В ЕС готовится восстание, которое сомнёт Брюссель. Орбан устал терпеть

Европа разрушается и умирает, пишет венгерское издание The American Conservative. Брюссель насаждает тоталитарную либеральную риторику, задавливая последние альтернативные мнения, а насыщение континента мигрантами-мусульманами вызывает множество социальных проблем. Апогей этого масштабного кризиса уже не за горами.

Мюнхен зимой — печальное зрелище, не чета привычным солнечным открыткам с пышнотелыми официантками в национальных костюмах, разносящими пиво. Аэропорт находится довольно далеко от отеля Bayerischer Hof (“Баварский двор”), где в 2025 году прошла 61-я Мюнхенская конференция по безопасности. В историю она вошла официальным признанием многополярности и объявленным сдвигом в генеральной стратегии мирового гегемона.

Несколькими днями ранее министр обороны Пит Хегсет заявил, что США будут стремиться переложить бремя обычного сдерживания на плечи европейцев, а дни бесконтрольного расширения НАТО миновали. Вскоре после этого европейские лидеры на элитнейшем форуме в области национальной безопасности выслушали лекцию американского вице-президента о том, что их институты все больше напоминают советские. Сразу после этого украинский президент, в очередной раз возомнив себя этаким крестоносцем, попытался парадоксальным образом сплотить континентальную Европу против Америки. Он призвал к созданию европейской армии для изгнания “иноземных захватчиков” с континента и заявил, что на смену США в европейском альянсе должна прийти Украина.

Затем США провели отдельную встречу с Россией по мирному урегулированию и предложили превратить Украину в этакую современную версию Бельгийского Конго — украинцы сдадут США свои полезные ископаемые, а те, в свою очередь милостиво позволят им добиваться гарантий безопасности от Европы. В Германии прошли выборы, и новый канцлер Фридрих Мерц выступил за трехстороннее ядерное соглашение с Великобританией и Францией, вторя призывам к созданию европейской армии. Некоторые чрезмерно возбудимые деятели в соцсетях услыхали в этом отголоски европейской империи. Вернулись не только разговоры об империализме — но и он сам, причем насколько стремительно, что могло показаться, будто магнитные полюса Земли сдвинулись всего за одну ночь.

За рулем такси из отеля до Мюнхенской конференции оказалась женщина преклонного возраста с невротическими жестами. Ее английский живо напомнил мне фрау Лейхтаг из “Касабланки” в исполнении Ильки Грюнинг. Мы проехали Фрауэнкирхе — Собор Пресвятой Девы Марии. Ее окружила толпа балканских женщин в никабах, переходивших дорогу большими группами, презрев красный свет. Я спросил ее через Google Translate, что она думает об Алисе Вайдель и росте популярности “Альтернативы для Германии”. Поначалу она меня не поняла, но потом объяснила, что ее страна изменилась до неузнаваемости, что они с мужем проработали больше сорока лет, но толком ничего от государства не получили. После дальнейшего расспросов она упомянула, что если турецкая диаспора худо-бедно работает и в целом “европеизировалась”, то албанцы, румыны и украинцы лишь слетаются на “халяву”, и что в качестве решительного протеста она планирует проголосовать за Христианско-социальный союз. “Альтернатива”, несмотря на недавний рост, перестала развиваться. Инакомыслящая Германия остается политически расколотой, однако большинство правых не горят желанием голосовать за “сверхпруссаков”, которые выступают против НАТО и в глубине души, быть может, считают США оккупантами.

У входа в Bayerischer Hof, окруженный растерянными молодыми полицейскими обоих полов, свезенных на Мюнхенскую конференцию по безопасности со всей Германии, по какой-то неизвестной причине стоял импровизированный мемориал из открыток с Майклом Джексоном. Это квинтэссенция немецкого консерватизма, застрявшего в безмятежных 1980-х и светящегося отраженным сиянием Рейгана и под чарующие звуки песни Send Me an Angel (“Ниспошли мне ангела”) группы Scorpions. Все на месте, кроме одного. Будь у Германии войска образца конца 1980-х — хотя бы 12 дивизий — нам бы не пришлось рассуждать о трансатлантическом разломе. При всей показной суровой риторике и американцы, и немцы чуют нутром, что “особые отношения” сложились отнюдь не с Великобританией и даже не с Францией, а с Германией. Берлин — вот главный трофей гегемонистских устремлений Америки. Доколе у США будет податливый и охочий партнер в Средней Европе, европейская политика будет подчинена американской торговле и безопасности. Эта страна — Германия: инстинктивно проамериканская, в отличие от британцев, и без стремления французов к верховенству Европы. Кроме того, в отличие от бывших советских государств, немцы благоразумны и не подвержены этническому национализму.

Основная часть НАТО для США ни в коем случае не “множитель силы”. На самом деле ни Бельгия, ни Литва Америке не нужны. Чем больше стран в альянсе, тем меньше относительное влияние гегемона — и тем больше нянек у демократического дитяти. Германия же, с ее квалифицированной рабочей силой и цельной производственной базой, — двигатель Европы. Кроме того, Германия настороженнее других европейцев воспринимает перемены, начавшиеся в США с 2016 года, — даже при том, что ее внешнеполитические интересы и меркантильные инстинкты связаны с Трампом гораздо прочнее, чем с Джо Байденом или Хиллари Клинтон.

Пожалуй, заметнее всего это проявилось в реакции на речь вице-президента Джей Ди Вэнса на конференции. За несколько дней до этого Хегсет произнес самую вескую политическую фразу, прозвучавшую из уст нового руководства в Вашингтоне. В своей речи перед Контактной группой по обороне Украины в Брюсселе Хегсет сказал, что Киев не только не ждут в НАТО, но и обеспечение его безопасности после перемирия может лечь на плечи Европы, поскольку США не намерены отправлять свои войска ни в какой форме. Затем он выступил за ключевой политический сдвиг, которого все боялись: стремление переложить на Европу бремя “обычного сдерживания”. Не помогло и то обстоятельство, что за считанные дни мигрант-исламист задавил в Германии группу пешеходов.

В ожидании речи вице-президента в фойе толклись хмурые люди в форме с Ближнего Востока. Среди них затесался обосновавшийся в Европе обозреватель The Atlantic. “Подумайте об одной из сторон в этой борьбе, которая затыкала рот инакомыслящим, закрывала церкви и отменяла выборы. Можно ли их назвать “славными парнями”? Разумеется, нет, — сказал Вэнс. — Многие из нас на том берегу Атлантики видят в этом старые своекорыстные интересы, притаившиеся за гадким советским словарем вроде “дезинформации” и “ложных сведений””. Воцарилось ошеломленное молчание: Калибан пришел в ярость, увидев в зеркале свое отражение.

Целых два десятилетия европейцы грамотно разыгрывали тактическую партию. Литература союзников дает нам предостаточно исторических свидетельств того, что альянсы редко когда основываются исключительно на этнической принадлежности, расе, идеологии или религии. Коммунизм не смог поддержать мир между странами собственного лагеря или даже группировками. Исламисты убили больше мусульман, чем кого бы то ни было еще. Кардинал Ришелье, как известно, встал на сторону протестантов против католической державы. Вся европейская история — это череда союзов и предательств, диктовавшихся исключительно географией и асимметрией интересов. В годы становления НАТО в состав альянса входили: католическая диктатура; страна, где одна хунта сменяла другую; и держава, колеблющаяся между демократическим исламизмом и военной диктатурой. Кроме того, в разное время и в разных местах — Суэц, Кипр, Фолкленды — члены альянса открыто враждовали друг с другом.

И все же после холодной войны европейские державы усвоили и принялись посильно насаждать мысль о том, что НАТО всегда было альянсом общих ценностей и география не имела к этому ни малейшего отношения. Замысел был в том, чтобы “на дармовщинку” встать под американский зонтик безопасности, подчеркивая свое вымышленное моральное превосходство.Однако для американской гегемонии экономически целесообразна и стратегически необходима лишь горстка европейских государств.

“Долгие годы нам говорили, что всё, что мы финансируем и поддерживаем, делается во имя наших общих демократических ценностей. Всё, от нашей политики в отношении Украины до цифровой цензуры, выдается за защиту демократии, — сказал Вэнс. — Но когда мы видим, как европейские суды отменяют выборы, а высокопоставленные чиновники угрожают вмешаться в исход других, самое время задаться вопросом: а достаточно ли высоки наши собственные стандарты?”.

Многие услышали в этом типично американскую браваду и хамство. Мюнхенская речь Вэнса прозвучала очень похоже на старое-доброе государственное строительство на американский манер, просто с новой идеологической подоплекой, заметил один британский обозреватель, пожелавший остаться неназванным, посетовав, что “американцы совершенно не понимают европейцев”.

Это правда. Но учитывая, что Америка не допустит, чтобы в Европе воцарился один флаг или одна армия, способная повлиять на государства, по-настоящему важные для Вашингтона, то идеологией или типом режима можно пренебречь. Главной целью речи Вэнса было спровоцировать европейцев и оценить их реакцию, чтобы понять, кого в действительности волнует лишь дальнейшее американское участие. И они его не разочаровали.

“Многие лидеры говорили о том, что Европе нужны собственные вооруженные силы— европейская армия. Я считаю, что время пришло. Пора создать вооруженные силы Европы”, — заявил президент Украины, парадоксальным образом попытавшись сплотить Европу против США, за что удостоился оваций. Речь оказалась смелой и противоречивой до абсурда: небольшая держава, находящееся в состоянии войны, требовала защиты, одновременно бросая тень на гегемона и угрожая своему главному покровителю. “Несколько дней назад президент Трамп рассказал мне о своем разговоре с Путиным. Он ни разу не упомянул, что Америка хочет видеть Европу за столом переговоров, и это говорит о многом, — продолжил он. — Украина никогда не примет соглашений, заключенных за нашей спиной без нашего участия. И то же правило справедливо и для Европы. Никаких решений по Украине без нее самой. И никаких решений по Европе тоже!”.

Потребовав защиты от НАТО, он намекнул, что Дональд Трамп тактически на стороне русских, и призвал к европейской гегемонии, “общей внешней политике и панъевропейскому сотрудничеству”, дабы оттеснить Вашингтон на второй план. Спустя несколько часов бывший премьер-министр Бельгии и мечтатель о Европейской империи Ги Верхофстадт выступил за создание европейской армии, а премьер-министр Польши Дональд Туск заявит, что Европа должна стать самостоятельной военной державой.

“Возможности создания сплоченной европейской армии в том смысле, о котором идет речь, равны нулю. Для меня это скорее мираж и пустой символ, а не политическая цель, — сказала мне журналистка немецкого журнала Die Zeit Анна Зауэрбрай. — Во-первых, она немыслима по практическим и политическим причинам. Кто будет ею командовать? Даже самые проевропейские государства не откажутся от главного столпа своего суверенитета... Во-вторых, военные культуры 27 стран союза очень разнятся, так как формировались на протяжении столетий уникальной национальной истории. Например, в Германии военные решения принимает парламент. Во Франции, президентской демократии, последнее решение остается за президентом”.

По одной из оценок, сделанных бельгийским финансовым аналитиком Херманом Маттейсом, чтобы компенсировать уход американцев, одной лишь Бельгии придется выложить на оборону около десяти миллиардов евро — намного больше, чем предписанный НАТО норматив в 2%. Но столь приземленные вопросы, как оборонный бюджет или ВВП, не охладили в социальных сетях пыла по поводу “европейской армии” и федерализации континента. Глава внешнеполитического ведомства ЕС Кая Каллас заявила: “Свободному миру нужен новый лидер”. Бывший министр обороны Нидерландов Кайса Оллонгрен призвала перевести экономику континента на военные рельсы. Один голландский лидер общественного мнения из социальных сетей и самопровозглашенный студент Роттердамского университета имени Эразма твитнул, подытожив царящие настроения: “Создавайте и покупайте европейское! Американская техника — барахло!”.

* * *

Буда, моя вторая остановка после Мюнхена, более классическая по сравнению с современным англо-американским Пештом. Я отобедал в прекрасном кафе “Нью-Йорк” New York Cafe и поднялся по лестнице к потрясающей статуе Святого Стефана рядом с Храмом святого Матьяша, где пожилой джентльмен играл на аккордеоне “Темную ночь” — советскую классику, написанную во время Курской битвы в 1943 году, когда генеральное наступление генерала Жукова на юге разгромило 9-ю армию Вермахта, окончательно уничтожив танковое превосходство нацистов и переломив ход войны в Европе. Это лишь подчеркнуло всю неоднозначность отношений между Будапештом и Европой на этапе, когда Россия разгромила украинский диверсионный кулак под тем же Курском.

Венгрия — единственная из европейских стран выступила против затягивания конфликта на Украине, и за это Виктор Орбан поплатился политически. Совсем иной путь выбрала Джорджа Мелони, которая сохранила свою репутацию консерватора, порвав при этом с евроскептиками и коллегами по правому флангу и заняв в украинском вопросе сторону евроамериканской элиты. Венгрия также не похожа на Польшу, которая при любой власти руководствуется враждебностью к главной славянской державе на востоке, граничащей с одержимостью. Орбан попытался подать Венгрию как “истинно нейтральную”, среднюю державу в самом сердце Европы, равноудаленную от основных центров силы.

Этот реализм имеет под собой историческую подоплеку. Не кто иной, как венгр из Трансильвании по имени Урбан (или, в венгерском написании, Орбан) отправился в свое время в Византию, вознамерившись продать самую передовую на тот момент артиллерийскую технологию в мире. Получив от самодовольных византийцев отказ, Урбан продемонстрировал квинтэссенцию аморального и надрелигиозного реализма, продав свое оружие Мехмеду Завоевателю.

Венгры и османы дружили с некоторыми перерывами в течение полутора веков при Яноше Хуньяди (в старой передаче: Гуняди) и Матьяше Корвине, чередуя военные походы и союзы. Венгры, наряду с итальянцами, стали главными воспитателями стремительно европеизирующейся османской элиты. Космополитизм османского двора и общества по-своему перекликался с Венгрией и Италией, где простой люд оставался однородным и реакционным, а элита комплектовалась на основе безразличной к расовым вопросам меритократии вроде той, что воцарилась в Римской и Британской империях. Как пишет историк Алан Джон Персиваль Тейлор: “Средний класс — низшее дворянство — существовал лишь в Венгрии. И лишь в Венгрии интеллектуалы, даже будучи словаками или румынами по происхождению, могли стать “мадьярами” наравне с дворянами. Герой венгерской революции Лайош Кошут, бюст которого до сих пор находится в Капитолии США, был этническим словаком-лютеранином.

Виктор Орбан, современный продолжатель этой политической традиции, столкнулся с крупнейшим вызовом за всю свою карьеру. “Мы попали под перекрестный огонь между основными геополитическими игроками: НАТО расширяется на восток, и России от этого все неуютнее. Русские выдвинули два требования: чтобы Украина провозгласила нейтралитет, и чтобы НАТО не принимала ее в свой состав, — заявил Орбан в 2022 году в начале конфликта. — Этих гарантий безопасности русские не получили, поэтому решили взять их силой оружия”.

Его оценка, по сути, мало чем отличается от оценки Джона Миршаймера, Джорджа Кеннана или самого Дональда Трампа. Через неделю после мюнхенской речи мнение Вэнса повторил Орбан: “Европа разрушается, в том числе венгерская экономика, и это необходимо остановить”. Недавно Венгрия первым из членов ЕС потеряла свыше миллиарда долларов из-за нарушений единых стандартов блока. Кроме того, Брюссель пренебрег венгерским вето и высвободил порядка 800 миллиардов долларов для Украины. Правительство в Киеве, в свою очередь, неоднократно пыталось — как официально, так и обходными путями — убедить европейцев исключить Венгрию и принять вместо нее Украину.

В своеобычно колком стиле украинская дипломатия заявила, что Словакии и Венгрии “нечего бояться”, обвинила Будапешт в распространении дезинформации и призвала пообещать, что России “не будет в Европе”, что бы это ни значило. Яростно антиамериканское политическое объединение “Вольт Европа” даже предложило лишить Венгрию права голоса в Европейском парламенте. Венгерское правительство, в свою очередь, отчитало Украину за отказ от мира и за ущемление прав многочисленного венгерского меньшинства, включая призыв на фронт.

Часть верхушки “Фидес” втайне обеспокоена тем, что Орбан оказался в Европе в изоляции и что без поддержки Вашингтона, который сам все чаще враждует с Брюсселем, его положение рискует стать еще более шатким. Преемственность партии “Фидес” после Орбана также под вопросом: нет ни явной “скамейки запасных”, ни достаточно харизматичного наследника. Наконец, истинный нейтралитет дорого обошелся стране — особенно в мире, где, кто бы что ни говорил, империализм поднимает голову. “Простите, но мы впервые слышим подобные настроения от американской администрации по Украине, и не можем гадать, станет ли это прочным курсом или останется сугубо временным явлением в зависимости от того, кто в данный момент у власти в Вашингтоне”, — сообщил мне один венгерский политолог на условиях анонимности.

С ее растущей экономикой, голодной до американских инвестиций, Венгрия рассчитывает на торговое соглашение с США и будущий торговый путь между Индией, Италией и США в противовес китайской инициативе “Один пояс — один путь”. Будапешт также заинтересован в создании собственного военно-промышленного комплекса. Если украинцам и туркам удалось наладить успешное и постоянно ширящееся производство беспилотников, то в Европе на эту роль идеально подходит Венгрия с ее изобилием студентов точных наук и ежемесячной минимальной заработной платой порядка 700 долларов. В результате она может послужить точкой опоры для нового подхода Америки к Европейскому союзу и России, если та или иная компания пожелает сократить расходы на рабочую силу и вместо этого вложиться в финансирование военных исследований внутри ЕС.

Однако европейские или американские инвестиции в ВПК Венгрии останутся мертворожденными, доколе Венгрия экономически близка к Китаю. И если естественными союзниками “Фидес” остаются республиканцы реалистической школы в Вашингтоне, пожалуй, самый эффективный способ их оттолкнуть — это вести дружбу с их величайшим соперником, набирающем силу на Востоке.

* * *

Невероятно вежливый албанский студент, который изучает экономику здравоохранения в университете в Риме и мечтает в итоге переехать в США, отвез меня к фонтану Треви. Моей последней остановкой перед возвращением в США стал Вечный город, родина непревзойденной европейской империи. Джорджа Мелони едва ли не единственная изо всех европейцев пытается стать связующим звеном между двумя берегами Атлантики. Из всех крупных западных держав Италию чаще других называют страной с самой больной экономикой — и, заметим, совершенно ошибочно. Это единственная внутренне устойчивая экономика блока и к тому же мощная держава с действенным ВПК, аэрокосмическим и ИИ-сектором. Великобритания и США любят кичиться своим капитализмом, но подлинный город малого бизнеса — это Рим, где на каждом углу можно найти приятный ресторанчик или кафе, а чашка кофе, которую вам принесет официант, обойдется дешевле двух долларов. Это гарантировало экономическое выживание и скорейшее восстановление после пандемии коронавируса, когда многие малые предприятия в США либо позакрывались, либо оказались поглощены мегакорпорациями в эпоху карантинов и беспорядков 2020 года.

На англо-американский взгляд Мелони представляет собой причудливое сочетание дипломатического реализма правого толка с рядом цивилизационных особенностей и типичного для средних держав стремления перестраховаться — настолько изменчивое, что зачастую не удовлетворяет полностью ни одну из сторон, но всегда выживает. Мелони первой из европейских лидеров посетила Белый дом после победы Трампа в расчете на то, чтобы заключить торговые сделки. В течение двух недель после речи Вэнса в Мюнхене первой вышла из переговоров об отправке европейских миротворцев на Украину, в то же время неустанно ратуя за предоставление Киеву “облегченных” гарантий безопасности от НАТО. Геополитический аналитик Элис Каррацца прокомментировала: “Рим поддерживает расширение европейского военного сотрудничества, но сугубо в дополнение к НАТО, а не в качестве альтернативы. Он останется на одной волне с Вашингтоном из-за общих стратегических интересов, особенно в Африке, где основополагающим приоритетом была и остается безопасность. Если Европейский союз обратится внутрь себя, Италия будет смотреть дальше”.

Мелони идет наперекор русофилии Маттео Сальвини и Сильвио Берлускони, тем самым снискав себе лавры посредницы между запаниковавшей либеральной верхушкой Европы и набирающими обороты правыми реалистами в США. Пытаясь нащупать верный курс в этой немыслимой позиции, она заявила, что, хотя мирное соглашение на Украине потребует гарантий безопасности (опять же, понимай как хочешь), раскол с Америкой окажется гибельным для Европы и приведет к возвращению войны на континент. Италия поспешно отклонила франко-британское предложение создать “коалицию желающих” для отправки войск на Украину. Мелони сама заявила, что Италия участвовать в отправке миротворческого контингента не намерена. Действующий министр обороны Гвидо Крозетто, бывший христианский демократ, переметнувшийся в лагерь Мелони, заявил, что у Европы не может быть собственной армии, а лишь оперативная совместимость как у европейской опоры НАТО: “Единый европейский комиссариат, который откроется завтра, а первых солдат выпустит через 20 лет? Европейское училище, которое подготовит первых офицеров через пять лет?”. Дело в том, что ничто другое попросту невозможно.

Накануне отъезда из Европы я встретился с Федерико Петрони, экспертом по Америке и редактором Limes, за тарелкой макарон под соусом аматричана. “Европейская армия, независимая от США или, тем более, созданная в противовес США, — это мечта, которую Италия не может себе позволить. Жизненно важный интерес Италии — обеспечить свободу судоходства в узких местах, соединяющих ее экономику с мировыми рынками, — сказал Петрони. — Это возможно лишь в партнерстве с ВМС США. Ставка против талассократии в прошлом делалась лишь единожды— и закончилась катастрофой”.

Несколько сбивает с толку два образа Рима и, следовательно, две Европы: зрелище, как монахини молятся в соборе, где захоронены кости Святого Петра, за здоровье нынешнего понтифика, а затем отправляются на другой берег Тибра, где статуя Цезаря перед Колизеем вечно насмехается над технократией. В итоге Европа и Америка оказались на перепутье, потому что не могут определиться, через какую призму им следует рассматривать собственную цивилизацию и свой союз.

Любая крупная республика или империя на протяжении всей истории была в некотором смысле догматической по самой своей природе. Это было и остается единственным способом достичь прочной политической легитимности, единства и стойкости. Точно так же каждая революционная сила в истории была пуританской в долгосрочной перспективе и вызывала раскол. Маленькие республики могут позволить себе быть более однородными и не догматическими, но в таком случае они неизменно подвергаются внешнему влиянию — вплоть до прямого завоевания. Это противоречие в первом квартале 2025 года дало о себе знать как в США, так и в странах потенциальной Объединенной Европы.

Европейский союз столкнулся с системными проблемами. Континент, прежде объединявшийся лишь силой оружия или мощью завоевания, подспудно желает стать империей — но опосредованно, через Америку. Обеспечить какой бы то ни было порядок без мощи Вашингтона и его щедрот он неспособен, но при этом часто ханжески читает Америке нотации о морали, хотя сам пропагандирует ценности все более избитые, спорные и невыполнимые. Нет Цезаря, Карла Великого, Наполеона или Гитлера, который бы ждал своего часа. Ни одна европейская страна сама по себе не способна достичь военной гегемонии на континенте — в отличие от Америки в 1945 году и снова в 1989 году.

Европейский союз — конструкция искусственная, а европейский мир — не более чем побочный эффект американской гегемонии.Американские реакционеры не понимают, что зреющий раскол органически присущ Европе и диктуется даже не расовыми, а внутриэтническими различиями. Взывать к панъевропейскому самосознанию бессмысленно: оно вызывает в памяти многовековые этнические распри, одновременно вычеркивая претензии миллионов людей, оказавшихся в границах “единой Европы” — этакой серой зоны различных этнических разделений. Социальный консерватизм не смог сплотить венгров, чехов, поляков и словаков — даже с началом российской спецоперации на Украине. Апелляции к географии сулят другие проблемы для надгосударственного образования, чье само существование зиждется на тенденции к постоянному территориальному расширению и перераспределению. Рассмотрим польское и французское сближение с Турцией за счет отношений с Грецией и Арменией как реакцию на российский реваншизм. Это возвращает в памяти прежние католическо-исламские политические союзы против сплоченной православной державы — союз элит, объяснимый сугубо через призму географии, но никак не идеологии, особенно с учетом того, что внутри Европы уже зреет и клекочет исламский мятеж.

Культура влияет на политику. Без объединяющего вероучения или могучей силы элиты Старого света так и не выковали общеевропейского самосознания, однако уничтожили большинство местных связей, а также подорвали относительную мощь и конкурентоспособность отдельных государств. Германия не может собрать под свои знамена 12 дивизий, как это было в 1989 году, просто потому, что большинство немцев поколения Z скорее предпочтут, чтобы их поработили, чем пойдут защищать свою страну или даже потенциальную империю с оружием в руках. Разумеется, неминуемая европейская гегемония Америке не грозит. “Единая европейская держава стала бы соперницей США, но шансы на ее появление и политически значимое будущее крайне малы, поэтому политикам не следует об этом беспокоиться”, — сказал мне по возвращении в Вашингтон, округ Колумбия, директор по исследованиям Института Катона Джастин Логан.

Но темные тучи на горизонте уже сгущаются. Отчасти риск обусловлен внутренними причинами. Дональд Трамп победил на выборах 2024 года, когда собралась эпохальная многоэтническая коалиция, прельстившись посулами нового американского века. Сама эта коалиция теперь рискует рассыпаться из-за пагубного сочетания неприкрытой этнической неприязни к одной из собственных составных частей и гадкой перепалки между техническими либертарианцами и палеоконсерваторами по экономическим вопросам, чреватой организационной профнепригодностью и вспышками хаоса. Здесь нет ни реализма, ни сдержанности — не говоря уже о сколь-нибудь объединяющей и оптимистичной риторике или образцовом поведении для остального мира.

Что касается внешней политики, то последствия будут весьма суровы. Инстинктивное стремление Трампа избегать конфликтов на Ближнем Востоке и в Европе, а также его замысел теснее внедрить Панаму и Гренландию в сферу влияния Америки весьма похвальны. Но это идет вразрез с крайне революционной позицией его администрации, которая ведет себя с Европой и Канадой сродни проповеднику. Золотое правило реалистичной внешней политики гласит, что любое революционное государство требует коалиции-противовеса. “Власти нужен балансир”, — писал политолог и представитель теории неореализма Кеннет Уолтц.

И если сами европейцы расколоты по вопросу строительства реальной империи, то европейская и канадская элита — наоборот. И эти люди тихо негодуют, выжидая шанса поквитаться. Своей речью в Мюнхене Вэнс укрепил свои акции как рациональный мыслитель и явный наследник правых реалистов. Однако европейская верхушка видит в Вэнсе некое сочетание Наполеона и Робеспьера — попытку экспортировать революцию, причем французского, а не американского образца, вместо того чтобы служить примером для подражания. В военном отношении Европейский союз никакой угрозы для Америки не представляет, однако европейцам вполне по силам поддержать соперничающие державы, чтобы раз и навсегда разрушить американскую торговлю и господство доллара — не считаясь с собственными издержками. И хотя американцы в целом предпочитают справедливую торговую позицию Трампа, ничто не предвещает, что американцы предпочтут жить в условиях фактической автаркии. Одни эти намерения грозят сделать движение в поддержку “Великой Америки” неприкасаемым на поколения вперед.

Наконец, ключевые в идеологическом и географическом отношении европейские консерваторы гадают, поддержит ли их администрация Трампа, если они отвергнут потенциальную империю ЕС, или же небрежно бросит их по первой же прихоти — или, что еще хуже, из-за смены правительства в США, ведь тогда на них обрушится весь гнев другого трансатлантического лагеря. Стратегическая неопределенность во внешней политике губительна по очевидным причинам. Однако никто из нынешней администрации не попытался ни должным образом осмыслить вновь возникающие внутриевропейские линии разлома с академических позиций, ни наладить необходимое дипломатическое взаимодействие с объединенными силами. Сплоченный ЕС, даже сугубо как торговая сверхдержава, представляет собой цивилизационную угрозу американскому процветанию и господству. Разделенная же Европа — нет.

Американцам не по нраву, когда их ненавидят, и поэтому они насадили на европейском континенте искусственный мир вместо более эффективной расстановки сил. В результате мы получили европейских “халявщиков” и перенапряжение США. Лучший урок для новых правых Америки — не проповедовать вместо неолиберализма и неоконсерватизма другие ценности. Судьба Цезаря в Галлии была и остается убедительным уроком. Главное — сосредоточиться, в некотором смысле окопаться и выжидать — и тогда европейский раздор сам выплеснется наружу. Надо поддерживать лишь тех, кто важен географически или в материальном отношении. Альянсы же на основе ценностей, родства, религии или идеологии — верный путь к беде.

““Разделяй и властвуй”, столь порицаемая аксиома тирании, при некоторых ограничениях бывает единственной мерой, позволяющей управлять республикой согласно принципам справедливости”, — писал Джеймс Мэдисон. Кроме того, это разумный принцип внешней политики. Некоторая риторическая сдержанность никогда не повредит.

https://inosmi.ru/20250622/evr...