Не Сего, но Варавву

Протоиерей Андрей Ткачев, 18 апреля 2013г.

Когда угроза реальной смерти нависла над совершенно невинным Иисусом Христом, Пилат хотел воспрепятствовать этому злодейству. Повинуясь голосу совести и внутреннего беспокойства, прокуратор придумывал способы отпустить Невинного. И возможность, казалось бы, была. Был обычай на праздник отпускать приговоренного к смерти, чтобы милосердием, отказа от пролития крови почтить Бога.

Матфей говорит так: «На праздник же [Пасхи] правитель имел обычай отпускать народу одного узника, которого хотели. Был тогда у них известный узник, называемый Варавва; итак, когда собрались они, сказал им Пилат: кого хотите, чтобы я отпустил вам: Варавву, или Иисуса, называемого Христом?» (Мф. 27:15-16) По всей видимости Пилату, воспитанному на Римском праве, и в голову не могло прийти, что еврейский народ станет с неистовыми криками требовать смерти для Христа, даже если при этом придется отпустить очевидного злодея.

Римское право это вам не египетские пирамиды. Те замерли в песках, и интересны только туристам и ученым. А Римское право живет доныне, поскольку на его базе сформирована вся современная юриспруденция. Принципы неотвратимости наказания, адекватности кары преступлению, необходимости доказательства для вины, адвокатура и многое другое, было рождено римлянами, исходя из естественного нравственного закона, о котором в послании к Римлянам говорит апостол Павел. Эта система мышления и юридической практики вынашивалась и рождалась столетиями, и была так точно скроена и так крепко сшита, что действительно живет до сих пор. Человек, усвоивший эту систему, по праву считает себя цивилизованным. Для него естественно ждать и от других народов, что те познают лучшее и смирятся под крепкую руку Римского права на основании свободного выбора. С евреями же все произошло с точностью до наоборот. Они любили свое и презирали чужой, в независимости от качества. Их поведение было непредсказуемо.

Пилат презирал этот народ, которым правил по воле Императора. Презирал, но и боялся. Боялся религиозной фанатичности, бытовой упертости, непонятного культа, боялся так, как любой человек боится того, чего не понимает. Кроме того, после Вавилонского пленения евреи стали всемирным народом. От Инда до Пиренеев их можно было найти всюду. Множество их было и в Риме, даже близ венценосных особ. Пилат боялся их влияния и жил, стиснутый страхом и ненавистью.

Нет славы в преступлении, и нет чести в убийстве невинного.

«Правитель спросил их: кого из двух хотите, чтобы я отпустил вам? Они сказали: Варавву. Пилат говорит им: что же я сделаю Иисусу, называемому Христом? Говорят ему все: да будет распят. Правитель сказал: какое же зло сделал Он? Но они еще сильнее кричали: да будет распят. Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы. И, отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших. Тогда отпустил им Варавву, а Иисуса, бив, предал на распятие»

Ужасна и непонятна эта абсурдная кровожадность. Двойное преступление совершается на наших глазах: Праведник осуждается на смерть даже ценою помилования явного убийцы. Эти два греха подобны сросшимся сиамским близнецам: осудить невиновного и оправдать преступника. Если делается одно, то с неумолимостью происходит и другое. Но обратим внимание на одну заметную черту современности – благоговение перед злодеями. Оставим на время разговоры о том, кто виновен в смерти Праведника. Давайте подумаем о том, не причастны ли и мы к тому настроению ума, при котором убийца вызывает у народа теплейшие чувства сострадания, вопреки другим, не менее значимым нравственным требованиям.

Не убийцы ли – наши киногерои и народные любимцы? Не злодеев ли романтизирует массовое искусство, и не перед киношными ли преступниками преклоняются толпы простых людей? Сериал про Мишку Япончика, киноверсию о Соньке Золотой Ручке, фильм о Бони и Клайде, трогательную историю о Леоне-киллере, и целые саги о Капоне, Корлеоне и душещипательные исследования о Джеке-Потрошителе предлагает нам киноиндустрия. Менты с бандитами который год гоняются друг за другом, как Том и Джерри, на таких скоростях, что не разобрать, кто мент, а кто бандит. О ком еще снимать? О ком писать? О ком говорить? Ну, как же! О злодеях, о людоедах, о серийных убийцах, о томном взгляде человека с автоматом, о снимателях скальпов, которым в детстве не додали любви, и только о них. Общество смотрит, то есть активно потребляет, это творческое варево разного художественного достоинства, но одинаковой идейной наполненности, с нескрываемым удовольствием.

Это есть своеобразное продолжение избрания Варравы и распятия Иисуса, разыгрывающееся на уровне чувства и мысли при помощи изобретения братьев Люмьер. И не говорите мне, что смотрят то, что предлагают. Не правда это. Смотрят только то, что любят, с чем внутренне согласны. Остальное – мелочи.

                                                           *  *  *

Кому по-настоящему интересен Христос? Жалкому проценту населения.

Кому интересен современный Варавва? Огромным массам средних людей.

Ах, как же он дошел, бедненький, до кандалов и смертного приговора? Кто сбил его с пути в раннем детстве или юности? Несправедливое ли общество или родители виновны больше? Какие муки испытало его сердце после первого кровопролития? Где найти психолога с адвокатом для исцеления его исстрадавшегося сердца? Не напишет ли он, часом, книгу о своей захватывающей жизни? И не снимет ли известный режиссер кино по этой книге?

Узнаете?

Так кого же не отправлять на Крест, господа? Варавву или Иисуса, называемого Христом?

— Варавву! Варавву!

— А что же сделать Этому Идеалисту и поборнику высоких истин, которые на хлеб не намажешь?

— Да распят будет!

— Вы уверены?

— Да распят будет!

Именно этот тайный крик не замолкает на огромных пространствах истории.

                                                           *   *  *

Так кто же, все-таки, виновен, господа, в смерти Невинного Сына Божия?

Источник