Изложим для тех, кому это интересно, подлинную историю Украины. Жизненная правда и подлинная история, увы, далеко не так красочна и пышна, как ее представляют иные фантазеры, осененные «жовто-блакитным» стягом.
Украинская государственность, если называть вещи своими именами, возникла лишь в 1991 г. с распадом СССР. Все, что существовало прежде — либо миф, либо опереточные потуги. Более того, нынешняя Украина — это по сути лоскутное одеяло, в свое время сметанное на живую нитку из разномастных кусочков, никогда прежде не составлявших единое целое. Всего триста пятьдесят лет назад «Украиной» именовался клочок земли, составлявший одну девятую часть нынешней территории Украинской республики. Все остальное, к нему пришитое, было результатом трудов тех самых «клятых москалей» и «проклятых большевиков», которых сегодня на Украине принято поносить. Собственно говоря, Украину с полным на то правом можно назвать великанским подарком, много лет к упомянутому мной клочку присоединяли новые территории то русские цари, то российские императоры, то генеральные секретари ЦК КПСС…
Я с глубоким уважением отношусь к украинскому народу, к его культуре, языку, который неплохо знаю. Да и украинцев в моей родословной можно отыскать, не особенно и напрягаясь. Но просто необходимо пройтись критическим пером по творениям «историков»-фантастов, желто-голубыми чернилами выводящих вовсе уж несусветную чушь, к которой многие украинцы сами относятся с нескрываемой иронией…
И где-то слышен сабель звон…
Как уже говорилось, в Средневековье существовали исключительно русские княжества, те или иные населенные славянами области носили название «Русь». Даже Галичина, будущая колыбель украинского национализма, долго именовалась Червонной Русью. Ни один западноевропейский или арабский путешественник, ни один иностранный книжник не оставили ни единой строчки о существовании неких «украинцев», равно как и «украинского» языка. Логично будет предположить — по причине совершеннейшего отсутствия того и другого. Иначе придется допустить, что коварные московитские цари, войдя в силу, разослали по всей Европе сотни проворных агентов, и те, проникая в книгохранилища и библиотеки, либо выкрадывали все рукописи и фолианты, где упоминалось об «украинцах», либо безбожно фальсифицировали оставшееся…
Вообще-то украинские «новоисторики» давно подыскали объяснение и этой загадке. В приступе восхитительной нелогичности, позабыв о древних украх, они утверждают, будто обитатели Киевской Руси все же были украинцами, вот только именовали себя «русскими», и это имя стало настолько престижным и гламурным, что дикие московиты, неведомо какого роду-племени, решили к этой славе примазаться. Москали, мол, «отобрали» у жителей Киевской Руси имя русских и «присвоили» его себе. При попытке представить, как это могло происходить, картинка получается сюрреалистическая: захвативший Киев дикий московитский князь, потрясая кулаком перед унылыми горожанами, орет:
— Никакие вы теперь не русские, хамье! Это мы теперь будем русские, и точка! А вы… черт с вами, зовитесь отныне украинцами. Уяснили? А кто пикнет — живьем зажарю!
Если добровольно сойти на минуточку с ума, такую картинку, пожалуй, можно вообразить. Однако при этом возникает закономерный вопрос: почему же в таком случае вся остальная Европа с этим самодурством покорно согласилась и признала за грабителями-московитами воровски присвоенное ими славное имя? Какие такие средства воздействия на Европу могли быть у помянутого князя? Да никаких. Предположим, что немцы, в XVI в. однажды захватившие Рим, вдруг решили примазаться к его исторической славе и объявили, что все человечество отныне должно именовать их вовсе даже не немцами, а благородными римлянами. Реакция на эту сенсацию была бы простой: вся Европа, дружно похихикав над шутниками, продолжала бы именовать их немцами, как им испокон веков и положено… И никак иначе.
Что же происходило в действительности многие столетия назад?
Татарское нашествие на Русь привело к тому, что разные области Русской земли, если можно так выразиться, пустились в самостоятельное плавание — отнюдь не по своей воле, а в силу обстоятельств, точнее, деятельности сильных соседей, которые спешили наложить лапу на раздробленные княжества. На севере понемногу крепло и присоединяло соседние земли Московское княжество, со временем ставшее Московским царством. Западнорусские области попали под власть Великого княжества Литовского.
К нынешней Литве, впрочем, помянутое государство имеет мало отношения. Полное его название звучало: «Великое княжество Литовское, Русское и Жемойтское». Причем эти названия означали отнюдь не те страны, которые мы сегодня имеем в виду. Тогдашняя Литва была нынешней Белоруссией, тогдашняя Жемойтия — сегодняшней Литвой. А под Русскими землями как раз и понимались те области, что сегодня входят в состав Украины. Слово «Украина» (точнее, «Украйна») со временем действительно вошло в обиход, но означало оно не страну, а всего-навсего «окраину». Окраину русских земель. «Украинами» называли и те пограничные с сопредельными государствами земли, что и сегодня входят в состав России, свидетельств тому в древних документах предостаточно.
В 1569 г. была подписана так называемая Люблинская уния, соглашение, по которому Польша и Великое княжество Литовское объединялись в нераздельное государство Речь Посполитую, под правлением короля, который выбирается совместно и коронуется в Польше. В этом соглашении имелась статья, по которой отныне все русские земли переходят от Литвы к Польше. То есть «Украйна» переходила в непосредственное подчинение Польше.
Подчеркиваю, во всех документах земли эти по-прежнему именуются «русскими». Даже Галичина значится в польских государственных бумагах как «воеводство Русское». Обитателей этих земель именовали либо «русинами», либо «малороссами» — поскольку давно уже родился термин «Малороссия», или Малая Россия. Сами себя они, естественно, именовали опять-таки «русскими» и разговаривали на русском языке — разве что с добавлением чисто местных диалектных словечек. Но в этом нет ничего уникального. Местные диалекты существовали во многих областях России, от Архангельска до Сибири, причем порой речь шла не о нескольких словах, а о сотнях таких, что были непонятны, например, москвичу или новгородцу.
Однако в России никто на этом основании не делает выводы о существовании особой «поморской» или «сибирской» нации и, соответственно, «архангельского» или «сибирского» языков… Просто-напросто тогдашние обитатели Украины в быту пользовались своеобразным наречием, или «мовой» — русским языком с примесью иностранных слов, заимствованных у ближайших соседей, а также областными говорами.
Подтверждения этому встречаются в самых неожиданных местах. Достаточно вспомнить классику польской литературы — трилогию Генрика Сенкевича «Огнем и мечом», «Потоп», «Пан Володыевский». Книги эти пользуются в Польше и до сих пор таким уважением, что именуются просто «Трилогия» — с большой буквы и без упоминания имени автора. Все и так знают, о какой трилогии идет речь, она одна такая…
События там происходят во второй половине XVII в., и живописно повествуется о славных польских витязях, отважно сражавшихся со шведами, турками, крымскими татарами и украинскими казаками. Войнам с последними посвящена значительная часть трилогии.
А теперь — внимание! Внимательный читатель очень быстро обнаружит крайне интересную вещь. Знаменитый полковник пан Володыевский и его друзья столь же благородного сословия очень часто именуют себя… «русской шляхтой»! По религии они католики (потомки принявшей эту веру православной русской знати). Они верно служат польской короне в войнах с ее многочисленными врагами — но в то же время постоянно подчеркивают, что они не просто шляхта, а шляхта русская.
Поскольку родились они на русских землях, входящих в состав Речи Посполитой. Называть себя «украинцами», а свой язык «украинским» им не придет в голову и в кошмаре — они попросту не подозревают о существовании этаких курьезов, они родились на русской земле и говорят по-русски. Свидетельство Сенкевича тем более ценно, что означенный пан-литератор был заядлым польским националистом и никакой симпатии к Российской империи не питал. Однако, несмотря на свои взгляды, в романах придерживался исторической точности.
«Украйны», повторяю, были самыми разнообразными. «Украйными» называли и сибирские города, и Соловецкий остров. В Новгородской летописи 1517 г. упоминается о приходе крымских татар на «тульские украйны», а в 1625 г. царские воеводы сообщают из Воронежа, что опасаются «приходу татар на наши украйны». Уже при жизни Петра I в Сибири появляется народная песня с такими строчками:
Во сибирской во Украйне,
во даурской стороне…
Однако вернемся в середину XVII столетия, в те годы, что непосредственно предшествовали Переяславской раде, ознаменовавшей присоединение Украины к России. Собственно говоря, далеко не всей Украины, и не к России, а к московскому царству, но не будем придираться к мелочам…
Ситуация выглядела следующим образом. Правобережную Украину польская корона удерживала за собой прочно. А вот на Левобережье существовали две, в общем, независимые от Речи Посполитой области — так называемая Гетманская Украина (гораздо менее известная большинству) и Запорожская Сечь, известная значительно больше.
После Люблинской унии началась форменная колонизация Руси-Украины поляками. Задачу полякам облегчало то, что русская православная знать, как ее собратья во многих странах, думала в первую очередь о собственном благе — и ради сохранения как обширных владений, так и нешуточных дворянских привилегий в большинстве своем перешла в католичество, ополячилась, стала верными вассалами польской короны.
Бунтовало, как легко догадаться, простонародье, которому никаких привилегий не полагалось — наоборот, сплошные повинности. Дело идет, разумеется, не об ожесточившихся хлеборобах, вооруженных вилами и косами. Ударную силу составляли «украинные» казаки.
После татарского нашествия юг Руси практически опустел — в Крыму обосновались захватчики со своим ханом и часто совершали грабительские набеги как на русских, так и на поляков. Причерноморье, обширные районы, где сейчас находятся Одесса, Херсон, Николаев, Мелитополь, превратились в Дикое поле — практически незаселенные обширные районы.
Однако природа пустоты, как известно, не терпит, и эти места привлекали немало рискового народа самых разных национальностей, которому нравилось как раз полное безвластие и возможность жить вольно. В Диком поле можно было существовать охотой и рыбной ловлей, а также, что гораздо интереснее для людей определенного склада, грабежами — в тех местах и татары гоняли свои стада, и купцы проезжали…
За несколько десятилетий среди тех, кто промышлял не сохой, а саблей, сложилась немаленькая группа, именовавшая себя «казаками». Слово «казак» вообще-то тюркское. Ничего удивительного: среди казаков хватало и тюрок, привлеченных тем же стремлением к абсолютной вольнице. Не зря в свое время у турок было отмечено правило: захваченных в плен казаков они сортировали на славян и тюрок. Первым без затей рубили головы, а вот вторым приходилось помучиться…
В некотором смысле у казаков царила совершеннейшая демократия — предводителей-атаманов выбирали всеобщим голосованием. Правда, так же легко, как выбрали, могли и сбросить, а то и «посадить в воду», особенно если новый кандидат, как это было в обычае, выкатывал пару бочек горилки и проводил разъяснительную работу…
В общем, это была неплохо организованная и серьезная военная сила, в конце концов добившаяся независимости Гетманской Украины (состоявшей из нынешних Черниговской и Полтавской областей). Запорожская Сечь, укрепленный лагерь у порогов Днепра, независимой была изначально. Собственно говоря, две эти «вольные республики» составляли одно целое. Просто-напросто Сечь была чисто военным лагерем, куда не допускались женщины, и никакого хозяйства, в общем, не имелось.
А в Гетманщине многие казаки как раз хозяйство и держали. И не всегда мелкое — к середине XVII в. выделилась казачья «старши́на» — своеобразная аристократия, владевшая имениями, хуторами, целыми селами, носившая чины полковников, сотников, есаулов, поставившая со временем «рядовых» в подчиненное положение. Под внешней вывеской демократии скрывались два противоборствующих стремления: простые казаки и крестьяне хотели больше свободы, а «старшина», наоборот, жаждала обрести те же права, какими пользовались польские паны…
Компания подобралась слишком многочисленная и отпетая, чтобы разбить ее силами польские регулярные войска и подчинить полностью. К тому же в чью-то умную голову пришла идея поставить эту силу себе на службу — и поляки приняли часть казаков к себе на службу, занеся их в так называемый «реестр», отчего попавших туда стали именовать «реестровыми казаками». Время от времени «реестровые» на стороне Польши участвовали в войнах против крымского хана и турок — а порой и против Московского царства…
Если вкратце, обстановка в тех местах напоминала известный анекдот о партизанах, немцах и леснике (впрочем, за исключением лесника, какового просто не имелось). Сегодня часть казаков в сердечном согласии с крымскими татарами совершала набеги на польские земли. Завтра вчерашние союзники хлестались насмерть. Послезавтра приходили польские «жолнежи» в компании реестровых казаков и рубали как тех, так и этих…
Иногда войны вспыхивали по самым диковинным поводам. Например, дважды казаки нападали на Польшу не с целью пограбить или постоять за веру православную, а исключительно для того, чтобы… попасть к полякам на службу. Именно так, никакой ошибки. Дело в том, что количество «реестровых» было ограничено своеобразным лимитом, но насчитывалось слишком много отчаянных головушек, которым гораздо интереснее было разъезжать на коне с сабелькой на поясе, чем мирно рыболовствовать, гнуть спину на полковничьей пашне, в общем, быть человеком второго сорта. Да и привилегии у «реестровых» были едва ли не шляхетские. Казаки потребовали реестр увеличить. Поляки ответили, что реестр не резиновый. Тогда казаки кинулись в очередной налет на Польшу, провозглашая во всеуслышание: будем рубать и жечь, пока на службу не возьмете!
Так оно и было в реальности. Попробуем представить, что французы перед вступлением в российские пределы поставили императору Александру ультиматум: либо он берет на службу в гвардейские полки сто тысяч французов и присваивает Бонапарту чин российского фельдмаршала, либо Бонапарт, пся крев, разнесет в России все вдребезги и пополам… Дико, конечно. А вот в местах, которые я описываю, подобное было в порядке вещей…
Подобная ситуация воспитывала в гетманах Малороссии немалые, мягко выразимся, дипломатические таланты. Приходилось искусно лавировать меж польским королем, крымским ханом, московским царем и турецким султаном — а также ублажать собственную старшину, которая имела привычку обращаться с гетманами крайне бесцеремонно, и вдобавок учитывать настроения «низовых», то есть рядовых казаков. Положеньице — врагу не позавидуешь. Знаменитый впоследствии службой у Петра I шотландец Патрик Гордон, оказавшийся свидетелем одной из выборных кампаний, подробно описал, как сторонники двух кандидатов схватились столь ожесточенно, что некий полковник прекратил это, лишь велев бросить в митингующих несколько ручных гранат — примитивных по сравнению с нынешними, но достаточно убойных…
И наступил 1654 год. И появился Богдан Хмельницкий…
Переяславль
В советские времена, разумеется, было принято изображать означенную личность исключительно белой и пушистой — как благородного героя, озабоченного воссоединением двух братских народов. Как часто случается, реальный облик исторической персоны имеет мало общего с позднейшими приукрашиваниями. Выражаясь опять-таки дипломатично, Хмельницкий был личностью не в пример более сложной — так мы это поименуем из деликатности.
Происходил он из мелкого православного «шляхетства», образование получил в польском иезуитском колледже и какое-то время достаточно исправно служил польской короне — именно поляки назначили его сотником в Чигирине. Однако впоследствии стал жертвой непринужденных нравов, царивших в тех местах: некий бесцеремонный шляхтич со своими отморозками напал на именьице Хмельницкого (обычное дело в тех местах), пограбил, что подвернулось, сына Хмельницкого засек до смерти, а сожительницу похитил. Не найдя правды у польского короля (каковой практически не располагал возможностями наказывать благородных шалунов), Хмельницкий, смертельно обиженный, бежал к запорожцам, собрал войско и начал воевать с поляками.
Война шла долго и с переменным успехом. Успех, нужно признать честно, зависел исключительно от одного-единственного фактора: присутствия либо отсутствия крымских татар. Когда Хмельницкий воевал против ляхов в компании крымской конницы — ляхов он бил всегда. Когда приходилось драться в одиночку, без помощи ордынцев, дело всякий раз обстояло как раз наоборот. О чем еще в советские времена простодушно и бесхитростно упоминали историки: да, Хмельницкий проиграл битву, но исключительно потому, что татары ему на помощь не пришли, а то б он всех раскатал…
Ситуация для гетмана складывалась унылая. С каждым проигранным сражением поляки заставляли подписывать все более невыгодные договоры. Крымские бандюганы шастали по Гетманщине как у себя дома. Собственные подданные массами бежали от всего этого безобразия в Московское царство, где их принимали отнюдь не скверно. Пикантность ситуации еще и в том, что гетман даже на протяжении шести лет войны с польским королем подписывал свои указы как «гетман Его Королевской Милости Войска Запорожского»…
И гетман понял, что настала самая пора, опять-таки деликатно выражаясь, примкнуть к кому-то сильному Еще в 1648 г. он писал в Москву Алексею Михайловичу, прося принять его с его владениями «под государеву руку». Однако Москве в то время было не до Гетманщины, хватало более серьезных забот. Теперь, шесть лет спустя, дошли руки и до Малороссии…
Земский собор, собравшийся в Москве, обсудив ситуацию, ознакомившись с челобитными Хмельницкого, постановил: «А о гетмане о Богдане Хмельницком и о всем Войске Запорожском бояре и думные люди приговорили, чтоб Великий государь и Великий князь Алексей Михайлович всея Русии изволил того гетмана Богдана Хмельницкого и все Войско Запорожское с городами их и с землями принять под свою государскую высокую руку».
Обратите самое пристальное внимание на формулировку. Дело в том, что «самостийники» давным-давно сочинили сказочку о некоем «равноправном обозе двух государств, русского и украинского». Якобы Хмельницкий не в русское подданство переходил, а заключал договор о некоей федерации как Высокая Договаривающаяся Сторона.
Ничего даже отдаленно похожего не было и в помине. Не сохранилось ни единого клочка бумаги, где было бы начертано о «равноправном обозе» и «федерации». Достаточно взглянуть на карту, чтобы сопоставить Московское царство и Гетманщину — которые, мягко говоря, несопоставимы по своим размерам и возможностям…
Наоборот, сохранилось послание Хмельницкого в Москву: «…мы, Богдан Хмельницкий, гетман Войска Запорожского, и все Войско Запорожское за милость неизреченную вашему царскому величеству паки и паки до лица земли низко челом бьем». Так что недвусмысленно вытекает: Высокая Договаривающаяся Сторона была только одна…
После подписания всех необходимых документов на всей подвластной Хмельницкому территории начали присягать на верность царю Алексею Михайловичу: сначала в отвоеванном к тому времени у поляков Киеве, Чернигове, Нежине и других крупных городах, потом по городкам, местечкам и селам.
Правда, перед этим и впрямь имела место попытка ввести некий намек на «равноправие». Дело в том, что польские короли, заключая договоры с казаками, обычно приносили присягу в том, что будут эти договоры соблюдать (каковую нарушали сплошь и рядом). Вспомнив это, старшИна стала требовать от возглавлявшего московскую делегацию боярина Бутурлина , чтобы тот от царского имени им тоже подобную присягу принес. Однако боярин оказался крепким орешком и заявил твердо:
«Не в обычае, чтоб русский царь, давши обещание, еще и присягал». Казацкой верхушке это пришлось не по нраву, однако к тому времени широкие массы заявили открыто: «Волим под царя московского православного», и не считаться с этими настроениями мог бы только сумасшедший. Господа полковники, сотники и есаулы, малость похмурившись и прекрасно помня о традициях национальных выборов, требование свое сняли и начали присягать.
Буквально все тогдашние источники («Летопись Самовидца», «Летопись Грабинки», «Летопись С. Величко») сообщают, что присяга приносилась народом в редкостном единодушии и великой радости: «И бысть радость великая в народе».
Хмельницкий официально стал подписываться иначе: «Гетман Малороссийского Войска Запорожского Его Царской Милости». Правда, этот титул, строго говоря, стал фиктивным: дело в том, что запорожцы, приверженцы полной и абсолютной вольности, присягать царю, в отличие от Гетманщины, отказались. Однако все заинтересованные стороны махнули на это рукой, и гетман еще очень долго именовался, как и его преемники, «гетманом Войска Запорожского». В Москву Хмельницкий отписал так: «Запорожские казаки люди малые, и то из войска переменные, и тех в дело почитать нечего». Одним словом, стали игнорировать… Как математически малую величину, которую не следует принимать в серьезный расчет.
Больше всего негодовал даже не польский король, а турецкий султан — потому что несколькими годами ранее предусмотрительный Хмельницкий принес ему вассальную присягу по всем правилам, о чем московским боярам как-то забыл сообщить, не желая, должно быть, грузить их излишними политическими хитросплетениями. Однако этот факт уже никак не мог повлиять на события… Как бы там ни было, но до самой своей кончины Хмельницкий присягу московскому царю, надо отдать ему должное, не нарушал.
Чего, к сожалению, нельзя сказать о его преемниках. Ни Польша, ни Турция не пожелали смириться с новой ситуацией — и начались долгие войны меж ними и Москвой, к которым позже подключились и шведы. В довершение к этому те, кто завладел гетманской булавой после смерти Хмельницкого, стали вести собственные игры, по привычке лавируя меж Москвой, Варшавой и Стамбулом (не забывая, впрочем, и Бахчисарай). Подробное изложение этих событий заняло бы слишком много места, но вкратце (поскольку данное произведение не является историческим трудом и допускает известную вольность лексики) их можно без малейшей натяжки охарактеризовать как Великий Бардак.
На Правобережье Днепра поляки поставили своего гетмана — и «правобережные» принялись воевать с «левобережными». Иные персоны с Левобережья то сохраняли верность Москве, то выступали против нее на стороне поляков или крымских татар. Как легко догадаться, время от времени на Левобережье появлялись очередные претенденты на гетманскую булаву (то промосковские, то совершенно наоборот) и в силу тех же национальных традиций начинали резаться меж собой.
Гетман Брюховецкий поднял мятеж против царя, но его разбил «параллельный гетман» Дорошенко и приказал тут же прикончить. Отнюдь не из преданности Москве — Дорошенко как раз присягнул турецкому султану. Потом он, правда, перед Москвой покаялся, «вышел в отставку» и дни закончил в России с неплохой пенсией. Гораздо меньше повезло гетману Многогрешному, которого собственные полковники, державшие «высокую государеву руку», обвинили в измене, заковали в кандалы и в таком виде отправили в Москву. Многогрешного сослали в Сибирь, где он и помер в безвестности.
Сын Богдана Хмельницкого Юрий тоже пробовал было порулить, но не обладал ни талантами отца, ни дипломатической ловкостью. Какое-то время он метался меж противоборствующими сторонами, и в конце концов турки его, как личность жалкую и никчемную, бесцеремонно удавили где-то на берегу Дуная, в качестве предлога обвинив в убийстве какой-то еврейки (хотя османам, в общем, последовательная борьба с антисемитизмом была как-то несвойственна)…
Вольготнее всех в обстановке всеобщего хаоса чувствовали себя разве что запорожцы, для которых открылась великолепная возможность грабить всех подряд, что они старательно и проделывали, то в удобный момент обрушиваясь на крымские владения, то выступая против московских войск, то по старой привычке вторгаясь в Молдавию…
Этот период, длившийся более четверти века, в дореволюционной российской историографии получил название «Руина» — по заголовку рукописи архимандрита Батуринского монастыря, жившего во времена описанные. Ученый монах компанию гетманов характеризует, за одним-единственным исключением, крайне нелицеприятно:
«Выговский Иван — клятвонарушение, братоубийство, привод татар на уничтожение народа малороссийского, продажа Руси католикам и ляхам, сребролюбец велий.
Хмельницкий Юрий — клятвопреступник трижды, христопродавец веры и народа ляхам и бусурманам; привод татар.
Дорошенко Петр — мздоимец, лихоимец, клятвопреступник, виновник братоубийства и мук народных от татар претерпленных, слуга бусурманский.
Тетеря Павел — сребролюбец, клятвопреступник и холоп добровольный ляшский. Подстрекатель Ю. Хмельницкого на измену.
Многогрешный Дамиан — раб лукавый, двоедушный, к предательству склонный, благовременно разоблаченный и кару возмездия понесший.
Самойлович Иван — муж благочестивый, веры греческой, православной и народу русскому привержен».
Одним словом, теплая компания. Напоминаю, что это писал не какой-нибудь московский пропагандист, а житель Малороссии, очевидец событий…
Во что превратилось после Руины Правобережье, описал еще один очевидец, опять-таки малоросс С. Величко:
«Видел я многие города и замки безлюдные, опустелые, валы высокие, как горы, насыпанные трудами рук человеческих; видел развалины стен, приплюснутые к земле, покрытые плесенью, обросшие бурьяном, где гнездились гады и черви; видел покинутые впусте привольные украино-малороссийские поля, раскидистые долины, прекрасные рощи и дубравы, обширные сады, реки, пруды, озера, заросшие мхом, тростником и сорною травою; видел на разных местах и множество костей человеческих, которым было покровом одно небо…»
На левом берегу обстояло немногим лучше…
Закончилось все в конце концов «вечным миром» между Россией и Польшей (1686 г.). За Россией оставалось Левобережье, а также Киев — который московский царь к у п и л у польского короля за 200 тысяч злотых. Войско Запорожское сохраняло относительную свободу, но стало вассально зависимым от России — и в эти отношения польский король обещал более не вмешиваться. Подолье оставалось за Турцией.
В общем, наступил, быть может, и худой, но мир, продолжавшийся примерно пятнадцать лет. Все это время гетманом был поминавшийся в «Руине» Иван Самойлович. Надо сказать, что архимандрит-летописец ему изрядно польстил. Верность присяге московскому царю Самойлович, надо отдать ему должное, все это время хранил старательно. Его приверженность православию под сомнение не ставится. Однако гетман печально прославился поступками отнюдь не благочестивыми: был крайне корыстолюбив, раздавал должности за хорошие деньги, раздавал села и деревеньки в полное и потомственное владение «старшине» — как легко догадаться, в первую очередь родственникам и верным сторонникам.
Ну а те обращались со своими крепостными немногим лучше, чем польские паны на правом берегу Днепра. Даже фанатичный теоретик самостийности профессор Грушевский (о коем подробно чуть погодя) вынужден признать: зная всеобщее народное недовольство и недоверие к себе, Самойлович казакам не доверял и для охраны собственной персоны завел особые полки на манер личной гвардии, так называемых «сердюков» или «компанейцев», состоявшие в основном из иностранных наемников — так оно было надежнее. И вдобавок периодически просил у Москвы расквартировать на Гетманщине стрельцов, да поболее…
Как случается сплошь и рядом, понемногу среди старши́ны образовалось немалое число недовольных (иначе говоря, обделенных материальными благами), которые втихомолку только и ждали удобной оказии, чтобы подложить пану гетману изрядную свинью.
Оказия вскоре представилась. И на сцене появился преинтереснейший, надо признать, субъект, коего без всяких на то оснований отцы самостийности, да и нынешняя украинская «влада» провозгласили идейным борцом за независимость Украины, светлым рыцарем в незапятнанных доспехах и народным героем, умученным злыми москалями. Речь у нас пойдет о гетмане Мазепе, личности гнуснопрославленной и ничуть не похожей на тот светлый иконописный образ, что используют в антироссийской пропаганде так называемые «щирые» и «свидомые», то есть особенно ярые почитатели национальной мифологии…
Продолжение: "Корабль дураков или краткая история самостийности... житие авантюриста.: https://cont.ws/@gnuss/1321439
ИСТОЧНИК: https://www.litmir.me/br/?b=18...
Оценили 39 человек
63 кармы