Олег Даль. Хроника пикирующего артиста

Одни восхищались его удивительным жизнелюбием, другие вспоминали приступы черной меланхолии. Аккуратизм в быту и организованность в работе соседствовали с глубокими и злыми запоями в полузнакомых компаниях. Веселый и замкнутый, беззащитный и высокомерный, Олег Даль — одна из самых ярких и противоречивых фигур советского кино и театра.

Он вытянул свой звездный билет, но...

Послужной список его экранных ролей до обидного мал. Но, постоянно сетуя на отсутствие достойной работы, Даль с щепетильной разборчивостью и завидным постоянством отказывался от заманчивых и перспективных предложений известных режиссеров, за что и заработал репутацию «неудобного артиста». Причины поступков, ясные для него самого, часто бывали не понятны окружающим. Неслучайно определяющей чертой характера Даля его коллега Михаил Козаков назвал иррациональность, которая с годами проявлялась все сильнее и сильнее.

Решение сына поступить после школы в Щепкинское училище родители не одобрили. Отец — Иван Зиновьевич настаивал на приобретении «надежной рабочей профессии», а маму — Павлу Петровну — беспокоила его врожденная картавость. Ну куда с такой дикцией — в артисты? Серьезность своих намерений Олег доказал упорством, с которым самостоятельно, без помощи логопедов, исправлял (и исправил!) свой порок речи.

На экзаменах худенький Даль довел приемную комиссию до смехообморока, исполняя монолог Ноздрева, а затем удивил театральных мэтров силой перевоплощения, читая отрывок из «Мцыри» любимого Лермонтова.

Николай Анненков, мастер курса, на котором Даль учился вместе с Юрием Соломиным, Михаилом Кононовым, Виктором Павловым, на вопросы о своем талантливом ученике отвечал скупо: «Да я и не учил его почти. Он же все время снимался!» Кинодебют состоялся в фильме Александра Зархи «Мой младший брат», где студент Щепки Олег Даль в компании двух «щукинцев» — Александра Збруева и Андрея Миронова — сыграли молодых героев повести Аксенова «Звездный билет».

В дипломном спектакле Даля увидела артистка «Современника» Алла Покровская и пригласила Олега на знаменитые «вступительные туры» в ефремовский театр. Людмила Гурченко, тоже бывшая в числе соискателей, вспоминала, как, услышав за дверями гром аплодисментов, заглянула туда и увидела Олега, завершающего страстный монолог на высоком подоконнике, затем летящего по немыслимой дуге в середину зала и секунду спустя скромно остановившегося с оторванной оконной ручкой среди всеобщего восторга.

Следующие пять лет в «Современнике» Даль, несмотря на отсутствие главных ролей, называл лучшими годами жизни, проведенными в непередаваемой ауре театрального творчества.

Однако переход от восторженного восприятия жизни к скептическому был довольно резким. Студийный дух театрального эксперимента, питавший артистический талант Даля, постепенно уступал место «суровым будням».

...не мог ехать в общем вагоне

В какой-то степени ситуацию объясняет Козаков в своих воспоминаниях о Дале: «Я до сих пор живу памятью о гармонии в театре — это было только в раннем „Современнике“ и больше никогда... Там все совпало — молодость, время, состояние театра. Олегу же все время не везло. Он как бы попадал „на спуск“... И в „Современник“, и в другие театры он приходил в тот момент, когда театр уже по существу умирал». Даль готов был фанатично служить Театру, но на банальное «служить в театре» был не согласен.

На дворе «оттепель» сменилась «застоем». Знаменитый устав «Современника» и студийное братство становились историей. Даль, пытавшийся играть и существовать «по уставу», оказался в одиночестве.

Клеймо «одиночки», ярлык «странного», позиция «чужого». Это не прихоть судьбы, не игра случая. Есть в жизни Даля жесткая предопределенность. Обладая от природы тонким и сверхчувствительным аппаратом восприятия, Даль не мог сосуществовать с окружающей действительностью на одном эстетическом уровне. В его высказываниях о «достижениях соцреализма в театре и кино», о засилии невежд и сволочей сквозит подлинное физиологическое отвращение.

Это не легкое фрондерство, которым баловались тогда многие представители творческой интеллигенции. В случае с Далем имело место патологическое несовпадение человека и окружающей среды, людей, системы (имеется в виду система моральных, этических, творческих стереотипов и стандартов).

Исповедь самому себе

Жизнь в разладе с пространством и временем требует неимоверных затрат энергии. Не отсюда ли повторяющийся в разных воспоминаниях об Олеге Дале мотив «мальчика с усталыми глазами»? Единственным источником сил для Даля был сам Даль. Все вопросы, не находившие ответы вовне, он обращал внутрь себя. Результатом или, скорее, хроникой исканий и размышлений стал его дневник, начатый в 1971 году.

Дневник этот не похож на обычное жизнеописание, привязанное к дням, месяцам и годам. Он напоминает эмоциональный, местами сумбурный диалог с самим собой, написанный (или нарисованный) буквами, словами, фразами разного размера и шрифта. Иногда записи ежедневны, иногда одно предложение охватывает полгода и больше.

Из дневника: «Январь 72 г. ДРУЗЬЯ... „Больней всех ран — невидимая рана, мой друг — мой враг, о подлый век обмана!“ В. Шекспир. Горе мое и беда моя от друзей моих. Только сейчас я это понял... Борьба с этими сволочами предстоит ужасная... Может быть, ОДИН? Может быть. Но себя! Хранить себя. Это ГЛАВНОЕ. Не приспособиться, не обезразличиться. Обратиться внутрь — там моя сила, моя земля обетованная».

Читая «дневник», ловишь себя на мысли, что напоминает он бортовой журнал корабля или самолета, терпящего крушение. И по аналогии с фильмом «Хроника пикирующего бомбардировщика», в котором Даль сыграл одну из лучших ролей, его дневник вполне можно назвать «хроникой пикирующего артиста».

Из дневника: «Ни в коем случае не отметать посторонних замечаний и предложений, напротив, принять их в себя — как почва принимает зерно. Зерно здоровое даст ростки. Нездоровое — умрет! Конец верен!»

Творческий эксперимент — это прекрасно. Но дело в том, что предметом эксперимента Даль сделал самого себя. Как ученый прививает себе болезнь, чтобы отыскать лекарство, так артист «прививал» себе чужие образы, мысли, эмоции, ситуации. С самоубийственной жертвенностью превращал он собственную жизнь в гладиаторскую арену постоянных столкновений возвышенного и отвратительного, принимая в душу «и злато, и дерьмо», используя свое нутро как расходный материал актерской профессии.

Это было похоже на работу парового котла без клапанов. Сколько проработает — неизвестно, силища — бешеная, но то, что в конце рванет, — без вопросов. Чувство самосохранения, позволяющее большинству артистов время от времени «стравливать пар», у Даля отсутствовало напрочь.

Поэтому столь мучительным был для Олега поиск своего места в искусстве, поиск единомышленников. Мало кто хотел жить и работать в таком изматывающем режиме. Еще меньше людей могли это. Не отсюда ли постоянные уходы-переходы из театров, отказы от выигрышных предложений в кино, которыми славился Даль?

Из дневника: «День серый. Находимся в кризисе от столкновения с непролазной бесталанностью и абсолютным непрофессионализмом... Малокультурье — суть, обязательно мещанство. Воинствующее мещанство, непременно мини-фашизм — все это, вместе взятое — есть нынешний театр. („Современник“! Где некогда бывал и я.) Капля в море!»

Диагноз: мания совершенства

С «Современником» у Даля было сложно (впрочем, как и у «Современника» с Далем). Он уходил, возвращался, опять уходил со скандалами. Первая главная роль случилась после «первого возвращения». Васька Пепел в «На дне» Горького поразил всю театральную Москву. Но Даль очень редко бывал доволен собой. Одна из немногих положительных авторецензий относится к середине 70-х. В 1974 году Даль осуществил мечту детства — сыграл Печорина в телепостановке Анатолия Эфроса. Год спустя — филигранная комедийная роль сэра Эндрю Эгьючика в «Двенадцатой ночи» Шекспира, которую поставил в «Современнике» Питер Джеймс.

Из дневника: «...Спектакль за 40 дней. Парню 35-37 лет. Удивительно профессионален. Я очарован? (Неправильно.) Работа с ним еще раз подтвердила правильность моего пути, правильность моей методы, правильность моих принципов. В результате Эндрю Эгьючик. Печорин... Эгьючик... Неплохо!!»

Радость удачи была недолгой. Получив травму ноги, Олег очень беспокоился за судьбу объявленного на следующий вечер спектакля и вдруг узнал, что в «Двенадцатой ночи» его легко заменили за одну ночь. Удар по актерскому самолюбию был жесток.

Из дневника: «Как стать единственным? Где неповторимость? В чем она?»

Его желание неповторимости, утверждение собственной уникальности, придирчивость к партнерам многие с раздражением называли «манией величия». Иной диагноз поставил драматург Эдвард Радзинский, вспоминая об их совместной работе в Театре на Малой Бронной. Там одновременно ставились две его пьесы — «Продолжение Дон Жуана» и «Лунин». Обе главные роли репетировал Даль. Но не сыграл... Ни Лунина, ни Дон Жуана.

Накануне премьеры Даль попросту... сбежал из театра. Подал какое-то невнятное заявление, не отвечал на телефонные звонки. Пытаясь спасти положение, Радзинский пришел к Далю домой. «Я унижался, я его просил... Мы не были друзьями, но в момент репетиций самые близкие люди — это автор, режиссер и актер, который играет главную роль. Мы были тогда все друг для друга. Он косноязычно объяснил мне что-то. Он говорил о каких-то несогласиях с режиссером. Но я понял... Он был болен одной из самых прекрасных и трагических болезней — манией совершенства. Он знал, как это играть надо, но нельзя было на этом безумном темпераменте, на этой беспредельной боли и нерве, на этих слезах в горле провести всю роль — так можно было только умереть...»

Один из немногих шансов поработать на сцене «на полную катушку» Даль не реализовал. А другие театры и авторы подобных возможностей не давали.

Из дневника: «День опустошения. Нельзя повторять одно и то же. Нельзя клясться и божиться об одном и том же. Станешь проституткой. Станешь пустым ведром, в которое не выбрасывают мусор. Даже!»

Кинопробы на прочность

На кинохалтурщиков у Даля выработалась идиосинкразия после истории с фильмом «Земля Санникова» режиссеров А. Мкртчяна и Л. Попова. Певца Крестовского сначала должен был играть Высоцкий, но его кандидатура оказалась непроходной у киноначальников, и роль предложили Далю. Олег прочел сценарий, согласился. Но съемки превратились в муку. Непрофессионализм, неорганизованность, халтурное отношение к работе доводили Даля до белого каления. Кроме того, по его мнению, серьезный сценарий превращался в дешевую развлекаловку с песнями и стрельбой. В этом с Олегом был солидарен и исполнитель главной роли Владислав Дворжецкий. Оба они готовы были со скандалом покинуть съемочную группу, но конфликт кое-как был улажен. Однако на озвучивание замечательных песен А. Зацепина, которые пел в фильме его герой, Даля даже не пригласили (за него это сделал Олег Анофриев).

Из дневника: «Июнь. Радость ИДИОТА, Мечты идиота, Мечты идиотов и т. д. А мысли мои о нынешнем состоянии совкинематографа. („Земля Санникова“) Х и Y — клинические недоноски со скудными запасами серого вещества, засиженного помойными зелеными мухами. Здесь лечение бесполезно. Поможет полная изоляция».

Однако отказывал Даль и режиссерам, чей профессионализм сомнений не вызывал. И здесь уже речь шла о личных и очень жестких критериях выбора самого Даля. Прочитав сценарий «Иронии судьбы...», сразу сказал Рязанову: «Не мой герой». Очень хотел сыграть Хлестакова, но от предложения Гайдая сняться в «Инкогнито из Петербурга» отказался — «Не по пути с режиссером». С Динарой Асановой, приглашавшей Олега на фильм «Беда», не сошелся во взглядах на характер главного персонажа — хронического алкоголика.

Такая разборчивость, для Даля естественная, многим казалась «игрой с огнем». Киноначальство фильмы с Далем своим благоволением не баловало. Едва ли не каждый выходил на экран с массой поправок, если вообще выходил. Дебютный «Мой младший брат» — скорее, счастливое исключение из печального правила.

Следующий — «Человек, который сомневается» — был переозвучен. Высшим чинам МВД не понравились слова далевского героя о том, что подследственных на допросах бьют. Одна из лучших картин об Отечественной войне — фильм В. Мотыля по сценарию Б. Окуджавы «Женя, Женечка и «катюша» — прорывалась к зрителю с боями через несколько линий обороны. В том числе не принимали кандидатуру Даля на роль главного героя. Актера обвиняли в отсутствии стихийного обаяния, в недостаточной яркости и даже... в неспособности сыграть «интеллектуального мальчика». Товарищ по фамилии Шнейдерман сетовал: «...в его облике не хватает русского национального начала».

Малым экраном, с мизерным количеством копий прошел фильм А. Эфроса «В четверг и больше никогда» с замечательным дуэтом Олега Даля и Иннокентия Смоктуновского. А экранизация пьесы Вампилова «Утиная охота» («Отпуск в сентябре», реж. В. Мельников), в которой Даль сыграл знакового героя поколения (культовую, как сказали бы сегодня, роль), вообще легла на полку и увидела свет уже после смерти актера.

И все равно Даль продолжал придирчиво отбирать «свои» роли. Киноначальство подобная «разборчивость» весьма раздражала и сильно аукнулась Олегу в истории с фильмом А. Митты «Экипаж». Режиссер предложил Далю роль, которую позже сыграл Леонид Филатов. Даль прочитал сценарий, подумал и отказался. Разошлись мирно, без обид. Однако руководство «Мосфильма» решило наказать строптивца. По негласному распоряжению в течение трех лет снимать актера в фильмах студии было запрещено. Когда через год режиссер Марягин собрался снимать Даля в картине «Незваный друг», зав. актерским отделом В. Гуревич заявил, что на его студии Даль играть не будет, и, когда Олег пришел к нему на прием, устроил хамскую экзекуцию, отчитывая актера словно нашкодившего мальчишку. Огромных усилий стоило Олегу не пустить в ход кулаки.

Из дневника: «Какая же сволочь правит искусством. Нет, наверное, искусства остается все меньше, да и править им легче, потому что в нем, внутри, такая же ленивая и жадная сволочь».

«Свой режиссер» и своя семья

Из дневника: «Не работать с режиссерами, пытающимися навязать свою волю. Но если он командует мной, то у нас должна быть общая платформа».

Режиссером, с которым Даль, безусловно, нашел эту общую платформу, стал Григорий Козинцев. Встретились они благодаря... беременности Алисы Фрейндлих. На восьмом месяце она не могла, как предполагалось, играть роль Шута в фильме Козинцева «Король Лир», и Григорий Михайлович пригласил Олега. Картина эта прошла для Даля под знаком «Наконец-то!». Наконец-то режиссер, который не давит авторитетом, а позволяет раскрыться дарованию Даля-трагика. Наконец-то словами Шекспира актер говорит о том, что терзает его самого. О рабстве художника, об искусстве, «загнанном на псарню с собачьим ошейником на шее» (слова Козинцева), о человеческой слепоте и равнодушии.

Козинцева и Даля связывало нечто большее, чем отношения режиссер — актер или учитель — ученик. Козинцев оберегал дарование Даля, как хрупкий и бесценный музыкальный инструмент. Беспощадный к любым нарушителям порядка на съемках, Г. М. лишь для Олега делал исключения, прощая его частые срывы. Объяснение звучало просто и пророчески: «Мне его жаль. Он — не жилец». Именно после общения с Козинцевым Даль начал вести свой Дневник-исповедь, в котором спустя пару лет ему пришлось записать: «День 11.V.73 г. — ЧЕРНЫЙ... Нет ГРИГОРИЯ МИХАЙЛОВИЧА КОЗИНЦЕВА».

В съемочной группе «Короля Лира» встретил Олег свою будущую супругу. Елизавета Апраксина, внучка знаменитого филолога Бориса Эйхенбаума, работала у Козинцева монтажером. Все съемки Даль ухаживал за ней, затем пригласил в Москву. А когда она приехала и позвонила — не узнал. Оторванный от репетиции, раздраженно бросил: «Какая еще Лиза?!» Она обиделась, вернулась домой. Через несколько месяцев они вновь встретились на «Ленфильме»...

Познакомившись с Лизиной мамой Ольгой Борисовной, Олег сразу стал называть будущую свекровь Олей, Олечкой, а 18 мая 1970 года торжественно попросил у нее руки дочери. Согласие было получено, несмотря на то, что Даль в то время активно болел «хроническим недугом русских актеров». «Почему я вышла за Олега, хотя видела, что он сильно пьет? — вспоминает Елизавета Даль. — С ним мне было интересно... Я думала, что справлюсь с его слабостью. Каким-то внутренним чувством ощущала: этого человека нельзя огорчить отказом...»

Свою семейную жизнь Лиза называла счастливой, но через три года приняла решение расстаться с Олегом. Пьянки со случайными собутыльниками, скандалы с кулаками, исчезающие из дома вещи сделали свое дело. Нельзя сказать, что Даль не сознавал, что делает.

Из дневника: «День самосуда. Жрал грязь и еще жрал грязь. Сам этого хотел. Подонки, которых в обычном состоянии презираю и не принимаю, окружали меня и скалили свои отвратительные рожи... Они меня сожрут, если я, стиснув зубы и собрав все оставшиеся силы, не отброшу самого себя к стенке, которую мне надо пробить и выскочить на ту сторону».

От слов к делу. Первого апреля 1973 года Олег «зашился», и следующие два года, по словам Лизы Даль, были годами счастья и работы. Даль вернулся в «Современник», сыграл четыре новые роли, в том числе знаменитого сэра Эгьючика. В кино осуществил «вековую мечту каждого советского артиста» — сыграл советского разведчика в телефильме «Вариант «Омега» (который в актерских кругах сразу переиначили на «Вариант Олега»). Съемки закончились в 1974-м, но премьера по непонятным причинам отодвинулась почти на год. Зато с этим фильмом артист, десять лет будучи невыездным, съездил-таки за границу на фестиваль «Злата Прага». Выпустили, благодетели...

Но в 1976 году — на дне рождения Виктора Шкловского нарушен «сухой закон». В марте следует увольнение из «Современника» за нарушение трудовой дисциплины. Не умея нормально существовать в ненормальной для него атмосфере, Даль опять бросил свою судьбу в пике.

«Пошли мне, Господь, второго...»

«Пошли мне, Господь, второго, чтоб вытянул так, как я...» — пел Высоцкий в «Песне Акына» на стихи Вознесенского. Многие (и тогда, и сейчас) ставят эти имена — Даль и Высоцкий — рядом. Они встретились в фильме И. Хейфица «Плохой хороший человек», поставленном по чеховской «Дуэли». Это был «актерский дуплет», идеальное двойное попадание в роли, идеальное взаимодействие в дуэте. Кто-то лихо сформулировал: «Высоцкий — слабый в своей силе, и Даль — сильный в своей слабости».

Они не были приятелями на каждый день, общались редко, не дружили домами, но духовная связь меж ними была прочнейшая. Они понимали, чувствовали друг друга. Даже в движении к смерти и у того и другого была какая-то дьявольская синхронность. В феврале 1980-го Даль обмолвился: «Сначала уйдет Володя, потом — я».

В мае он провел у Высоцкого три дня, «без отрыва слушая его стихи». Больше они не виделись. Фотография, датированная июлем 1980 года: Даль на похоронах Высоцкого. Если заглянешь в глаза, увидишь там обреченность. 25 января 1981 года, в день рождения Высоцкого, Даль рассказал жене сон: «Мне снился Володя. Он меня зовет». А своему врачу сказал: «Мне теперь ничего не поможет, ведь я не хочу больше ни сниматься, ни играть в театре». Январем 81-го датировано и стихотворение «Сейчас я вспоминаю...» с посвящением «В. Высоцкому. Брату».

3 марта 1981 года. Даль на съемках в Киеве. В гостинице он ужинает с партнером по фильму Леонидом Марковым, затем уходит в номер с мрачной шуткой — «Пойду к себе умирать». Похоже, что Олег, сознательно влив в себя критическую дозу водки, понимал: очередная «вшитая «торпеда» среагирует на нее резким скачком давления. Сосуды не выдержали, и Олег Даль скончался от внутреннего кровотечения. Похоже на то, что его уход был вполне сознательным.

***

Валентин Гафт вспоминал, как в марте 1981-го лежал на операционном столе с иглой для пункции в позвоночнике и кто-то сказал: «Умер Даль». «Тут я понял, что должен что-то предпринять, иначе тоже умру. С иглой в спине я встал, подошел к окну и очень осторожно начал вдыхать морозный воздух. Мне казалось, еще минута — и у меня разорвется сердце».

http://www.aif.ru/culture/pers...

+