Совсем-совсем другое

Приятно задним числом ощущать себя прозорливым. Дискуссии пятнадцати- двадцатилетней давности с собеседниками из ныне недружественных стран. Тема – расширение НАТО. Вначале – относительно церемонный разговор. С нашей стороны – вежливые упрёки: ну зачем же вы так? Окружаете нас… С их – учтивые ответы: о чём вы? Это не направлено против России, вы сами заинтересованы в стабильных демократических соседях, а их-то и обеспечит присмотр альянса.

Через полчаса-час (особенно если общение происходит в неформально-радушной обстановке) – уже пооткровеннее.

Мы: если так пойдёт, вы и до Украины доберётесь, а это – нельзя, это – край! Они: да ладно вам! Вы против Польши с Венгрией возражали – потом согласились. Насчёт Прибалтики возмущались – ничего, проглотили. Ну а Украина в принципе чем отличается? Так же будет, если что…

Дальнейшие горячие доводы российской стороны: нет, вы не понимаете! Украина – это совсем-совсем другое, там так не будет, там будет плохо! – вызывали сочувственные улыбки. Понимаем вашу боль, но ничего, стерпится – слюбится, как будто говорили внимательные глаза собеседников.

От того, что мы были тогда правы, а они – нет, сегодня не легче.

Можно ли было избежать жгучей драмы, которая вспыхнула из-за непреодолимого желания атлантической империи увенчать свою корону украинской жемчужиной?

Об этом, наверное, можно будет рассуждать потом, когда страсти поулягутся и события перейдут в категорию исторических. (Справедливости ради, в этой части мира прошлое всегда близко настолько, что кажется не проходящим никогда. И повторяющимся снова и снова в слегка меняющихся декорациях.) Одно известно уже теперь, когда лицемерие облупилось, обнажив чуть больше подлинных чувств и намерений: вопрос о грядущем членстве Украины в НАТО возник в ведомственных американских документах в момент распада СССР. Не то чтобы сразу стояла такая цель. Просто это считалось само собой разумеющимся, перспективой, вытекавшей из логики победы в холодной войне. А любые аргументы, ставившие под сомнение эту логику, не воспринимались просто по определению.

Впрочем, геостратегические расчёты, просчёты, обсчёты и обвесы, сопровождавшие эпоху «либерального мирового порядка», – отдельная тема. Более интересно, а почему Украина действительно оказалась «совсем-совсем другим»? И почему это не смогли понять те, для кого Украина была, да и остаётся просто ещё одним эпизодом некой «большой игры», что бы ни стояло в ней на кону – мировое господство или отстаивание определённой идеологической догмы? Или не захотели понять?

Одна из версий, вероятно, состоит в том, что украинского вопроса не существует в отрыве от русского вопроса. Они переплетены в тугой узел взаимного самоопределения, где неразрывный симбиоз и отчаянное размежевание не противостоят друг другу, а составляют диалектическое единство. История, география, религия, культура, мифология составляют насыщенный коктейль, общий для обоих вопросов. Но в поисках ответа на каждый из них меняют пропорцию его компонентов. А заезжие бариста то и дело норовят то взболтать получившуюся взвесь, то подбросить в неё какой-нибудь чуждый ингредиент, отчего начинается совершенно не предусмотренное нормальной рецептурой брожение. Русский же вопрос давно присутствовал в сознании западных стратегов в той или иной формулировке. Финал СССР дал нежданный шанс элегантно свести его к минимуму.

Любое национальное строительство – это фантазии на заданную тему, процесс придумывания себя. Территория, на которой сегодня расположена Украина, – пространство, где разные фантазии сталкивались веками.

Как правило, с тяжёлыми последствиями для участников фантазирования. Коллизии завершались каким-то результатом, что обеспечивало статус-кво на следующий исторический период. Но затем всё повторялось на новом витке, удивительным образом воспроизводя типажи и повороты сюжета, которые, казалось бы, должны были остаться в прошлом. Три десятилетия после возникновения Российской Федерации и Украины в современной форме – период, когда длительная история словно прокручивается вновь в бешеном темпе, как при ускоренной перемотке, и в концентрированном виде, как будто из всего обилия накопленной фактуры извлекается густой экстракт.

Из споров более позднего времени, уже после начала большого противостояния в 2014 г., вспоминаются попытки убедить западных собеседников, что российское восприятие событий на Украине, которое кардинально отличается от их собственного восприятия, совсем не обязательно продукт пропаганды. Просто смотреть на Украину из России в принципе невозможно так же, как на неё смотрят, скажем, из Нидерландов или Великобритании, – совершенно разный культурно-исторический багаж, другая степень ментальной и психологической причастности. Визави кивали, всем своим видом показывая, что не видят смысла спорить с жертвой имперского промывания мозгов.

То, что столкновение придётся именно на Украину, было понятно давно. Многие, правда, надеялись, что удастся обойтись вовсе без лобового противостояния. Такое, наверное, могло бы случиться, если бы вся международная система не пришла в состояние дисбаланса по причинам, не имеющим отношения не только к Украине, но даже и к России. Либеральный мировой порядок в некотором смысле сам подготовил собственный кризис, содействовав повышению всеобщей связанности и подъёму государств другой культурно-исторической сферы, прежде всего азиатских. Стремление Запада доказать свою способность сохранить доминирование в идейной и силовой сферах, с одной стороны, и ощущение России, что её оттеснили в самый угол возможностей, – с другой, вылились в украинскую баталию. А в ней уже неразрывно и, вероятно, даже фатально сплелись два разных сюжета.

Вопрос о европейской безопасности (точнее, о судьбе этого самого либерального порядка), унаследованный от того, как закончилась холодная война. И вопрос о русско-украинском самоопределении, уходящий корнями чуть ли не во всю историю Восточной Европы. Каждый из них чрезвычайно сложен, вместе же они составляют ребус запредельного уровня. Начиналась большая военная кампания с намерения решить первый вопрос, но по мере её продолжения второй превращался если не в главный, то в такой, который не получится обойти или отложить в сторону.

На украинских фронтах не решается судьба мирового устройства (если, конечно, не предполагать крайнего ядерного сценария, чего, к несчастью, полностью исключить нельзя).

Современный мир не исчерпывается отношениями России и Запада, сколь значимыми они ни были бы. Не случайно Глобальный Юг/Восток сохраняет позицию стороннего наблюдателя, дожидаясь исхода и занимаясь своими делами. А вот вопрос о непосредственных участниках противостояния – их отношениях друг с другом и роли на международной арене – теперь уже максимально зависит от того, чем завершится нынешняя партия. Поэтому никого не устраивает ничья.

Автор: Фёдор Лукьянов, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике».

Источник: globalaffairs.ru