царя.

Чудеса Поросенкова лога

По словам сподвижников Авдонина, Мемориал Романовых — это не просто место, где нашли останки царя и членов его семьи, здесь их братская могила

Фото: Анна Майорова © URA.RU

Это название не всем нравится. Особенно идеологам непризнания царских останков, которых возмущает само предположение, что тела святых могли находиться в месте с таким названием: «Это святотатство!». Между тем это топонимическое название, указанное на карте того же белого следователя Соколова. «Никаких свиней там не было, просто это самое низкое место в окрестностях, там после дождей застревали подводы и, доставая из их грязи, люди измазывались грязью, как свиньи — поэтому и Поросенков лог», — высказывает предположение Неуймин.

Самое главное, что возмущает исследователя — непонимание большинством людей, что это за место. «Особенно я переживаю за туристов, которых обманывают, — говорит исследователь. — Место расстрела (расстрельная комната) в Екатеринбурге оказалось вне Храма на Крови. На мемориале все экскурсоводы рассказывают, что на этом месте в 1991 году были обнаружены останки, которые захоронены в Петропавловской крепости. Но это лишь отчасти так.

Когда в 1991 году подняли шпалы и вскрыли захоронение, то останки там были в состоянии жировоска: рукой берут кость — все остальное падает на землю. Все это никто никуда не вывозил — эти останки до сих пор здесь лежат».

Аналогичная ситуация — с захоронением Алексея и Марии. Только если в первом случае в земле остались сгнившие останки, то во втором — еще и остатки пережженных костей, которые во время раскопок рассыпались на глазах. «Российские туристы в это не вдумываются, а иностранцы даже не вникают, но для нас, кто в теме, надпись на памятной доске „Эта земля содержит части праха…“ — не просто слова. За ней очень серьезные вещи. Это реальная могила Николая II и членов его семьи».

По словам Неуймина, в Поросенковом логу произошло немало чудес — в первую очередь, сам факт того, что царские останки сохранились, хотя цивилизация не раз подбиралась к ним вплотную.

«В 70-х годах в земле проводили телефонный кабель, который соединяет поселок Шувакиш с Семью ключами, — рассказывает исследователь. — Кабель прошел через могилу и отрезал предплечье Николаю II (есть архивный снимок 1991 года, где его видно).

Этот телефонный кабель до сих пор лежит здесь, в земле. А газовая труба неподалеку? На этом участке она идет по верху, а на остальной территории — под землей. Представьте, что было бы, пройди она по земле чуть правее?»

Телефонный кабель прошел прямо через сквозь место сокрытия царских останков

Фото: Анна Майорова © URA.RU

Чудом, по мнению поисковиков, является и обнаружение останков Алексея и Марии. «Вохмяков своим щупом нашел именно тот костер на глубине 40-50 см (максимальная глубина раскопа была 55 см), — вспоминает Неуймин. — А если бы большевики закопали их на 1,5 — 2 метра? Щупом это не найти! Вести тотальные раскопки нереально — воз и ныне там! Чудо, что останки не разрыли собаки (вероятно, из-за использованной большевиками серной кислоты). Представители церкви часто спрашивают: а где же здесь чудеса, в этом логе? А тут сплошные чудеса».

Сегодня Мемориал Романовых — это тихий уютный уголок на природе. Забора и охраны нет, поддерживать в нем порядок помогают добровольцы и сотрудники следственного комитета.

Два года назад руководитель областного СК Валерий Задорин (в июле 2017-го был временно отстранен от службы) взял шефство над мемориалом — с тех пор следователи не раз приезжали в Лог, проводили субботники — скашивали траву, укрепили одну из плит, которая начала падать.

На частные средства поставили заградительные столбики с цепью, чтобы здесь не гоняли на квадроциклах и снегоходах (раньше гонщики ездили возле крестов прямо по царским могилам).

Поросенков лог сохранил первозданную природную красоту. «Лишь бы не стало, как на Ганиной Яме», — говорят люди

Фото: Анна Майорова © URA.RU

Обсуждая мелькавшую в прессе информацию о том, что этот участок могут передать церкви, активисты фонда «Обретение» высказывают лишь одно пожелание — «чтобы не получилось второй Ганиной Ямы». «Недавно у нас на мемориале побывал праправнук императора Александра III Павел Эдуардович Куликовский-Романов, — рассказывает работник краеведческого музея. — Он был потрясен и сказал: „Я бы хотел, чтобы эта часть лога осталась в первозданном виде“. Чтобы тут не было бехатоновой плитки и асфальта. Представляете, если здесь все запечатают в асфальт?».

Решением правительства Свердловской области участок Старой Коптяковской дороги площадью 36 га, включая Поросенков лог, с 2014 года объявлен памятником истории — правда, лишь регионального значения. «Статус, конечно, не соответствует: на мой взгляд, могила императора Николая II и членов его семьи — святых, канонизированных Русской православной церковью и Русской православной церковью за границей — наверное, это памятник не местного уровня, и документ должен бы подписать кто-то повыше, чем свердловский премьер Паслер», — говорит Неуймин.

По мнению многих исследователей, без царских останков, найденных в Поросенковом логу, не было бы ни Ганиной Ямы, ни крестных ходов, ни канонизации императора и членов его семьи. Александр Авдонин, нашедший царские останки и явивший их миру, награжден орденом Почета. Всего лишь.

Гелий Трофимович Рябов (1932 — 2015) — советский и российский литератор, кинорежиссёр, сценарист. Один из первооткрывателей захоронения останков царской семьи.

Родился в рабоче-крестьянской семье. В 1954 году окончил Московский юридический институт, работал следователем, впоследствии — помощником министра внутренних дел СССР. Совместно с А.Нагорным Гелий Рябов выступил как автор повести «Мы из контрразведки». В кино в качестве сценариста он участвовал в создании известных кино- и телефильмов — биографических картин «Казнены на рассвете» (1964) и «Таинственный монах» (1967), военной ленты «Один из нас» (1970), детективов «Кража» (1971) и «Фаворит» (1976). Большую популярность у зрителей завоевали телесериалы «Рождённая революцией» (1977) — о советской милиции и «Государственная граница» (1980) — о пограничных войсках. В 1993 году по собственному сценарию Гелий Рябов поставил историческую драму «Конь белый». В конце 1980-х-начале 1990-х годов он был одним из тех, кто начал вновь расследование обстоятельств расстрела в 1918 году семьи последнего императора из дома Романовых и поиски её захоронения.

Гелий РЯБОВ

Сошествие во ад. Посмертная судьба Царской Семьи

Факты, домыслы, спекуляции

Предисловие к публикации

[…] Человек, имя которого обозначено как имя автора предлагаемого вниманию читателей очерка, был одним из тех, кто в 1979 году обнаружил место тайного захоронения тел расстрелянных Романовых. Мало того — и вычислено, а потом и найдено было это место в решающей степени именно благодаря инициативе, настойчивости и кропотливой, упорной работе в архивах и библиотеках, проделанной этим человеком, которого однажды, в тот ранний утренний час его жизни, что застал его перед домом, где свершилась екатеринбургская трагедия, пронзило вдруг некое внезапное чувство, что это уже никогда не отпустит его. Чувство, перевернувшее всю его жизнь, преобразившее весь его духовный состав, а потому и приведшее его, в конце концов, к той цели, которую поставила перед ним судьба...

Обо всем этом, как и о многом другом, он рассказывает в своем очерке, и большинство читателей, я уверен, безусловно поверят этому его рассказу, его глубинной исповедальной искренности, как всегда верил и верю этой искренности и я. Но я оттого-то и нашел нелишним написать эти вступительные страницы, что [слишком многие из читателей] успели уже познакомиться со всей той помойной грязью, поливать которою и Гелия Рябова, и других участников екатеринбургской находки никак не могли отказать себе в удовольствии — и до сих пор не могут — разного рода политические проходимцы, изо всех сил пытаю-щиеся разжечь вокруг найденных Останков нужную им общественную смуту.

Действительно, каких только абсурдных и ничем, разумеется, не подкрепленных предположений и даже прямых измышлений по адресу Рябова не позволяли себе всевозможные «национал-патриоты», привыкшие рьяно вынюхивать повсюду следы «жидо-масонского заговора», равно как и новоявленные наши фундаменталисты в православных рясах, защищавшие позорное решение своей иерархии не признавать эти Останки подлинными!

В чем только его не подозревали, в чем не обвиняли! […] Обществу пытались внушить, будто Гелий Рябов и соратник его Александр Авдонин были агентами КГБ, а потому и оказались способными на такое чудовищное кощунство — нарушить священность могилы, осквернить ее вскрытием и похищением из нее чьих-то останков, дабы выдать их за царские!.. Естественно, что этой темы Гелий Рябов тоже касается в своем очерке. И не может не касаться, принимая во внимание соответствующие особенности нашей национальной охоты за ведьмами.

Но по этой же причине и я, предлагая читателям очерк Гелия Рябова, тоже не считаю себя вправе обойти эту тему. А потому я и позволю себе рассказать здесь о некоторой цепи событий и фактов, к которым в какой-то мере оказался лично причастным. […]

Начало этой цепи событий восходит к первому же дню моего знакомства с Гелием Рябовым, которое произошло, как помнится мне, либо в конце 1987-го, либо в самом начале 1988-го (но отнюдь не в 1989-м, как пишет в своей книге сам Гелий Рябов, — память здесь, это точно, подвела его). Знакомство произошло совершенно случайно: как-то моя жена — тоже совершенно случайно — встретила на улице свою давнюю однокашницу по Университету, с которой давно не виделась. Отношения возобновились, и как-то Оля забежала к нам. «На минутку, — сказала она, — внизу ждет муж». Выяснилось — что не из-за какой-то куда-то спешки, а по чистой деликатности, поскольку не знаком с нами. Мы, естественно, тут же устранили эту неловкость. Он поднялся, мы познакомились. Мужем Оли оказался Гелий Рябов.

Вот в этот-то первый же день он и рассказал мне о своей и Авдонина находке под Екатеринбургом. […] Я был поражен и взволнован уже этим рассказом, а через день или два Гелий и Оля приехали к нам и привезли альбом с подробнейшими, зафиксировавшими весь ход экспедиции дневниками того 1979 года, когда было найдено тайное захоронение. Показал нам он и множество фотографий, запечатлевших и всех участников поиска, и разные этапы раскопок, и то, что было извлечено из раскопа. Показал и некоторые вещицы, найденные на месте первоначальных поисков у Открытой шахты, — кусочки кожи от сгоревших сапог, пуговицы — по-видимому, с одежды убитых Романовых и Их людей...

Все это потрясало. И здесь я не вижу причин не сказать, что да, в эти минуты и нас тоже — и меня, и моей жены — коснулось то тревожное и требовательное чувство, что это — Судьба. И что неким внутренним нравственным долгом мы так или иначе тоже ответственны теперь за то, что произойдет с Останками, тайной которых теперь владеем и мы. Упоминаю об этом только потому, что это было чувство, которое, уверен, коснулось бы на нашем месте каждого, для кого расстрел Царской Семьи тоже не мог быть ничем иным, как одним из самых страшных преступлений большевиков, роковой трагедией России...

К тому же, посвящая нас во все подробности екатеринбургской находки, Гелий и не скрывал, что решился на это не просто из некоего чистого самого по себе к нам доверия, но и потому, что ситуация его крайне тревожит и он просто не знает, что делать... В том же, что делать что-то надо, он был убежден, — как с самого начала это было совершенно ясно и мне: в стране все еще правила коммунистическая власть, все еще существовал всесильный КГБ, стоявший на страже господствующей коммунистической идеологии. Поэтому не приходилось сомневаться, что, доберись вездесущее это ведомство до екатеринбургского захоронения, оно скорее всего сделает все, чтобы там не осталось ни одного следа […] (Кстати, предположение это получило полное и безоговорочное подтверждение уже после того, как Гелий Рябов выступил в печати с рассказом о екатеринбургской находке: вскоре ему сообщили из Екатеринбурга, что место, указанное им в публикации и предусмотрительно обозначенное сильно сдвинутым, против реальных, координатами, уже раскопано тяжелой строительной техникой, а грунт вывезен...)

Итак, нам было ясно, что, доберись наша госбезопасность до места захоронения, ей ничего не будет стоить доделать то, чего не сумели доделать прежние чекисты. А в том, что, займись это ведомство проблемой всерьез, ему точно так же ничего не стоит и вычислить, где находится место, тоже сомневаться было трудно: если это сумел выяснить Гелий, то почему не могли выяснить и другие? Документы, по которым он делал свои вычисления, продолжали лежать в архивах и библиотеках, и, стоило только пройти по следам, которые он оставил в тамошних формулярах, как его тайна тут же перестала бы существовать. Между прочим, и это предположение тоже получило потом своеобразное подтверждение: в 1989 году выяснилось, что до ключевого документа — «Записки Юровского» — совершенно независимо от Гелия сумел добраться, работая в архивах, и Э. Радзинский, опубликовавший потом свои изыскания...

Словом, ситуация уже и сама по себе представлялась крайне ненадежной, но дело было еще в том, что чем дальше, тем опаснее она обещала становиться. Ибо о месте екатеринбургского захоронения знали к этому времени уже не один и не два человека, и кто ведает, кому «под секретом» они успели уже рассказать об экспедиции 1979 года, тем более, что с иными из бывших соратников по екатеринбургской экспедиции у Гелия были уже к этому времени совсем не прежние отношения. Информация могла, таким образом, просочиться и дойти до КГБ в любой момент, а потому действительно нужно было уже что-то делать, что-то предпринимать, дабы закрыть наследникам Юровского и К╟ возможность довести до конца надругательство над Останками невинно убиенных, так и не преданных христианскому погребению...

Но что? […] Перебрав все варианты, мы решили, что единственное, что в этой ситуации остается, — это попытаться организовать новую тайную и быструю экспедицию под Екатеринбург, чтобы снова вскрыть секретное большевистское захоронение, извлечь оттуда все, что удастся извлечь, и хотя бы это попытаться сохранить в каком-нибудь надежном месте до тех времен, когда можно будет обо всем рассказать и предать Останки подобающему погребению...

И вот здесь, может быть, кто-то спросит и меня: неужели ни разу не спросил я себя, а не кощунственно ли все-таки было то, что сделали в 1979 году Рябов, Авдонин и их товарищи, и не будет ли опять-таки новым кощунством то, что казалось нам тогда необходимым сделать вновь?

Могу засвидетельствовать: ни разу, ни на один миг не посетили меня какие-либо сомнения на этот счет. Более того, могу засвидетельствовать, что абсолютно никаких сомнений этого рода не было и у моего друга Вадима Борисова, тогдашнего литературного представителя А. Солженицына, и у очень близкого мне тогда человека священника Александра Шаргунова, которым я, с согласия Гелия Рябова, рассказал обо всем и которые полностью поддержали наши выводы. Увы, с тех пор многое произошло: внезапная трагическая смерть унесла Вадима Борисова, а с отцом Александром мы, к великому моему сожалению, разошлись из-за выбранной им позднее дороги, которая и привела его в конце концов даже к политической поддержке коммунистов. Но, полагаю, и сегодня он не считает «кощунством» то, что не считал тогда.

Мало и этого, — могу засвидетельствовать, что в тот год все мы совершенно были готовы и к тому, чтобы и самим принять непосредственное участие в предстоящем «кощунстве». А коль доведется, то принять на себя и всю ответственность за эту попытку спасти действительно кощунственно сваленные большевиками в придорожную яму Останки столь же кощунственно расстрелянных ими Романовых и Их людей от грозившего им еще большего кощунства нынешних чекистов, а затем сделать все, чтобы предать их достойному христианскому погребению.

Скажу и то, что в этой связи обсуждались разные варианты, была определена и некая церковь, где нам представлялось реальным произвести тайное погребение Останков в ее алтаре и отслужить по Убиенным панихиду.

Повторяю: рассказываю все это исключительно и только в порядке совсем не лишней, я полагаю, информации о том, в каком контексте выступал перед нами тогда с самого начала феномен КГБ, «агентами» которого были, оказывается, Авдонин и Рябов. Может быть, заодно уж и все мы — тоже?..

Итак, мы готовились к тому, что намечалось предпринять в конце весны – начале лета 1988 года. Однако через некоторое время от планов этих пришлось отказаться: весной Гелий сообщил, что из Екатеринбурга поступают сведения о каком-то странном оживлении в районе захоронения, свидетельствующем о явном к этому месту интересе, и решительно настоял на том, чтобы рискнуть оставить пока все как есть, отложив задуманное до лучших времен, — может быть, до следующей весны.

Но к началу следующего года он, взвесив, видимо, все, принял уже другое решение: попытаться все-таки опубликовать сообщение о екатеринбургской находке — с измененными координатами. Я об этом его решении не знал: мы почти все это время не виделись, занятые своими делами, и он сообщил мне о своем намерении уже тогда, когда материал о найденном под Екатеринбургом захоронении был отдан им в редакцию журнала «Родина». Его, однако, крайне беспокоило то, что проходит очерк как-то очень и очень трудно, с постоянными задержками, откладываниями и перекладываниями...

Меня тоже это сразу же обеспокоило: ничто ведь и в 1989-м не могло еще гарантировать, что угроза вмешательства в ситуацию со стороны КГБ уже миновала. Напротив, все заставляло предполагать возможность самого худшего: ведь в том, что с материалом, поступившим в редакцию «Родины», уже знакомы не только в редакции, сомнений никаких быть не могло (и это тоже подтвердилось позднее самым недвусмысленным образом). А раз так, то ожидать действительно можно было уже всего — в том числе и того, что материал известен уже и в КГБ и что преемники Юровского могут наложить на него лапу и задерживать до тех пор, пока не доберутся-таки до захоронения, несмотря на неверные координаты (и быстро разгадав эту хитрость). А после этого — какая уж там публикация? С материалом поступят так же, как и с Останками. И кто поверит уже потом запоздалым россказням каких-то киношников и провинциальных чудаков-краеведов? Да и что они смогут изменить по существу, когда дело будет сделано и страна навсегда избавится от опасности покаянного прощания с последним своим императором, с Его семьей и Его людьми — прощания, которое вполне могло стать тогда началом похорон уже и для самой коммунистической власти?..

[…] В сложившейся ситуации оставалось только одно — постараться все сделать для того, чтобы до всяких возможных действий КГБ в Поросенковом логу информация о найденных там Останках была бы публично оглашена. И чтобы эту публикацию уже никак нельзя было бы сорвать. А там — как уж повернется...

Именно это имея в виду, я и предложил Гелию план, с которым он согласился и который мы тотчас же запустили в действие.

Под благовидным и заранее условленным на случай экстренной необходимости предлогом (до смешного наивным) мы с женой немедленно вызвали в Москву нашего давнего друга, венецианскую славистку Мариолину Дориа де Дзулиани (ныне больше известную как графиня Мардзотто); она, успев уже забыть за долгой невостребованностью смысл нашего наивного пароля и пребывая в некотором смущении от того, что никак не могла вспомнить, на чей же «день рождения» ей так срочно предлагают прибыть в Москву, все-таки, верная дружбе, тут же прилетела, и мы познакомили ее с проблемой и со всеми материалами, после чего она так же срочно улетела. Одновременно я связался с «Московскими новостями», которые были тогда самой отважной нашей газетой и с которыми я тесно сотрудничал. И Гелий дал ее корреспонденту, в роли которого выступил Александр Кабаков, интервью.

И вот 5-го, 8-го и 12 апреля 1989 года в известной итальянской газете «Il Giornale» появились одна за другой три статьи Мариолины, рассказывавшие о расстреле Царской семьи, об истории секретного захоронения, о результатах поиска, предпринятого группой Рябова и Авдонина. Статьи были снабжены фотографиями, в том числе — из экспедиционного альбома Рябова. Это была первая в мире публикация о екатеринбургском открытии, сразу же ставшая сенсацией. Дело было сделано — замолчать информацию было уже невозможно. А 16 апреля под заголовком «Земля выдала тайну» опубликовали интервью Рябова и «Московские новости» — спрятать от общества эту «выданную землей тайну» стало невозможно и в России.

Обе публикации — и российская, и итальянская — появились со ссылками на «публикуемый в журнале “Родина” (№№ 4 и 5)» более подробный очерк Гелия Рябова. Это было задумано изначально, — дабы помочь состояться и намечавшейся публикации. Но, похоже, редакция «Родины» сама справилась со своими проблемами: 4-й номер журнала появился почти сразу же вслед за «Московскими новостями». […]

Но так или иначе, действительно ли история прохождения очерка Рябова в «Родине» была связана с какими-то действиями со стороны КГБ, как это легко было предположить в то время, или на самом деле она не имела к этому предположению никакого отношения, однако две первые публикации были всецело обязаны своим появлением именно этому предположению. И предпринимались именно как упреждающие меры против возможных акций КГБ. Так что и этот мой рассказ о некоторых событиях 1989 года тоже может иметь, кажется, не такое уж отдаленное отношение к вопросу о том, какую роль в истории раскрытия и освещения екатеринбургской тайны сыграл КГБ. […]

Но — хватит об этом.

Пусть говорит теперь сам Гелий Рябов.

Мне же, со своей стороны, остается только понадеяться, что после всего изложенного читателю не нужно уже объяснять, почему мне так хотелось предоставить именно этому человеку возможность самому рассказать обо всем. Рассказать и о том, как видится ему теперь вся пройденная им за эти долгие годы екатеринбургская эпопея, и о том, как оценивает он споры вокруг проблемы идентификации и захоронения Останков, и о том, что происходило в Екатеринбурге 16-го, а в Петербурге 17 июля этого [1998-го] года.

Какими бы субъективными или спорными ни выглядели в чьих-то глазах те или другие его суждения и наблюдения, он в данном случае имеет на них куда большее право, чем кто бы то ни было.

Игорь Виноградов

1

Сначала о фактах.

Утром 16 июля 1918 года Уралсовет получил телеграмму из Перми, в которой предлагалось (на условном языке) приступить к уничтожению Романовых. Военный комиссар Уралсовета Голощекин предписал коменданту Дома Особого Назначения (так назывался особняк Ипатьева, где содержались Романовы) Якову Юровскому исполнить приказ. В ночь на 17-е Юровский велел своему заместителю Никулину разбудить Семью и находившихся при ней домашних людей и привести всех в полуподвальную комнату «под сводами», что и было исполнено. Романовы ни о чем не подозревали[1].

Когда в комнату вошли «исполнители» — пятеро венгров из 1-го Коммунистического Камышловского полка (их в местной ЧК традиционно именовали «латышами»), Никулин, Медведев, Ермаков, сам Юровский и еще несколько «доверенных лиц», Юровский объявил о расстреле, и началась стрельба. Раненых добивали выстрелами в голову и ударами штыков. Убиенных сложили на платформу грузовика «Фиат» и на рассвете 17-го привезли по дороге Екатеринбург — Коптяки в урочище Четырех братьев, к старой, заброшенной старательской разработке, известной под именем «Открытой шахты». Здесь убитых раздели догола, собрали драгоценности (часть из них пытались украсть красноармейцы охраны, но Юровский под угрозой применения оружия пресек эту попытку), одежду сожгли на кострах, а тела опустили на веревках на дно шахты и гранатой попытались подорвать ствол, но неудачно. Выкопали могилу рядом с шахтой (поняли, что в шахте тела не скрыть), но одному ему ведомыми тропами, сквозь два кольца охраны к шахте пришел крестьянин села Коптяки и все увидел. Крестьянина не убили только потому, что он приятельствовал с комиссаром Ермаковым. После этого Юровский отправился на поиски нового места «захоронения» и нашел его на Московском тракте, за городом, — там располагались глубокие шахты, заполненные водой,

На рассвете 19 июля трупы подняли со дна «Открытой шахты», вновь погрузили на «Фиат» и направились в сторону города, миновав который, Юровский рассчитывал прибыть на Московский тракт и исполнить задуманное...

...Есть удивительный апокриф: после погребения Своего Иисус Христос, Сын Божий, сошел со Своею человеческой душой во ад и вывел оттуда души людей, с верою ожидавших Его пришествия.

Мы ничего не знаем о том, какой путь прошли за чертою земной смерти, в невидимом нам потустороннем мире, души убиенных Царя, его Супруги, их Сына, их Дочерей, их домашних людей. Мы можем только надеяться и верить, что мученическая Их смерть раскрыла Им всю бесконечность неистощимой Любви и Милосердия Божия и что позднейшая Их канонизация и прославление Русской Зарубежной Церковью как мучеников Веры тоже свершилась по Промыслу Божию. Но мы хорошо уже знаем сегодня, как началось и как продолжалось Их долгое посмертное сошествие в другой ад — в большевистский ад посмертной судьбы Их оскверненных Останков в несчастной стране, земля которой так долго держала в себе Их незахороненные кости, а духовное помрачение, политическая корысть, злобная ненависть, не говоря уже об элементарной человеческой нечистоплотности, а порой и просто глупости всевозможных и многочисленных «выразителей» ее так называемого общественного мнения с такой неистовостью возводят (и все еще продолжают возводить) вокруг Них горы самой гнусной лжи, самых невероятных домыслов и самых отвратительных спекуляций...

Сегодня, когда останки девятерых из Них нашли, наконец, свое упокоение в Петропавловском Соборе Санкт-Петербурга и для многих наступил уже час неотвратимого прозрения и покаяния, — сегодня мы не можем, просто не имеем права еще раз не вспомнить обо всем этом.

А вспоминая об этом, я не могу не вспомнить и свое собственное прикосновение к этому аду... […]

Но вернемся к фактам.

25 июля 1918 года Екатеринбург был взят войсками Сибирской армии и экспедиционным корпусом чехословаков, поднявшим мятеж против советвласти. Выяснилось, что Семья Романовых исчезла. Из опубликованных большевиками сообщений было известно о расстреле Николая II (о семье сообщалось, что она переправлена в безопасное место). Но телеграммы (копии) Уралсовета в Москву, обнаруженные на телеграфе, и вся обстановка в Доме Особого Назначения (сожженные вещи, обрывки бумаг, следы пуль и крови на деревянной перегородке в полуподвальной комнате) свидетельствовали о более страшной трагедии. Военным командованием были назначены (поочередно) следователи — Наметкин и Сергеев. Они зафиксировали все доступные им на тот момент обстоятельства гибели Семьи и ее людей.

Осенью 1918 года Военный министр социалистического правительства Сибири [антибольшевистского правительства, состоявшего в основном из эсеров. — Ред.] А. В. Колчак совершил военный переворот. В начале 1919 года он предписал следствие об убийстве Семьи продолжить. Во главе его Верховный правитель распорядился поставить Н. А. Соколова, бывшего следователя Пензенского губернского суда. Путь этого человека извилист и сложен, но каковы бы ни были его недостатки или заблуждения, проведенное им расследование — высочайший образец профессионализма, чести и достоинства. И то, что провести это расследование Колчак поручил именно ему, — не случайно. […]

В Екатеринбурге первоначальные следственные действия Соколов произвел повторно. Например, весь путь автомобиля «Фиат» — от дома Ипатьева до «Открытой шахты» — Николай Алексеевич проделал пешком, в его труде «Убийство Царской Семьи» есть весьма подробное и качественное описание этой дороги.

Соколов пришел к выводу, что вся Царская Семья (семь человек и домашние люди — врач и трое слуг) были расстреляны большевиками в ночь на 17 июля 1918 года в полуподвальной комнате дома Ипатьева, трупы вывезены к «Открытой шахте» и там разрублены на куски и сожжены на кострах. К этому заключению привело то, что Соколов обнаружил в остатках костров у шахты куски обгоревшей одежды, иконки со следами «тяжелых ударов», раздробленные драгоценные камни, а на дне шахты — обгоревшие кости, отрубленный (оторванный взрывом гранаты?) палец. При осмотре местности вокруг шахты нашли также пуговицы от одежды, пружины от женских корсетов и многое другое. Соколов сделал вывод: обнаженные тела разрублены на куски и сожжены на кострах. Горящие трупы «выделяли сало», это сало пропитало землю под кострами. Оставшиеся кости, обгоревшие, сбросили в ствол шахты.

Все собранное у шахты Соколов сложил в сафьяновый сундучок Императрицы (его нашли в доме Ипатьева). Сундучок этот он передал позднее послу правительства Колчака в Париже Гирсу, а тот отдал реликвии в Брюссельский храм-памятник Иова Многострадального, построенный в 30-е годы в честь Государя Императора Николая II. Кроме вышеперечисленных предметов, в храме хранятся доски со следами пулевых ударов из «расстрельной» стены дома Ипатьева, пенсне доктора Боткина, погон Государя и многое другое.

Были ли у Н. А. Соколова основания для сделанных им выводов?

Думаю, что были. Отрубленный палец (оторванный взрывом?), следы мощных ударов по эмали иконок, следы рубящих ударов на обгоревших костях — все это действительно могло свидетельствовать в пользу его заключения: ведь проведенные Соколовым тщательные поиски не привели к обнаружению тел убиенных. А между тем работа была проделана действительно тщательнейшая, абсолютно профессиональная и даже истовая — следователю помогали четыреста (считается, что и более) рабочих, людей старательных, работавших на совесть. К сожалению, экспертиза, которую Соколов провел в Екатеринбурге в 1919 году, ответила только на один вопрос: найденные кости принадлежат млекопитающим. Но вот человеческие ли это кости — на это ответа не последовало. Может быть, не хватило времени: когда рабочие Соколова еще продолжали свое дело у «Открытой шахты», они увидели мелькнувших за деревьями краснозвездных всадников. Все было кончено...

К сожалению, в эмиграции Соколов экспертизу не повторил. Возможно, не было денег: такая экспертиза дорого стоит, — а возможно, следователь слишком верил в свою находку, слишком логичным представлялся ему следственный вывод о разрубленных и сожженных телах. И не ему одному. Бывший коммунист-дипломат Беседовский свидетельствует о том, что пьяный полпред Войков рассказывал ему, Беседовскому, в советском посольстве в Варшаве в 1925 году о том, как палачи рубили тела казненных топорами, свалили в кучу и подожгли...

Таков был финал Семьи Романовых и Их людей по Н. А. Соколову. На долгие годы заключение следователя стало единственным и непреложным. Этого мнения придерживались все заинтересованные люди и организации, этого убеждения до сего дня придерживается Русская Зарубежная Православная Церковь. О том, чего «придерживается» Священный Синод РПЦ, — ниже.

Таков один ряд фактов. Теперь — другой.

В 1976 – 1979 годах я (в это время я уже не служил в милиции, а только писал о ней то, что дозволялось, и пребывал в «должности» внештатного консультанта министра Внутренних дел СССР), А. Н. Авдонин (кандидат геофизики и научный сотрудник одного из институтов Свердловска), Т. П. Васильев (заместитель начальника Нижне-Тагильской геологической партии) и В. А. Песоцкий (майор Советской Армии, адъюнкт Военно-политической академии им. Ленина) предприняли попытку отыскать секретное захоронение Романовых и Их людей.

И мы его нашли. Это произошло 1 июня 1979 года в пригороде Свердловска — Поросенковом логу.

Находка эта была неслучайной — ей предшествовала немалая работа, проделанная не мною одним.

Но сначала — хотя бы в двух словах о том, что именно меня — меня лично — привело к осознанию необходимости этой работы. И заставило взяться за нее. Давным-давно, еще студентом 2-го курса Московского юридического института, я увидел принесенные одной из моих сокурсниц фотографии (переснятые, как это стало понятно мне позднее, из труда Соколова «Убийство Царской Семьи») — приказ Войкова о выдаче серной кислоты, «расстрельную» комнату в доме Ипатьева... Это осталось во мне, потому что увиденное поразило до глубины души: я, в числе прочих миллионов, ничего не знал о гибели Семьи. Ни-че-го. Только о самом факте.

Затем, через несколько лет, уже в пятидесятилетие советвласти, я прочитал в «Комсомолке» сто строк о самóм расстреле. Правдивые, достаточно подробные, сделанные, как я понял тоже уже потом, скорее всего по материалам книг Н. А. Соколова и М. К. Дитерихса, жутковатые сто строк. Они тоже остались во мне. Это был 1967 год...

А в 1978 году, когда я уже был консультантом министра ВД Н. А. Щелокова, он попросил меня побывать в Свердловске и показать там работникам милиции только что оконченный третий фильм из телецикла «Рожденная революцией». Я уже уходил из кабинета, когда Щелоков произнес задумчиво: «Я проводил в Свердловске совещание и попросил, чтобы меня отвезли в дом Ипатьева. Я сказал: “Хочу постоять на том месте, где упали Романовы”». Фраза была столь необычной в устах друга Брежнева, что я не нашелся, что сказать, и молча ушел.

...И вот я в Свердловске, около дома Ипатьева. Это случилось на рассвете, на улицах не было никого. Не знаю, почему, но в эту ночь мне не спалось, и я отправился из гостиницы просто побродить. И как-то вышел именно к этому дому, который сразу же узнал. Вышел именно в этот ранний-ранний час.

Я побродил по саду, постоял под старыми деревьями, кроны которых шумели над Семьей, когда охрана выводила Ее на прогулку.

В эти минуты я понял все. Я понял, что это больше уже не отпустит меня.

Утром, когда за мною приехал начполитотдела УВД, я попросил его отвезти меня в дом Ипатьева. Я увидел все, что осталось. «Смертная комната» была цела — отсутствовала только деревянная перегородка, та, «расстрельная».

И здесь произошло еще одно. Я не столько понял, сколько ощутил вдруг всем своим существом: все прежнее — ложь. Нечистота. Мерзость. И власть «рабочих и крестьян» — всего лишь власть кучки негодяев. Как ясно все, и как долго пришлось идти к этой ясности...

Так началось мое собственное «сошествие во ад» прошлого. И моего личного, и моей несчастной страны, вся долгая семидесятилетняя советская судьба которой так страшно и неотвратимо, таким совершенно уже мистически-бесповоротным в своей жуткой символике актом была предопределена и обозначена в ту короткую летнюю ночь с 16 на 17 июля 1918 года...

Я попросил, чтобы меня свели с каким-нибудь увлеченным, знающим краеведом. Так я познакомился с А. Н. Авдониным. Не сразу, но возникло взаимное доверие, и оказалось, что и Авдонин тоже давно уже «болен» той же темой.

И мы решили, что будем искать Останки.

Да, именно так решили искать и найти. Хотя это было чисто интуитивное, ни на чем, в сущности, не основанное решение. Ведь тогда, в 1976 году, ни я, ни Авдонин о книгах Соколова и Дитерихса ничего еще не знали. Правда, в свое время Авдонин — как краевед — прочитал книгу Павла Быкова «Последние дни Романовых» (Уралкнига, 1926), где на странице 116 было сказано, что Романовы и их люди были уничтожены без остатка в районе «Открытой шахты» в урочище Четырех братьев. Нечто похожее прочитал он и у Касвинова — что тела казненных были сожжены в урочище Четырех братьев («Звезда», 1973, № 10. С. 171). Но все это были слишком общие, неопределенные, слишком «мелкомасштабные» указания, чтобы помочь нам в будущих поисках[2]. Да и сообщения Быкова и Касвинова, что Останки полностью уничтожены, тоже к поискам не поощряли...

Я пишу об этом с единственной целью: читатель должен хорошо представлять себе «точку отсчета»: факт убийства, факт уничтожения или сожжения останков, общий район, где это происходило. И — больше ни-че-го...

И все-таки мы решили искать: раз были тела, что-то должно остаться...

Мы договорились, что первоначальный поиск следует провести в двух направлениях — собрать все возможные дополнительные сведения о событии здесь, на месте, в Свердловске, и, главное, попытаться отыскать в архивах соответствующие документы.

Документы, — как человек, прикосновенный к МВД СССР, — должен был добыть я.

И я добыл их. С помощью Щелокова. Мне удалось попасть в Спецхран Библиотеки им. Ленина, в Архив Октябрьской революции, ознакомиться с секретными крупномасштабными картами.

Я прочитал сотни страниц. Постепенно — в сочетании со всем остальным — обозначилось главное: у Соколова есть показания Якова Лобухина, сторожа переезда № 184. Он свидетельствовал: утром 19 июля 1918 года красноармейцы из отряда Юровского приходили к его будке и брали шпалы, чтобы вымостить гать в логу, где застрял их «Фиат». Значение этого свидетельства сразу же стало ясным, как только я «вышел» на старшего сына исполнителя акции — адмирала в отставке Александра Яковлевича Юровского. Он-то и дал мне копию записки своего отца, составленную с помощью академика-историка М. Н. Покровского. И в записке этой я прочитал, что автомобиль с телами убиенных застрял в Поросенковом логу на рассвете 19 июля 1918 года и Юровский решил закопать убиенных прямо в дорожной яме, заложив ее принесенными от недалекого переезда шпалами[3]. А помимо «похорон» девятерых (одновременно с этими похоронами) приказал сжечь два тела в стороне и то, что осталось, зарыть под костром. Что и было исполнено.

Я понял, что теперь место будет найдено.

Но в 1977 году, когда я со всеми этими сведениями приехал в Свердловск и мы вместе с Авдониным отправились в район выясненного теперь захоронения, мы нашли только Поросенков лог, переезд, дорогу, а само конкретно место захоронения определить не сумели. Фактически это место (как сразу же сообщил мне Авдонин) нашел лишь в следующем 1978 году его приятель, геолог-полевик Михаил Качуров. Качуров, используя опыт полевого геолога, догадался влезть на сосну на краю лога, чтобы сверху осмотреть местность. И вдруг крикнул оттуда Авдонину, что видит край шпалы...

И вот в 1979 году, в конце мая, мы — Авдонин, Васильев, Песоцкий, я и моя первая жена — отправились на это место, вооруженные необходимым снаряжением. И в начале июня обнаружили под тройным слоем шпал и земли кости и черепа, обожженные серной кислотой, с пулевыми ударами. Мы нашли в раскопе и осколки керамических банок от серной кислоты.

...Память об этих первых летних днях, о том, как все это произошло, не покинет меня, не исчезнет до конца моих дней.

Я помню яркое солнце. Высокое небо, блеклые облака. Я слышу, как перекликаются грибники, — кажется, то было воскресенье, и в лесу бродили горожане, любители ранних грибов. Я помню первый удар лопаты, обнаживший шпалы, предвестие страшной находки. И, наконец, удивленный голос Влада Песоцкого: «Железяка какая-то!» То была не «железяка», то была черно-зеленая тазовая кость. Эта чернота и эта зелень свидетельствовали непреложно: мы нашли именно то, что искали. На этой и всех последующих костях в той или иной степени обнаружились следы воздействия агрессивной среды — серной кислоты...

И вот извлечены три черепа, фрагменты скелета. Виден пулевой удар, выходное отверстие. Цель достигнута.

Осенью 1979 года я и Авдонин попытались найти в стороне от основной ямы и останки двух сожженных Юровским тел. Но это нам не удалось. Тогда же, в 1979-м, я попытался организовать в Москве через своих бывших сослуживцев по МВД — предварительную, естественно, «негласную». — экспертизу двух черепов, которые привез с собой в Москву. Мне казалось, что маленький принадлежит Алексею Николаевичу, большой — одной из дочерей.

С этими черепами было много неразберихи, ошибок, ажиотажа на пустом месте. И все это — только по моей вине. Я ведь работал некогда с «вещественными доказательствами» такого рода и, полагаясь на свой опыт, в суете и страхе тех часов и минут решил, что мощный череп с золотыми зубами на нижней челюсти слева принадлежит Николаю II. Поспешные и невнятные то были умозаключения, очень жаль, что не хватило выдержки, умения проделать настоящий анализ...

Когда стало ясно, что моя затея с экспертизой не удалась, мы в 1980 году вернули все три черепа (третий череп был у Авдонина) на место... Когда возвращали (через новый шурф), нашли под сводом (земля под телами осела, и над убиенными в самом деле образовался «свод» высотой сантиметров сорок) еще один скелет. Я поднял череп на поверхность, и здесь, при свете фонаря, мы увидели, что череп этот очевидно женский (хватило опыта и знаний, чтобы понять) и что зубы спереди — сверху — «металлические». А поэтому, — решил я, — это череп Анны Демидовой, «комнатной девушки». Я снова жестоко ошибся. Это был череп царицы, а искусственные в нем зубы, как оказалось потом, были не стальными, а платиновыми, высочайшей пробы.

Мы положили черепа в специальный ящик, опустили в раскоп медный крест, я вырезал штихелем надпись на нем — из Евангелия от Матфея: «Претерпевший до конца спасется». Закрыли шурф огромным булыжником, заровняли землю...

2

С того времени прошло десять лет, и весной 1989 года я обнародовал наше открытие. Я обратился к Горбачеву с просьбой помочь идентифицировать найденное и, если экспертиза признает, что найдены тела убиенных Романовых, — торжественно похоронить. В 1989 году Россия остро нуждалась в таких похоронах, потому что как никогда нуждалась в покаянии.

Горбачев мне не ответил.

Тогда я обратился к митрополиту Филарету, тогдашнему заведующему отделом внешних сношений Патриархата.

Он не стал со мною разговаривать, хотя мы и были знакомы, оба состояли в неком собрании интеллигенции под названием «Мир культуры».

Митрополит поручил переговорить со мною своему келейнику. Тот выслушал меня и сказал: «Церковь только-только встает на ноги после пережитых гонений. А вы предлагаете эдакое...» Я возразил: «Отче, да ведь Господь наш на крест взошел, чтобы мы перестали быть рабами. Неужели обретение Останков Семьи — не церковное дело?» Ответ келейник разделил. По первой части он сказал мне, что «глупости произносить вслух легко». По второй — «Может быть, когда-нибудь и настанет время. Но не сейчас». Я ушел не солоно хлебавши, с бурей сомнений в душе.

Впрочем, тогда я все объяснил себе успокоительно: что делать, претерпели батюшки от советвласти, перепуганы, они ведь тоже люди, слабые, зависимые, а помощь Господа посещает лишь дерзающих, не рабов... Ведь Господь говорил о побеждающих с оружием правды в правой и левой руке...

Что более всего и «при всегда» (как говорил Вл. Высоцкий) отличает российскую интеллигенцию?

Умение разговаривать на любые темы. И мы все (я, Авдонин, историки) говорили, мы вещали, мы рассказывали, полагая, что тишина в зале или в комнате, где собралась очередная аудитория, есть несомненный признак не только внимания, но и сочувствия, сопереживания, согласия наконец.

Все верно. Но только до тех пор, пока не начали говорить другие, высказывая точку зрения противоположную. Не обязательно убедительную, доказанную. В других залах, в той же тишине внимали с затуманенным взором чему-то совсем перпендикулярному. По просьбе одного из иерархов (имя не называю, оно ничего не прибавит и не убавит) я встретился за трапезой в ресторане «Центральный» с ныне покойным Вл. Солоухиным. Присутствовали какие-то люди, я с пылом и жаром рассказывал о нашей находке, о том, что следовало бы сделать в первую очередь. Солоухин невозмутимо слушал, никак, впрочем, не оценивая услышанное. Потом мне позвонил келейник иерарха и сказал: «Солоухин убежден, что тела уничтожены, а три головы — Николая, Александры, Алексея — в Кремле, у Свердлова. Ну — теперь уже, конечно, не у Свердлова, а где-то, в подвалах».

Зачем? — подумал я. Для чего Ленину и Свердлову нужны были головы? […] Нет, здесь явно было что-то не так. Только вот что?..

Это «что» я стал прозревать после многочисленных поездок по провинции. Помню, в Калуге в переполненном зале кто-то спрашивает: «Царя убили евреи?» Отвечаю: «Царя убили большевики, среди которых были и евреи тоже». Зал приветствует ответ аплодисментами, а я мысленно возвращаюсь к отрезанным головам.

Ну, конечно, — жертвоприношение, что же еще могли иметь в виду те, кто так настаивает на «головах»!

В Англии некто Энель (книга его хранится в английской национальной библиотеке) утверждал когда-то, что таинственное начертание на подоконнике в «Смертной комнате» Ипатьевского дома — четыре знака[4], отдаленно напоминающие малограмотную запись на иврите, — есть следующее сообщение: «Здесь, по приказанию тайных сил, царь был принесен в жертву для разрушения государства. О сем извещаются все народы».

Итак, жертва[5].

Но человеческие жертвы Законом Моисея, как известно, запрещены, а между тем обвинение обращено не к евреям по крови, но именно к верующим иудеям. Это уже и само по себе нонсенс. Ни один верующий иудей большевиком никогда не был и быть не мог! Те же евреи, которые шли в революцию и творили — наряду с прочими членами Интернационала — свои черные дела, руководствовались вовсе не Торой или Талмудом, или книгой Зогар, но прежде всего указаниями вождя мирового пролетариата, палача по призванию и убеждению. И здесь, полагаю, вело их не их происхождение, а обыкновенная человеческая глупость, жадность, дурь и доверчивость, но этим джентльменским набором страдали все без исключения народы, хлынувшие в русскую антинациональную революцию (совершенную национальным большинством) — от калмыков, татар и немцев до англичан, американцев, венгров и югославов. Сошел с ума весь без исключения мир, даже в Мексике чуть позже объявился полоумный «Капитан армии свободы», скармливавший своих политических противников муравьям, — у каждого ревнарода обнаружились свои ревдостижения и ревпрелести.

Убивал, грабил, вешал, расстреливал и лгал интернационал в полном объеме. Но людям ничтожным и слабым всегда хочется найти козла отпущения. В истории человечества таковыми чаще всего бывали именно евреи: они и коренные народы «затирали», они и в бесспорно здоровые тела народов проникали, как бацилла, микроб (невдомек только было всем обвинителям, что «бацилла» одолевает лишь ослабевшую, подверженную болезни ткань, а вовсе не «здоровое тело»).

[…] Будем объективны: покойный Император Николай II евреев не любил, иначе, как «жидами», их не называл и убежденно сочувствовал деятельности «Союза русского народа». Это историческая правда. Но для бесчеловечной расправы над Императором, членами Его Семьи, Его людьми эта позиция Николая II не только не могла служить оправданием, но не способна ее и объяснить.

Животный страх жил в душах большевиков всех национальностей. И не менее животная ненависть к «царизму» и ко всему тому, что с этим понятием в их замутненных головах было связано, хотя ни один честный исследователь новейшей российской истории не может отрицать, что и преступность в стране была одной из самых низких, и рождаемость высокая, и богатство несомненно увеличивалось: ведь менять бумажные деньги на золотые может себе позволить во время войны только очень устройчивое и богатое государство. По подсчетам корректных историков, Россия к 1920 году выходила по экономике и процветанию на одно из первых мест в мире! Это — факт. Но этот факт не устраивал тех, кто любой ценой старался «взять власть», все у меньшинства отнять и поделить среди большинства. И ради этой самой власти Ленин и его последователи отправили в небытие не менее сорока миллионов человек. Не поделив ни с кем и ничего...

3

В 1991 году А. Авдонин указал свердловским властям место захоронения Романовых и Их людей. Формально Александр Николаевич пригласил меня принять участие в повторном вскрытии, но мои условия: присутствие семьи Романовых, духовенства, мировых телевизионных и информационных агентств — категорически не принял. Власти Екатеринбурга вскрыли захоронение в порядке «совершенно секретном», общественность города, России и мира в целом почти месяц ни о чем не догадывалась. К сожалению, ни Авдонин, ни власти Свердловской области так и не поняли, что источником той огромной общественной напряженности, которая возникла в связи с Останками, стали именно они. Именно они дали повод для бесконечных спекуляций на заданную тему. Отголоски этих спекуляций звучат до сего дня, и пройдет эта мутная волна еще не скоро.

Вскрытие ямы подтвердило фактологию «Записки» Юровского. Были «подняты» девять скелетов и фрагменты костей, пули, осколки банок из-под кислоты; было установлено, что девять человек убиты выстрелами из револьверов разных систем и калибров, что раненых добивали штыками и выстрелами. Двух тел в яме не оказалось. Это подтвердило слова Юровского о том, что два тела сожгли в стороне.

Между тем Останки стали проходить одну экспертизу за другой. Была проведена, в частности, и тщательная молекулярно-генетическая экспертиза; объекты для сравнения с костными фрагментами, извлеченными из «захоронения» под Екатеринбургом, были взяты в Великобритании. Кровь — у Филиппа, герцога Эдинбургского, родственника по материнской линии Александры Федоровны и королевы Виктории. Были взяты девять пар костей — от каждого скелета.

Исследования проводились в три этапа. Сначала — установление пола. Было доказано, что в яме находилось пять женщин и четверо мужчин. Далее производился поиск родственной группы и было установлено, что среди извлеченных из ямы скелетов присутствуют отец, мать и трое детей женского пола. Четыре скелета родственниками первых (а также и между собой) не были. Третий этап — прямая идентификация, выявление прямого «женского кода»! ДНК герцога Эдинбургского сравнивалась с четырьмя женскими: мать и три дочери. ДНК отца — с ДНК ближайших родственников Николая II по материнской линии — графини Ксении Шереметевой (из Греции) и герцога Файфа. Сравнивались 800 букв генетического кода, и эти буквы совпали. В позиции 16169 была обнаружена мутация (или загрязнение), это потребовало дальнейшей работы. Тем не менее вероятность того, что в яме были Останки именно Романовых, уже тогда составила, по оценке генетиков, не менее 98,6%.

В 1994 году следователь В. Н. Соловьев — с разрешения РПЦ — эксгумировал Останки Великого князя Георгия Александровича, второго брата Николая II. Георгий умер в 1899 году в Аббас-Тумане. Кости его были в сметанообразном состоянии (вокруг гроба стояла вода), но тем не менее удалось взять костный фрагмент и выделить ДНК. Все опять совпало полностью, даже графический пик мутации повторился синхронно. И теперь уже и сама мутация стала абсолютным доказательством подлинности Останков.

Дальнейшие исследования проводились в лаборатории США, которая специализировалась на генетических исследованиях останков солдат, павших во вьетнамской войне. Код и аномалия были вновь подтверждены. Теперь можно было говорить о том, что реальная вероятность совпадения найденного с Романовыми уже не 98,6, а 99,99999999 процента.

Иные экспертизы, проводившиеся с помощью компьютера, установили тождество предполагаемых Останков Романовых по признакам пола и роста. Было проведено также фотосовмещение черепов методом наложения. В частности — многократное пробное совмещение черепов сестер с прижизненными фотографиями в соответствующем масштабе; сестры похожи, и тем не менее удалось с весьма большой точностью установить принадлежность каждого черепа. Эксперт Сергей Никитин провел по методу Герасимова скульптурную реконструкцию этих черепов, превратив каждый из них в портретную скульптуру. Результат получился блестящий, сходство было поразительным!

Таким образом, если к 99,99999999 % генетической экспертизы добавить результаты прочих экспертиз, то вполне можно утверждать, что достоверность Останков Романовых приобретает значение абсолютное. То есть,другими словами, что ошибка исключена.

Что касается доктора Боткина, повара Харитонова, лакея Труппа, горничной Демидовой, — то и их черепа прошли соответствующее фотосовмещение. И хотя генетической экспертизы в этом случае не проводилось, однако вся совокупность обстоятельств, связанных с гибелью Труппа, Демидовой, Харитонова и Боткина, с нахождением их останков вместе с Останками Царской Семьи, с экспертными данными, тоже свидетельствует непреложно о том, что «подмены» здесь быть не могло. В любом расследовании есть внутренняя логика, ее возникновение и развитие — до окончательного результата — подчинено сопряжению непременно всех обстоятельств гибели, всех без исключения. И это позволяет утверждать категорически: доктор и слуги — это тоже подлинные останки, отнюдь не артефакт!

4

К сожалению, эти единодушные заключения экспертов устроили далеко не всех. В прессе появились яростные опровержения. Глава «Союза православных братств» Осипов объявил в газете, что я и Авдонин возили Останки заграницу, в заплечных мешках. Это означало (с точки зрения г-на Осипова), что там, заграницей, подлинные (или подставные?) останки мы продали, а взамен получили Бог весть что, чем и одурачили общественность. Откуда г-н Осипов и уважаемая газета все это взяли — оставляю на их совести.

Ленинградская комсомольская газета заявила, что в яме Поросенкова лога я искал драгоценности Царской Семьи — по заданию Н. А. Щелокова, министра Внутренних дел. Как всегда — никаких, разумеется, доказательств. Но на этой теме я должен остановиться чуть подробнее.

Известно, что Щелоков покончил с собой, проиграв в столкновении со всесильным руководителем КГБ Андроповым. Щелокова обвиняли и до сих пор обвиняют во всех смертных грехах. Что сказать?.. Человеческая зависть и злоба по отношению к сильным мира сего традиционна. Доброе слово говорится редко. Естественно, я не проводил следствия, которое уличило бы или, наоборот, освободило Николая Анисимовича от обвинений. Но я исхожу из того, что домыслы и сплетни, досужие россказни с оттенком помойки — это удел свиней, а не людей. Никто и никогда не доказал, — в судебном порядке, во всяком случае, — что Щелоков в чем-то и когда-либо преступил Закон. Поэтому я могу исходить только из собственных ощущений, наблюдений и известных мне фактов.

[…] А между тем фраза Щелокова, некогда произнесенная — перед моей поездкой в Свердловск, — свидетельствует о такой глубине этого человека, какая никому из фарисеев и саддукеев со Старой площади и не снилась.

Да, после встречи с Авдониным, когда совместное наше решение было принято всерьез, я понял, что без Щелокова всей нашей затее — грош цена. И действительно решил обратиться к министру. Я объяснил свой интерес к проблематике революции, гражданской войны и конкретно к Романовым «интересом к становлению советской милиции».

Думаю, что Щелоков все мгновенно понял. Но он — так же, как и я, — тему Романовых (за исключением той фразы) никогда в наших разговорах не затрагивал. И не задавал никаких вопросов. Это была некая странная игра, когда понимается много больше, нежели сказано; когда собеседники ничего не говорят по существу проблемы, но знают, что суть отнюдь не в поверхностных, ничего не значащих словах...

[…] Щелоков подписывал мне письма в спецхраны, в библиотеки и в архивы, отдавал распоряжения о выдаче карт и схем. Конечно, я могу только предполагать, что именно побудило члена ЦК КПСС, друга Л. И. Брежнева совершать все эти поступки. Но мне представляется, что Щелоков был в руководстве страны (и в Системе как таковой) одним из тех немногих, кто реально оценивал положение и видел, куда идет страна. Он знал ее историю и способен был извлекать из нее уроки.

[…] В конце 1997 года телекомпания НТВ пригласила меня в программу «Герой дня», это произошло в связи с возвращением в Россию архива следователя Н. А. Соколова. После программы мне позвонила дочь Н. А. Щелокова, Ирина Николаевна, и рассказала, что еще в 1978 году (думаю, что на самом деле — в 1979) отец заметил как-то за вечерним чаем: «Гелий нашел Романовых». […] Министр сделал правильный вывод. Но, слава Богу, сообщил о нем только своим близким. И только потому, я думаю, суровой руки карающего органа пролетарской диктатуры мне и удалось избежать...

[…]

5

Удивительно яркое воспоминание, оно не покинет меня до конца дней: 1978 год, мы впервые приходим с А. Авдониным в урочище Четырех братьев целенаправленно и осознанно, вооруженные добытым историческим знанием. Полтора года провел я в архивах, в Спецхране. Делал выписки, перерисовывал схемы, изучал фотографии и мемуары. Со всем этим сразу же, разумеется, был ознакомлен и Александр Николаевич, который в течение этих полутора лет тоже, естественно, не сидел, сложа руки. Но поскольку и «Открытая шахта», и яма в логу были найдены именно по документам Спецхрана и архивов, могу предположить, что собственными достоверными сведениями о месте «захоронения» Авдонин, вопреки его сегодняшним утверждениям, к тому времени никак не располагал.

...И вот прохладный летний день, высокие, по пояс, папоротники хрустят под ногами, мы медленно движемся в сторону засыпанных шахтных стволов. Среди них где-то здесь и «Открытая», главная. Идем медленно, под ногами две глубокие, уходящие в гущу леса, заросшие травой колеи. И вдруг — догадка: уж не след ли это от грузовиков следователя Соколова? Ведь в эти места вряд ли кто приезжал после Соколова...

Но, с другой стороны, прошло полвека, — как могли сохраниться такие колеи с тех времен? Не более ли позднего они происхождения?

И тут я натыкаюсь взглядом на огромную ель. Высокое, могучее дерево. Невольно любуюсь им. Но тут же возникает ощущение: что-то здесь не так... Не так, хотя не могу понять — что именно. И — вот оно!.. Теперь понятно: ель выросла посередине колеи! Значит...

Значит этот круг ада действительно остался неприкосновенным...

«Открытую» находим легко, место точно соответствует описаниям Дитерихса. Видна обкладка из бревен — ее поставили рабочие Соколова, чтобы укрепить попорченный взрывом гранаты ствол.

Столь же легко находим мы и не тронутую Соколовым часть площадки у шахты. Саша — опытный человек, отличить «материковый» грунт от «перекопанного» для него не составляет особого труда.

И вот — пуговица с двуглавым орлом, золоченая, закопченная, насто-ящая...

Пуговицы от белья...

Гильза от винтовки «ремингтон»...

Медные монетки (такие всегда таскал в карманах Наследник)...

Осколки флакона от духов...

[…] Это еще одно прикосновение. И еще одна ступень, еще один нелегкий шаг в начавшемся для меня полтора года назад собственном моем «сошествии во ад». Во ад моего и моей страны прошлого...

...И мнится мне, тревожно и странно, что вывернет сейчас из гущи деревьев грузовик с солдатами и рабочими Соколова и поведут они начатую траншею дальше, дальше — с искренней надеждой, что вот, сейчас...

Этой надежде не суждено было сбыться. Николай Алексеевич Соколов оставался все-таки человеком Серебряного века. Он привык к почтительному «вы», «ваше высокородие», он бывал в театрах, столичных в том числе, он читал Блока и Северянина. И потому был, наверное, убежден: спрятать тела — значит зарыть их далеко-далеко в стороне от глаз людских. Спрятать. Правда, распутывая следы палачей, ему пришлось, в конце концов, допустить куда более страшное: тела разрубили и сожгли Но чтобы просто швырнуть их в проезжую дорогу? И тут же и зарыть, завалить шпалами?..

Это мы, наследники революционной воли и разума, способны допустить всякое. И ищем, исходя из собственного воспитания и образования. У нас нет иллюзий: мы дети скорбно-омерзительного века «дрянных людей». Эта классификация — «дурные» (еще способные исправиться) и «дрянные», гиблые — принадлежит Н. Г. Чернышевскому. Я с нею согласен...

6

Тысяча девятьсот девяносто третий год. Возбуждено уголовное дело по факту обнаружения Останков. Назначена, «наряжена» Государственная комиссия по идентификации Останков. Мне звонит следователь Владимир Николаевич Соловьев, огорченно говорит, что ему не удалось «продвинуть» меня в комиссию. Прошел Авдонин, Э. Радзинский, еще кто-то, а вот аз грешный — увы.

Как могу, утешаю и Соловьева, и себя. Хотя в общем-то мне не обидно. Я отношусь к власти и к ее назначениям без всякого пиетета. Но я понимаю: Соловьеву со мною легче общаться, нежели с Авдониным. Мы люди одной профессии.

И еще: мои высказывания по адресу власти, мои выступления с упреками и почти прозрачными обвинениями по поводу Б. Н. Ельцина, мое кино о Колчаке и об убийстве Семьи, — его видел Предтелерадио коммунист, член комиссии Брагин, кто-то из окружения Ельцина... Понятно, с их точки зрения, мне просто незачем «заседать» в Белом доме, ничего, кроме дополнительной головной боли не возникнет. Ведь работа комиссии изначально и полностью предопределена жесткими рамками руководящих указаний. Ну, например: можете ли вы объяснить, почему следователь даже не поставил перед собою задачи расследовать роль тех, кто вдохновил, организовал и совершил убийство? Да, формально все верно: предполагаемые обвиняемые давно исчезли с лица земли, и Закон запрещает возбуждать в таких случаях против них уголовное дело. Но разве не могла Комиссия — в виду исключительного характера обстоятельств гибели Семьи и ее людей — обратиться в Конституционный суд или в Верховный — с просьбой и предложением признать это убийство преступлением против человечества (человечности)!И тогда срока давности нет!..

Но следователю дали понять, что все это без надобности... Ведь президент, победив в 1991-м, в 93-м не призвал к ответу коммунистов и прочих, не издал соответствующих законов, все спустил на тормозах. И это понятно. Ибо власть предержащая с 1991 года играет, образно говоря, в одной футбольной команде с коммунистами. Только власть — правая часть этой команды, а коммунисты — левая. Хоть бы вспомнили: прежде чем объединяться в «одну семью», прежде чем вопить о «мире и согласии», — надобно сначала «разъединиться», как их же великий Ленин им же и заповедал. Сначала всем сестрам по серьгам, а уж потом — ради Бога...

Один раз мне все же довелось побывать на Комиссии. Типическое заседание какого-нибудь совисполкома, разве что квартиры не распределяют. Эксперт Никитин представил удивительную работу: ошеломляюще достоверно сделанные головы Убиенных, реконструированные по методу Герасимова по сохранившимся черепам. Шумок, разговоры. И, в сущности, — ноль внимания. Кто-то из руководства просит предкомиссии Ярова наградить группу экспертов за хорошо проделанную работу. Всё как всегда...

Заходит разговор о месте погребения. Уже все решено: Екатерининский придел Петропавловского собора. Показываются таблицы, картинки...

Спрашиваю: «А почему не склеп, который приказал подготовить для себя и членов Семьи Государь в 1907 году, в Главном нефе собора, напротив могилы Петра I?».

— А... куда слуг? Надо же всех вместе?

— Склеп можно расширить. И даже оставить место для двух не найденных пока тел.

Яров обрывает: «Хватит!»

В тот момент я еще не понимаю, что решение захоронить как бы и в соборе, но в то же время и не совсем, — оно принципиально, это решение. Оно «снижает» уровень похорон и, стало быть, должно снизить уровень «раздражения в обществе»...

Весною 1998 года состоялось решение Государственной комиссии по идентификации Останков (под председательством Б. Е. Немцова; Ю. Ф. Яров был первым председателем Комиссии и свое дело до конца не довел). Оно заключалось в следующем: Останки признать подлинными. Захоронить их в восьмидесятую годовщину убийства, 17 июля 1998 года в Петропавловской крепости.

...И вот первые «общественные» слушания — заседание в Гербовом зале Государственной Думы. Встреча членов Комиссии с «православной общественностью». Долгий, совершенно бесплодный разговор, попытки следователя и членов Комиссии «образумить» оппонентов обречены изначально. Оппоненты: член Думы Д. Рагозин, профессор Попов (он проводил экспертизу зубов и остался в убеждении, что «не все чисто», почему — попробуй догадайся), историк Беляев (он принадлежит к числу официальных историографов Патриархии). И великое множество других, имена коих Господи веси. Все они выступают яростно, непримиримо, бескомпромиссно. Позже, по ТВ, скульптор Клыков (на этой встрече он молчал) скажет на крупном плане: «Для нас это не те останки!» Злые выкрики, враждебность, гнев...

Математически неопровержимые результаты экспертизы?

Да зачем они нужны, если и так всем заранее все уже известно? И уже выработаны «концепции», которым не страшны никакие экспертизы...

Постепенно вырисовываются и контуры этих «концепций»:

1. Соколов неопровержимо доказал (!), что все тела уничтожены без остатка. И это означает, что никто, никогда и ни при каких условиях найти «останки» Романовых не мог. Посему — все разговоры о «находке» — провокация.

2. Спустя несколько лет, где-то в году 1922-м, ГПУ «остроумно» расстреляло девять человек и положило под шпалы в Поросенковом логу — так, на всякий случай. Почему девять? Да потому, что Юровский сказал, что два тела сжег в стороне и закопал то, что осталось.

3. С другой стороны, Романовы остались живы, их отдали кайзеру, а взамен получили паровозы-пароходы, трактора и уменьшение контрибуции по Брестскому миру. С кайзером договорились: союз меча и орала! Тайна для всех! Даже преемники должны молчать!

Что ж... Можно предположить (в этом случае), что Романовы тихо и скромно жили в нацистской Германии, вплоть до прихода советских войск. А потом, видимо, крестьянствовали на просторах родной страны.

Какие добрые большевики! Как все славно и даже мило... А главное — почему бы и невозможно? Ведь настоящие-то трупы, как изо всех сил внушают миру иные представители нашей «православной общественности», не обнаружены. А раз не обнаружены, то, может, и в самом деле никакого убийства и в помине не было?.. И не так уж, стало быть, плохи большевики, как их малюют?..

Да, но члены Священного Синода во главе с патриархом Всея Руси версию об оставленных в живых и обмененных на трактора Романовых не разделяют. Панихиду по убиенной Царской Семье служили 17 июля во всех церквах. Они не хотят только признавать (пытаясь опереться в этом на Соколова) подлинными именно эти, «екатеринбургские кости».

Но хотя позиция («концепция») как будто бы другая, результат сходный. И на недоуменный вопрос: кому, в конце концов, это выгодно? — приходится дать тот же ответ.

Действительно, если Высшая Церковная Власть вопреки всем фактам продолжает упрямо «не верить», что останки принадлежат Романовым и Их людям, это может означать только одно: раздрай в обществе будет не уменьшаться, а увеличиваться. Ибо «мудрая», как нас заверяют, «осторожность» Церкви, не желающей признать Останки подлинными и хоронить их как Останки Царской Семьи, способна порадовать лишь самые темные и косные слои общества, воспитанные в традиционной ненависти к «Николаю Кровавому» и вообще ко всему «царскому». А тем самым — лишь еще сильнее разогреть их агрессивный энтузиазм, их готовность к противостоянию всему остальному обществу в любых, самых крайних формах, на чем, как известно, как раз и жаждут вновь въехать во власть наследники большевистских палачей, до сих пор не отказавшиеся от их идеологии...

Что, разве не так?..

А нам еще говорят о вере. Будто все дело именно и только в ней. Что наука-де наукой, а вера — это нечто другое, и никакая наука ей не указ...

Но при чем здесь вера, когда перед нами чистой воды земная прагматика? […] К тому же и с Митрополитом Виталием, главой Русской Православной Церкви заграницей, придется как-то «определяться». Ведь эта Церковь канонизировала Романовых. И признать подлинность Их Останков — это значит сразу же встать перед необходимостью немедленно выразить какое-то свое отношение и к этой канонизации. Хоронить их просто как Останки Царя и Его Семьи — значит, не признавать их мощами. Определить же дальнейшую судьбу Останков как судьбу мощей — значит, признать и правильность канонизации, совершенной Церковью, которую до сих пор мы так и не признали. Сделать вид (поскольку непризнанную Церковь можно как бы и не замечать), что никакой канонизации тоже как бы и не было? И заново, самим, провести ее?..

Б-р-р-р — мороз по коже…

[…]

Восемьдесят лет мы живем во лжи — слева, справа, сверху и снизу...

7

Стюардесса объявляет: «Через несколько минут наш самолет совершит посадку...»

И — вот он, город Екатеринбург-Свердловск. «Цареубийск», как называет его следователь Владимир Николаевич Соловьев.

Слева небо высокое и голубое. Справа и над нами — чернее сажи. Молнии разрезают эту сажу короткими вспышками, ужасающе грохочет гром, и обильный дождь обрушивается на нас...

Через час Соловьев расскажет нам (уже в гостинице) о том, что порывы ветра едва не выбили стекла в городском морге — в тот момент, когда Останки Романовых и Их людей укладывали в гробы-ковчежцы.

— Я положил Императрице и Государю серебряные тельные кресты... — Соловьев печально улыбается.

И все бы хорошо... Но ведь — ковчежцы... Это понятие соотносится — прежде всего — с мощами. Но для того, чтобы все было воистину, требуются определенные священнодействия Церкви. А их нет.

Тогда почему, откуда возникли эти весьма укороченные (едва ли один метр) гробики[6]?

Здесь два момента. Первый заключается в том, что власть пожелала «как можно скромнее» похоронить Романовых и Их людей. Пышные похороны, по статусу, могли бы «обострить отношения в обществе». Пышные концерты на Красной площади, праздники, фейерверки и роскошные приемы в полунищей стране не могут, а вот похороны последнего российского Государя, бессудно убитого безбожной властью, — «могли бы».

Но таково мнение Патриархии, и это мнение — к сожалению — разделила власть предержащая.

Второй момент — отчасти некое продолжение первого. Во исполнение замысла о скромности решено было хоронить не в склепе, сделанном по приказу Государя в главном нефе Петропавловского собора, а в Екатерининском приделе.

Ирония истории… Убили Семью и людей в комнате размером тридцать квадратных метров. А хоронить решили в «комнате» размером тридцать пять квадратных метров. В эту «комнату» гробы нормального размера не поместятся. Тесно было убиваемым в последние мгновения, тесновато будет убиенным после погребения. Воздуху мало…

В Екатеринбург приехал Дмитрий Романов. Я не знаю, чей он правнук, но это неважно. Один из Романовых все же приехал на место цареубийства, и это заслуживает величайшего уважения и сочувствия.

Пятнадцатого июля 1998 года. Я стою на ровном месте напротив церкви Вознесения. Некогда здесь находился Дом Особого назначения, Ипатьевский дом… Сейчас — молебная площадка, часовня. При мне устанавливают чугунный крест на гранитном основании. Надпись: «Поклонись, Россия…»

И вот — храм. Он восстановлен. Его кресты и купола видели в свои последние дни Романовы: иногда в жару замазанные известкой окна дозволялось приоткрывать.

Алтарная стена, иконостас — все сделано очень и очень пристойно, с любовью и мастерством. Главное: на солее девять черных постаментов. Гробов-ковчежцев нет, но перехватывает дыхание и душат слезы. Но ведь так и должно быть? Я не сомневаюсь в этом и слез не стыжусь.

Шестнадцатого июля 1998 года. […] Скоро отправляться нам всем в аэро-порт: Останки отбывают в Санкт-Петербург…

Подъезжаем к храму по боковой улице. Внизу, на проспекте Карла Либкнехта — тысячи людей. Они здесь с самого утра, в 7.00 всех горожан допустили к Останкам, попрощаться. И теперь люди не расходятся, ждут окончания предпоследнего акта Трагедии. Милиция, охрана, должностные лица… Мы входим в церковь Вознесения Христова; здесь людно, видны монахини, монахи, какие-то люди стоят плотной толпой у солеи; я позади, видно плохо, но успеваю рассмотреть гроб Государя со штандартом на крышке и кавалерийской обнаженной шпагой. Такой же гроб, тоже со штандартом — Государыни Императрицы.

Служат литию (панихиду служили с утра). И вот — главное: распев «Во блаженном успении…» Жду, затаив дыхание. Знаю: Святейший распорядился категорически: не оглашать имен. Не оглашать! Но я все еще надеюсь на чудо.

Чуда не происходит. «Во блаженном успении ве-е-чный покой подаждь, Господи, убиенным рабам Твоим… имена же их Ты веси…»

Вот и всё. Стоят гробы с Останками Мучеников. На заднем скосе каждой крышки табличка с именем, датами…

Ну и что? Это все написала власть светская. А мы, как известно, сами по себе. И мы «не верим», что Останки — «подлинные». Не верим, потому что… «чуда» нет, еще чего-то… […]

Мимо гробов с Останками медленно движется вереница людей. Я вижу совсем юных девушек, я слышу, как они произносят, давясь рыданиями: «Простите нас...», «Простите...» Упал на колени и прикоснулся лбом к полу молодой человек: «Мы виноваты, простите нас...»

Люди плачут, они все понимают сейчас, эти люди, к ним пришло прозрение и очищение, наконец-то, и слава Господу...

Я с грустью думаю о том, что не пришлось — в последний раз — увидеть и прикоснуться к Останкам Мучеников. Слишком поздно сел самолет.

Мы едем в аэропорт. Здесь гробы погрузят в ИЛ-76.

Достойная церемония прощания. Почетный караул, странная, никогда прежде не слышанная мною музыка: трубы, флейты, бесконечный мелодический повтор, он рвет душу и заставляет сжиматься сердце. Это Военно-траурный марш 1908 года. Губернатор Россель говорит, что в Петербург не поедет. Незачем. Что ж... Я почему-то не сужу его. Я даже... сопереживаю ему. Что бы он ни говорил прежде и что бы ни сделал, — сейчас момент Истины. Россель не был врагом Останков, он не был Их противником, он все сделал для того, чтобы финал состоялся. Он часто ошибался, часто делал не то, что следовало делать, но не по злу, не по глупости, а только по одной лишь дурной традиции. Так получилось, и Бог ему судья.

8

Петербург, аэропорт. Наш ТУ-154 садится первым. Стоит почетный караул, на древке трехцветного знамени Императорский орел и черная лента: «1918 – 1998». На левом фланге два офицера Шотландского полка и волынщик в традиционной армейской форме — дань Британской Короны...

Садится и подруливает ИЛ-76. Звучит та же мелодия, только теперь подстраиваются к ней и сливаются с нею звуки волынки. Солдаты вскидывают винтовки, офицеры — шашки. Служители в черном выносят гробы поочередно, один за одним. Первыми — слуг, потом — великих княжон, за ними — Государя и Императрицы. Каждый гроб устанавливается на черный постамент. Затем его снимают и несут вдоль шеренги караула майоры Российской армии (отрекся Государь, отрекся, увы, и потому — майоры. Не отрекся бы — полковники бы несли) — до следующего постамента, в конце шеренги. И там снимают этот гроб с черного покрова служители и грузят в погребальные автомобили-катафалки.

Романовы. Их много, Я вижу их побелевшие растерянные лица...

Лицо князя Дмитрия...

Кортеж трогается и, промчавшись по пригородной магистрали, въез-жает в город, на Московский проспект...

[…] В небе сопровождающий вертолет. Он следит за тем, что впереди. Эксцессы возможны, ведь и в Петербурге (как и в Москве, как и по всей России) многие убеждены, что не Царские это Останки. Звучат предупреж-дения: не позволим, остановим, взорвем Собор...

Но посылает Господь утешение. Великое. Разрешающее. Отпускающее. Тысячи, десятки тысяч людей на тротуарах. Они по всему пути, по всему. Они стоят молча, не видно улыбок, не видно движения губ — молчат все. Лица суровы, печальны, они провожают глазами кортеж черных автомобилей, они сопереживают, они раскаиваются, они просят у Господа прощения — «за наш великий, общий грех...»

Это — утешает. Еще не все потеряно. Господь сказал о том, что и один праведник искупит целый народ. Сейчас они все, все стоящие здесь — праведники, они чисты душою и сердцем, и я произношу мысленно: «Господи, помилуй нас всех, помилуй и прости»...

У Зимнего дворца кортеж замедляет свой бег, теперь медленно, очень медленно, это последняя дань Убиенным; проезжаем мимо окна второго этажа северозападного ризалита. На стекле в 1902 году написала Александра Федоровна бриллиантовым перстнем: «Никки здесь смотрел на гусар». Сейчас он, Никки, проезжает мимо окна, мимо своих раскаявшихся (здесь только раскаявшиеся, других нет) подданных...

У крепости толпы. Люди замерли, они, наверное, еще не верят, не уверены: неужели — свершилось? Неужели заканчивается история мести, низости, террора и бесконечно длящегося кровопролития? Это так, хочется верить в это — вопреки всему и несмотря ни на что.

И снова несут гробы, и снова играет пронизывающая мозг и сердце музыка.

Гробы вносят в храм Петра и Павла и устанавливают на скромные постаменты в центре главного нефа, как и положено. Ни шатра над гробами, ни полога, ничего. Что ж... Я уже не сужу — никого и ничего. На все воля Божия...

Только вот служителей Божьих нет. Ни одного. Нет совсем. Только хор. Светский. Он поет проникновенно, с чувством, но ведь должен быть церковный хор. Такой же, какой был в храме Вознесения в Екатеринбурге.

Семнадцатое июля 1998 года. Наш автобус идет последним, через мост Иоанновский мы переходим пешком, меры безопасности беспрецедентны. Повсюду крепкие люди в штатском — служба охраны, двое магнитных ворот у моста, сложности даже в маршруте: еще вчера можно было идти по главной дороге, сегодня почему-то заставляют обогнуть эту дорогу, обойти кругом и выйти к собору сбоку, почти от Трубецкого бастиона. Строжайшая проверка при входе в собор, приглашения черного цвета отменены в связи с предстоящим появлением президента. Слава Богу, у нас у всех оранжевые...

Президент...

Его позиция, недавняя, в фарватере патриаршей, вызывала у меня недоумение, огорчение и, каюсь, гнев. Ладно, думал я, у патриарха есть проблемы, которые создали его предшественники, советвласть и он сам. Какие проблемы у господина президента? Остаться «над обществом», которое разделилось в связи с предстоящим захоронением? Это не позиция. Это полное ее отсутствие. Патриарх — ради Бога — пусть убежденно считает, что поступает «во благо». Но президент светского — смею думать, не фундаменталистского — государства обязан иметь свое просвещенное мнение...

Мне говорили: он непредсказуем.

Я отвечал: непредсказуемость — дурная черта плохо воспитанного человека. Глава государства на оную права не имеет.

Мне говорили: он приедет.

Я не верил. Не верил и все.

Я ошибся.

Президент победил себя, предрассудки, нелепую псевдозависимость от мнения, увы, не служителя Господня, но трижды политика и только. Это победа президента и горестно-неизбывное поражение Церкви нашей...

Он вошел в храм после того, как, теснясь, заполнили главный неф все те, кто «чего изволите» соделали своей утренней и вечерней «молитвой». Следом вошел председатель Государственной комиссии Б. Е. Немцов. Но первым продефилировал по храму пресс-секретарь Ястржембский. Появился и тот, кто подвиг Бориса Николаевича: академик Дмитрий Сергеевич Лихачев.

Президент произнес слова. Подобных я прежде никогда от него не слышал. Ельцин прямо обвинил кровавую прежнюю власть в зверском истреблении собственного народа и, прежде всего, ни в чем не повинных Романовых, их слуг и приближенных. Ельцин сказал о том, что убийством не достигается ровным счетом ничего, он сказал, что в гибели Государей наших последних виновны мы все.

Он говорил нервно, неровно, тяжело, это была мучительная речь, трудная, но светлая и прекрасная. Я поверил в искренность президента сейчас, здесь, в этом храме, у этих Останков. Я надеюсь, что веяния и влияния не изменят этой выстраданной над телами мучеников позиции.

Служили панихиду. Долго. Многим трудно было стоять, ибо утрачена привычка. И вот снова: «...имена же их ты, Господи, веси». И мгновенное ощущение, нехорошее, злое: отделались отцы... Исполнили приказ неправедный...

...Последний путь, в придел святой Екатерины. Первыми несут гробы слуг, потом княжон, последними — Государыни и Государя. Гремит артиллерийский салют. 19 залпов. Губернатору Яковлеву «знатоки» объяснили: раз-де отрекся — то не Царь, только Великий князь. Царю — 21 залп, а отрекшемуся...

Некогда поэт сказал:

Так храм оставленный — всё храм,

кумир поверженный — всё Бог.

Но это — поэт, разговаривавший с Богом. Земным же управителям не ведомо, что Помазанник Божий остается таковым вечно.

Бог с ними со всеми... Теперь уже не в этом дело.

[…] Рядом с президентом идет Наина Иосифовна в черном кружевном платке, с белым лицом, быстрым шагом. Президент смотрит на присутствую-щих, она — прямо перед собой, и возникает впечатление, что она не видит ни-че-го. Только отверстые двери придела, венки на стене, доски с надписями, иконы и гробовой «холм» из досок, имитирующих мрамор.

Говорят, что так всегда и было: сначала надгробия делались временными.

Но ведь так хотелось, чтобы мы, раскаявшиеся, сделали не так, как преж-де. А сразу и навсегда. […]

...Потом был поминальный обед в главном зале Этнографического музея (не в Зимнем дворце, жаль, ибо в нем помянуть Их было бы — и от души, и от сердца, и вполне уместно). Суетно, шумно, я даже не услышал слов о «вечной памяти», но все встали, и я понял, что слова эти все же произнесены. Но священнослужителей не было. Ни одного.

Грешен: рассказывая об этих последних днях, я ни слова не написал об Александре Николаевиче Авдонине. Он внес очень весомый вклад в открытие Останков, это — правда. Но правда состоит и в том, что после 1991 года по нарастающей стало казаться моему бывшему другу и сотоварищу, что главным в этой истории было величественное и могущественное «Я» — его «я», А. Н. Авдонина. Я никогда, ни разу, не возражал и ничего не опровергал. Я не считал возможным делать это над костями Умученных. Теперь — над Их могилой

[…] Я знаю: Господь испытывает сердца. Кто-то выдерживает это испытание, кто-то нет. На все воля Божия, но следует помнить, что земное — проходит, это неизбежно, Господь же знает все...

Вечная память Вам, убиенные несправедливо, нелепо и страшно, рабы Божии. Вас истребила бесчеловечная, хамская власть, коей не будет прощения и сострадания до конца времен. Покойтесь с миром, Николай и Александра, Ольга, Татиана, Анастасия, Евгений, Иоанн, Алексий (Алоизий), Анна...

Во блаженном успении Вы получили и вечный покой и прощение грехов вольных и невольных, и Ваше есть Царствие Небесное.

Молите Бога о нас.

1998, № 3 (97)

Авторский P. S. 2011-го года

…Там, где некогда была Ганина Яма, — строения и храм РПЦ. Священно-служители не признают Останков, обнаруженных в Поросенковом логу. Они говорят: Останки здесь, в Ганиной яме. Храм дважды горел. Для РПЦ это, видимо, ничего не значит…

На чем стоим — на том стоим…

А на том месте, где был дом Ипатьева, РПЦ поставила храм. Увы — с трагической ошибкой: расстрельная комната осталась в стороне. В Поросенковом логу поставили Крест.

И — самое важное: Екатеринбургский историк-краевед В. В. Шитов, его сподвижники А. Е. Григорьев, Н. Б. Неуймин, Л. Г. Вохмяков 2 августа 2007 года всё в том же Поросенковом логу недалеко от места основного захоронения обнаружили сожженные кости.

В. Н. Соловьев провел необходимые экспертизы. Неопровержимо доказано, что эти останки принадлежат Марии Николаевне и Алексею Николаевичу.

Пока эти Останки помещены на хранение в Государственный архив.

Надежда на достойное захоронение в Петропавловском соборе не утрачена.

[1] Подробнее с этими фактами можно ознакомиться по книгам: Соколов Н. Убийство Царской Семьи. М., 1990; Дитерихс М. Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых. М., 1991; Рябов Г. Как это было. Романовы, сокрытие тел, поиск, последствия. М., 1998.

[2] В 1978 году Касвинов опубликовал несколько более уточненный рассказ, из которого следовало, что все трупы убиенных сложили в поленницу вперемежку с дровами и сожгли, а «когда костер догорел, останки зарыли в болоте» (Касвинов М. Двадцать три ступени вниз. М., 1978. С. 493). Но все эти уточнения 1978 года ни Авдонин, ни я в 1976 году, когда мы решили начать поиск, знать, естественно, не могли. А даже если бы и знали, ничего они нам не дали бы, — как и указания Быкова. «Болото», в котором захоронили оставшееся после сожжения?.. Но таких болот в тайге Урала и вокруг Екатеринбурга и даже в урочище Четырех братьев — множество.

[3] Так называемая Записка Юровского была опубликована в журнале «Источник» (приложение к журналу «Родина») — пробный нулевой номер, 1993 (Ред.).

[4] Эти знаки выглядят так:

[5] Энель не приводит не только сколько-нибудь убедительных, но даже и вообще никаких доказательств своей расшифровки. Нет таблиц, анализа и проч.

[6] Внешний гроб сделан из кавказского дуба. Внутренний – из меди. Вес – 120 кг. Каждый несли по четыре офицера, это тяжело. Но шестеро нести не могут: тесно.

Источник:

https://ura.news/articles/1036...

http://itexts.net/avtor-geliy-...

http://magazines.russ.ru/conti...