Уходил от бомбы последним. Кирилл Щёлкин сделал СССР мощнейшей державой

Писатель, журналист, лауреат Госпремии СССР Владимир Губарев

У члена-корреспондента АН СССР К. И. Щёлкина было три Звезды Героя, Ленинская и три Сталинские премии, а пенсия – как у рядового инженера.

…Мы пили кофе в артистической Дома журналистов и ждали начала вечера, посвящённого выходу книги Кирилла Ивановича. Он слегка волновался.

– Не надо никому ничего объяснять, – как мог, успокаивал его я. – Просто наденьте те две планки, что у вас в кармане, этого будет вполне достаточно…

Кирилл Иванович достал из внутреннего кармана пиджака завёрнутые в носовой платок Звёзды Героя и лауреатские метали. Когда Щёлкин вышел на сцену, зал сперва погрузился в тишину, а потом как-то разом встал и взорвался шквалом аплодисментов. Позже Кирилл Иванович признался, что это был один из счастливейших дней его жизни.

Не терпел бюрократов

Так случилось, что первым и на несколько месяцев един­ственным сотрудником отдела Щёлкина стал Виктор Жучихин. Он закончил МВТУ, готовился стать специалистом по боеприпасам. Учился очень хорошо, а потому попал в поле зрения сотрудников госбезопасности, которым было поручено во всех вузах страны отбирать самых талантливых выпускников. В МВТУ в 1947 г. таких оказалось четверо, среди них и Жучихин.

В неприметном здании на Новорязанской улице в Москве в крошечном кабинете его встретили два человека. За столом сидел полный мужчина лет 35, а у окна стоял его напарник, худощавый, всклоченный, более похожий на подростка.

Вопросы задавали оба, но на некоторые Жучихин отказался отвечать:

– У меня секретный диплом, я не имею права говорить о нём…

Полный мужчина улыбнулся:

– Открою вам тайну, несравненно большую, чем ваша. Мы будем заниматься созданием атомной бомбы.

Так молодой специалист познакомился с руководителями ядерного центра Щёлкиным и Харитоном.

На следующий день он вылетел на «Объект», которому суждено будет стать всемирно известным «Арзамасом-16». Впрочем, тогда его называли «Москва. Центр-300». Здесь Жучихин начнёт работать под руководством Щёлкина, потом вместе с ним переедет на Урал, где появится новый ядерный центр.

О Щёлкине он рассказывал так: «Главная заслуга в том, что первая атомная бомба была разработана в короткий срок и на высоком техническом уровне, пожалуй, принадлежит ему. В то время ему не было и 36 лет, но он уже имел богатейший опыт экспериментальных исследований детонационных процессов в газах. Он утверждал, что простое техническое решение всегда рождается в долгих поисках, на пути которых встречается множество неудач. Был приверженцем эксперимента. Не терпел бюрократические порядки и всячески освобождался от людей, склонных к волоките. Утверждал, что бюрократизм и волокита порождаются трусостью, неграмотностью и бессовестностью людей, которых перевоспитать уже невозможно. Именно он стал последним, кто покинул башню, на вершине которой был установлен ядерный заряд».

А потом огромный пыле­газовый столб пробьёт плотную пелену облаков, и через огромное отверстие, образовавшееся в них, вместе с солнечными лучами вырвется сноп огня. Так была взорвана первая атомная бомба…

Тайная встреча у Сталина

…Терпение вождя заканчива­лось. Обещанной бомбы всё не было – отставание от плана уже составляло больше года. 10 июня 1948 г. Сталин подписывает постановление Совета Минист­ров СССР № 1991-775сс/оп «Об укреплении КБ-11 руководящими конструкторскими кадрами». Первым заместителем главного конструктора КБ-11 назначается К. И. Щёлкин. Другими заместителями – В. И. Алфёров и Н. Л. Духов. Но на последующую беседу Сталин пригласил только Щёлкина. Кирилл Иванович никому из близких и коллег ничего не рассказывал об этой встрече. И лишь однажды «проговорился»… В тот самый день, 29 августа 1949 г., когда над полигоном взметнулось ядерное облако.

После шока, вызванного грандиозностью взрыва, все бросились поздравлять друг друга. Берия сказал Курчатову, что надо бы придумать название заряду. Тот ответил, что Щёлкин это уже сделал. Он назвал его «РДС-1», что расшифровывается как «Россия делает сама». Берия одобрил название, заверил, что и «Хозяину оно понравится».

Успех отмечали «среди своих». И Щёлкин рассказал, что сначала Сталин распорядился отобрать для ядерного центра именитых учёных, а также партийных руководителей, которые проявили себя во время войны. Однако при встрече с ним Щёлкин категорически возразил против такого подбора сотрудников. Он сказал вождю, что заслуженные начнут выяснять, кто из них «заслуженней», вместо того чтобы объединить усилия при решении совершенно новой проблемы. Поэтому нужны молодые, талантливые, не испорченные ещё своим положением в науке и жизни. Сталин с доводами Щёлкина согласился и предоставил ему право отбирать специалистов.

«Всевидящее око» Берии

Характер у Щёлкина был крутой, а потому Лаврентию Берии с ним было нелегко. Конечно, всемогущий министр знал о каждом шаге Кирилла Ивановича. На «Объекте» у него были осведомители, которые напрямую докладывали «шефу» обо всём. Причём делали это гораздо быстрее, чем службы самого КБ-11. Бывало, что Берия звонил о каком-то происшествии, случившемся в КБ, директору П. М. Зернову раньше, чем тот узнавал о нём от своих подчинённых. Ну а Щёлкин это «всевидящее око» Берии почувствовал на себе, когда однажды вернулся из командировки и ехал домой на троллейбусе. Произошла авария, Кирилл Иванович получил множество ушибов. Берия сразу же узнал о случившемся и приказал, чтобы отныне Щёлкина возил на машине лично один из его замов. Некоторое время на вокзале Щёлкина встречал сам Кобулов, правая рука Берии.

Два полковника МГБ охраняли Щёлкина днем и ночью…

Казалось бы, великое доверие оказано было тем, кто создавал ядерное оружие. Тем не менее у каждого был «дублёр» – на случай, если испытания первой атомной бомбы оказались бы неудачными.

«Дублёр» Щелкина приехал на полигон в августе 1949 г. Во время испытаний он был не нужен, а потому Щёлкин распорядился отправить его назад в Арзамас-16. Кириллу Ивановичу намекнули, что так распорядился сам Берия. Но Щёлкин был непреклонен: «Лишние люди здесь не нужны!»

Репетиция апокалипсиса

Среди всех уникальных документов Атомного проекта СССР этой «Записке» Щёлкина я отвёл бы особое место. Она датирована 16 сентября 1949 г. и долгие десятилетия была недоступна историкам. Гриф: «Сов. секретно (Особая папка). Экз. единственный». Всё написано от руки, почерк чёткий. Кирилл Иванович, будучи человеком обстоятельным, педантичным и скрупулёзным, писал подробно и доходчиво. Он описывает, как именно началась подготовка к испытаниям. Оказывается, у атомного взрыва было несколько «генеральных репетиций».

Все, кто имел отношение к атомщикам, отмечают чёткость и слаженность их работы даже в самых сложных условиях. Мне приходилось наблюдать за «бомбоделами» в сибирской тайге, пустынях Средней Азии, на Крайнем Севере и на Урале – везде они действовали ­спокойно, уверенно, с глубоким знанием своего дела. Каждый раз, прежде чем выехать в «точку взрыва», они долго и упорно тренируются «дома» – в родном КБ-11. Так было и летом

1949-го, о чём впервые рассказал Щёлкин. Хороший опыт всегда собирается по крупицам – лучшее остаётся, недостатки отбрасываются.

После долгих подготовительных работ день и час взрыва были определен­ы – понедельник, 29 августа 1949 г., 8 часов утра. Щёлкин дотошно описывает всё, что происходило в то утро на полигоне. Он и не подозревает, что за каждым его движением, за каждой операцией следят очень внимательные глаза.

В 6.18 утра 29 августа Щёлкин прибыл на командный пункт. Он доложил Берии и Курчатову о полной готовности к взрыву. Однако погода ухудшалась, и Курчатов принимает решение о переносе времени «Ч» на час раньше. Отсчёт времени начался за 25 минут до взрыва.

За 20 секунд до взрыва пришёл в движение последний и главный механизм автомата, включающий питание изделия…

Щёлкин потом скажет коллегам, что эти секунды были самыми трудными в его жизни… Своё больное, взрываю­щееся от напряжения сердце он попытался заглушить глотком валокордина. Помогло или нет, он не помнит, потому что в 7.00 ослепительная вспышка озарила степь. А через 30 секунд ударная волна подошла к командному пункту…

Атомное эхо

На следующий день Щёлкин и испытатели выехали к месту взрыва. Дозиметристы разрешили им быть там несколько минут… Потом они вернулись на «базу».

«После душа все сели за уставленный едой стол, – рассказывал много лет спустя Кирилл Иванович сыну. – Перед каждым стояла бутылка водки. Задача – выпить как можно больше. Врач следил за теми, кто мало пил, и подливал. Водкой пытались снизить самую большую опасность пребывания людей в заражённой местности».

Но радиация всё-таки настигла практически всех, кто слишком тесно был связан с оружием. И. В. Курчатов, П. М. Зернов, К. И. Щёлкин и многие другие ушли из жизни, не дожив до 60 лет…

За создание первой атомной бомбы К. И. Щёлкин в 1949 г. был удостоен звания Героя Социалистического Труда. В 1951 и 1954 гг. ему ещё дважды дают Звёзду Героя. В 1953-м он избирается членом-корреспондентом Академии наук. Через два года становится научным руководителем и главным конструктором второго ядерного центра, который создаётся на Урале. В 1958 г. за создание новейших образцов термоядерного оружия ему присуждается Ленинская премия. Казалось бы, жизнь складывается прекрасно…

Однако между руководством страны и некоторыми ядерщиками возникает конфликт – его детали и сегодня госархивы хранят очень тщательно. Главные фигуры в том противостоянии – Игорь Васильевич Курчатов и Кирилл Иванович Щёлкин с одной стороны, а с другой – Никита Сергеевич Хрущёв.

Первым масштабы ядерного безумия, охватившего США и СССР, понял и оценил Курчатов. Он был потрясён последствиями взрыва водородной бомбы. Они, физики, выпустили на волю ядерного дьявола, и Курчатов почув­ствовал, насколько опасно это для цивилизации. Он последовательно и настойчиво говорил о ядерном разоружении, выступал против новых испытаний, доказывал, что создавать супербомбы нет необходимости. Его активно поддерживал Щёлкин. В Челябинске-70 он ориентировал всех на создание миниатюрного и компактного ядерного оружия. Именно таким оно поможет сдерживать любого агрессора и не потребует огромных средств.

Но Хрущёв хотел показать американцам «кузькину мать», и среди сторонников этого было немало выдающихся физиков, в том числе А. Д. Сахаров. По его мнению, создание сверхбомбы поможет понять политикам гибельность атомной гонки. Частично размышления Андрея Дмитриевича оказались верными: после Большого взрыва на Новой Земле было подписано Соглашение о запрещении испытаний в атмосфере, на воде и под водой. Однако ядерная гонка не прекратилась: она ушла «под землю»… Так что правыми оказались Курчатов и Щёлкин. Оба они попали в немилость к Хрущёву.

Больной Курчатов полетел в Крым, где отдыхал Хрущёв, чтобы доказать: нельзя продолжать ядерную гонку, оружия вполне достаточно для обороны страны, необходимо переключить силы физиков на решение гражданских программ. Однако Никите Сергеевичу казалось, что его авторитет в мире повысится только в том случае, если военная мощь страны будет возрастать. Да и слишком много вокруг него было тогда «ястребов». Ядерная и ракетная программы загоняли советскую экономику в тупик, но пока этого не было видно. А триумф в космосе кружил головы, и не только Хрущёву. Он уже не воспринимал разумные возражения учёных. И одним из первых это ощутил на себе Щёлкин.

Его утверждали научным руководителем и главным кон­структором будущего ядерного центра на Урале на заседании Совета Министров СССР. Н. С. Хрущёв сказал, что недавно говорил с первым секретарём Челябинского обкома и обо всём договорился. Мол, ядерному центру выделяют новый цех большого завода и квартиры для сотрудников в новых кварталах города. И каково же было его удивление, когда только что назначенный Щёлкин резко возразил: если такое предложение пройдёт, он просит освободить его от должности немедленно! Хрущёв вскипел, обругал министра Е. П. Славского за «плохие кадры, которые считают себя умнее всех» и ушёл с заседания.

Но причина того конфликта Хрущёва и Щёлкина была вовсе не в цехах или квартирах – спор шёл о судьбе оружия. По сути дела, научный руководитель и главный конструктор Челябинска-70 отказался работать над новым сверхмощным оружием, которое было так необходимо Хрущёву. Он активно поддерживал Курчатова, который центр своих интересов перенёс на термоядерные исследования. Для руководства новой программой в Институт атомной энергии он пригласил Щёлкина. Однако Хрущёв не разрешил Кириллу Ивановичу покинуть Челябинск-70.

Смерть Курчатова оставила Щёлкина в одиночестве. Конфликт с Хрущёвым, с руководством министерства нарастает. И Кирилл Иванович решает уйти, так как оставаться на своём посту – значит поста­вить под удар весь коллектив Челябинска-70.

Он ложится в больницу, оформляет инвалидность и уходит на пенсию. Ему было в этот момент 49 лет. Чиновники вычёркивают его из Атомного проекта. Юбилеи Щёлкина больше не отмечаются ни в министерстве, ни в Академии наук. Каждому дважды Герою, а тем более трижды Герою положено на родине устанавливать бюст. Но два человека были лишены такой привилегии – И. В. Сталин и К. И. Щёлкин. Если в отношении первого всё понятно, то почему великий русский учёный и конструктор оказался среди «изгоев»?!

Бюст Кириллу Ивановичу всё-таки был открыт в Тбилиси в 1982 г. По какому-то чудовищному совпадению в это же время был установлен бюст И. В. Сталину в Гори. Оказывается, их имена оказались вместе в одном постановлении Совета Министров СССР.

Судьба непостижимым образом соединяет добро и зло, гениев и злодеев, величие и подлость. А может быть, это и называется «жизнь»?

И послесловие…

Мне нравится произносить слово «Снежинск» – сразу рождается нечто светлое, возвышенное, чистое.

Так и есть, когда приезжаешь в этот город.

Снег здесь по-особому бел, берёзки – будто барышни в подвенечных платьях, а сос­ны источают пьянящий воздух, от которого кружится голова. Я присаживаюсь на запорошенную снежком скамейку у озера и смотрю на Вишнёвые горы.

Кружат снежинки. Тают на ладони медленно, потому что морозно и рука уже остыла. Эти снежинки, название города, гор и озёр рождают странные ассоциации, будто ты вместе с ними возвращаешься в прошлое, а потом думаешь о будущем и понимаешь, что связь их неразрывна... Вдруг подходит человек, говорит, что здесь сидеть нельзя – частная территория. Оказывается, дом, где жил Кирилл Иванович Щёлкин, приватизирован – теперь он принадлежит местному предпринимателю…

Бюст К. И. Щёлкина в Тбилиси однажды ночью исчез. И все попытки найти его не привели к успеху.

Однако атомщики помнят своего Щёлкина – в Снежин­ске ему установлен прекрасный памятник.

Владимир Губарев