ЛЕЗВИЯ

         Супруга Александра Эдуардовича лишних трат не любила, и вот из-за этой её хозяйственной жилки, он каждое утро неимоверно мучился. А дело-то всё, что Анастасия Николаевна, среди прочего, экономила и на мужниных бритвенных станках.

Были они такие же точно, но назывались не как положено, а похоже: «Джуллиет». Правда, кроме не той буковки в надписи, их отличало от телевизионных одно: они совершенно не брили. Рвали.

Абсолютно ли новая или чуть пользованная, быстро водимая по напененной щеке или медленно, навстречу росту волос или «по шерсти», бритва просто обдирала щёки. Предчувствуя очередную утреннюю пытку, Александр Эдуардович уже вставал в плохом настроении.

Как бывший второй секретарь райкома, он имел возможность сравнивать, а уж тем более в состоянии отличать хорошее от плохого. Но времена его влиятельности давно миновали, и, вынужденному мириться с экономией, ему оставались лишь слабые попытки урезонить неуместную прижимистость супруги разными доводами.

- Настя! - иногда говорил он ей, выходя из ванной, - положительно хватит покупать эту дрянь, ими же невозможно бриться!

- Но по телевизору, - они точно такие же! Абсолютно, только в четыре раза дороже. И деньги дерут, подлецы, только за название, - неизменно отвечала жена, - А ты, Александр, просто зависим от рекламы, она тебя гипнотизирует!

Будучи не в силах объяснить, что щетина рекламу не смотрит, Александр Эдуардович покорно шкрябался ужасными станками, ожидая, когда же закончится злосчастная приобретённая женой «одноразовая» пачка.

Если супруга не успевала купить на смену закончившейся следующую партию «Джуллиетов», Александр Эдуардович иногда умудрялся приобрести на отложенную с пенсии заначку настоящие одноразовые. Блаженство это, правда, было не вечным: они заканчивались тоже, а бдительная Анастасия Николаевна по поводу лишних трат неизменно высказывала явное недовольство.

Хотя наводимая Анастасией Николаевной экономия не была слишком уж строгой, она, однако, нервировала. Ведь двух их пенсий, в принципе, хватало и на оплату квартиры, и по-домашнему покушать, и даже отложить немножко на гостинцы внучке.

Когда по выходным любимая и единственная внучка Вика прибегала навестить бабушку и деда, на столе обязательно стояла бабулина сладкая выпечка, издававшая невыразимо вкусный плюшковый запах. Плюшки Вика любила. Любила она и своих бабушку с дедом.

- О-а, пахнет классно!!! Дедуль, помнишь, ты рассказывал про комсомол, про демонстрации, про седьмое ноября?

- Чего ж не помнить… Если бы всё осталось как было, мы теперь жили бы в Москве, а ты была б внучкой персонального пенсионера.

- А я тебе на 7-е ноября маленкий подарок принесла. Вот! - она достала из пакетика красивую упаковку с настоящими бритвенными станками.

- От это спасибо! А то бабуля твоя всё меня мучает всякой ерундой!

- Зря мучает. Я тут наткнулась на статью в интернете, как раз по поводу этих станков. Перевела, отпечатала. Вот, почитай, - и Вика подала деду несколько листочков с крупным текстом.

- Ну-ка, ну-ка… - Александр Эдуардович нацепил очки с роговой оправой, углубился в чтение.

Уютно устроившись за кухонным столом, Вика с бабушкой уже обсудили университет, близкую сессию, посудачили о современных мальчишках, о нынешних телепередачах, а Александр Эдуардович всё читал. Изучал Викину статью.

Углубившись в чтение, он сначала подвинулся ближе к окошку, потом пересел в кресло и, чтоб видеть получше, зажёг лампу. Закончил, вернулся к началу и перечитал статью снова.

- Ну, что там пишут, Саша? – спросила мужа Анастасия Николаевна, - чего ты там вычитал? Что-то на тебе лица нет как будто! Что, настроение упало?

Александр Эдуардович обратил к супруге напряжённое лицо. Дряблый подбородок его дрожал.

- Я что тебе говорил?! – с внезапным напором выговорил он, - не покупай больше эту дрянь!

- Что ты, что ты?! – не ожидая от него такой экспрессии, промолвила супруга, - чего ты там вычитал?

А речь в статье шла о ловких маркетинговых ходах. Причём не чьих-нибудь, а этой самой брендовой кампании – производителя широко рекламируемых бритвенных станков.

Бритвы у них были действительно хороши и, при всей дороговизне, расходились неплохо. Однако, в последнее время серьёзные проблемы сбыту стала создавать дешёвая конкуренция. Подлые конкуренты, экономя на рекламе, рисовали на своей продукции похожее на брендовое название и сбывали свою продукцию в два раза дешевле, забирая тем самым у бренда своего покупателя.

К счастью, брендовой кампании было вполне по карману иметь ловких и тёртых маркетинговых менеджеров. Эти хитрущие менеджеры применили интересный ход, - они искусственно создали как бы независимую фирмочку, вдруг завалившую рынок станками настолько дешёвыми, что банкротиться стали уже конкуренты.

Правда, качество этих станков было откровенно ужасным, гораздо хуже чем у демпингующих конкурентов, но у бренда появился ещё и железный аргумент: «Не покупайте что попало! Видите, - только мы производим настоящий качественный продукт».

Игра была выстроена так, что при любом выборе покупателя, владелец бренда оказался в выигрыше.

- Вот, бабушка! Так что лучше бери деду действительно хорошие станки, а не разный «Джуллиет»! Они его сочинили специально для отбоя. Говорят, они там даже в суд подали за подражание бренду! Сами на себя. И даже сами у себя как бы выиграли. Маркетинг! Деда, деда, что с тобой?!

Александр Эдуардович сидел в кресле бледный, с каплями пота на лбу. Очки он снял и, глядя в пол, держал их в правой руке. Анастасия Николаевна всполошилась:

- Сашенька, Саша, тебе плохо? Что с тобой?! Прости меня дуру, я ж не знала! Сердце? Я сейчас карвалолу накапаю, потерпи! Вика, водички! Вот эти злосчастные бритвы до чего доводят, знала бы!

- Да причём тут бритвы…

Александр Эдуардович тяжело выдохнул, поднялся с кресла и прошаркав к старой полированной стенке, открыл секретер. Сдвинув в сторону какие-то пузырьки, он из стопки бумажек вытащил небольшой листок.

- «Маркетинг», говоришь?... – криво усмехнувшись произнёс Александр Эдуардович, глядя на листок, - «маркетинг»… Помнишь его, Анастасия?

Он протянул листик жене.

Бумажка представляла собою чёрно-белое фото двух мужчин на пороге официального здания. В осенних плащах, шляпах, один ещё не стар, другой уже очень пожилой. Тем, кто помоложе был сам Александр Эдуардович, а рядом стоял не кто иной, как Первый Обкома Партии Фома Ильич.

Анастасия Николаевна поглядела на фото.

- Помню, как забыть? Обком, Фома Ильич… Перед тем как пожениться, ты меня с ним знакомиться потащил раньше, чем с собственными родителями.

- Да… Он, он мне путёвку в жизнь дал. И он, он один мне рассказал, - усмехнулся Александр Эдуардович, - про будущий маркетинг

- Маркетинг? – Вика забеспокоилась, - ты сядь, сядь, деда. О чём ты?

- Дай-ка… - Александр Эдуардович взял фото в руки, - Я был вторым секретарём, а сейчас вынужден этой гадостью скребстись… В трико ходить с растянутыми коленями.

Но это не сейчас началось. Мать твоя ещё училась в институте, сидели мы с ним вместе на бережку, рыбу удили, он неожиданно говорит: «Смотри, Сашка, немного осталось… Эти-то не знают, а ты знай, что всё это скоро отойдёт. Скоро.». Я ему:

- Про что Вы, Фома Ильич? Что «отойдёт»? – говорю. Думаю про себя: «Бредит, что ли?» А он глянул на меня так, знаешь, как-то… Лысый, в шляпе в этой старой своей:

- Перестройка! Ускорение! Слов сколько! Всё спланировали, падлы… Те, кто его туда протащил, всё сделают, в такой тёмный угол загонят, в такую яму, чтоб сами мы приползли бы к ним на пузе и всё отдали! Умолять их ещё стали, уговаривать! Придти, взять всё и тут хозяйничать!

И знаешь, нехарактерно для него, со злостью такой, с обидой. А солнышко, ручеёк играет! Мне, даже, в голову пришло, что у него слегка «поехало».

- Отдохнуть Вам надо, - говорю, - Фома Ильич…

- Дурак ты, Сашка! Отдохнуть… Вспомнишь меня, да поздно будет. Ты мне как сын… И я хочу, чтоб ты знал. Чтоб знал, что меня вычеркнули. Меня. А, значит, и тебя. Ни первым тебе уже не стать, ни в обком. Когда человек от них пришёл, я отказался сдуру. Не смикитил. А теперь вижу, - всё. Я уже за планом. Они нашли других, и закрутили. Без меня.

И замолчал. Я его расспросить, а он: «Всё, забудь. Всё равно ничего пока не изменишь, нарвёшься только».

- И что дальше, деда? – Вика слушала, затаив дыхание.

Александр Эдуардович помолчал, положил фотографию на столик.

- А дальше что… Настала зима, я возвращаюсь из командировки, - звонок. Я: «Да, слушаю!» Заместитель прокурора звонит, приглашает заехать. Приезжаю. «Нашли, - говорит, - Фому Ильича мёртвым в собственном кабинете. Из наградного нагана своего застрелился». А на столе вот это фотка.

«Мы думаем,- говорит, - что тут надпись Вам адресована, Вы же с ним близки были. Взгляните. Можете пояснить, что она означает?»

Глянул я, прочитал. «Нет, - говорю, - не знаю, ребята, извините». И ушёл. Никому ничего не сказал. Дело-то маленько погодя, закрыли.

Вышло, конечно, всё ровно как он сказал. Ни в обком, ни первым. Какой там?! Покатило - только держись! Одно за другим, одно за другим, а за этим хлеще прежнего… Вот такой вот маркетинг, Вика. Только ты помалкивай, не болтай!

- А что, деда, там на фотографии написано было? Можно глянуть?

Вика взяла со стола чёрно-белое фото с двумя мужчинами на крыльце обкома, перевернула его и прочла на оборотной стороне надпись, размашисто сделанную простым карандашом. Она была короткой:

«Ничего, Сашка! Мы ещё поглядим, кто кого в конце концов перехитрил».