Генерал не на своем месте

Генерал сидел за столом, то и дело вытирая пот со лба.

Накануне его – заместителя министра внутренних дел генерал-полковника Аркадия Аполлонова – назначили председателем Комитета по делам физической культуры и спорта.

Случалось подобное с предшественниками. В 1938 году сняли всесильного наркома внутренних дел Ежова с его «ежовыми рукавицами» и назначили наркомом водного транспорта, затем арестовали и расстреляли. А Миша Фриновский? Тоже замнаркома внутренних дел, в 1938 году назначен наркомом военно-морского флота. Из чекистов в адмиралы. Дальше арест и расстрел.

Кто до войны физкультурным комитетом командовал? Харченко и Зеликов. Одного расстреляли в 1938, второго в 1939.

Война прошла, думал пожить спокойно. И на тебе...

Генерал-полковник А.Аполлонов, председатель Комитета по физической культуре и спорту 1948-1950 г. фото из Википедии

У Сталина вопрос решался, там Берия был. С его подачи, не иначе.

Сам Берия посмотрел на него, ухмыльнулся:

– Физкультпривет, товарищ Аполлонов!

– Здравия желаю, товарищ маршал!

Берия через свое пенсне человека насквозь видит.

– Ты, Аполлонов, за Динамо отвечал?

– Так точно, товарищ маршал! В том числе, за Динамо.

– Вот и наведи в советском спорте такой же порядок, как в Динамо. Наши футболисты в Сталинграде болгарам проиграли! Товарищ Сталин сказал: войну в Сталинграде выиграли, а в футбол проиграли. Конькобежцы за рубежом опозорились! Газеты капиталистов смеются: проигрываем странам, в которых жителей меньше, чем спортсменов в СССР! Новая должность, это – доверие. Самого товарища Сталина. Справишься – вернем с почетом, не справишься…

В это время в Комитете по физической культуре и спорту его бывший председатель Николай Романов то и дело вытирал пот со лба.

В спорткомитете новый председатель. Генерал из органов. По всем бюрократическим законам, его – Романова – должны тем же указом снять. Назначить ректором спортивного вуза, перевести в профсоюзы, отправить в распоряжение управления кадров ЦК ВКП(б). Не сняли, не перевели, не отправили. Новый председатель назначен, а старый не снят?! Что это значит? А значит это, что заберут его не сегодня, так завтра! И на Колыму, спорторгом в лагерь. Чемоданчик собран, билет в столыпинский вагон не нужен. А вдруг о нем просто забыли? И что тогда делать? Сидеть тихо…

Аполлонов на новом месте осмотрелся. Народ вокруг разболтанный. Все с гонором. Каждый – пуп земли. Я – лучший прыгун СССР, я – лучший бегун СССР. У шахматистов и вовсе: я – самый умный в СССР.

Легко сказать навести динамовский порядок. В Динамо просто. Равняйсь – смирно! Гол забил – звездочку на погоны. Не забил – постовым в Среднюю Азию! И что, недовольны спортсмены? Как бы не так! В Динамо, не снимая трико, до старшего офицера дослужиться можно. Военная пенсия. Галифе – полный шкаф – внукам не сносить. В гражданском же спортобществе вышел в тираж – устроят разве в гардеробе. До шестидесяти лет «польта» принимай на стадионе со значком мастера спорта на заношенном пиджаке. Разбаловали гражданских физкультурников, ничего, наведем порядок.

И пошел стон по спорткомитету. Кого назначили?! Не генерала – фельдфебеля!

Генерал с утра до вечера обеими руками «закручивал гайки». А ночью до трех-четырех часов, как все начальники в те годы, бдил у телефона – вдруг «сам» позвонит.

Тренькнул правительственный телефон. Генерал сухой комок в горле проглотил. Трубку поднес к уху.

– Товарищ Аполлонов? – голос в трубке ни с чьим не спутаешь. – Где такой город Щавно-Здруй?

Энциклопедия в шкафу, том на букву «Щ» перед глазами, а не дотянуться.

– Виноват, товарищ Сталин! Не знаю.

– И я не знаю, товарищ Аполлонов! А Пшепюрка тебе знаком?

– Никак нет, товарищ Сталин.

– И мне Пшепюрка не знаком! Сегодня только узнал, что лучшие шахматисты Советского союза с чемпионом страны уехали на турнир Пшепюрки в какой-то Щавно-Здруй и всем проигрывают. Разберитесь, товарищ Аполлонов.

Генерал повесил трубку. Выдохнул. Взревел:

– Секретарь!

– Вышколенный секретарь возник с блокнотом наготове.

– Телеграмму. Международную. «Польша. Щавно-Здруй. Руководителю шахматной команды Алаторцеву, тренеру Вересову. Приказываю немедленно усилить игру в турнире!» Как отправите, обеспечить телефонную связь с ними.

Аполлонов вышел из кабинета, пошел по коридору. Таблички: начальники управлений, отделов. Начальников полно, а толку нет. А вот и дверь без таблички. Толкнул ее.

– Спишь, Романов?

– Никак нет!

Бывший председатель спорткомитета, поднял голову от стола и потер глаза.

– Только что товарищ Сталин звонил. Наши шахматисты в каком-то Щавно-Дуй или Струй… черт, забыл, всем продули.

Романов порылся в бумагах на столе.

– Щавно-Здруй! Международный турнир. Мемориал Пшепюрки. От нас шесть гроссмейстеров и мастеров, чемпион страны Пауль Керес. Лидирует венгр Ласло Сабо.

– Хоть не американец, – с облегчением вздохнул Аполлонов. – Вот скажи, чего этим маэстро не хватает? Страна гимнастерки донашивает, а они в костюмчиках по заграницам катаются.

– К ним индивидуальный подход нужен. Заинтересовать. Квартиру пообещать, машину, дачу.

– Машину и дачу? – удивился генерал, – Индивидуальности? Эта индивидуальность Пауль Керес в сорок втором, когда мы на фронте жилы рвали, в Мюнхене в турнирах выигрывал. А от Советского Союза проигрывает. Позвонят, выдам им по первое число!

– Помягче надо с ними, Аркадий Николаевич. Люди они нервные. Пусть отдохнут. Возьмут тайм-аут. Пообещайте им что-нибудь.

– Хорошо тебе, – посетовал генерал, – вроде ты и есть, а вроде и нет. Меня назначили, тебя не сняли. Уберут меня за какую-нибудь Пшепюрку, а ты в свой кабинет переедешь.

Они еще долго беседовали, пока не возник в дверях секретарь:

– Алаторцев и Вересов у аппарата.

– Говоришь, нервные, помягче с ними? – поднялся Аполлонов. – Квартиры и дачи пообещать? Сейчас сделаем!

Международная связь работала плохо. Начальник команды Алаторцев то и дело переспрашивал, записывал указания, потом передал трубку тренеру Вересову.

– Товарищ генерал, все шестнадцать пунктов выполнить? – недоумевал Вересов, – а если откажутся?

Повесив трубку, переглянулся с Алаторцевым.

– Дурдом! – растерянно заключил тренер.

– На выезде! – подтвердил начальник команды.

Настало утро. Ровно в восемь тренер и руководитель команды в гостинице забарабанили в двери номеров, в которых жили шахматисты.

– Подъем! Выходи строиться!

Зевающие шахматисты недоуменно выглядывали. Маститый гроссмейстер Бондаревский, чемпион Москвы мастер Симагин, один из лучших игроков мира гроссмейстер Пауль Керес, молодые мастера Авербах, Тайманов, Геллер.

– Построились! Приказание генерал-полковника Аполлонова, – объявил Алаторцев, – по утрам делаем зарядку руководящего состава РККА. Суворовский комплекс. Начинаем. Упражнение первое: ходьба на месте 90 секунд.

Тренер Вересов замаршировал.

Гроссмейстеры и мастера смотрели изумленно.

– Кому непонятно?! – повысил голос Алаторцев.

Мастера и гроссмейстеры неуверенно зашагали.

– Теперь при ходьбе высоко поднимаем руки и ноги!

Спустя минуту, Вересов заглянул в лист.

– Махи ногами, десять раз каждой!

– Да ну вас в попу! – взорвался мастер Симагин! – Совсем с ума сошли! Я всю ночь отложенную партию анализировал.

И убежал в номер, хлопнув дверью. Все проводили его взглядом.

– Это приказ! – рявкнул Алаторцев. – Упражнение четыре! Наклоны корпуса. Гроссмейстеры четыре раза. Мастера – шесть!

Уйти за Симагиным никто не решился. Эстонец Керес старательно приседал и размахивал руками, некоторые мастера, выражая презрение к указанию начальства, махали руками и ногами с отвращением на лице.

– Есть мнение, – пояснил запыхавшийся тренер, – кто не хочет двигать мозгами индивидуально, будет двигать руками и ногами коллективно.

За полчаса комплекс выполнили. Алаторцев скомандовал:

– Всем оправиться, гигиенические процедуры и на прием пищи.

– Строем? – презрительно спросил один из мастеров.

– Под барабан, – грустно добавил гроссмейстер.

Шахматисты крыли на чем свет стоит Аполлонова, который сам, наверняка, разве в городки и лапту играет. Предлагали послать возмущенную телеграмму в правительство, не выйти на игру. Подначивали на протест чемпиона страны Кереса, как самого именитого, но тот отмалчивался. Разборки с начальством отложили до возвращения в Москву.

Злость и энергия требовали выхода. С этого дня советские шахматисты своих противников за доской разделывали под орех.

Турнир закончился. Вагон международного поезда мягко качало на рельсах. Шахматисты отсыпались. Руководитель команды с тренером, закрывшись в купе, готовили отчет для спорткомитета.

Алаторцев писал в блокноте, остановился, заглянул в турнирную таблицу. Спросил лежащего на верхней полке Вересова:

– Кто лучше всех зарядку делал?

– Керес! – не задумываясь ответил тот.

– Первое место в турнире! Кто еще старался?

– Тайманов, – поднялся на локте Вересов.

– Разделил второе – четвертое места, – сверился с таблицей Алаторцев.

– Бондаревский и Геллер, – свесился с полки тренер, – пятое – шестое места поделили. А Юра Авербах сачковал! Руками махал для вида.

– Сачковал! – согласился Алаторцев, – и стал восьмым.

– Симагин вообще отказался.

– И занял из наших последнее место. Девятое-десятое. Выходит, генерал прав! Диссертацию можно писать! – заключил руководитель команды.

– Только никому об этом не говори, – посоветовал Вересов.

Поезд несся к Москве.

Когда секретарь доложил Аполлонову о прибытии шахматистов, из кабинета донеслось:

– Введите!

Гроссмейстеры и мастера зашли в кабинет.

Генерал был добродушен.

– Бондаревский! – обратился он к гроссмейстеру, – как дела?

– Непросто, товарищ генерал!

– А ты как думал? Просто только в бане сцать!

Генерал оглядел шахматистов. Чемпионы. Страны, Москвы и Ленинграда, спортобществ.

– Давай, Керес, сгоняем партейку, – предложил он чемпиону страны.

Шахматисты переглянулись, генерал достал доску, протянул зажатые в кулаках фигуры.

«Написали на меня очередную кляузу? – подумал генерал, двинув вперед королевскую пешку. – Наверняка! Что я – солдафон и хам. Не понимают, раз победили, все кляузы побоку».

Керес играл осторожно, решив не выигрывать слишком быстро, но с удивлением увидел, что генерал правильно разыграл дебют и построил крепкую позицию. Вот тебе и городки с лаптой!

А генерал рассматривал чемпиона страны.

«Керес-Керес! Играешь и не знаешь, что перед чемпионатом на тебя друзья-шахматисты донос накатали. Назвали фашистом. За турниры под немцами. Конкурента убрать хотели. А ты чемпионом СССР стал, рот им заткнул. Теперь в газете мастер Панов статью опубликовал. Подсчитал, сколько раз ты в своей книге на русского шахматиста Чигорина сослался, а сколько на иностранных гроссмейстеров. Вывод – космополит ты, Керес. А мне гадай. Не дать ход делу – скажут фашиста-космополита прикрываешь. Дашь ход, спросят – почему без Кереса в зарубежном турнире проиграли? Ты, Пауль, хорошо играй, такая у тебя защита, единственная, хоть и нет ее ни в одном шахматном учебнике».

Генерал долго и цепко сопротивлялся чемпиону страны, был доволен, хоть и проиграл. Проводил шахматистов, вернулся за стол.

Два года в спорткомитете, дались не легче, чем в НКВД. Он загибал пальцы, считая завоеванные советскими спортсменами золотые медали. Спорт при нем стал делом государственным. Лучшим спортсменам назначили стипендии.

Зазвонил телефон правительственной связи. Генерал поднял трубку.

– Так точно! Есть! Завтра же прибуду, товарищ министр! Два года этой команды ждал!

Он повесил трубку и довольный пошел к Романову.

– Ну что, отсиделся? Все это время у меня, как у Христа за пазухой! Дуй в свой кабинет.

Николай Романов вновь возглавил Спорткомитет, Аполлонов вернулся на прежнюю должность, стал замминистра госбезопасности по войскам.

Уже на пенсии в шестидесятые годы он заглянул в Спорткомитет, встретил маститого гроссмейстера Юрия Авербаха.

Сказал грустно:

– Здравствуй, Юра! Хожу по коридорам, а меня не узнают, уже и не помнят…

Помнят вас, товарищ генерал, даже спустя семьдесят лет. По-доброму помнят.

(по воспоминаниям гроссмейстера Юрия Авербаха, сослуживцев генерала, материалам шахматных журналов)

Андрей Макаров