Знатоки говорят, что Суриков создал семь шедевров. Всего семь исторических полотен, не считая, разумеется, многочисленных этюдов к картинам, портретов, акварелей и росписей в храме Христа Спасителя. Напомним, что первые три картины, по времени написания, находятся в Третьяковской галерее: «Утро стрелецкой казни», «Меньшиков в Березове», «Боярыня Морозова»; остальные четыре – в Русском музее Петербурга: «Взятие снежного городка», «Переход Суворова через Альпы», «Покорение Ермаком Сибири» и «Степан Разин». Однако, мало кому известно о восьмом шедевре Сурикова – «Исцеление Иисусом Христом слепорожденного». Искусствоведы и биографы упоминают вскользь об этой картине, или не упоминают вообще. В книге Титовых «В. И. Суриков» (Красноярское книжное изд-во, 1956 год), говорится, что картина успеха не имела. «Она осталась одиноким и незначительным произведением в творчестве Сурикова, как выражение его душевного смятения в ту пору». Что же это была за пора?
Память рода и опыт «внутреннего человека»
Предков Сурикова считают одними из основателей города Красноярска. Род их в течение трёх столетий участвовал во всех походах, подвигах и бунтах Донского и Сибирского казачества. Суриков сохранил родовую память, она раскрылась в его искусстве с такой психологической силой, какой не знала доселе русская живопись.
Детство и юность будущего художника прошли среди вольной природы и жестоких нравов. Казни и телесные наказания проходили публично на площадях. Эшафот стоял недалеко от училища, где учился Суриков. Дважды в детстве ему пришлось видеть смертную казнь. Зимой на Енисее устраивались кулачные бои, и мальчишки сурово дрались. Двух его товарищей в ту пору убили. Трагические впечатления детства выковали в Сурикове стойкий сибирский характер. Он видел людей, которые внушали ему глубокое уважение. «Мощные были люди. Смелые, сильные духом. Размах был во всем широкий», – вспоминал он.
В детстве Суриков много и охотно рисовал. В уездном училище судьбе было угодно свести его с талантливым учителем рисования художником Николаем Васильевичем Гребневым. Он угадал талант Сурикова, горячо уверовал в него и энергично поддержал в нём решение посвятить себя живописи. Нашёлся покровитель – золотопромышленник П. И. Кузнецов, который и отправил его в Петербург, с выплатой ежегодного пособия.
Только со второго раза поступил Суриков в Академию художеств. Инспектор, немец Шренцер, один из «генералов от искусства», что распоряжались в Академии, небрежно просмотрел папку с рисунками Сурикова и вызывающе произнёс: «Да, вам за такие рисунки даже мимо Академии надо запретить ходить!»
От таких слов люди впадают в отчаяние. Но молодой сибиряк не растерялся. Он записывается в школу Общества поощрения художеств и усиленно практикуется в рисовании с гипса. С необычайным упорством, он за три летних месяца освоил курс, рассчитанный на три года и в августе 1869 года успешно сдал вступительные экзамены в Академию. Пять лет обучения Сурикова в Академии сопровождались непрерывными успехами, наградами и денежными премиями; на четвёртом году его стипендия составляла 350 рублей в год.
Теперь представьте молодого художника из глубокой провинции в блистательной столице. Сколько всяких соблазнов: пирушки, политические страсти и газетная шумиха, мода и общественное мнение, мышиная возня самолюбий и метание от темы к теме… Красноярский казак посмотрел на все это и выбрал для себя, раз и навсегда, русский исторический ориентир. Путь, надо признаться, не из легких. В старости он вспоминал: «Ведь у меня какая мысль была – Клеопатру Египетскую написать! Ведь, что бы со мной было!..»
В одной из монографий говорится, что Суриков был скуп и жаден. Какая чушь! Его творчество и разумные жизненные поступки опровергают эту сплетню. Был бы скуп, то при его таланте, писал бы день и ночь портреты на заказ, которые давали бы желанные деньги…
Суриков обладал железным характером и ясно видел цели. Это цель православного человека – подвижника, готового идти по пути самопознания и возрастания духовной личности. Он смотрел на деньги с единственно правильной точки зрения – они давали ему независимость творческого поведения.
В 1875 году Суриков окончил Академию с золотой медалью, что давало право на двухгодичную поездку за границу на казённый счёт. Суриков отказывается от поездки и просит позволения расписывать храм Христа Спасителя. Перебравшись окончательно в Москву, Суриков, по его словам, «прямо спасён был, старые дрожжи поднялись… Иду по Красной площади, кругом ни души. Остановился недалеко от Лобного места, засмотрелся на очертания Василия Блаженного – и в воображении вспыхнула сцена Стрелецкой казни, да так ясно, что даже сердце забилось…»
Роспись храма сделала Сурикова вполне обеспеченным человеком. Больше он никогда не возвращался к художественным заказам и решительно отказался от предложения стать профессором Академии. В 1878 году он счастливо женился на Елизавете Августовне Шарэ, внучке известного декабриста П. Н. Свистунова. Счастливая семейная жизнь и материальное благополучие позволили художнику целиком посвятить себя любимому искусству.
В 1881 году он закончил картину «Утро стрелецкой казни» (2, 18x3, 79м); в 1883 году «Меньшиков в Березове»(1, 69x2, 04); в 1887 году – «Боярыня Морозова» (3, 04x5, 88). Специально указываю размеры картин, чтобы показать, сколько квадратных метров холста расписано мастером. За этой арифметикой скрыто серьёзное изучение исторических документов, предметов быта, костюмов, оружия. Настойчивый поиск натуры для персонажей, зарисовки, этюды… Художнику сообщают, что в Тульской губернии есть редкая по красоте телега. Он тотчас мчится туда, пишет этюд телеги, упряжки, лошадей… А затем большой чистый холст на подрамнике, палитра – и работа, работа, до потери сил. Сколько терпения и мужества!
Сурикову было сорок лет, когда он завершил свою третью картину. В. Солоухин пишет: «Его искусство катилось, словно огромные океанские валы… У художника было всё: любимая работа, любимая семья, любимое отечество и ощущение кровной, сыновьей связи с ним…» И вдруг ударила молния. Умерла жена. Умерла прекрасная молодая женщина, та, что сидит у ног опального Меньшикова, завернувшись в соболью шубку.
Смерть самого близкого, дорогого и любимого человека художник переживал тяжело. Суриков забросил работу. Михаил Васильевич Нестеров рассказывал о своем друге: «После мучительной ночи вставал он рано и шел к ранней обедне. Там, в своем приходе, в старинной церкви, он пламенно молился о покойной своей подруге, почти исступлённо, бился об плиты церковные горячим лбом… Затем, иногда во вьюгу и мороз, в осеннем пальто бежал на Ваганьково, и там, на могиле плакал горькими слезами, взывал, молил…»
Более года художник не брал кисть в руки. Весной 1889 года он покинул Москву и вместе с двумя детьми (старшей Оле было 10 лет) отправился в Красноярск. И здесь, на родине, он некоторое время находился в состоянии уныния. Затем, на едином дыхании, он пишет «Исцеление…» Сюжетом картины послужила глава 9 Евангелия от Иоанна:
«И проходя, увидел человека, слепого от рождения. Ученики Его спросили у Него: Равви! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым?
Иисус отвечал: не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божии. Мне должно делать дела Пославшего Меня, доколе есть день; приходит ночь, когда никто не может делать…
И сказал Иисус: на суд пришел Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы…
Услышав это, некоторые из фарисеев, бывших с Ним, сказали Ему: неужели и мы слепы?
Иисус сказал им: если бы вы были слепы, то не имели бы на себе греха; но как вы говорите, что видите, то грех остается на вас» (Ин. 9:1-4, 39-41).
Суриков – глубоко религиозный человек – хорошо знал эти строки из Нового Завета и, конечно же сообразил, что он зрячий, но подвергнут УНЫНИЮ. А это большой грех. Огорчение и тоска, ленность ко всякому доброму делу есть отсечение надежды на Бога, сомнение в обетованиях Божиих.
По словам старцев, «искушений никому не избежать, но можно избежать падений». Пришло оздоровление. Могучие душевные резервы пришли в движение. Именно в Красноярске, после «Исцеления…», Суриков создаёт самое удивительное свое полотно – «Взятие снежного городка». Всплеск радости, веселья, сибирского здоровья…
Но вернемся к «Исцелению… Смятение и даже ужас человека прозревшего передано с поразительной экспрессией, а жест Христа, положившего ему руку на голову – это величие и спокойствие. Фигура Христа – олицетворение торжественного ритма, тишины и благодати. Это образ-символ приобретает огромную силу воздействия. Принцип любого высокого мастерства верно отметил М. Волошин: «Всё, что в душе художника звучит, как вопль, в произведении искусства должно выражаться молчанием».
Тонко прорисован светящийся нимб у Христа, а над правым плечом Ангел, в котором мы узнаём жену художника… Помните у Ф. И. Тютчева:
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело…
О, сколько жизни было тут,
Невозвратимо пережитой!
О, сколько горестных минут,
Любви и радости забытой!..
«Нас отравившая свобода»
Так почему же не попала картина Сурикова «Исцеление…» в искусствоведческий оборот? И сейчас ее не просто увидеть. Хранится она в Церковно-Археологическом кабинете Московской Духовной Академии, что в Сергиевом Посаде. Картина была подарена Патриарху Алексию I московским духовенством в 1955 году. Выкупили они её за 50 тысяч рублей.
Причина, по-видимому, одна: уж очень не хотелось тогдашней обезбоженной публике говорить о Сурикове, как о художнике религиозном, а в советское атеистическое время – тем более.
Эпоха «Серебряного века» – период богоборческого и демонического восстания, охватившего творческую интеллигенцию. Занималась она богоискательством и чёртоискательством одновременно: В. Соловьев и В. Брюсов, А. Блок и А. Белый, М. Кузьмин и М. Волошин – один из первых биографов Сурикова…
Вспомните картины художника В. Перова: «Сельский крестный ход на Пасхе», «Чаепитие в Мытищах», или того же И. Репина: «Крестный ход в Курской губернии», «Протодиакон», «Отказ от исповеди» и многие другие. Это же откровенное глумление над духовенством и монашеством.
И. Репин – так он был воинствующий атеист. Вот строки из его письма к В. В. Стасову: «Все христианство – это рабство, это смиренное самоубийство всего, что есть лучшего и самого дорогого и самого высокого в человеке». Такой обличительный пафос льстил либеральной и революционной интеллигенции. А она во все времена одинакова.
Недаром Иван Егорович Забелин – коренной москвич и её бытописатель, четверть века руководивший Историческим музеем, писал: «Самое вредное животное в России – это адвокатура. Самое глупое, бездарное политическое существо в России – это русская интеллигенция… Чего, чего они не придумали, чтобы выразить, как можно ярче, как можно омерзительней всю гадость русского бытия…» Виновными были у него и Л. Толстой, и М. Горький, и Л. Андреев…
Окно в духовный мир
Религиозно-исторический жанр середины и конца XIX века привлекал повышенное внимание живописцев. «Явление Христа народу» А. Иванова, «Христос в пустыне» И. Крамского, «Евангельский круг» В. Поленова, картины Перова, Ге, Васнецова, Нестерова пользовались заслуженным успехом у публики.
Все картины, упомянутых художников, с точки зрения познавательной, особенно для неофитов, интересны. С точки зрения живописи, многие из них блестящи. Особенно у Поленова. Однако религиозная тема в живописи передвижников – это всего лишь их авторская позиция. Здесь проходит водораздел между светским искусством и церковным каноном.
И. Крамской о своей картине «Христос в пустыне» говорил: «Итак, это не Христос, то есть я не знаю, кто это. Это есть выражение моих личных мыслей…» На что искусствовед Марина Петрова заметила: «…Это означало подмену личности и совершенства Бога личностью самого художника… со своими всеми страстями и заблуждениями…» О, какая «прелесть», сказали бы воцерковленные люди.
Прекрасны картины «Евангельского круга» Поленова. Психологические портреты иудеев и их древние костюмы, в этюдах и на полотне «Христос и грешница». Но… это отражение исторического мира на бытовом уровне. Христос везде, как странствующий мыслитель. Он принадлежит Земле а не Небу. Вспомните его прекрасное полотно «Христос на Тивериадском озере».
На вековечный вопрос Христов: «За кого Меня почитают люди» – ответ, увы, ясен – за человека. Лишь Васнецов, Нестеров и некоторые другие художники возродили в религиозных произведениях ореол, как символ Божественности.
Титан русского духа
Творчество Сурикова являет собой образец высочайшего художественного постижения мира. Даже трудно подобрать аналог. Но есть сравнение: в те же годы у всех на устах были французские импрессионисты, с их радостной живописью сиюминутной красоты в пейзажах. Кстати, световые эффекты в живописи, которые им приписывают, как первооткрывателям, были давно известны и решены русскими художниками: Васильевым, Саврасовым, Шишкиным, Куинджи, Поленовым и многими другими. Так вот, импрессионисты совершенно не задумывались о социальных проблемах. Историческая тематика их не интересовала. В чём дело? Жили они в ту же эпоху социальных потрясений, войн, наступления технической цивилизации… и никакого отражения бурных драм? Французы не могли даже задаться подобными вопросами. Ни вчера, ни сегодня.
Сегодняшняя западная «культура» породила человека со вставленными зубами, пустым взглядом и приклеенной счастливой улыбкой…
Культурный русский человек измерял дела земные религиозным мировоззрением. Искать святость и правду – его сущность. Постижение внутреннего опыта народа, его быта, поведения давало творческие силы. Суриков был именно таким человеком, титаном духа.
Оценили 57 человек
85 кармы